ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Положение VII. Динамические тенденции системы "личность-социум" можно представить в трех ипостасях – (1) модальности, (2) источника и (3) способа взаимодействия, каждый из которых в своей основе биполярен: модальность включает полюса адаптации и преобразования, источник активности – мотивацию "быть" и "иметь" ("владеть"), способ взаимодействия – энтропийные и негэнтропийные тенденции.
При обсуждении Положения III мы уже отмечали, что изучение характеристик взаимодействия личности с социумом должно служить получению ответа на три вопроса: что? почему (зачем)? как? Первый вопрос (что?) адресован модальности взаимодействия. Вопросы (почему) и (зачем) относятся к сфере мотивационного источника активности личности. Ответ на вопрос как информативен в плане описания способа взаимодействия личности с социальной средой. В настоящий момент нам предстоит определить содержание модальностей, мотивационных источников и способов личностной активности. С самого начала отметим, что поиск таких содержательных характеристик нами будет осуществляться путем выделения и чёткого описания полярно противоположных состояний и феноменов, служащих отправными единицами анализа. Они сначала выступают в качестве полярно противоположных абстрактов, затем же описание этих состояний и феноменов поступательно приближается к конкретным образцам взаимодействия личности со средой. Такое "превращение" исходных абстрактов в конкретные образцы взаимодействия осуществляется по мере обнаружения диалектических взаимопереходов между противоположностями. Этот подход нами уже был выше осуществлен при анализе возможных статусных состояний с введением оппозиции "заданность" – "создаваемость" и при описании разновидностей аттитюдов с допущением противоположных модусов отношений – субъект-объектного и субъект-субъектного. О преимуществах подобного методологического подхода с изначальным допущением или обнаружением крайних состояний и полярно противоположных единиц анализа пишет, например, Г. Салливен, который считает, что допущение крайних величин (например, бесконечного малого или большого) является не только прерогативой мышления математика и физика, но и научно-психологическое мышление тоже должно систематически опираться на этот принцип [106]. За последние годы в советской психологической науке встречаются успешные попытки его применения [15].
Модальность взаимодействия
Модальность взаимодействия, определяемая посредством ответа на вопрос "что?", имеет отношение к той задаче, которая возникает перед субъектом "ли ставится им в процессе жизнедеятельности. По этому параметру содержание взаимодействия личности с социумом может включать в себя два полярно противоположных вида активности – адаптацию и преобразование. К такому выводу можно прийти при обобщающей переработке большого эмпирического и теоретического материала из психологической науки. Когда вопрос стоит так: что происходит и какая задача решается субъектом в процессе своей жизнедеятельности, то мы можем констатировать наличие либо адаптивной, либо преобразовательной активности или же их некоторую "смесь".
В психологической науке человеческая деятельность преимущественно рассматривается в рамках парадигмы адаптации. Примером может служить концепция Ж. Пиаже, в которой развитие и функционирование психики (в первую очередь, интеллектуальной сферы) рассматривается как процесс взаимодействия субъекта с объектом, служащий цели адаптации, а такая адаптивная активность осуществляется в процессах ассимиляции субъектом объекта и аккомодации субъекта к объекту [38]. Не входя в детали концепции Ж. Пиаже, отметим лишь то, что адаптация здесь представлена в качестве активного процесса, включающего, с одной стороны, трансформацию объекта и его сообразование познавательным схемам субъекта (ассимиляция), и, с другой стороны, уподобление, своеобразное "пристраивание" познавательной схемы или структуры к характеристикам объекта. Как пишет Ж. Пиаже, "когнитивная адаптация, подобно своему биологическому аналогу (разрядка наша – Н. С.) состоит в уравновешивании ассимиляции и аккомодации" [39, с. 242]. В этой цитате неслучайно процесс уравновешивания ассимиляции и аккомодации, рассматриваемый как когнитивная адаптация, уподобляется определенному биологическому аналогу. Мы далеки от того, чтобы в теории Ж. Пиаже усматривать разновидность биологического редукционизма, однако можем со всей уверенностью подчеркнуть: во-первых, в этой концепции исходным пунктом понимания психического развития, вернее, развития интеллекта служит принцип эквифинальности, согласно которому существует определенный конечный пункт, достижению которого служит весь сложный процесс онтогенетического развития. Соответственно границы развития заданы и зафиксирована "крайняя точка", к которой приводит процесс развития; за этой "точкой" процесс становления не усматривается. Такая эквифинальность более свойственна биологическим системам, нежели человеческой деятельности. Во-вторых, рассматривая процесс когнитивного развития как адаптацию и установление равновесия между ассимиляцией и аккомодацией, не в полной мере учитывается специфический признак человеческой деятельности, отличающий ее от активности биологического организма: не только стремление к приспособлению к наличным обстоятельствам и восстановлению нарушенного равновесия, но и противоположная этому тенденция к нарушению достигнутого равновесия и к преодолению состояния адаптированности является источником жизнедеятельности личности. В-третьих, ассимиляция и аккомодация, их взаимосвязь и когнитивная адаптация Ж. Пиаже рассматривается в качестве важнейшего механизма биологической эволюции видов. Это еще раз демонстрирует то обстоятельство, что подход Ж. Пиаже к изучению психического развития несет на себе печать "взгляда" биолога на исследуемый объект.
