ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Я охотно извинил бы наш народ за то, что для совершенствования своего он не имеет никаких других образцов и правил, кроме своих собственных обычаев и нравов. Ибо не одному лишь простонародью, но и почти всем людям свойствен этот порок – определять свои желания и взгляды по тем условиям жизни, в которые они поставлены от рождения. Я готов примириться с тем, что наш народ, если бы ему довелось увидеть Фабриция или Лелия1, нашел бы их внешность и поведение варварскими, потому что их одежда и обращение не соответствуют нашей моде. Но меня приводит в негодование то исключительное легкомыслие, с которым наши люди позволяют ослеплять и одурачивать себя вкусам нынешнего дня до такой степени, что они способны менять взгляды и мнения каждый месяц, если этого требует мода, и всякий раз готовы судить о себе по-разному. Когда пряжку на своем камзоле они носили на высоте сосков, то самым убедительным образом доказывали, что это и есть самое подходящее для нее место. Но вот прошло несколько лет, она опустилась и носится теперь почти что между бедрами, и люди смеются над прежней модой, находя ее нелепой и безобразной. Принятый сегодня способ одеваться тотчас же заставляет их осудить вчерашний, притом с такой решительностью и таким единодушием, что, кажется, ими овладела какая-то мания, перевернувшая им мозги.
Вкусы наши меняются так быстро и внезапно, что даже самые изобретательные портные не могут поспеть за ними и выдумать столько новинок. Поэтому неизбежно получается так, что отвергнутые формы зачастую снова начинают пользоваться всеобщим признанием, чтобы вскоре опять оказаться в полном пренебрежении. И выходит, что на протяжении пятнадцати-двадцати лет один и тот же человек по одному и тому же поводу высказывает два или три не только различных, но и прямо противоположных мнения, с непостоянством и легкомыслием поразительными. И нет среди нас человека, настолько разумного, чтобы он не поддался чарам всех этих превращений, ослепляющих и внутреннее и внешнее зрение.
Я хочу привести здесь примеры некоторых древних обычаев, сохранившихся у меня в памяти – одни из них сходны с нашими, другие отличаются от них, для того чтобы, имея все время перед глазами эту непрерывную изменяемость вещей, мы могли высказать о ней наиболее трезвое и основательное суждение.
То, что у нас называется фехтованием на шпагах с плащом, было известно еще римлянам, как говорит Цезарь: Sinistris sagos involvunt gladiosque distringunt. "Они обертывают левую руку плащом и обнажают меч"2 (лат.). Он же отмечает в нашем племени дурное обыкновение останавливать встречающихся нам по пути прохожих, выпытывать у них, кто они такие, и считать оскорблением и поводом для ссоры, если те отказываются отвечать3.
Во время омовений, которые древние совершали перед каждой едой так же часто, как мы моем руки, они первоначально мыли только руки до локтей и ноги, но впоследствии установился обычай, сохранившийся в течение ряда веков у большинства народов тогдашнего мира, мыть все тело надушенной водой с различными примесями, так что мытье в простой воде стало считаться проявлением величайшей простоты в обиходе. Наиболее утонченные и изнеженные душили себе все тело три-четыре раза в день. Зачастую они выщипывали себе волосы на всей коже, подобно тому как с недавнего времени у французских женщин вошло в обычай выщипывать себе брови,
Quod pectus, quod crura tibi, quod bracchia vellis.
Ты выщипываешь у себя волосы на груди, на руках и на ногах4 (лат.).
хотя имели для этой же цели особые притирания:
Psilotro nitet, aut arida latet oblita creta..
Она вся блестит от мази, ими, натертая (ею), обсыпает себя сухим мелом5 (лат.).
Они любили мягкие ложа и считали признаком особой выносливости спать на простом матрасе. Они ели, возлежа на ложе, приблизительно так, как это делают в наше время турки,
Inde toro pater Aeneas sic orsus ab alto..
И тогда родитель Эней так начал с высокого ложа6 (лат.)
А о Катоне Младшем рассказывают, что после Фарсальской битвы он наложил на себя траур из-за дурного состояния общественных дел и принимал пищу сидя, так как начал вообще вести более суровый образ жизни. В знак уважения и привета они целовали руки вельмож, а друзья, здороваясь, целовались, как это делают венецианцы:
Gratatusque darem cum dulcibus oscula verbis.
Я поцеловал бы тебя, приветствуя ласковыми словами7 (лат.).
А приветствуя высокопоставленное лицо или прося его о чем-либо, притрагивались к его колену. Однажды, при таком случае, философ Пасикл, брат Кратета, коснулся не колеи, а половых органов. Когда тот, к кому он обращался, резко оттолкнул его, Пасикл спросил: "Как, разве эти части не твои так же, как колени?"
Подобно нам они ели фрукты после обеда.
