<<< ОГЛАВЛЕHИЕ >>>

АХИЛЛ

Однажды зимой Висенте принес рассказ про Ахилла, написанный биологом Валерой после того, как он прочитал первую версию книги "Праморе Тетис". Рассказ во многом перекликался с тем, о чем я пищу, и не только потому, что по легенде Ахилл был сыном богини Тетис. Поэтому я включил этот рассказ в новую версию своей книги, сделав это, правда, без согласия автора, которого после новогодней ночи в Трахтемирове я больше не видел.

Ахилл и Черепаха

И нет у нас никого, кто бы повел нас;
единственный наш вожатый – это тоска по дому.
(Г. Гессе. "Степной волк")

Итак, Ахилл стоял на краю обрыва. Возле обглоданного куста лоха. Над Борисфеном.

Там, дальше, внизу, где полоска берега уходила за гору, едва был различим стоящий на задних ногах чёрный козёл, объедавший опавшую с оползня дикую вишню. И совсем далеко, на лугу, между старицей и тремя древними дубами за рекой блестело на солнце лобовое стекло бензовоза совхозного шофера Толика. Ещё дальше все покрывала дымка.

Ахилл оглянулся на пустое плоскогорье, сел на камень и снял мокрые джинсы. Было уже совсем безветренно и равнина не просматривалась до самого горизонта. Камень был шероховатый, весь в лишайниках, но тёплый.

Оглядел себя, нашёл в паху большого клеща, дёрнул его и клещ легко оторвался. С головой. Порядок. Он достал из кармана рубахи перегнутую пополам потёртую пачку; в ней оставалось две "Примы" и переломанная "Исла". Обе "Примы" до половины повысыпались, и Ахилл, вытряхнув табак на ладонь, стал аккуратно набивать их сухими стебельками пижмы; концы сигарет позакручивал и, стряхнув в пачку остатки табака, на миг задумался. Потом положил две "Примы" в пачку и спрятал в карман, а обломок "Ислы" оставил. Он был туго набит и сладок своей тростниковой бумагой.

В пистончике джинсов, разложенных рядом на камне, еще теплом от уже зашедшего за гору солнца, Ахилл нашёл завернутые в презерватив спички, размотал их, достал одну, прикурил от неё и стрельнул ею в сторону оврага.

Конечно, ему бы не стоило бы курить. Но "Ислу" следовало выкурить, тобы меньше было соблазну. Ахилл делал частые и глубокие затяжки: "Исла" быстро сгорала. Когда окурок вжёгся в пальцы, Ахилл плюнул на него, встал, подошёл на шаг к обрыву, посмотрел, как окурок летит на дно, а потом помочился с обрыва вниз. Вернувшись, он увидел черепаху, разглядывавшую его из-под козырька узорного панциря.

Ахилл рванулся к джинсам, наступил на сухой чертополох, взвизгнул, выматерился и упал не камень, ободрав запястье. "Тьфу, чего это я?"

Он понял. Посмотрел на черепаху. Она лежала на брюхе, глядя с обрыва на реку.

– Болван. Мог ведь ноги покалечить. Нашёл же кого стесняться. Ей-богу болван.

Влезть в мокрые джинсы было тяжело. Он попрыгал на левой ноге и сел, чтобы достать из правой пятки колючку.

Черепаха оглянулась, и словно убедившись в том, что Ахилл при полном параде, медленно повернулась к нему всем телом.

Ахилл протянул к ней руку и поцокал языком – словно приманивал собаку. Черепаха подняла голову и поползла к нему. "Ого!" – подумал Ахилл и отдёрнул руку. "Нехорошо так". Он открыл сумку и достал из мешка овсяное печенье.

– Эй, иди сюда! – Ахилл искрошил половину печенья и протянул на ладони черепахе. Она быстро подползла и стала жадно хватать крошки беззубым старушечьим ртом.

– Ещё хочешь?

Черепаха кивнула.

– А почему же сразу не спросила?

– Некстати было, сам понимаешь. Мешать не хотелось, – тихо ответила черепаха.

– Я тебя не сразу заметил, так что извини, – сказал Ахилл, достав ещё печенья и завязывая мешок. – На, съешь ещё.

– Да чего ты, это же дело естественное. Ну подумаешь, голый мужик нужду справляет. Брюхо у тебя не висит, зад не топорщится, всё на месте. Черепаха без панциря выглядит, наверное, хуже.

– А яблоко хочешь?

– Ну. А ты чего не ешь?

– Я приучаю себя терпеть голод.

– Зачем?

– Как это зачем? На плоскогорье одни лишайники, а вода только у самых ледников.

Черепаха проглотила кусок яблока и посмотрела на Ахилла.

– Это точно; а дальше ни лишайников, ни воды.

– А ты, значит, оттуда, сверху?

– Сверху-то сверху... Ещё яблочко отрежь пожалуйста. А ты из оврага, я правильно понимаю?

Ахилл потрогал свой мокрый зад.

– Да.

Он отрезал ещё несколько кусочков и положил перед черепахой на листик подорожника.

– Слышишь, черепаха?...