В концептуальном аппарате Ж. Пиаже преобразовательная активность субъекта понимается как трансформация объекта и его включение в ассимиляторные схемы, а аккомодация – это приспособление или сообразование схем субъекта характеристикам объекта. Когнитивная адаптация включает в себя две полярно противоположных тенденции, что можно изобразить в виде следующего треугольника.
Однако за простотой такого понимания, по нашему мнению, кроется определенная неточность, заключающаяся в некоторой односторонности и в преувеличении роли приспособления: с одной стороны, ассимиляцию можно понимать как приспособление к себе объекта, а аккомодацию как приспособление к объекту, к его характеристикам, и в таком случае действительно (ничего больше не остается сделать, кроме как объединить эти две противоположные тенденции в одно более общее – в аддитивную активность; однако, с другой стороны, ассимиляцию мы можем понимать как трансформацию (преобразование) субъектом объекта, а аккомодацию как преобразовательное воздействие объекта на субъект и в таком случае в качестве объединяющего их момента может выступить преобразовательная активность. Если при таком ходе рассуждения мы допустим, что сущность психического развития и человеческой деятельности заключается в преобразовательной активности, то вышепредставленный треугольник придется заменить новым, где место когнитивной адаптации займет преобразовательная активность или когнитивное преобразование.
Это изображение в той же степени имеет свое логическое оправдание, как и предыдущее. Так же, как адаптация не может проходить в форме пассивной имитации и "следований" психических (например познавательных) структур за объектами, а с необходимостью включает в себя момент трансформации объекта и его приспособление к себе, настолько же преобразовательная активность не может осуществляться в виде трансформации объекта, не приспособившись к его характеристикам. Это, в свою очередь, дает нам право заключить, что человеческая деятельность в плане модальности включает в себя две полярно противоположные разновидности – адаптивную и преобразовательную активность. Каждая из них, в свою очередь, включает моменты ассимиляции объекта и аккомодации к нему. Сказанное можно изобразить следующим образом:
Мы отметили, что парадигма адаптации является общераспространенной в изучении человеческой деятельности. В рамках нормальной науки (в понимании Т. Куна) эта парадигма так определяет построение и смену разных теоретических конструкций и сбор неимоверно широкого эмпирического материала, что сама природа этой парадигмы обсуждается изредка и ее правомерность считается неоспоримой. Существует мнение, что анализ человеческой деятельности исключительно сквозь призму адаптационных процессов равнозначен неправомерному расширению и переносу на человеческую деятельность (а также на общественные отношения) фундаментальных биологических принципов функционирования живых систем. Однако это не совсем верно. Понятие адаптации в саму биологию вошло из социологии. Интересной представляется также позиция культуролога Э. С. Mapкаряна, рассматривающего человеческую деятельность в качестве приспособительной активности, включающей в себя моменты адаптации к среде и приспособления к своим нуждам характеристик среды (по терминологии автора – адаптивно адаптирующая деятельность) [33].
Аналогичная идея развита в "эго-психологии" X. Хартмана [88]. Он различает два вида адаптации – аллопластическую и аутопластическую. Аллопластическая адаптация означает внесение человеком но внешний мир определенных изменений, служащих цели приведения внешних обстоятельств в соответствие со своими потребностями. Аутопластическая адаптация связана с изменениями во внутреннем строе личности, обеспечивающими приспособление к среде. Однако аллопластичеакая адаптация опять-таки означает преобразовательную активность, а аутопластическая – собственно приспособление к окружению. Фактически в подобных теоретических рассуждениях полюса адаптивной и преобразовательной активности противопоставлены друг другу. Сказанное приводит нас к убеждению, что ключ к правильному пониманию вопроса о модальности взаимодействия личности с социальной средой заключается не столько в отказе от абсолютизации адаптивной стороны человеческой деятельности, сколько в рассмотрении адаптивной активности во взаимосвязи с координирующей с ней противополюсной пары преобразовательной активности.