Они подтирали себе задницу (незачем нам по-женски бояться слов) губкой: потому-то слово spongia по-латыни считается непристойным. О такой губке, привязанной к концу палки, идет речь в рассказе об одном человеке, которого вели, чтобы отдать на растерзание зверям на глазах народа. Он попросил отпустить его в отхожее место и, не имея другой возможности покончить с собой, засунул себе палку с губкой в горло и задохся8. Помочившись, они подтирались надушенными шерстяными тряпочками. At tibi nil faciam, sed lota mentula lana9.
В Риме на перекрестках ставились особые посудины и низкие чаны, чтобы прохожие могли в них мочиться.
Pusi saepe lacum propter, se ас dolia curta
Somno devincti credunt extollere vesten.Маленькие дети часто видят во сне, что они поднимают платье
перед ямой или перед ночным горшком10 (лат.).
В промежутках между трапезами они закусывали. Летом у них продавали снег для охлаждения вин; а некоторые и зимой пользовались снегом, находя вино недостаточно холодным. У знатных людей были особые слуги, которые разливали вино и разрезали мясо, а также шуты, которые их забавляли. Зимой кушанья подавали им на жаровнях, ставившихся на стол. Они имели и переносные кухни – я сам видел такие – со всеми приспособлениями для приготовления пищи: их употребляли во время путешествия;
Has vobis epulas habete lauti;
Nos offendimur ambulante cena.Пусть лакомятся модники подобными яствами,
мне же не по вкусу странствующий ужин11 (лат.).
Летом же они часто проводили в нижние помещения дома по особым каналам прохладную чистую воду, в которой было много живой рыбы, и присутствующие выбирали и собственными руками вынимали понравившихся им рыб, чтобы они были приготовлены по их вкусу. Рыба и тогда пользовалась привилегией, которую сохраняет доныне: великие мира сего лично вмешивались в ее приготовление, считая себя знатоками в этом деле. И действительно, на мой взгляд по крайней мере, – вкус ее гораздо более изысканный, чем вкус мяса. Но во всякого рода роскоши, распущенности, сладострастных прихотях, изнеженности и великолепии мы, по правде сказать, делаем все, чтобы сравняться с древними, ибо желания у нас извращены не меньше, чем у них; но достичь этого мы не способны: сил у нас не хватает, чтобы уподобиться им и в добродетелях и в пороках. Ибо и те и другие проистекают от крепости духа, которой они обладали в несравненно большей степени, нежели мы. Чем слабее души, тем меньше возможности имеют они поступать очень хорошо или очень худо.
Самым почетным местом за столом считалась у них середина. Первое или второе место ни в письменной ни в устной речи не имело никакого значения, как это видно из их литературных произведений: "Оппий и Цезарь" они скажут так же охотно, как "Цезарь и Оппий", "я и ты" для них так же безразлично, как "ты и я". Вот почему я отметил в жизнеописании Фламиния во французском Плутархе одно место, где автор, говоря о споре между этолийцами и римлянами – кто из них больше прославился в совместно выигранной ими битве, – кажется, придает значение тому, что в греческих песнях этолийцев называли раньше римлян, если только в переводе этого места на французский не допущена какая-нибудь двусмысленность.
Женщины принимали мужчин в банях; там же их рабы мужеского пола растирали их и умащали:
Inguina succinctus nigra tibi servus aluta
Stat, quoties calidis nuda foveris aquis.Раб с прикрытыми черным передником чреслами прислуживает тебе
всякий раз, когда ты, нагая, обливаешься теплой водой12 (лат.).
Чтобы меньше потеть, женщины присыпали кожу особым порошком.
Древние галлы, свидетельствует Сидоний Аполлинарий, спереди носили длинные волосы, а затылок выстригали – этот обычай недавно перенял наш изнеженный и расслабленный век13.
Римляне платили судовладельцам за перевоз при отплытии; мы же расплачиваемся по прибытии к месту назначения:
dim as exigitur, dum mula ligatur, Tola abit hora.
...пока уплатили, пока впрягли мула,
прошел целый час14 (лат.)
Женщины ложились на краю постели. Вот почему Цезаря прозвали spondam regis Nicomedis, "краем ложа царя Никомеда"15 (лат.).
Они пили вино меньшими глотками, чем мы, и разбавляли его водой:
quia puer ocius
Restinguet ardentis falerni
Pocula praetereunte lympha?....какой другой мальчик скорее охладит
чаши пламенного фалерна влагой
протекающего рядом ручья?16 (лат.).
Наглые выходки наших лакеев были в ходу и у их слуг:
О Iane, a tergo quem nulla ciconia pinsit,
Neс manus auriculas imitata est mobilis albas,
Neс linguae quantum sitiat canis Apula tantum..О Янус! Тебе никто не мог бы показать сзади кукиш, или
быстрым движением рук – ослиные уши, или язык, длинный,
как у апулийской собаки, которой хочется пить17 (лат.).
Аргивянки и римлянки носили траур белого цвета, как женщины и у нас делали в старину и, на мой взгляд, должны были бы делать и ныне.
Но обо всех этих вещах написаны целые тома.