–Я.

– А далеко до ледников?

– Далеко.

– А сколько?

– Чего сколько?

Ахилл задумался. Стадий? Миль? Километров? Узлов? Черепашьих суточных переходов?

– Лет. Сколько лет ты ползла?

– Много. Очень много. Я не считала. Но мне было тринадцать, когда гриф рассказал мне – а у нас был говорящий гриф, он нас языкам обучал – так вот, он рассказал мне, что если всё время ползти на восток, то можно прийти к глубокому оврагу, в устье которого есть большое черепашье болото. Там много растений и воды, там живут другие черепахи. Мне тогда стало ясно, что вся моя прежняя жизнь была даром отдана бесплодному лежанию между звёздами и камнями ночью, между камнями и солнцем – днём. Мне открылся Путь, и в его конце – великое свершение, незнаемое, но предощущаемое. Там должен быть сверкающий зелёный мир, и там меня будет много – как бывает много птиц... Знаешь, я всегда была одна на плоскогорье – я родилась там и жила – одна, между ледниками и каменной пустыней, вместе с птицами. А там, в конце моего пути я буду во множестве и в тоже время едина с такими же, как я, черепахами, и в этом будет моё преображение, и в этом будет моё бессмертие... С тех пор я ползла. А у грифа родились дети, а потом внуки, а потом правнуки, а потом у правнуков были правнуки, а теперь на плоскогорье живут правнуки этих грифовых потомков. А я лежу у края оврага. А внизу, пока ещё невидимое, моё бессмертие... Скажи, ты тоже там был?

– Был.

– Боже мой! И болото видел?

– В полной мере.

– Скажи... нет, я боюсь. Нет, скажи... какое оно?

Ахилл улыбнулся:

– Зелёное.

Черепаха замолчала, посмотрела на Ахилла и стала доедать яблоко.

Ахилл вынул из сумки вигоневые подштанники и фуфайку, свитер из колючей шерсти и гетры, и стал переодеваться.

В воздухе, посиневшем от спустившегося с плоскогорья холода, замелькали рои подёнок, поднимаемых тёплыми воздушными потоками высоко над берегом.

За рекой загорелся огонёк. "Толик костёр развёл, – подумал Ахилл. – Палаточку поставил, бензовоз отогнал в кусты, натаскал судачков с волнореза, набрал казанок воды и поставил юшку. Наверное, привёз толстозадую Таньку-буфетчицу, и дерябнули они уже хорошенько, – или нет, ещё, наверное, нет. Вот уху сварят – тогда. А сейчас они ещё сушнячок вербный ломают – запасают хворосту на костёр. Рыбку сварят, картошечки бросят, потом корешков петрушки, морковки, перчику, укропу, специй разных, и уже когда совсем темно будет, тогда хорошо дёрнут, зажрут ухой с хлебчиком, а потом он возьмёт её за что-нибудь, и они пойдут в палатку..."

– Ой, как тебя, – сказала из темноты черепаха, – можно тебя ещё спросить?

– Саша меня звать. Спрашивай, – сказал Ахилл.

– Я, знаешь, не поняла сразу – ты ведь наверх собираешься идти?

– Наверх.

– Наверное, очень надо?

– Очень.

– Я так и думала. А то ведь далеко. Днём жарко, а ночью холодно.

– У меня очень тёплая поддёвка. Специальная. На камне в заморозок спать можно.

– А еда, а вода? Ты ведь лишайников не ешь и росу не слизываешь, небось?

– У меня есть печенье: высококалорийное и лёгкое. И канистра с водой.

– Так ведь далеко. Тебе не хватит.

– Хватит, черепаха, хватит, я ведь бегом туда и обратно. Я бегун, я самый быстрый из всех бегунов...

– Как Ахилл?

– Ага. А на ледниках я наберу воды и пойду дальше.

– Не ходи. Зачем?

– Очень надо.

– Но ведь там ничего нет. Гриф там был. Там пусто. Тёмное небо, холодные скалы, слепящее солнце и нечем дышать. Пропадешь. Ей-богу пропадёшь. А всё таки, зачем тебе?

– Так надо, черепаха.

– Ну что ж, Саня, дело твоё...

Черепаха замолчала. Потом послышалось её сопение. Она спала.

Ахилл выбрал плоский камень, покрытый мхом, лёг на живот, укрылся сверху клеёнкой и стал смотреть на восток. Там, за рекой, у трёх дубов горел костёр, пахла уха. Вот щучья голова, а к ней пристала горошинка перца, и ещё кусок рыбы плавает в миске, и картошка, и хлеб, и специями пахнет, и рядом тёплая, мягкая тётка...

"Зачем мне наверх? Если бы у меня были крылья, я полетел бы сейчас есть уху. Правду писал кто-то из древних: человеку для полного счастья нужны крылья... Нет, не так... Ну да всё равно. Захотел – слетал на улицу к дружку, захотел – в столицу, кофею похлебать, захотел – к бабе, захотел – и, как гриф, слетал туда, где плоскогорье сходится с небом...

Ах, суконная твоя шуба, как хочется назад! Может, ну его?..."