Кроме этого важно подчеркнуть еще одно обстоятельство: адаптивная активность обычно рассматривается в разрезе приспособления человека к окружению и недооценивается значение того важного факта, что перед личностью перманентно стоит задача приспособиться не только к событиям, происходящим во внешнем мире, но и к изменениям во внутреннем мире, к собственным поступкам и деяниям, к результатам своей же деятельности, к своим недостаткам и достоинствам; одним словом, не только задача приспособления к окружению, но и задача самоприспособления является важнейшим детерминантом деятельности личности. Эта идея более обстоятельно будет аргументирована на последующих страницах нашей работы, а теперь вернемся к вопросу о природе оппозиции "адаптация – преобразование".
Общеизвестно, какое значение в марксистско-ленинской философии придается анализу преобразовательной деятельности для определения сущности человека и природы человеческой практики, заключающейся в производстве и воспроизводстве условий бытия и жизнедеятельности, общественных и межличностных отношений, в созидании истории. Люди являются не обычными природными, существами, а индивидами, активно и сознательно преобразующими природу и приспосабливающими ее для своих потребностей. Не являясь обычным продуктом природной среды, человек образует свою собственную человеческую среду. По К. Марксу, сама природа начинает выступать перед людьми как "человеческая", как объект совместной деятельности – общественной практики. Человек живет в "очеловеченном" мире.
Каждое действие человека имеет общественный характер, ибо объективируясь а межчеловеческих отношениях, оно участвует в формировании, вернее, производстве индивидуальной жизни других людей и тем самым участвует в коллективной жизни и в истории человечества. Преобразовательная деятельность человека не ограничивается преобразованием природной среды, она распространяется и на межчеловеческие отношения.
Теперь нам предстоит более чётко представить природу оппозиции "адаптация – преобразование" и границы между указанными понятиями. Для этого придется временно абстрагироваться от анализа того, на что направлена адаптивная. или преобразовательная активность (на внешний мир или самого себя); такое абстрагирование служит цели представления понятий адаптации и преобразования в их "чистом" " крайнем проявлении. Средством такого "очищения" этих понятий и логического обоснования правильности выбранной оппозиции служит упомянутый уже принцип "логического квадрата".
Адаптация и преобразование находятся в отношениях contrari, а адаптация с дезадаптацией и преобразование со стагнацией – в отношениях contradiction. Контрарность адаптации и преобразования будет доказана в том случае, если станет очевидным, что отрицание адаптации, т. е. дезадаптация, представляет собой частный составной момент преобразования, а отрицание преобразования, т. е. стагнация, является составной частью адаптивной активности. Действительно, для того чтобы развернулась преобразовательная деятельность индивида, он сначала должен находиться в состоянии дезадаптированности, однако преобразовательная активность, хотя и включает в себя момент дезадаптированности, к нему не сводится: как целенаправленная деятельность она есть нечто большее, чем простое отсутствие приспособленности. С другой стороны, важным условием адаптивной активности является некоторая ориентированность на неизменность и повторяемость, что мы называем стагнацией; адаптация как активный целенаправленный процесс, хотя и включает в качестве частного момента ориентированность на стагнацию, однако к нему не сводится. Итак, контрарность отношений между адаптацией и преобразованием следует считать доказанной. Это, в свою очередь, служит доказательством того, что указанные понятия представляют собой логически обоснованные оппозиции.
В результате проделанной логической операции мы выделили в качестве основной одну "рабочую" оппозицию (а) "адаптации – преобразования" и в качестве дополнительных две оппозиции – (Б) "адаптации – дезадаптации", (в) "преобразования – стагнации". Как мы увидим ниже, их определенного рода координирование с инвариантной оппозицией "личность – социум" позволит нам представить всю гамму возможных модальностей взаимодействия личности с социальной средой.
Мотивационные источники активности
Вопросы почему и зачем адресуются человеческой деятельности с целью выяснения движущих сил активности, ее мотивационных основ. В данном случае речь идет о мотивационных основах взаимодействия личности с социумом.
