ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
В этой главе пятеро англичан и одна голландка с обширными историями психиатрического попечения рассказывают о своих переживаниях слышания голосов и о том, как они учились справляться с ними. Эти шестеро представляют поразительный подбор людей, которые нашли собственные способы овладения голосами и другими необычными переживаниями. Ранее все они были постоянными психиатрическими клиентами и проводили много времени в стационарах. Всем, по крайней мере однажды, ставился диагноз шизофрении, и с точки зрения психиатрии, их следует и сейчас считать серьезно больными. Однако несмотря на то, что они продолжают слышать голоса или имеют другие исключительные переживания, все они нашли возможности эффективно работать в своих социальных сферах. Все шестеро признают, что иногда еще испытывают трудности, и тогда им нужна поддержка. Действительно, их успех в создании для себя независимой жизни обусловлен, по крайней мере частично, тем, что им повезло иметь партнеров, семьи и друзей, готовых признать присутствие голосов и других необычных переживаний.
Все шестеро считают важным солидаризоваться со своими голосами, чтобы контролировать и удерживать их от несвоевременного вмешательства в достижение социального положения и выполнение задач. К сожалению, это вынуждает их отдалиться, иногда полностью, от психиатрии, которая не готова позволить слышащему солидаризоваться со своими голосами. Ортодоксальное отношение к этому феномену терпит неудачу при рассмотрении современного опыта, и поэтому слишком мало внимания уделяется решению социальных проблем и проблем отношений, которые могут быть связаны с этим опытом.
Эти шестеро проявили незаурядное мужество и энергию в борьбе за достижение контроля над своими жизнями. Встретиться и работать с ними было большим удовольствием для нас, и мы благодарим их за полное энтузиазма сотрудничество в этом проекте.
Сорокалетняя чернокожая женщина, мать троих детей и бабушка, впервые услышала голоса в 12 лет, но стала слышать их регулярно в 1984 году после расовых разногласий на работе. В течение следующих двух лет она была дважды госпитализирована, а также разведена. Миссис M.L. растафарианка; она описывает это как образ жизни, хотя другие называют это религией.
Я была сексуально обесчещена намного старшим кузеном, когда мне было, наверное, года три, а ему – 12. Мне он казался тогда очень большим. В то время моя семья жила в Доминике. Мы переехали в Англию, когда мне было семь лет, и это оказалось для меня потрясением. Старые люди, которых меня научили уважать, при встрече на улице говорили мне: "Грязная негритянка" или "Убирайся домой, обезьяна". Я была в шоке. Мои родители не позволяли мне играть на улице. Когда же они почувствовали себя увереннее, они разрешили мне выходить, но мне не с кем было играть, и это было ужасно.
Еще раз я была сексуально обесчещена, когда мне было девять. Мы жили в паевом доме. Наверху жил мужчина с семьей. Он делал это не только со мной; я видела, как он это делал со своими дочерьми. Он предупредил меня: "Не говори родителям", – и я молчала. Когда он выехал, я пожаловалась матери, и она обратилась в полицию. Но там ее предупредили, что я должна буду дать показания в суде. Трудность состояла в том, что несмотря на мои переживания, вероятно, было бы сказано, будто я провоцировала поведение этого мужчины.
Когда мне было 12, мы переехали в квартиру в очень старом доме. Это было ночью накануне Дня всех святых. Насколько я знаю, в эту ночь пугают почтенных людей. В ту ночь я услышала ужасный смех, доносившийся из сада. Сад был длиной не менее 50 футов, а голоса доносились из его угла. Я молилась Богу; я так сильно просила его в ту ночь прекратить этот шум! Это был мой первый опыт слышания голосов в моей голове. В ответ Бог дал мне понять, что это только мой страх и что я должна перестать бояться темноты.
В 12 лет я встретила моего будущего мужа. Он был моим первым настоящим возлюбленным. До 16 лет я беременела дважды и оба раза теряла ребенка. Мать решила, что я не собираюсь иметь детей. Она сказала, чтобы я спринцевалась, и я ее послушалась. Во второй раз я потеряла много крови и вышла на лестницу, чтобы позвать мать. Лишившись чувств, я ударилась головой о дверной косяк. Когда я теряла сознание, то увидела, что отец бежит вверх по лестнице, и почувствовала, что он подхватил меня. В ту ночь моя душа покинула тело. Я думала, что умерла, если сказать правду. Когда же я была между небом и землей, то спросила императора Хайле Селассие*: "Я приду к тебе?". Увидев большой пузырь воздуха, я взвилась в него, как ребенок. Хотя я соответствовала этой капсуле, как часть картинки-загадки в детской игре, но все же спросила, не должна ли вернуться. На что Хайле Селассие ответил: "Ты возвратишься, потому что у тебя будут близнецы". Я сказала: "О, ради них я вернусь", – и поплыла обратно к своему телу. Потом я вспомнила о своей смерти, но увидев двух детей в коляске, решила вернуться. Очнувшись, я сказала матери, что у меня будет двойня. Она думала, что я брежу.
* Хайле Селасси – император Эфиопии в 1930- 1974 гг. – Прим. переводчика.
В 18 лет у меня родились близнецы. Когда я забеременела, то не была еще замужем. Но на сей раз я хотела родить и не послушалась матери. Я вышла замуж в 20 и захотела родить еще ребенка. Хотя мы с мужем иногда и ссорились, мое решение было твердым. Я молила Бога о рождении дочери Сэм и о том, чтобы муж согласился на это.
Когда Сэм исполнилось три года, у меня возникли осложнения на работе. Я работник по уходу за детьми. Одна из медсестер пыталась доказать, что я агрессивна, и остальной персонал принял ее сторону. Мне казалось, что я обращаюсь к стене. А они считали, что во всем виновата я. Когда я разговаривала, они думали, что я слишком эмоциональна. Когда же я молчала, они тоже были недовольны, и это очень злило меня. Я чувствовала, что должна искать другое место.
Мне пришлось уйти от мужа. Не то чтобы он был таким ужасным, но я слишком страдала. Я ушла потому, что во мне было слишком много гнева. Вопрос стоял так: либо выговориться и пожинать плоды этого, либо побороть себя и удержать все в себе. И я выбрала второе, но это потребовало времени.
Я снова начала работать, но через год у меня возникли прежние заботы: расовые проблемы. Я начала защищаться. Я должна была прекратить работу, потому что они хотели, чтобы я ответила на оскорбительное письмо (это вызвало первый срыв). В то же время я получила развод.
Когда я начала болеть, то сказала себе: "На сей раз ты должна пройти через все это". Время поджимало. Я знала, что должна стать лучше из-за оскорбительного письма, на которое должна была ответить, чтобы снова начать работать. Мой мудрый кузен помог мне. Я прислушалась к его совету. На работе письмо было принято и понято. Они решили организовать курс расовых знаний. После этого курса я вернулась на работу. Ситуация изменилась, и я чувствовала себя более приемлемой для моих коллег.
Я хотела жить одна, чтобы дети не видели меня во время следующего периода болезни, так как они уже достаточно выстрадали. Была и другая причина. Я хотела доказать матери, что не так больна, как все думают. Мне хотелось одиночества. Я никогда не жила одна. У меня не было никакой мебели, только моя кровать.
Я ложилась в больницу дважды, после того как мать вызывала карету "скорой помощи". Однажды мать была очень обеспокоена тем, что я ее не впускала. Я читала ее мысли и думала, будто она собирается сделать мне инъекцию, чтобы убить меня.
