ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Мы – это не разум, так как все наши мысли исходят из Разума более широкого, чем наш – из всеобщего Разума; мы – это не витальное, т.е. не являемся ощущениями и действиями, так как все наши побуждения, импульсы исходят из Витального более широкого, чем наше – из всеобщего; мы также не являемся этим телом, ибо его компоненты состоят из Материи, которая подчиняется законам более великим, чем наши – законам всеобщим. Тогда что же это такое – тот элемент в нас, который не есть ни наша социальная среда, ни семья, ни наши традиции, ни брак, ни профессия – элемент, который не является игрой всеобщей Природы или обстоятельств, но тем не менее дает нам ощущение "я" даже тогда, когда все остальное разрушено? По сути дела наше истинное "Я" обнажается именно тогда, когда все рушится, потому что тогда наступает момент нашей истины.
В процессе нашего исследования мы наблюдали различные центры и уровни сознания и видели, что за этими центрами живет сознание-сила, связующая различные состояния нашего существа (главным следствием ментальной тишины и успокоения витального было отделение этой сознание-силы от ментальной и витальной деятельности, которыми она обычно захвачена), и ощутили, что этот поток силы или сознания – это сама реальность нашего существа, действующая за различными его состояниями. Но эта сознание-сила должна быть чьим-то сознанием. Кто или что в нас является сознающим? Где центр, где хозяин? Или мы попросту марионетки некого всеобщего (универсального) Существа, которое и есть наш подлинный центр, поскольку все ментальные, витальные и физические виды деятельности всеобщи по своей природе? На самом же деле истина оказывается двойственной по своему характеру, но уж, конечно, никоим образом мы не марионетки, за исключением тех случаев, когда мы упорно продолжаем отождествлять себя с фронтальным существом, ибо оно-то как раз и есть настоящая марионетка. У нас, действительно, есть индивидуальный центр, который Шри Ауробиндо называет психическим существом, так же, как и некий космический центр или центральное существо. Нам предстоит отыскать шаг за шагом как первый центр, так и второй, и стать Хозяином всех наших состояний. Для начала мы попытаемся найти свой индивидуальный центр, психическое существо, которое также называют душой.
Это одновременно и самая простая, и самая сложная вещь на свете. Самая простая – потому что что ребенок понимает ее или, вернее, живет в ней самым естественным образом: он – царь, он – в центре всего мира, он живет в своем психическом существе. {{ 1 }} Самая сложная – потому что эта естественность очень скоро покрывается всевозможными идеями и ощущениями; мы начинаем говорить о "душе" – т.е. ничего уже в ней не смыслим. Все страдания юности – это ни что иное, как история медленного "пленения" психического существа (мы говорим о "страданиях роста", но, скорее всего, существуют лишь страдания от удушья, а зрелости достигают тогда, когда состояние удушья становится естественным состоянием). Таким образом, все трудности ищущего – это обратный процесс, история медленного высвобождения из всякой ментальной и витальной мешанины. Но на самом деле, как мы увидим, это не есть возвращение к отправной точке, во-первых, потому, что назад пути нет, а, во-вторых, потому, что новорожденное психическое, которое обретают в конце пути (в конце, который всегда является началом) – это не сиюминутное преходящее достижение, но сознательное господство. Ибо психическое – это существо, оно растет; это чудо вечно длящегося детства во все более просторном царстве. Оно находится "внутри, как ребенок, который должен родиться", – говорит Риг Веда (IX.83.3).