Проблеме мотивации человеческой деятельности посвящено множество обобщающих теоретических работ в советской и зарубежной психологии [31; 63; 66 и др.]. В них анализируется природа потребностей, целей, стремлений и других движущих сил человеческой деятельности. Среди прочих фундаментальных вопросов проблемы классификации потребностей, выявления иерархического строения их взаимосвязи, выделения специфически человеческих потребностей – являются узловыми.
Из многочисленных попыток классификации потребностей наиболее логически развернутой, на наш взгляд, является классификация, предложенная Ш. Н. Чхартишвили [66], о которой речь уже шла выше.
В чем же состоит преимущество принципа классификации, предложенного автором? Дело в том, что потребность всегда является нуждой в "чем-то", она всегда направлена на конкретное предметное содержание; нет абстрактной потребности, оторванной от предмета своею удовлетворения. Однако этих предметных содержаний в мире бесконечное количество, а таких нужд в "чем-то" огромное множество. Поэтому если для классификации потребностей исходить из их предметного содержания, то обычно мы получаем довольно грубые деления, типа материальные и духовные, высшие и низшие, биологические и общественные потребности и т. д. Принцип распределения отдельных разновидностей потребностей внутри каждой из таких выделенных классификаторных единиц обычно малоубедителен. Иначе обстоит дело с классификацией, предложенной Ш. Н. Чхартишвили. Здесь главным является принцип определения "локуса" возникновения, функционирования и удовлетворения потребности. На основе определения того, в какой подструктуре целостной личности (биологической, психологической или социальной) они возникают, функционируют и удовлетворяются, выделяются классы биогенных, психогенных и социогенных потребностей. Внутри каждого из этих классов выделение конкретных разновидностей потребностей происходит с учётом специфики внутренней структурированности каждой из указанных подструктур.
В такой классификации предметное содержание потребности хоть и берется в расчёт, однако оно не выступает в качестве основы классификации. При этом относительно способа направленности каждой потребности, будь то биогенная, психогенная или социогенная, можно поставить вопросы: на что она направлена – на внешний объект или на какое-то внутреннее состояние, на результат активности или на саму активность? Где находится источник удовлетворения – во вне или внутри? В чем заключается цель поведения – в овладении внешним предметом или в самоосуществлении? Ответ на эти вопросы мы находим в работах Д. Н. Узнадзе 154], который различает два рода потребностей – субстакциональные и функциональные. Первые направляют активность субъекта на внешние предметы, служащие источником удовлетворения нужды, источником же удовлетворения второго класса потребностей является сама активность, а не ее результат. Субстанциональные потребности лежат в основе экстерогенных, а функциональные – интрогенных форм поведения человека. Мы считаем, что внутри биогенных потребностей одни являются субстанциональными, т. е. нацелены на овладение предметами внешней среды, а другие – функциональными, т. е. источник их удовлетворения заключается в самоактивности организма. То же относится к психогенным и социогенным потребностям: одна их часть является субстанциональной, другая же функциональной. Следовательно, можно предложить классификаторную схему, в которой биогенные, психогенные и социогенные потребности делятся на две названные подгруппы:
Дальнейшая детализация этой классификаторной схемы и ее наполнение конкретным содержанием в настоящий момент не входят в нашу задачу. Более того, мы здесь намерены сконцентрировать внимание на способе направленности потребности (т. е. на ее субстанциональности и функциональности) и в некоторой степени абстрагироваться от рассмотрения на конкретных разновидностях биогенных, психогенных и социогенных потребностей.
Если воспользоваться глаголами, которые наиболее полно передавали бы смысл функциональной тенденции и субстанциональной потребности, то такими окажутся глаголы "быть" и "иметь". Соответственно, по мотивационному источнику активности можно говорить о динамических тенденциях "быть" и "иметь". О том, что "быть" и "иметь" представляют собой два основных модуса динамических тенденций человека, пишут Э. Фромм [85], Г. Марсель [101], Ж. П. Сартр [105]. Из советских психологов эта идея в рамках теоретического осмысления активных форм группового обучения и социально-психологического тренинга обосновывается Ю. Н. Емельяновым [21].
Э. Фромм показывает, что в самых разных психических функциях (память, мышление, эмоции и т. д.) и сферах деятельности личности просматриваются указанные тенденции "быть" и "иметь", что позволяет квалифицировать их в качестве интегративных личностных модусов. Г. Марсель и Ж. П. Сартр в рамках своих экзистенциально-философских построений обсуждают природу указанных динамических тенденций. При этом Ж. П. Сартр в одной из глав своего основного философского труда "Бытие и ничто", озаглавленной "Быть, делать, иметь", развивает мысль о том, что доминирующей тенденцией человеческой деятельности является "иметь", а межличностные отношения (например, любовь) являются выражением стремления людей к взаимоовладению. Г. Марсель больше склонен рассматривать тенденция "быть" и "иметь" как равнодействующие.