Второй период болезни был дольше первого. С февраля по ноябрь мне было очень плохо. После того как я разбила окна, меня изолировали на 28 дней. Я слышала голоса повсюду. Я слышала свои мысли вне головы. Прием лекарств не приносил психологического облегчения. Психиатр беседовал со мной, но я ему не доверяла. Все же лечение избавило меня от чувства страха. В таком состоянии я уже могла разобраться в происходящем, не теряя душевного равновесия. Наихудшим было то, что я теперь постоянно слышала звон разбивающегося стекла.
Мысленно я летела в Эфиопию, чтобы рассказать все императору, но он сказал: "Я знаю", – и вручил мне детскую книгу. Я обнаружила, что она черная с белыми страницами, и сказала: "В ней ничего нет", а он ответил: "Ты должна написать в ней сама собственную историю".
Это происходило некоторое время тому назад. Я все еще слышу голоса. Я все еще слышу голос Бога. Это не произнесенное слово, а интуиция. Мои голоса дают мне хорошие указания, такие как "Будь внимательна, переходя дорогу". Мой голос сказал: "Нет, ты можешь сама сделать это хорошо". Слышание голосов вне моей головы – вот моя болезнь. Нормально я слышу свои мысли внутри головы. Когда я больна, то слышу мои мысли вне головы. Я все еще лечусь: принимаю одну таблетку каждые две или три недели.
Когда я заболевала, в обоих случаях конфликт состоял в том, что я живу в стране, которая не принимает чернокожих людей. Сознаете ли вы, что многое из нашей "черной" истории выпущено? Марокканцы и египтяне пришли из Африки. Все белые люди говорят о нас как о рабах. Моя проблема в том, что я не могла жить в стране, которая не принимает чернокожих людей. Но благодаря голосам я обрела себя – мою личность, имеющую отношение к моей расовой истории и к моему прошлому. Память о насилии надо мной оставалась. Я научилась отрезать ее. Я знаю теперь, что в опасной ситуации я выключаюсь. Я также знаю, что память об этой ситуации остается.
Как я прошла сквозь эти испытания? Потому что я полностью доверяла императору. Сейчас все мои мысли внутри моей головы.
36-летняя женщина, мать четырехлетнего ребенка, начала слышать голоса, когда ее отношения не сложились так, как она надеялась. Она лечилась в больнице пять раз и теперь регулярно принимает лекарства. Со времени рождения сына она чувствует, что ей удается больше контролировать свою жизнь.
Мой опыт слышания голосов начался в 1980 году, когда мне было 25 лет. Я экспериментировала с телепатией. У меня была идея, что возможно, я смогу заставить людей делать то, о чем буду думать. Вскоре я стала слышать голоса. Я думала, что это соседи говорят обо мне. Я сидела в своей комнате и слышала обычно голоса через стенку. Я думала, что действительно слышу кого-то. Я не понимала, что слышала голоса в своей голове; я думала, что это реальные голоса. Я ничего не знала о проблемах психического здоровья. Я просто думала, что люди не любят меня и обсуждают за моей спиной.
Это был период моей подавленности, невозможности сконцентрироваться на работе, потому что я чувствовала, будто все против меня. В Кембридже я жила со студентом четыре года. Он унижал меня, критиковал мою манеру одеваться. Но я думала, что если у меня с ним не получится, то я никогда не встречу никого другого и останусь одна навсегда. А к 60 годам я буду одинокая и бездетная. Все же я решила постараться не поддаваться его влиянию.
Когда я обратилась к врачу своей компании, он направил меня к терапевту, а тот – к психиатру. Я не рассказала ему, что слышу голоса, потому что не хотела обсуждать то, что голоса говорили обо мне, на случай, если бы это были голоса реальных людей. Поэтому я пожаловалась только на депрессию и на то, что много плачу, так как это было правдой.
По совету моих друзей я отправилась на уикэнд в родительский дом в Болтоне. Я чувствовала себя физически разбитой, как я предполагала, из-за таблеток, прописанных психиатром. Я совершенно утратила контроль над своими чувствами. Я думала, что умираю, и испытывала непреодолимое чувство вины. Я думала, что убила кого-то, хотя не знала кого. По моей просьбе родители пригласили врача. Во вторник меня поместили в больницу. Никто не объяснил мне, где я оказалась и я не понизала, что это психиатрическая палата. Я ненавидела свое пребывание в этом очень старом доме, где располагалась эта палата. Я продолжала думать, что нахожусь в каком-то спортивном лагере. Я думала, что правительство спрятало меня, чтобы предотвратить мой плохой поступок. У меня действительно было чувство, будто я втянута в какой-то заговор и должна выполнить какую-то миссию.
Этот первый период пребывания в больнице остался немного в тумане. Я мало что могу припомнить, за исключением того, что все время пыталась убежать. Через три недели меня выписали и поместили в дневной центр. Я все еще не имела ни малейшего представления о своей психической болезни. Я не знала, что слышание голосов – симптом шизофрении. Я принимала довольно большие дозы лекарств. Я все еще думала, что меня лечат от депрессии.
После семи месяцев лечения в дневном центре я получила во Франции работу на строительстве стоянки, однако снова стала слышать, как люди говорят обо мне. Я могла слышать голоса двух знакомых людей, говоривших: "Поступай правильно". Я думала, что они хотят, чтобы я уничтожила себя ради спасения Англии от атомной атаки, поэтому и направила огонь на себя. После этой суицидальной попытки я вернулась в Англию ради операции по пересадке кожи, а затем провела три месяца в палате для психически больных.
Пребывая в больнице на сей раз и принимая внушительную дозу хлорпромазина, я проводила большую часть дня в сверхъестественных грезах, о которых рассказывала психиатру. Она не очень хорошо понимала английский, так что, наверное, удивлялась тому, что со мной происходило. От хлорпромазина у меня были даже зрительные галлюцинации, чего у меня никогда прежде не было. Со временем лекарство заменили на депиксол, и я начала выходить из психотического состояния, в котором пребывала, принимая хлорпромазин.
Выписавшись из больницы, я снова посещала дневной центр, но мне было очень трудно вылезать из постели, особенно в те дни, когда я не ходила туда. Затем я окончила курс в Салфордском техническом колледже, а после этого год работала в фирме спортивной одежды. В то время у меня опять наладилась нормальная жизнь, но теперь с клеймом бывшей больной. Половина проблемы психической болезни – справиться с этим фактом, независимо от того, как она протекает. Несмотря на болезнь, я старалась поддерживать отношения с друзьями, и большинство из них отвечали мне взаимностью.
Не считая двух недель в больнице, я была в порядке до 31 года. Тогда мне встретился человек, которым я очень увлеклась. Давайте назовем его Том. После нескольких месяцев дружбы, когда у нас не было физической близости, а только поцелуи в щечку, я влюбилась в него. Я отослала ему много писем, но когда узнала, что он их не читал, то покинула Болтон и поехала на время пожить к своему брату на юг Англии. Во время короткой любовной связи там я забеременела и, слыша в голове голос Тома, думала, что беременна от него.
Снова голоса, и среди них голос Тома, говорили ужасные вещи о Томе и о других людях. Из-за того что я не смогла справиться с этим, я пыталась принять слишком большую дозу лекарств. Меня снова поместили в больницу на пару недель, но из-за беременности прием лекарств был сведен к минимуму.
Во все время беременности мне хотелось отыскать Тома. Я слышала голоса целыми днями. Я думала, что нахожусь в телепатической связи с Томом. Мне казалось, что он рассказывает мне в моей голове обо всем, что происходит в его жизни. Иногда это заставляло меня громко выкрикивать ответ, даже несмотря на чье-нибудь присутствие в комнате.
