ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Христианское учение о Триединстве Бога сложилось в IV в., в жарких спорах с религиозным разномыслием. Догмат о Святой Троице признается основой христианского вероучения и главной богословской проблемой христианства. Вместе с тем догмат о святой Троице "есть догмат таинственный и на уровне рассудка непостижимый" (Догматическое богословие, 1994, 108).
Согласно христианскому учению, Святая Троица – это три лица (три ипостаси) Бога: Бог-Отец, Бог-Сын и Бог-Дух Святой. Они "несотворенны" и "нерожденны", "единосущны", т.е. обладают одной Божественной Сущностью, и "равновесны".
Арий (256-336), священник из Александрии, учил, что Сын Божий создан Богом Отцом, т.е. является творением Бога, и, следовательно, не Богом. Но Сын "почтен Божеством", наделен Божественной силой, поэтому может быть назван "вторым Богом", однако не первым. Согласно Арию, Дух – это высшее творение Сына, как Сам Он – высшее творение Отца. Арий именовал Духа Святого "внуком" (Догматическое богословие, 1994, 123).
Богословие признает, что учение Ария возникло в результате того, что текстам Писания, говорящим о подчиненности Сына Отцу, было приписано неадекватно большое значение*. Иными словами, "арианская ересь", потрясшая Восточную церковь, – это ошибка прочтения, неадекватного толкования священного текста.
* Имеются в виду новозаветные контексты, в которых говорится, что Сын Божий после Воплощения есть не только Бог, но и Сын Человеческий; что Сын происходит от Отца, т.е. что Отец является Ипостасным Началом Сына. Ср.: "Отец Мой более Менял (Ин 14, 28): "[Сын], Которого Отец освятил и послал в мир" (Ин 10, 36); "[Христос] смирил Себя, быв послушным даже до смерти" (Флп 2, 8) и под. Подробно см.: Догматическое богословие, 1994. 132-136.
Арий был осужден I Вселенским (Никейским) собором в 325 г. и умер в изгнании. Новые антиарианские решения принимались на II Вселенском (Константинопольском) соборе в 381 г. "Арианская ересь" была жупелом еще в XVII в. для русских старообрядцев.
Арианство как течение христианской мысли к VI в. утратило свое значение. Однако разногласия в понимании Триединства в Святой Троице продолжали волновать богословов. Различия между Западным и Восточным христианством в трактовке Триединства привели к появлению двух разных редакций христианского Символа Веры (Текст исходного Никео-Константинопольского Символа веры приведен в §69).
Западное изменение в Символе веры – добавили филиокве (и от Сына*), – отражает иное, не "равновесное", более субординативное понимание Триединства: Сын младше Отца, Отец и Сын – источники Духа. Это мнение отстаивал св. Августин, отделяя Отца от Сына как источников Духа. К прежней формуле: Дух исходит от Отца св. Августин добавил: и от Сына. Поместный собор в Толедо (589 г.) включил это сочетание – и от Сына – в 8-й член Символа веры:
[8] И в Духа Святого, Господа, дающего всему жизнь, от Отца и от Сына исходящего, почитаемого и прославляемого наравне с Отцом и с Сыном, говорившего через пророков.
* Филиокве – от лат. filioque – буквально 'и от сына'.
Именно это догматическое расхождение, выразившееся в западном добавлении слов и от Сына, стало позднее (в 1054 г.) частичной причиной и поводом для разделения христианства на западную (римско-католическую) церковь и восточную (греко-православную) церковь.
Трудно сказать, что для св.Августина и его последователей символизировало филиокве. Но тем поразительнее те диалектические следствия, которые связывает с филиокве русский философ XX в.:*
"Религия на Западе, которая включает в свое вероучение догму о filioque, т.е. учение о появлении Св. Духа как от Отца, так и от Сына, содержит искажение главной основы христианства. В самом деле, такое учение предполагает, что Св. Дух появляется "от того, в чем Отец и Сын едины"; в этом случае существует особое единство не в субстанции или личности, но в сверхличном. Отсюда следует, что Св. Дух ниже Отца и Сына, но это означает "богохульство против Св. Духа". Но, помимо Св. Духа, тварь не может быть обожествлена; поэтому принижение Св. Духа ведет к принижению Христа в его человечности и к идее о том, что эмпирическое существование не может быть полностью обожествлено или стать абсолютом. Таким образом, ставится непреодолимая преграда между абсолютным и относительным; познание признается ограниченным. Если человек допускает слабость своего разума и воли, ему необходимы несомненная истина на земле и непобедимая земная церковь; отсюда возникает земная организация в форме иерархической монархии с папой римским во главе, обладающим светской властью. Далее это ведет к отрицанию небесной жизни, к сосредоточению на мирском благополучии, к процветанию техники, капитализма, империализма и, наконец, к релятивизму и разрушению" (Лосский, 1991, 362).
* Л.П. Карсавин в работе 1922 г. "Восток, Запад и Русская идея"; далее концепция Карсавина приводится в резюмирующем изложении Н.О. Лосского (см.: Лосский, 1991).
Конфессионально утвержденные истины Откровения (догматы) отражают строго определенное понимание основных религиозных категорий. Предполагается, что такое понимание Откровения усваивают верующие, причем не столько разумом, сколько "сердцем" человека, его верующей душой.
Однако исторически меняющиеся интерпретации Откровения, а также изменения в форме его изложения приводят к мысли об о т н о с и т е л ь н о с т и исторических, человеческих различий в понимании Откровения. Естественно, например, что такой апологет свободы и творчества, как Н.А. Бердяев, говорил о себе, что "никогда не мог принять Откровения извне, из истории, из традиции" (Бердяев, [1949] 1991, 169)*. Бердяев видел человеческую ограниченность существующих исторических форм Откровения: "Историческое Откровение есть лишь символизация мистерии духа, и оно всегда ограничено состоянием сознания людей и социальной средой" (с. 169). "В языке самих Евангелий есть человеческая ограниченность, есть преломление божественного света в человеческой тьме, в жестоковыйности человека" (с. 300).
* Здесь и далее в этом параграфе цитируется "Самопознание (Опыт философской автобиографии)" Бердяева (1949) по московскому изданию 1991 г ; в скобках указаны страницы
Такую же человеческую, историческую ограниченность Бердяев видел в догматических установлениях. Считая, что Откровению свойствен "сверхконфессионализм", он отвергал узкоконфессиональную ортодоксию, догматически принятые истины Откровения: "У меня есть настоящее отвращение к богословско-догматическим распрям. Я испытываю боль, читая историю Вселенских соборов" (с. 314). Для Бердяева Божье слово – это возможность новых прочтений: "Историческое Откровение было для меня вторичным по сравнению с Откровением духовным" (с. 183). "Откровение предполагает активность не только Открывающегося, но и воспринимающего Откровение. Оно двучленно" (с. 178).