Отмечается, что в разные исторические эпохи и в условиях разных культур социальное одобрение получают либо тенденция "быть", либо же стремление "иметь". Более того, моменты требования "быть" или "иметь" могут быть в определенной степени зафиксированы в социальных нормах. Такое социальное одобрение и требование формировало определенные собирательные типы личности разных социально-экономических формаций. Поскольку в человеческой природе заложены обе тенденции, то в условиях тех или иных общественных отношений может развиваться и закрепляться любая из них. Капиталистическим образом жизни поощряется тенденция "иметь". У. Джемс "Я" человека сводил к "свое" и считал незыблемым влечение человека копить собственность [19].
В разные периоды онтогенетического развития указанные тенденции выражаются в разных формах поведения. Например, детская игра является реализацией функциональной тенденции [53] и берет свое начало в стремлении "быть", тогда как занятие спортом в школьном возрасте может оказаться на службе удовлетворения метапотребности "иметь". Обращает внимание и тот факт, что некоторые психотерапевты этиопатогенез разных неврозов и психогении видят в трудности удовлетворения потребности "быть", в ее фрустрации и подавлении со стороны взрослых (в первую очередь, родителей) в ходе воспитания. Так, например. А. И. Захаров выделяет в качестве базальной задачу "быть самим собой среди других" [22]. При крайних затруднениях в осуществлении этой жизненно важнейшей задачи возникают те или иные невротические отклонения. Конкретная разновидность неврозов определяется тем, какая из сторон этого базального стремления является проблематичной для субъекта. Если акцент поставлен на трудности "быть", то налицо невроз страхов, акцент на трудность "быть самим собой" связан с неврозом навязчивых состояний, затрудненность же "быть среди других" лежит в основе истерических форм невротических отклонений. Итак, два мотивационных источника активности – "быть" и "иметь" – представляют собой интегральные динамические тенденции, "пронизывающие" всю мотивационную сферу личности. Каждая из них может иметь самое разнообразное предметное содержание. Как первая, так и вторая может проявляться в виде и биогенной, и психогенной, и социогенной потребностей. Однако, абстрагируясь от этих предметных содержаний, мы здесь попытаемся сфокусировать внимание на "чистых" проявлениях указанных стремлений с тем, чтобы с помощью "логического квадрата" дать формально-логическое обоснование выбранной оппозиции "быть – иметь".
Контрарность отношений между оппозициями "быть" и "иметь." (владеть) определяется тем, что контрадикция первой ("не быть") является соподчиненной второй, а контрадикция второй ("не иметь") выступает в качестве составной части стремления "быть". В самом деле, для реализации функциональной тенденции и действия на основе мотивационного источника "быть" в "чистом" ее виде, все импульсы, направленные на овладение объектом, не должны быть актуализированы. Однако поведение, не имеющее в своей мотивационной основе стремление "иметь", не охватывает всю активность, нацеленную на удовлетворение метапотребности "быть"; это последнее не сводится к простому отрицанию наличия субстанциональной потребности и стремления овладеть объектом; она имеет к тому же собственный смысл, заключающийся в самоактивности. С другой стороны, крайнее состояние "иметь" в чистом его проявлении в качестве своей составной части включает состояние отсутствия всех импульсов "быть", однако же оно не тождественно простому отрицанию импульсов спонтанной самоактивности, а представляет собой определенную целенаправленную активность по овладению некоторым объектом.
Итак, в результате такой простой логической операции в нашем распоряжении одна основная ось, выражающая оппозицию (а) "быть – иметь", и две дополнительные оси, имеющие полюса (б) "быть" и "не быть", (в) "иметь" и "не иметь". Однако "быть" можно самим собой или как другие, а также "владеть" можно другими или самим собой. То же можно сказать относительно состояний "не быть" и "не иметь": можно стремиться не быть самим собой или не владеть самим собой. Содержание всех этих возможных конкретных состояний раскроется перед нашим "взором", если мы скоординируем все указанные оси со все той же инвариантной осью – "личность – социум", чем мы и займемся несколько ниже.