После рождения сына моя жизнь действительно изменилась. Я должна была взять себя в руки, чтобы делать все необходимое для ребенка. Хотя я все еще слышала голоса, но стала обращать на них меньше внимания. Я думала, что если не смогу ухаживать за моим ребенком, то его отнимут и, возможно, отдадут на усыновление, и я навсегда потеряю его.
После четырех месяцев добровольного пребывания в больнице (добровольного в том смысле, что меня не принуждали к этому, но на самом деле не добровольного, потому что если бы я не отправилась в больницу, то никогда бы не увидела больше ребенка) мы наконец возвратились домой 17 октября 1988 года. Он по-прежнему со мной, а мое лечение – всего 20 мг депиксола раз в четыре недели.
Я слышу голоса ушами, но они внутри моей головы, не снаружи. Теперь нужно усилие, чтобы слушать их. Я не слышу их, если чем-то занята, например, смотрю телевизор. Это своего рода общество (в известном смысле). Я думаю, что меня используют просто для настройки, как при включении радиоприемника. Я думаю, они мне немного помогают обдумывать дела. Это похоже на голоса людей, рассуждающих за вас в вашей голове. Часто они успокаивающие и полезные, но иногда я вынуждена ждать, пока они успокоятся, прежде чем смогу выключить их и идти спать. Они обычно только делают замечания, но не критикуют. Даже когда они говорят что-нибудь вроде "Делай правильно", я могу сама выбирать, как делать. Они никогда не говорили что-нибудь наподобие: "Иди посмотри, все ли в порядке с твоим сыном".
Наиболее подходящее объяснение, которое есть у меня для голосов, – это телепатия. Это единственное объяснение, с которым все же легче жить, чем с безумием. Телепатия с живыми человеческими существами или с умершими. Иногда я слышу голос моей умершей бабушки: у нее такое же чувство юмора, как и при жизни. Иногда голоса говорят о том, что должно случиться. Они не всегда правы. У меня был странный случай на днях. Я слышала, как моя подруга и ее муж говорили о том, что хотят иметь ребенка, а два дня спустя она действительно позвонила мне и сказала, что ждет ребенка. Иногда голоса могут говорить вещи, расстраивающие меня, критикуя неприятным образом и давая почувствовать, что люди за моей спиной говорят обо мне неприятные вещи. Например, сомневаются в моей сексуальности или в моей морали.
Недавно я снова слышала в моей голове голос Тома, и он сказал, что вроде вернется ко мне, или напишет, или позвонит. Но он этого не делает. Я полагаю, что сутью моей проблемы еще никто не занимался, а на самом деле – это моя любовь к Тому, которую он отверг. Однажды, когда я упомянула о своих чувствах к Тому, мой социальный работник немедленно сказала: "Не заболеваете ли вы снова?"
Теперь я даже полагаю, что психиатрическое состояние часто представляет проблему, которую пациент не в состоянии решить и которая проявляется в его ненормальном поведении. Я думаю, что психиатры должны больше делать для того, чтобы выяснить эти проблемы и помочь пациенту решить их. Тогда, я полагаю, быстро последовало бы излечение психического заболевания.
Каждый раз, когда проходит месяц, и постепенно уменьшается доза лекарства, я становлюсь более уверенной в своей способности справляться со слышанием голосов. Я только надеюсь, что психиатры научатся быть более сдержанными в приписывании лекарств и будут стараться сводить их к минимуму, даже когда пациент находится в больнице.
34-летний одинокий мужчина с ребенком. Он человек свободной профессии, изготовляет и продает ювелирные изделия, преподает t'ai chi* в колледжах и в центрах обучения для взрослых.
* T'ai chi – китайская гимнастика. – Прим. переводчика.
После окончания средней школы я не хотел работать, поэтому поступил в колледж и стал изучать социальную географию. Окончив его, я не нашел ничего такого, что действительно хотел бы делать. Я стал выполнять случайную работу, например, перевозить ковры. Занимаясь этим пять дней в неделю, я подумал о более подходящей работе. Так я стал работать в газете в Оксфорде.
Я понял, что мне не нравится моя жизнь, и отправился в путешествие за границу. Возвратившись, я поехал к своему брату в Манчестер и остался там, устроившись на работу в службе здравоохранения. В то время я относился ко всему весьма негативно и был смущен ходом моей жизни. Я не относил себя к очень преуспевающим. У меня не всегда ладилось то, что я делал.
Через девять месяцев я стал слышать голоса. Когда это исключительное переживание случилось впервые, я, помнится, был в комнате и почувствовал проникновение незнакомой энергии. Я вступил в связь с силой, направленной против смерти, против сущностей. Я неожиданно обнаружил совершенно новое измерение вещей. Кое-что, о чем я читал в разных источниках, вдруг подтвердилось этим новым опытом. Я чувствовал себя так хорошо! Я был счастлив испытывать это.
При первом моем психотическом состоянии я ощущал, будто разделен на части. Моей матери сообщили, что у меня параноидная шизофрения. Мне было 24 года. Через несколько дней я стал слышать голоса. Это было для меня только одним из целого ряда феноменов, которые я испытал во время того, что психиатрия называла психотическими эпизодами. Последние поражают меня в течение последних десяти лет. Эти феномены включают слышание голосов (переживаемое как мысли, по- видимому, проецирующиеся в мое сознание из внешнего источника), зрительные галлюцинации, манию величия, параноидные и другие бредовые идеи, депрессию и т.д. Хотя эти переживания не исключают друг друга, я расскажу о них поочередно.
Эти внутренние голоса исходили, вероятно, из внешних источников. Часто это был неизвестный источник, но иногда я мог предположить, что голоса исходят (или они говорили мне, что исходят) из известного источника. Источники включали разных людей, живущих и умерших (австралийский абориген, американский индеец, люди различных религий, оккультные фигуры, животные, растения, чужестранцы, прародители, мифологические личности, Вельзевул, души на небесах и в аду, другие пациенты в больнице, случайные люди, которых я встречал). Большинство из этих голосов были добрыми. Иногда общение было обоюдным, и я мог участвовать в разговоре, иногда – нет.
Один голос неизвестного происхождения находится со мной постоянно. Этот голос прерывает мои мысли замечаниями и советами, такими как "да, нет, может быть, хорошо, плохо, замечательно, будь внимателен, правильно, неверно" и другими. Я не желаю выполнять эти советы и часто делаю то, что они запрещают, без каких-либо ужасных последствий. Иногда я могу общаться с этим голосом, хотя часто это оказывается трудным и напрасным. Иногда он меня забавляет. Довольно часто он говорит: "Не беспокойся. Все будет хорошо". Это может служить утешением, хотя в напряженной ситуации я не могу не сомневаться в его искренности.
Случаются голоса темные и злые, и тогда переживание становится пугающим, в особенности когда я чувствую присутствие владельца голоса. В ином случае я позволяю голосам разговаривать через меня, и это вызывает довольно тревожные чувства, если они говорят ужасные вещи. Изредка желание позволить голосам разговаривать через меня было таким сильным, что я не мог сопротивляться и должен был прикрывать рот, чтобы спрятать от прохожих мои шевелящиеся губы. В некоторых случаях это был единственный способ. Подобное я пережил во время войны в Персидском заливе, когда голос, высказавшийся в довольно злобном тоне и казавшийся исходившим из недоброжелательного источника, говорил о том, что это кровавое время и что он предвидел его. Другим способом общения были вопросы и ответы да/нет, сопровождающиеся кивком головы. Это также может вызвать некоторый испуг, потому что похоже на своего рода одержимость. Некоторые из этих опытов были невольными, хотя мне было интересно, что скажут голоса. Таким образом я исследовал этот феномен.