Он проснулся от яркого луча, бившего в глаза.

"Что за чёрт? Луна, что ли?!"

Едва разлепив косящие со сна и невидящие ещё глаза, Ахилл понял, что лежит уже навзничь, лежит на самом краю обрыва, и что это Сириус полыхает над ним среди чёрного неба.

Ахилл тихо ругнулся и отполз от края. Сел на камень, скрестив ноги и потянулся за сигаретами. "Нет, не надо" – усилием воли он заставил положить пачку в карман. – "Потом пригодится".

Черепаха проснулась от Ахиллова бормотания. Он сел, задрав голову и глухо бубнил под нос, но разобрать можно было только несколько слов.

– Это я, Ахилл. Ты слышишь, это я, Ахилл!... Я иду к Тебе. Я иду пешком, потому что другого пути нет. Твой свет осветил мой мир. Я мал, и я во плоти, но я прошу Тебя, не исчезай с моего неба. Это же я, Ахилл, и я хочу ещё раз припасть к земле, раскалённой твоим светом. Слышишь: я иду домой..."

Левая нога занемела. "Ух, чума!" – сказал про себя Ахилл. Помассировал ягодицу. В ноге зашумели колючие пузырьки. Ему вдруг стало как-то стыдно, что ли...

– Спишь? – тихо спросил он у черепахи. Черепаха промолчала.

На завтрак они разделили пополам одно печенье.

– Ну что, Саня, – сказала черепаха. – Давай на пари, как у Зенона: кто быстрей – Ахилл или черепаха? Победителю – целое яблоко. Идёт?

– Идёт, – улыбнулся Ахилл.

Он переоделся в джинсы, кроссовки и футболку, упаковал сумку и сунул руки в лямки.

– Ну что, прощай, что ли, черепаха? – Ахилл поднял её на руки и неловко приобнял. Черепаха потёрлась головой об его шею.

– Угу, до свиданья. И про яблоко не забудь.

– Не забуду, не бойся.

Он положил черепаху на край оврага, где склон был пологим, установил дыхание и медленно пошёл вверх. Через несколько десятков шагов он пошёл на берег. Потом, пока Ахилл не скрылся в спускающемся по склону облаке, черепаха видела, как он легко, по оленьи, пятиметровыми прыжками перелетал с камня на камень...

Когда солнце хорошо пригрело панцирь, черепаха подползла к самому краю, смерила взглядом расстояние до дна, втянула голову, ноги и хвост, а потом покатилась вниз и плюхнулась в болотце, разбросав вокруг брызги зелёной ряски.

– Гриф, – спросила черепаха, – что здесь было, пока меня здесь не было?

– Ничего не было. Как всегда. Днём солнце. Ночью звёзды.

– А человек был?

– Дети говорят, был.

– А где он теперь?

– Говорят, далеко. Грифам не достать. Там дышать почти нечем. Но снизу в ясную погоду его видно.

– Покажи мне путь. Где он.

– Там, над ледником. Ползи всё время по ложбине вверх, а потом, у скалы – вправо...

Луна светила в упор, и черепаха, приползя ночью к скале, не сразу заметила Ахилла, свернувшегося калачиком в тени большого камня. Ей хотелось окликнуть его, но не хватало дыхания. Наконец черепаха подползла к нему, взобралась и передними лапами стала на плечо.

– Эй! – сказала она в самое ухо. – Я выиграла пари. Яблоко теперь моё! Я была на своей родине, в черепашьем болоте, я оставила на земле много детей и теперь могу покинуть этот мир. А ты так и не дошёл до вершины. Где яблоко? Да хватит тебе дрыхнуть!

Черепаха расстегнула молнию на сумке, лежавшей рядом с Ахиллом и сунула с неё голову.

– Саня, ну же! Где яблоко?

Она подползла с другой стороны и потрогала лапой его лицо:

– Эй, слышишь?! Где яблоко?

Лицо было твёрдым и белым, как ледник.

И тут черепаха поняла, что яблока нет и не будет, и что она не сможет поделиться выигранным яблоком с проигравшим, и что она не похвастается перед ним, какие красивые дети у неё выросли, и как болото не обмануло её надежд. Ей стало так жалко яблока и несбывшейся похвальбы, что она тихонько заскулила, положив голову Ахиллу на плечо.

На густо-синем, почти чёрном небе виднелись вершины плоскогорья. Луна зашла. Над самой кромкой горной гряды горела ровным голубым светом звезда.

"Где я могла её видеть?"

В черепашьем болоте.

Ночью, когда ветер разогнал ряску к берегам и ушёл спать, на дне, на бесконечной глубине, в библейском мраке загорелась голубая звезда. С берега она показалась такой близкой, что черепаха плюхнулась в воду и попробовала донырнуть до неё. Но слишком глубоко лежала звезда...

"Эй, Ахилл! Слышишь ли ты меня со своей далёкой звезды? Я поняла: ты не умер, ты бросил здесь своё тело, как мои дети бросают скорлупу на берегу, уходя в воду.

Ты выиграл пари.

Яблоко твоё"