Способ взаимодействия личности с социальной средой
Анализ способа взаимодействия личности с социумом требует, в первую очередь, постановку вопроса как? (как проходит взаимодействие? какова стратегия активности личности и каковы ожидания или реакции социума?). Детальное рассмотрение психологической литературы приводит к выводу, что относительно способа деятельности личности в социальной среде можно выделить оппозицию, один полюс которой наполняется содержанием, отраженным в понятиях "порядок", "стабильность", "устойчивость", "организованность", а второй полюс является выражением состояния "нестабильности", "изменчивости", "неустойчивости", "неорганизованности", "хаоса". Условимся, что наиболее собирательными понятиями этой оппозиции являются, с одной стороны, устойчивость, а с другой – изменчивость. Не будем здесь вдаваться в детали анализа проблемы диалектической связи между устойчивостью и изменчивостью личности и системы "Я", столь фундаментально разрабатываемых в ракурсе разных теоретических представлений в работах советских психологов. Отметим пока лишь то обстоятельство, что контрадикцией устойчивости является неустойчивости, а изменчивости – неизменность; контрарность же понятий устойчивости и изменчивости доказывается легко, ввиду чего не будем лишний раз загружать внимание читателя иллюстрацией "логического квадрата".
Многие советские психологи рассматривают личность как устойчивую и стабильную систему установок, направленности и доминантных мотивов, иерархически взаимосвязанных диспозиций. При определении сущности личности нельзя не учесть моменты устойчивости и стабильности, однако неоправданно ограничиться ими. Их следует рассматривать в единстве с диалектически противоположными моментами становления и изменения. Можно оказать, что личностное бытие является органической целостностью противоположных полюсов: на одном из них находится стереотипность поведенческих стратегий, устойчивость установок и убеждений, константность действий в изменяющихся условиях среды, стабильность личностных черт и диспозиций, тенденция самосохранения и репродуцирования прошлого опыта; другой полюс составляет вариабельность поведенческих стратегий, смена установок и убеждений, трансформация прошлого опыта, тенденции саморазвития и продуцирования, самотрансцендирование и выход за рамки жесткой детерминации на основе свободного выбора, выработка новых личностных черт и самопреобразование.
Каковы отношения между тенденциями устойчивости и изменчивости? Мы можем указать на два вида таких отношений: синергичное и конфликтное. При синергичном отношении тенденции к самосохранению и устойчивости находятся в унисоне с тенденциями саморазвития, личностного становления и изменчивости. При конфликтных отношениях указанные тенденции взаимно антагоничны. При синергичном отношении устойчивость и изменчивость дополняют друг друга. При конфликтных же отношениях субъект стоит перед альтернативным выбором – следовать старой линии и уже многократно апробированным принципам поведения, опереться на зафиксированный в нем опыт и стереотипы или отвергнуть старое и попытаться трансформировать личностный опыт, выработать новые установки и новый взгляд на мир.
Пока мы говорили об устойчивости и изменчивости личности. Но ведь основной темой наших размышлений является система "личность – социальный мир"? Соответственно, вопрос должен быть рассмотрен в плане взаимодействия личности с социумом. Такая смена акцента с личности на ее взаимодействие с социальным миром дает нам возможность приблизиться к конкретным проявлениям способов жизнедеятельности человека. Это позволяет нам не ограничивать нашу задачу выяснением характеристик взаимосвязи моментов устойчивости и изменчивости внутри личности и включить ее в более широкую задачу определения взаимосвязи личности и социальной среды по параметру все той же устойчивости-изменчивости обеих взаимодействующих сторон.
Какова традиция определения такой взаимосвязи? А. С. Прангишвили, который для описания специфики понятия личности и индивидуальности вводит понятие организации, отмечает, что личность – это стабильная и консистентная система установок, действующая в изменяющихся условиях среды [40]. Константность действий личности связана с уменьшением энтропии и возрастанием внутренней организации. Уменьшение энтропии, по мнению А. С. Прангишвили, обеспечивается установкой, являющейся готовностью, направленностью, преориентацией к определенному поведению. Сама личность, носитель системы установок, мыслится как негэнтропийно действующее образование. При таком способе рассуждения в качестве фактора возрастания энтропии (дезорганизации, дестабилизации и т. п.) рассматривается изменчивость и вариабельность внешней среды, а в качестве фактора порядка и организации (т. е. негэнтропийным фактором) – личность со своими установками, которая устойчива и резистентна хаосу. Такая точка зрения является парадигмальной и многие психологи имплицитно или эксплицитно следуют ей. Мы тут же хотим отметить наше критическое отношение к такому пониманию из-за той односторонности, о которой сейчас пойдет речь. Беря вслед за А. С. Прангишвили на "вооруженье" понятия энтропии (увеличения дезорганизованности, нестабильности и т. п.) и негэнтропии (увеличения организованности, устойчивости, порядка и т. п.), мы, однако, считаем, что при определении сущности личности и ее взаимодействия с миром неправомерным является абсолютизация негэнтропийности внутренних и энтропийности внешних факторов. В той же мере неправомерным представляется допущение абсолютизации противоположного типа соотношений, на котором необходимо остановиться более подробно.