Галлюцинации могут быть хорошими или плохими. Мир как по сигналу превращается в рай или в ад. Самый обычный тип галлюцинаций, который я испытываю, затрагивает людей, внезапно получающих мерзкие характеристики. Кажется, это случается чаще всего, когда вокруг много людей, например, в центре города. Несмотря на то, что эти случаи довольно странные и жуткие, но они происходят так часто, что к ним привыкаешь. Я легко могу игнорировать их, зная, что они прекратятся. Их положительная сторона состоит в том, что определенные яркие моменты превращают прогулку по парку (или в другом месте) в прогулку по раю.
Оба вида галлюцинаций являются измененными состояниями восприятия. Они возникают спонтанно, часто во время психотических эпизодов. Тогда я вижу и слышу о вещах, которых не существует, но в этот момент они для меня реальны. Теперь же я знаю, что они нереальны. Например, однажды я обнаружил в своей комнате пластинку. На ее обложке были изображены портреты моих друзей в виде группы. Я был уверен, что это они сделали альбом. Я вынул пластинку и поставил ее проигрывать. Я не грезил, я проигрывал ее. В другом случае я обнаружил письмо, но когда проверил – его не было. Я и теперь проверяю себя, но более внимательно, чтобы не раздражать людей или не вызывать у них подозрения. Так, я могу сказать кому-нибудь: "Мне кажется, что я вижу кого-то, стоящего у двери". Потом я наблюдаю за реакцией. Если человек, с которым я говорю, думает, что это мое видение, я больше не говорю об этом. Если же он говорит, что около двери действительно кто- то есть, я знаю, что это реальность.
Их существует огромное разнообразие. Я пережил их так много, что кажется невозможным существование такой, которой я не испытал. Однако творчество не знает никаких ограничений, и вот уже новая бредовая идея, старательно сработанная, чтобы казаться правдоподобной, стучится в мою дверь.
Когда вы в бредовом состоянии, такая идея – реальность. Вы принимаете ее серьезно; неважно, насколько она абсурдна, если подумать, – она изменяет ваш мир. Бредовая идея может быть хорошей в том смысле, что мир предстает волшебным, вселяет уверенность и предполагает оптимистический конец; или плохой, когда мир становится темным и опасным местом. Некоторые бредовые идеи, действительно, являются хорошим материалом и вдохновляют меня. Мне нравится творческий процесс, поэтому, когда я нахожусь в таком состоянии, я рисую картины.
Наиболее серьезный вид бреда – это когда кажется, что за мной следят, меня преследуют, ненавидят и угрожают ужасными вещами. Эти бредовые идеи могут вызвать страшную панику. Некоторые из них слишком правдоподобны, и от них очень трудно избавиться. Они продолжают существовать в подсознании как рамочные структуры, иногда очень сложные. Получив новое подтверждение, которое кажется соответствующим картинке-загадке, они могут внезапно появиться целыми и невредимыми и на время совершенно подавить меня.
Когда я становлюсь психотиком, то испытываю возросшее чувство физического благополучия, невероятное ощущение сильной внутренней энергии (и это реальность) и отзываюсь на невидимые силы. Я чувствую себя настолько здоровым и полным энергии, что воображаю себя способным поражать подвигами силы и ловкости, и это похоже на истину. Я был способен выполнять то, чего раньше не мог, довольствовался коротким сном. Наиболее невероятным физическим феноменом, однако, была чувствительность к невидимым внешним силам (конечно, это было больше похоже на реакцию на внутренние силы, но было не так, как казалось).
Я исследовал этот феномен насколько мог, и это привело к странным и непостижимым событиям. Я открыл, что, дав себе волю двигаться, я буду двигаться. Я назвал это "следование". Иногда это заставляло меня исполнять странный танец, скорее подобный t'ai chi, которым я позже занимался. В другом случае я принимал позы, подобные йоговским. Один повторяющийся образец движений, который стал как бы ритуальным, заставлял меня сначала сгибаться, чтобы коснуться пальцев ног, а затем делать мостик. Потом мои руки поднимались в стороны, и я поворачивался сначала в одну сторону, потом в другую так, чтобы руки описывали полный круг. Наконец, я садился на корточки. В этом положении я вызывал души различных животных (я забыл, почему думал, что могу это делать). Души животных входили в меня, а я двигался так, как будто обладал некоторыми их свойствами.
Однако наиболее интересными были те опыты "следования", которые вели меня на прогулку. Самый замечательный из них длился всю ночь; это было целое путешествие, и я прошел, наверное, пятнадцать миль или около того. Это началось, когда, будучи один в комнате, я решил попробовать немного "следование". Вскоре я заметил, что хожу кругами по комнате. Затем я начал кружиться, как дервиш, все быстрее и быстрее. Мне казалось, что я ходил очень быстро. Вдруг я остановился и стоял неподвижно, в то время как комната кружилась вокруг меня. Прекратив вращение, я был вынужден оставить комнату и пойти гулять. Мне было очень интересно посмотреть, куда это приведет и каково возможное место назначения. Через несколько часов, в течение которых я был уверен, что иду в Лондон, я свернул с большой дороги и в конце концов пришел в маленькую деревню. Там была маленькая треугольная зеленая лужайка, окруженная низким остроконечным забором. Я обнаружил, что хожу вокруг этого забора, остановился и повернулся к нему лицом. Затем я сделал мостик и подумал, что должен был войти в контакт с чем-то и что это должно быть основной целью. Затем внезапно и очень быстро меня бросило вперед, так что моя голова поднялась и опустилась. Я резко остановился, и мои губы коснулись забора. Это несколько встревожило меня, и я прекратил "следование".
Мои испытания возникают спонтанно и вначале потрясают. Они могут сопровождаться различным расположением духа – от экстаза до сильного страха. Наихудшее же – страх и уязвимость. Последняя тяжелее, потому что во время испытания я живу в более абстрактном мире. На мои психозы влияет то, что происходит в реальном мире. Иногда они настолько интенсивны, что забываешь обо всех материальных обстоятельствах. Когда я прохожу через это, я это не проклинаю. На мои психозы влияет окружающий меня мир, и я более зависим от влияния других людей.
Вначале я вообще не знал, что делать с моими переживаниями. Позже я стал больше контролировать себя во время переживания (но не кризиса) и научился справляться с большинством проявлений феномена. Как я уже упоминал, слышание голосов для меня – только один из целого ряда феноменов, которые я переживаю, а это продолжается уже более десяти лет. Например, поведение под влиянием галлюцинаций может вовлечь других людей, а это обычно плохое и весьма странное поведение. В бредовых состояниях я могу рисовать людей и серьезно выводить их из душевного равновесия. Я даже мог бы довести людей до такого состояния, чтобы они избили меня.
С годами я понял, что для этого есть подходящий образ, который очень похож на холмы и долины. В ранней фазе я провожу много времени в долине. Скажем, мои переживания длятся один час в день, а 23 часа остаются для меня самого. Затем это сменяется двумя-тремя часами в день. Ко времени, когда я оказываюсь на вершине, есть только один час в день, в течение которого я не испытываю переживаний. Но до тех пор, пока у меня есть час для размышления, я еще могу держаться. Я никогда не принимал никаких лекарств. Когда я на вершине холма, для меня самого совсем нет времени, но я более возбужден и начинаю все исследовать.
Для меня наиболее важно оставаться в стороне от психиатрического попечения. Я не хочу лечиться. Поэтому, когда у меня психоз, я избегаю семейного окружения. Я не хочу, чтобы мои переживания происходили на глазах родителей, потому что тогда они могут запереть меня. Мои друзья заботятся обо мне, а они уже знают меня.
Когда вы галлюцинируете, это не значит, что вы не можете выйти и купить себе одежду. И даже когда вы в бреду, то должны есть. До некоторой степени повседневная жизнь продолжается.
Когда я слышу голос теперь, то могу как бы прогнать его. Это словно моя вторая натура. Хотя бывают времена, когда голоса полностью подавляют меня, я знаю, что наступит момент, когда это ослабеет. Всегда есть также время, чтобы принять решение. Так, в последний раз я решил, что не хочу курить марихуану, поскольку накануне бред был очень сильным, слишком реальным. Я боялся, что если начну курить, то немедленно впаду в это состояние. Я научился также быть очень внимательным в разговоре. Вначале, когда у меня бывал спиритический контакт, я чувствовал потребность поговорить об этом. Теперь при общении я рассказываю анекдоты или маленькие истории и нахожу, что люди скорее интересуются, чем путаются.
Иногда невозможно избежать участия других людей. Часто они хотят, чтобы их привлекли. Они приходят и интересуются. Это составляет проблему, когда у вас галлюцинации, и вы чувствуете, что готовы рассказать о них для того, чтобы кто- то сказал: "Это не имеет значения". Поэтому я научился вначале говорить, что у меня возникла безумная мысль, а потом рассказывать, о чем речь. Затем я наблюдаю за реакцией. Иногда я чувствую, что если кто-нибудь скажет: "Да, это верно", я буду в шоке, потому что считаю, что вообразил это.
Часто вы можете питать свою паранойю тем, что говорите кому-то о происходящем, но они не понимают вас. Затем ваши рассказы передают еще кому-то, неизбежно немного искажая. А потом вы слышите от кого-то свою же историю, которая заставляет вас удивляться, как это могло случиться. Это трудно объяснить. Люди преувеличивают, и это происходит без вашего влияния.
Другим барьером к адаптации или к тому, чтобы вернуть человека на землю, является наркотический характер невероятных испытаний. Это нечто вроде наркотика, за который люди готовы платить. Мания величия, склонность личности преувеличивать собственную значимость. Следует признать, что отрицательные бредовые идеи нежелательны для человека, но в действительности нет способа избежать их появления. Но человек, скорее всего, может сделать больше для их предотвращения или, по крайней мере, не содействовать им. Слишком долго не спать, слишком много пить и курить, жить на диете из пива и кофе – все это ведет к истощению и помрачению сознания.
Хотя, возможно, подобно страдающему алкоголизмом, вместе с плохим получаешь хорошее. Кое-что, открытое в этом состоянии, имеет ценность. Люди, невольно исследующие подсознательное (или что-то такое), находятся в положении, из которого можно извлечь нечто полезное. Некоторые исследования приводят к смертельному исходу. Другие – к открытию идей, бесценных духовных сокровищ, новых взглядов на вещи, инструментов творчества и т.д.
Подобное положительное мышление придает мне силы. Если это и случиться со мной, то я намерен извлечь из этого столько хорошего, сколько смогу. После стольких ударов, которые я перенес, стеснений, которые я выстрадал, убытков, которые я потерпел из-за того, что со мной случилось, я мог бы быть полон сожалений, однако считаю себя удачливейшим из людей и больше всего доволен этим взглядом. По крайней мере, я – исследователь этих огромных джунглей иллюзий. Моя жизнь – приключение, не всегда безопасное или спокойное, но, по крайней мере, приключение. Кто я есть, не зависит от того, каким меня видят другие. Я отвергаю все ярлыки. Когда я встречаю тех, кто хочет наклеить на меня ярлык, я вижу только маленьких людей с маленьким умишком и не могу принимать их слишком серьезно. Моя теперешняя ситуация вполне стабильна, и я надеюсь, что буду в состоянии справиться со следующим кризисным эпизодом, если он случится.
26-летняя женщина, чей медицинский диагноз включал шизофрению. В течение пяти лет она лечилась в больнице и вне ее. Сейчас она – председатель организации Survivors Speak Out (высказываются выжившие).
В моей жизни всегда было много спиритической деятельности, которая была довольно важной для меня. Я нуждаюсь в спиритическом контакте. Помню, когда мне было около десяти лет, я в течение года видела беспрерывные сны, подобные сериалу, на которые я настраивалась каждую ночь. В этих снах я была неразрушимой, и человек, который меня преследовал, тоже был неразрушимым. Смысл состоял в том, кто на кого нагонит больший ужас. Я всегда принимала одни и те же физические формы: распятия или металлической коробки.
Примерно в это же время я начала чувствовать спиритическое присутствие за дверью моей спальни. К счастью, я ощущала, что в двери есть что-то, не позволяющее войти в нее. Но я знала: если этот дух сможет войти, это погубит меня. Я чувствовала его давление на дверь. Я буквально видела, как временами дверь прогибалась под давлением. Это стояло там семь лет, днем и ночью. Я не думала, что кто-нибудь поверит мне, поэтому никогда никому не рассказывала об этом все эти семь лет.
Когда мне было 17 лет, я вошла в контакт с духовным целителем. Я встретила его совсем случайно. Он был другом моего приятеля, который заметил мою измученностъ, возраставшую примерно с 14 лет. Приятель подумал, что духовный целитель может помочь мне. Когда я увидела этого человека, то сказала ему о духе за дверью. Он спросил: "Почему вы не разговариваете с ним?", и я это сделала. Я поговорила с духом и он исчез. Потом однажды я проснулась и почувствовала, что мой собственный дух умер. Я чувствовала себя опустошенной подобно пустому сосуду. Я думала, что, если мой дух умер, то и мое тело может последовать за ним. Поэтому я пыталась убить себя.
Когда я выздоровела, все приняло новую форму. Я заметила, что другой дух вошел в мое тело, чтобы занять место моего собственного. Я чувствовала, что это существо очень злое и плохое, что мое тело осквернено, как будто что-то прогнило внутри меня. Чтобы избавиться от этого, я решила обратиться к священнику. Что касается духовного целителя, то друг моего приятеля сказал: "Да, я знаю этого священника. Почему вы не идете к нему?", и я пошла. Я рассказала ему о находящемся во мне существе, и он выполнил надо мной обряд изгнания духов. Он оказался главным заклинателем Английской церкви. Некоторое время я чувствовала себя хорошо, но потом существо вернулось. Теперь я знаю, почему оно вернулось. В моей ауре есть отверстие, которое находится в грудной клетке. Я точно знаю это место. Я научилась узнавать, когда это отверстие открывается. Поэтому теперь, когда оно открывается, я просто закрываю его руками, или мой партнер делает это. После этого существа уже не могут проникнуть внутрь. Я могу их остановить. Это так просто.
Вернемся ко времени, когда мне было 19. Итак, у меня внутри было это плохое существо, но рядом со мной был и другой дух, который следовал за мной повсюду. Это был мужской дух, который назвался Фрэдом. Он сказал мне, что он сторонник дьявола и что я всегда буду чувствовать его у моего правого плеча.
Следующие два года прошли как в тумане. Трудно вспомнить что-нибудь из происходившего в то время. Я не знаю, общался ли Фрэд с существом внутри меня. Очень редко он приказывал мне делать что-то. Его замечания постоянно преследовали и унижали меня. Фрэд не объяснял мне причину своего появления, а только говорил мне, что я дерьмо, толстая, безобразная или тупая. Он говорил все, что он думает обо мне, и каждое слово западало мне в голову. Было похоже на то, что моя голова – это чаша, в которую бросают какие-то предметы. Эти предметы стукались о дно.