Под противоположным соотношением здесь имеется в виду допущение того, что факторы внешней среды действуют негэнтропийным образом, выступая в роли организующего начала, а внутренне-личностные факторы связаны с ростом энтропии. При подобном суждении воздействующая на личность и формирующая ее социальная среда представляется не как стохастически изменчивая реальность, а как устойчивая, хорошо структурированная и организованная программа воздействия. Социализация личности, согласно такому мнению, представляет процесс ее культуризации, а сама культура определяется как выработанные и установленные правила и способы человеческих действий небиологического порядка, которые характеризуются преемственностью и передаются из поколения в поколение; при этом культуре присуща негэнтропийная природа [33]. Объектом ее организующего и упорядочивающего воздействия выступает человеческая деятельность, отношения между людьми, внутренний мир субъекта, убеждения и мировосприятие, эмоциональная жизнь. Согласно такой точке зрения, человеческая культура как фактор социализации выступает упорядочивающим началом внутреннего мира личности: установки личности являются объектом "культивирования" и поэтому их устойчивость определяется формирующим воздействием культурной среды. Следовательно, внешний, социально-культурный мир мыслится негэнтропийно действующим в противовес внутреннему, олицетворяющего изначально хаос и рост энтропии. Эта точка зрения находит свое воплощение во многих теориях социализации. Среди них, в первую очередь, следует назвать классическое психоаналитическое учение, в котором друг другу противопоставляются сознание, действующее по принципу реальности, вбирающее в себя структурированность, организованность и нормативность социального воздействия, и бессознательное – носитель асоциальных и хаотических импульсов, действующих по принципу удовольствия [60]. Примечательно также то, что многие идеологические системы строились на такого рода противопоставлениях и в их рамках вырабатывались определенные системы "психотехники" воспитания, социальной регуляции и саморегуляции человеческой деятельности. К примеру, можно сослаться на монографию Н. В. Абаева [5], показавшего истоки противоборства конфуцианства и даосизма или чань-буддизма в общественной жизни и культурном наследии древнего Китая: если учение Конфуция посредством утонченной системы воспитания преследовала цели обуздания и покорения изначально "темных" и хаотических сил человеческой природы, противопоставляя ей мир социальных установлений, норм и ритуалов, то в даосизме и в "психотехническом" плане более разработанной системе чань-буддизма культивировалось пробуждение внутреннего мира спонтанности. Эти восточные системы являются конкретными (и частными) воплощениями многочисленных социально-философских учений, ставящих вопросы о ценности рациональных и иррациональных начал в человеке и вопрошающих о том, где искать истоки высшего порядка – в мире социальных отношений или во внутренней природе человека.
Итак, у нас речь шла о критическом отношении к положению, согласно которому имманентные силы личности представляются в качестве негэнтропийного начала в противоположность изменчивой и энтропийно воздействующей внешней среды. С этой целью мы показали, что существует противоположная точка зрения. В итоге, в плане способов взаимодействия личности с социальным миром у нас налицо две оппозиционные модели суждений: (1) социальная среда олицетворяет рост энтропии, а личность со своими внутренними динамическими тенденциями – уменьшение энтропии, т. e. негэнтропию (организацию, устойчивость порядок); (2) социальна" среда действует негэнтропийным образом, а внутренние (изначальные) динамические тенденции личности выражают рост энтропии и хаоса. Наше критическое осмысление этих точек зрения начинается именно с этого пункта.