Я ни с кем не говорила о нем, пока он не совершил нечто ужасающее: напустил на меня змей, после чего я стала ненормальной. У меня была так называемая кататония, потому что я была ужасно напутана. Он напускал змей особым способом. Он давал мне знать об этом, говоря: "Я посылаю их. Они прибывают". Фрэд говорил мне также, какого они цвета. Тогда я начинала думать: "Черт возьми, что мне делать?". Затем слышались глухие удары змеиных голов о дверь и они появлялись снизу. Иногда я буквально видела их, шипящих, вверху и внизу комнаты. Я не могла видеть их так, как этот стул или этот стол. Трудно объяснить, как я могла видеть их, потому что это было не обычное видение. Больше похоже на то, что я просто знаю их размеры и форму, т.е. это другой тип видения.
Иногда появлялась только пара маленьких змеек, причем они оказывались в моем питье. Когда я проглатывала его, то понимала, что у меня в желудке змеи. Они кусали мое нутро, а потом исчезали. Иногда они ползали по моим ногам, и неожиданно одна кусала мне шею или запястье и оставалась там. Тогда я становилась неподвижной, напуганной и неспособной говорить. Я видела иногда, как змея попадала в газовое пламя и сгорала, причем я ощущала запах горелого. Когда их было много, своим шипением они производили оглушительный шум. Было очень трудно рассказать людям о происходящем, и потому я чувствовала себя беспомощной и не знала, что делать.
У меня появились другого рода переживания, звуковые и зрительные – цветовые. Я могла идти по улице, и все красное прыгало ко мне. Красный свет транспорта, чьи-то носки или свитер подскакивали ко мне и говорили только единственно слово: "Заражено". Или зеленое подскакивало ко мне и говорило: "Ты жива". Зеленое было первым положительным переживанием, которое у меня было когда-либо. Я шла по улице в состоянии эйфории. Вы знаете магазин Marks & Spencer? Его фасад оформлен зеленым цветом. Вдруг эти буквы изменились на слова "Ты жива", и я почувствовала себя тогда замечательно и очень счастливо. Иногда зеленый цвет сменялся красным, и я едва не произносила пожелание, чтобы снова появился зеленый.
Иногда я наблюдала, как растет мое тело, причем это происходит по минутам: обычно начинается с рук, а потом я будто видоизменяюсь. При этом я не слышу никаких голосов, но это довольно мучительно.
Хочется рассказать об одном важном случае, произошедшем у меня со змеями, который был первым предупреждением от них. Однажды ночью появилась змея, которая силой пролезла ко мне в рот и в тело, но потом вышла из него через детородный канал. Я знала, что что-то должно произойти с моей сестрой, которая была в положении. Когда я позвонила маме, чтобы узнать, что случилось, она рассказала мне, что сестра родила ребенка с незначительным дефектом лица – заячьей губой. Я знала, что случилось что-то плохое, прежде чем позвонила маме. Я уже знала, что это касается сестры, так как змея вышла через родовой канал. Хотя случай был страшный, однако невероятно, но факт, что он меня предупредил о чем-то. Это был единственный случай, когда змея действительно сказала мне что-то.
Я также обладала способностью улавливать глобальную беду, причем я не одинока в этом – другие слышащие голоса тоже испытывают это. Мы можем иногда уловить, если произошло что- то плохое. Если у вас плохое предчувствие, вы можете посмотреть новости: возможно, разбился самолет или кому-то нанесен вред.
Я обратилась к психиатрам в 17 лет. Поскольку я рассказала им о еде и рвоте, то вначале был поставлен диагноз расстройства питания. Когда же я начала говорить об изгнании духов, врачи мне не слишком поверили, так как я не очень соответствовала категории, к которой они меня отнесли. Затем я сделала ошибку, рассказав моему консультанту о Фрэде и змеях; он сказал: "О, это очень интересно, я знаю, о чем вы говорите", и повесил на меня ярлык шизофрении. Он проинформировал моих родителей, но тогда я об этом не знала. Помню, как он сказал: "У вас скрытая болезнь", но я не поняла, что он имел в виду.
В течение пяти лет, до 21 года, моя жизнь протекала таким образом: я поступала в больницу и выписывалась из нее; была амбулаторной больной; была стационарной больной; попадала в больницу из-за ранений, которые постоянно наносила себе. Фрэд присутствовал большую часть времени. Злой дух был еще на месте моего духа. Я чувствовала себя так, как будто была мертва. Как я могла быть живой, если не было моего духа в моем теле? Меня не существовало. Я начала причинять себе вред, так как чувствовала себя бессильной. Это было реакцией на лечение, которое я получала. Я резала себя, чтобы выразить мою боль и страх из-за явного крушения всех надежд, а также как способ освобождения от того, что происходило, включая Фрэда и змей. Ни дух, ни Фрэд никогда не приказывали мне делать это. Я поступала так по своей воле.
Примерно в этот же период я слышала и женский вопящий голос. Он был у моих ушей, вне головы. Это было похоже на две вопящие женские головы. Теперь я думаю, что это было выражением моего крика. Временами я не могла ни кричать, ни плакать. Я чувствовала, что не могу этого делать ни в больнице, ни даже вне больницы. Я думаю, что слышала собственные крики и резала себя вместо того, чтобы плакать. Потому что когда текла кровь, я воспринимала ее как слезы. Рана кричала за меня.
Очевидно, психиатрия не очень пошла мне на пользу. Когда у меня появились застывание и скованность, выраженные расстройства восприятия, врачи стали просто колоть мое тело. Лекарствами они добились изменения моего поведения. Было очень тяжело выполнять то, что мне велели, и не контролировать свою жизнь. Но я старалась вести себя так, как от меня ожидали. Поскольку со мной обращались, как с ребенком, я и вела себя, как ребенок. Этого от меня ждали, и я жила в соответствии с чужими ожиданиями.
Когда я выписалась из больницы и пришла в дневной стационар, меня заставляли делать инъекции транквилизаторов, но тогда я сказала "нет". Впервые я заняла определенную позицию, впервые была настойчивой и тогда же я решила уйти от психиатрии.
Общение с другими выжившими стало поворотной точкой в моей жизни. Тогда я начала понимать, через какой ад я прошла, пока не отошла от психиатрии, не перестала принимать лекарств, быть под контролем. Наконец я смогла оценить то, что со мной произошло. Когда я вошла в контакт с другими выжившими, у меня появилась возможность разговаривать о гневе и получить признание этого чувства. Я могла говорить о переживаниях, не боясь быть осужденной или услышать, что я тупая или больная. Это было таким облегчением! У меня тогда появилось двое друзей, которые приняли меня такой, какая я есть. Если я чувствовала, что появляются змеи, я уже не должна была удирать, а могла оставаться.
Когда возросло мое понимание того, что происходило, то и Фрэд оставил меня. Но не так, что я однажды проснулась и поняла, что Фрэда нет, его присутствие уменьшалось постепенно. Змеи же всегда оставались. Фрэд не насылает их, и я не знаю, почему они все еще пытаются беспокоить меня, но поступаю с ними теперь очень по-разному.
Вначале я не могла бы сказать, что происходит, пока это не кончалось. Но постепенно, когда это начиналось, я иногда пыталась предостеречь окружающих; я могла сказать другому человеку: "Змеи в комнате". Один из моих друзей даже сказал змеям: "Уходите, оставьте Луизу одну". Помогало, когда кто- нибудь верил мне. Некоторые принимали меня всерьез и пытались что-то предпринять. В результате помощи змеи не обязательно исчезали, но я не чувствовала себя совсем одинокой. Убеждать меня, что они нереальны, – бесполезно, потому что они есть. Нет смысла отрицать то, что случается со мной.
То, что партнер хорошо помогает мне справляться со змеями, дает мне чувство избавления. Если змея касается моего тела, я могу сказать ему: "Она на моей руке". Я могу сказать ему, какой она величины, и он поможет мне сбросить ее: физически снять змею и выбросить ее за входную дверь. Он может избавить меня от нее, пока я не способна сделать это самостоятельно.
Тем не менее моя способность справляться со змеями растет. Очень редко я бываю совершенно несостоятельной, да и то – только на несколько часов. Я знаю, что они уберутся в конце концов, и это помогает мне быть более уверенной в обращении с ними. На прошлой неделе они заняли всю кровать, но я сказала: "Сейчас же убирайтесь". Когда я злюсь на них, они убираются, даже если на это уходит вся ночь. В прошлом году, когда я была на конференции, там все фойе было покрыто змеями. Я обходила их, ступала между ними и совсем вышла из строя. Со мной были двое друзей, которые не оставляли меня всю ночь. Им ничего не надо было делать. Я не могла говорить о змеях до утра. Мои друзья оставались со мной всю ночь, что останавливало окружающих от мысли: "Эта женщина выглядит странно, нужно вызвать врача или карету "скорой помощи". Друзья ограждали меня от этого. Я работала среди змей. На это ушла вся ночь, но я сделала это. Я прошла через это.
Итак, насколько я справляюсь с ними, зависит от того, насколько я напряжена, что в это время происходит в моей жизни. Плохо, если я напряжена. Если я чувствую себя здоровой, то могу избавиться от них, просто сказав, чтобы они убирались. Но теперь я чувствую большую силу. Я знаю, что они могут появиться в любое время и кусать меня, и что эти укусы вредны, но я знаю также, что в какой-то момент они уберутся. Со временем я надеюсь достичь того, что они не смогут даже физически приблизиться ко мне, а я смогу отправить их прочь прежде, чем они зайдут так далеко. Я знаю, что приду к этому.
Мой собственный дух вернулся. Трудно указать точное время, когда это произошло. Но это было определенно в то время, когда я освобождалась от психиатрии. Мой дух периодически оставляет меня, но это теперь не столь катастрофично. Я не чувствую необходимости убивать себя каждый раз, когда он меня покидает. Я чувствую себя очень подавленной, если он не со мной, но знаю, что в какой-то момент он вернется.
Я научилась многому у моего партнера, поскольку у него самого было много переживаний с голосами и существами. С ним так легко разговаривать об этом; это его главное отличие от других окружающих. Я обрела собственное отношение к своим переживаниям и собственное мнение.
A.L. 42 года, слышит голоса с 10 лет. Сейчас он приступил к развитию ряда стратегий, которые помогают ему справляться с голосами. Он координатор по развитию социальный навыков в Lambeth forum for Mental Health (Форум психического здоровья в Lambeth).
Я вспоминаю слышание голосов с очень раннего возраста, что всегда сопровождалось видением плавающего лица, казавшегося ухмыляющимся, но это теперь ушло. Мне было около десяти, когда голоса стали агрессивными и трудноуправляемыми. В продолжение моих детских и ранних юношеских лет я подвергался сексуальному насилию одним из членов моей семьи. Голоса всегда присутствовали при этом, и я помню их поддразнивание, запугивание и сплетничание. Я помню, что жил, погруженный в себя, и хотя пошел в школу, но казалось, был в стороне от школьной жизни. У меня был друг по имени Тревор, который знал о голосах и говорил, что это пугает его, но не отвергал меня, и мы были очень близки. Однако голоса начали овладевать мною до такой степени, что я сердился на них и проводил часы, возражая им.
В 14 лет меня показали детскому психиатру и направили в большую больницу, в которой было создано специальное отделение для детей. Но на самом деле меня поместили во взрослую мужскую палату. Здесь мои голоса пришли в сильное возбуждение. Мне поставили диагноз "шизофрения" и стали делать инъекции модеката. Это лишило меня способности справляться с голосами; эмоции стали вялыми, а разум не мог помочь мне воевать с голосами.
Меня переводили из одной больницы в другую. Ни разу меня не спросили, что я думал и чувствовал, но как только я говорил, что слышу голоса, мне либо предлагали взять себя в руки, либо давали химические коктейли. Мне кажется, что у психиатрии есть опасный обычай превращать обычные переживания в экстраординарные. Она овладевает вашим переживанием, затуманивает его, искажает, а затем возвращает его вам, ожидая благодарности. Ни разу никто не спросил меня о моей жизни дома. Казалось, вместо того чтобы обо мне заботиться, мною управляли и меня усмиряли. Я был лишь одним из многих на складе человеческих душ. Сексуальное бесчестье, которое я испытал, оставило физические, эмоциональные, душевные и психологические рубцы, и я полагаю, что эти четыре элемента связаны с моими четырьмя голосами.
Фактически проблемой были не мои голоса. Проблемой было отношение общества к ним и то, как на них реагировали. Стараясь спрятать голоса или изгнать духов медикаментозным лечением или электросудорожной терапией, они усиливали цикл оскорбления и подавления. Какое бы лечение или терапевтическое вмешательство ни применялось ко мне, голоса оставались. Психиатрическая система была бы рада, если бы я отрицал мои переживания. Процесс отрицания означает, что вы стали образцовым пациентом и играете по их правилам. Вы должны прятать любые неудобные чувства, душевные волнения или мысли, чтобы стать легко управляемым.
Только однажды за 15 лет психиатрического вмешательства, когда мне было 36, я нашел человека, который захотел слушать. Это оказалось поворотной точкой для меня, и с тех пор я перестал быть жертвой и начал овладевать своими переживаниями. Эта медсестра находила время слушать о моих переживаниях и чувствах. Она всегда давала мне почувствовать свое расположение и устраивала так, чтобы нас не беспокоили. Она выключала сигнал вызова и снимала телефонную трубку с рычага, а иногда, когда под окном ее комнаты были люди, она закрывала жалюзи. Это позволяло мне чувствовать себя непринужденно. Она садилась со мной по одну сторону письменного стола, а не по разные. Она говорила мне, что наш разговор доверительный, но я должен сам решать, что именно раскрывать. Постепенно, по мере возрастания доверия между нами, я смог рассказать ей о бесчестии, а также о голосах. Иногда, когда я описывал то, что со мной случилось, она говорила, что это причиняет ей боль и что ей нужен перерыв. Наконец, я нашел того, кто понял боль, которую я чувствовал. Она помогла мне понять, что мои голоса были частью меня самого и имели цель и основание. Через шесть месяцев я смог развить основную стратегию адаптации. Самое важное, что медсестра была искренней и честной в своих намерениях и в откликах на то, что я ей рассказывал.
Хочется сказать, что, может быть, иные профессионалы психического здоровья и социальной работы могли бы поучиться кое-чему из ее подхода:
Благодаря поддержке, которую оказала мне эта медсестра, я смог развить ряд механизмов овладения голосами. Один из них состоит в том, что я ежедневно отвожу голосам определенное время, когда они могут являться и я могу заниматься ими. Тем не менее, чтобы это происходило, я должен подготовиться; помогает также кое-что сделанное заранее, например, установление постоянного режима сна. Даже когда я обещаю голосам определенное время, они продолжают свое дело, но уже не подавляют меня. Чему я научился, так это позволять себе касаться своих душевных волнений, хотя иногда я путаюсь моих чувств и голосов.