Сначала внимательно проанализируем эти оппозиционные суждения и поставим вопрос о том, что является той базовой идеей, которая лежит в голове их противопоставления. При такой постановке вопроса мы столкнемся с тем парадоксальным обстоятельством, что оба суждения основываются на одних и тех же, далеко несостоятельных, постулатах. Согласно первому постулату среда и личность представляют собой реалии со взаимно гетерогенными, отчужденными и противоположными динамическими тенденциями. Личность противопоставляется среде, а среда личности. Такое противопоставление означает наличие в каждом из них взаимоисключающих способов действия. Противопоставление и антагонизм в обоих типах суждений абсолютизируется, а синергия и их органическая целостность, если и не отрицается, то во всяком случае отодвигается на задний план. Согласно второму постулату противоположные динамические тенденции – рост энтропии и негэнтропия – локализованы либо внутри личности, либо же в системе действий социальной среды: согласно первой точке зрения односторонность распределения энтропии и негэнтропии такова, что в личности локализована тенденция негэнтропии, а рост энтропии в ней исключается, тогда как среда наделяется исключительно атрибутами изменчивости и роста энтропии; согласно же второй точке зрения локализация и распределение указанных тенденций полностью инверсируются относительно первой. Одним словом, обе эти точки зрения повторяют друг друга по признаку односторонности локализации тенденции энтропии и негэнтропии, хотя и содержание такой локализации различно в том и другом случае.
Что можно сказать в адрес таких постулатов? Во-первых, мы можем констатировать, что в плане роста и уменьшения энтропии в личности представлены обе тенденции: с одной стороны, личность стремится к стабильности и устойчивости, к восстановлению нарушенного равновесия и его поддержания, а с другой стороны, она же устремлена к нарушению равновесия, к выходу за рамки повторяемости и устойчивости привычных и поиску новых форм поведения. Личность не только завершенная и фиксированная система установок, но и процесс и возможность их обновления, перестройки и переструктурирования. Аналогично можно говорить и о формирующей личность социальной среде в плане диалектического сосуществования в ней тенденций энтропии и негэнтропии, устойчивости и изменчивости. Исходя из этого, будет логичным противопоставить указанным двум несостоятельным постулатам диалектически осмысленную точку зрения, которая формулируется посредством двух взаимосвязанных положений: (1) способ взаимодействия внутри системы "личность – социальная среда" следует мыслить в качестве единства синергии и противопоставления тенденции энтропии и негэнтропии; неоправданна односторонняя абсолютизация противопоставления, о чем выше шла речь, однако же абсолютизация синергии также привела бы к другим, не менее несостоятельным постулатам; (2) с одной стороны, личность, а с другой стороны, социально-культурная среда представляют собой органическую целостность противоположных тенденций энтропии и негэнтропии.
Проанализируем и конкретизируем положение об единстве синергии и противопоставления. Неправомерность абсолютизации противопоставления личности и социальной среды по параметрам энтропии и негэнтропии уже отмечалась. Аргументом такой неправомерности служит то, что подобная абсолютизация обходит стороной факты, указывающие на воспроизводство личностью в себе ценностных ориентации, норми стереотипов мира социальных отношений. Повторим положение о том, что воздействующей на личность и формирующей ее социальной среде присущи организованность, устойчивость, консистентность, короче говоря, негэнтропийность (например, существующие в макро- и микросоциальной среде модели воспитания, ритуалы, традиции, социальные нормы и т. п.). Личностью интернализируются и воспроизводятся эти социально детерминированные способы, жизнедеятельности Такое воспроизводство индивидом может осуществляться тем способом, что с его стороны не будет противопоставляться противоположная, т. е. энтропийная тенденция: определенным образом организованное и структурированное социальное воздействие может "встретиться" с соответствующей готовностью (установкой) со стороны субъекта реагировать тем же организованным, консистентным и устойчивым образом. В таком случае определенным образом организованный индивид устойчивым образом взаимодействует с организованной социальной средой; налицо синергичность взаимодействия между личностью и социумом.
Однако такая синергичность не является единственным способом взаимодействия. Возможны и другие его варианты, например, вариант соотношения, когда среда действует негэнтропийным, а личность противодействует энтропийным образом. Возможно и обратное, когда характеристики среды преимущественно включают в себя энтропийные тенденции, а личность "настроена" на негэнтропийное противодействие. Возможны также те варианты способов взаимодействия, когда и социальная среда, и личность, каждая в отдельности, являются носителями полярно противоположных тенденций устойчивости и изменчивости. Это приводит нас к необходимости поиска возможных состояний системы "личность – социум" в плане соотношений энтропийных и негэнтропийных динамических тенденций. С этой целью ось "личность – социум" следует скоординировать с осью "энтропия – негэнтропия". Возможные результаты этой операции будут изложены далее.