За последние четыре года мне удалось выявить события или ситуации, которые запускают голоса (триггеры). Временами я лучше распознаю цвета, их глубину и оттенки; их яркость кажется мне более интенсивной. Эта фаза длится примерно 20-25 минут, а потом из моря шума появляется голос. Иногда я пугаюсь, если голос становится более властным.
В моей жизни четыре отдельных голоса, и я заметил, что их тон и высота меняются по мере того, как я становлюсь старше. Каждый голос, кажется, имеет свой триггер; однако, некоторые мировые события запускают все голоса. Например, во время войны в Персидском заливе мне было трудно спать или даже сконцентрироваться в течение дня, потому что голоса вопили, понося меня, целых три дня без передышки, не давая покоя.
Чтобы быть способным действовать и реагировать на окружающий мир, я должен был контролировать себя и быть весьма дисциплинированным. Чего я не делаю, так это не пытаюсь блокировать голоса, слушая музыку через наушники. Когда я делал это прежде, голоса ждали, когда я буду среди людей и не смогу уединиться, и тогда все набрасывались на меня, доводя до головокружения и полной дезориентации. Некоторые психиатры поддерживают это как путь вперед, но лично я чувствую, что это – форма отрицания переживания, способ утверждения того, что переживание не имеет цены или смысла. Я полностью отвергаю такой подход.
Я нахожу, что легче жить с голосами теперь, когда я достиг баланса сил, а именно, позволил себе чувствовать неуверенность и беспокойство и даже временами страх; научился владеть своим переживанием, уважать и контролировать себя, насколько возможно. Как я уже сказал, мне удалось найти ряд приемов, которые помогают справляться с голосами. Однако каждый голос требует своего подхода.
Я нашел: чтобы выжить, нужно контролировать себя и отвергнуть представление о себе как о жертве. Можно обнаружить, что если вы говорите с кем-то о голосе, то он после отыгрывается на вас несколько дней, делая все возможное, чтобы расстроить вас и нарушить заведенный порядок вашей повседневной жизни, – не сдавайтесь. Если вы установите стиль поведения и будете придерживаться его, голоса станут менее сильными. Вот несколько полезных советов:
Писать об этом было непросто. Голоса говорили мне, что когда это прочтут другие слышащие голоса, мои голоса станут сильнее и вернутся ко мне. Это несколько пугает меня, но я жив. Мне приятно, что мы собрались вместе, чтобы поделиться нашими переживаниями и объяснениями, нам следует быть внимательными, дабы не утратить контроль и не прервать синтез наших познаний, а также предотвратить возврат к стереотипам. Я рад, что есть люди, помогающие нам, но всякая поддержка и помощь должны учитывать наши условия, потому что в конце дня мы единственные, кто должен жить с голосами и справляться с ними. Не следует устраивать соревнование друг с другом, потому что каждый из наших случаев уникален и ценен.
Из моря звуков, из тумана чувств
сила движется,
и
мир полон
голосов,
голосов, которые шепчут,
голосов, которые смеются,
голосов, которые сокрушают меня
в темноте
дня,
но у меня
есть песня
в моем сердце,
говорящая,
что они могут жить
в мире возле
меня.
Это история женщины, которую я (Мариус Ромм) начал лечить в 1983 году. Ей было тогда 26 лет, а голоса она слышала с 14 или с 15 лет. Она обратилась ко мне с жалобами на то, что голоса отдавали ей приказы, например, запрещающие поступать определенным образом или встречаться с людьми, и они полностью подавляли ее. Ее несколько раз госпитализировали и поставили диагноз шизофрении. Нейролептиками не удалось устранить голоса, хотя снизился страх, ими вызываемый. К сожалению, лекарства снизили и ее умственную живость, поэтому она решила не принимать их подолгу и избегать больницы. Голоса, однако, продолжали изолировать ее все больше и больше, запрещая делать то, что она всегда любила, а иногда даже приказывали ранить себя. Во время первой конференции слышащих голоса (1987 год) она рассказала свою историю. Вот она.
Насколько я помню, мне было семь или восемь лет, когда я впервые услышала голоса. В то время они были дружескими, рассказывали мне истории, давали советы и ограждали от неприятных ситуаций, например от ссор. Но когда мне было 15, они стали злобными и начали отдавать мне распоряжения, вначале довольно безобидные, например сделать что-то в определенном порядке, когда я вставала утром. С годами они стали более принуждающими и мучительными: они стали запрещать дружбу или расстраивали ее, выставляя другого человека в совершенно нелепом виде. Часто мне не разрешалось ответить по телефону или открыть дверь, когда звенел звонок, или навестить кого-нибудь. Они обо всем делали замечания, причем обычно отрицательные. Они беспокоили меня, когда я занималась, читала, во время разговора. Годами я никому не рассказывала о них, потому что они это тоже запрещали. Если я им не подчинялась, они поднимали такой шум, что заглушали все, что происходило вокруг. В то время они часто показывались мне и пугали меня. Хуже всего было, когда они заставляли меня причинять себе вред. Я думала, что они – всезнающие и всемогущие боги, которые правят всем на земле. Иногда я пробовала обмануть голоса, но для этого они были слишком умными. Иногда я пыталась договориться с ними, даже приносила жертвы, но это их не сдерживало. Поскольку я думала, что голоса связаны с ситуацией в доме, я сбегала оттуда. Я лечилась в подростковом отделении департамента социальной психиатрии, но не избавилась от голосов.
Некоторое время я считала, что стала психически больной, но вскоре отбросила эту мысль. Голоса были слишком реальными, чтобы называться галлюцинацией. Четыре года назад я неожиданно встретилась с профессором Роммом. Когда он начал меня лечить, весь первый год ушел на то, чтобы убедить его, что у меня не клиническое расстройство, что голоса действительно вне меня. Мы пытались установить, есть ли связь между определенными чувствами и голосами, но она самое большее состояла в том, что голоса усиливали определенное настроение. Например, если я чувствую себя не очень хорошо, они причиняют такую боль, что делают из мухи слона. Итак, мы попробовали тренинг. У профессора Ромма я научилась создавать условия, в которых у меня был больший самоконтроль и я меньше поддавалась внушению голосов. Я не избавилась от них, но разговоры с профессором Роммом все же помогли мне. Этот человек заставил меня мыслить яснее; он заставил меня шевелить мозгами. Я научилась видеть связь между тем, что голоса говорят, и моими чувствами, а также научилась планировать свой день. Я освобождаю для голосов вечер и потому они меньше беспокоят меня в течение дня, благодаря чему я работаю лучше. К тому же я научилась правильно применять нейролептики. Применению этих медикаментов я сопротивлялась долгое время, потому что они притупляют мысли и чувства. Теперь я принимаю их в малых дозах, и меня меньше беспокоят побочные явления, а если мне кажется, что голоса усиливаются, то временно увеличиваю дозу.
С тех пор как я рассказала о голосах членам своей семьи, что помогло им лучше понимать мое поведение, я получаю от них огромную поддержку. В этом году у меня снова был плохой период, и я уехала пожить к матери. Там мне было хорошо. Разрешилось затруднительное положение, связанное с тем, что я больше не могла заботиться о себе. Помогло также то, что моя мать – большой оптимист. Она сказала: "Поскольку это всегда проходит, пройдет и на этот раз". Я не знаю, откуда голоса приходят и что они значат, но знаю, что они принадлежат мне и останутся. Хотя я теперь справляюсь с ними лучше, чем несколько лет назад, я все еще нахожу, что жить с ними трудно.