ПСИХИЧЕСКОЕ РОЖДЕНИЕ
Первый признак открывающейся психики – это любовь и радость – радость, которая может быть очень интенсивной и мощной, но без всякой экзальтации и без объекта – спокойная и глубокая, как море. Психической радости ничего не нужно для того, чтобы быть, она есть ; даже в тюрьме она не может не существовать: это не ощущение, а состояние – как река, которая искрится, сверкает везде, где бы она ни протекала – по грязи ли или по камням, через горы или по равнинам. Это любовь, которая не является противоположностью ненависти и которой ничего не нужно для поддержки, она просто есть. Она горит постоянным огнем независимо от того, с чем она встречается, горит во всем, что она видит и чего касается, просто потому, что она не может не любить, такова ее природа; для нее нет ничего высокого или низкого, чистого или нечистого; ни пламя ее, ни радость не могут померкнуть. Есть и другие знаки ее присутствия: она легка, ничто не является бременем для нее, как будто сам мир – это площадка для ее игр; она неуязвима и неприкосновенна, как будто навеки находится за пределами всех трагедий, вне всех катастроф; она – провидец, она прозревает; она спокойна, очень спокойна – едва заметное дыхание в глубинах существа; и широка, безбрежна, как море. Ибо она вечна. И свободна; ничто не может сковать, пленить ее: ни жизнь, ни люди, ни идеи, ни доктрины, ни страны – она – за их пределами, всегда по ту сторону их, и все-таки находится в сердце всех и каждого, как будто она едина со всем. Это Бог в нас.
Вот каким предстает психическое существо видящему взгляду: Когда вы смотрите на кого-нибудь, кто сознает свою душу и живет в душе своей, – говорит Мать, – вы чувствуете, как вы нисходите, вы проникаете глубоко-глубоко в человека, далеко, очень далеко внутрь. Обычно, когда вы смотрите людям в глаза (бывают глаза, в которые войти невозможно, они подобны закрытым дверям, но глаза некоторых – открыты, и вы можете войти), недалеко от поверхности вы наталкиваетесь на нечто вибрирующее, иногда оно светится и искрится, и если вы не обладаете знанием, вы скажете: "У него живая душа" – но это не душа, это его витальное. Для того, чтобы найти душу, вам нужно удалиться с поверхности, уйти глубоко внутрь, глубоко-глубоко, спуститься вниз, на самое дно, туда, где безмолвно, спокойно; и там вы находите нечто мягко греющее, спокойное, состоящее из какой-то обильной субстанции, обладающее необыкновенной полнотой и неподвижностью, исключительно мягкое – это душа. И если вы продолжаете этот процесс, оставаясь сознательными, приходит ощущение изобилия, полноты с неизмеримыми глубинами. Вы чувствуете, что если бы вы вошли туда, то раскрылись бы многие тайны; это подобно отражению чего-то вечного на тихую, спокойную поверхность воды. Времени больше не существует. У вас возникает впечатление, что вы были всегда и будете вечно.
Но это только признаки, внешнее выражение того, что существует само по себе и что мы хотим пережить сами, непосредственно. Как открыть двери психического существа? Ведь оно недурно скрыто. Прежде всего, оно скрыто нашими идеями и ощущениями, которые бессовестно обкрадывают его и подражают ему; у нас столько всяких мнений о том, что высоко и что низко, что чисто, а что нечисто, божественно или небожественно, столько сентиментальных стереотипов по поводу того, что заслуживает любви, а что – нет, что бедное психическое существо не имеет никакой возможности проявить себя, так как его место уже занято всем этим хаосом. Стоит ему показать свое лицо, как на него тут же набрасывается витальное, которое в экзальтации использует его для блестящих полетов, для своих "божественных" и мутных эмоций, собственнической любви, расчетливого благородства и яркой безвкусной эстетики; или же разум заточает его в клетку и использует для своих особенных идеалов, непогрешимых филантропических схем, для своей ограниченной этики и моральных догм; или его присваивают себе церкви, бесчисленные церкви и заключают его в символы веры и догматы. Где же психическое существо во всем этом? И все же оно здесь – божественное, терпеливое, стремящееся пробиться сквозь все наслоения и на самом деле использующее все то, что ему дано или что ему навязано, как говорится, "оно довольствуется тем, что имеет". И именно в этом заключается проблема: когда бы оно ни выходило из своего укрытия, пусть даже на секунду, оно выплескивает на все, чего оно касается, такое великолепие, что мы склонны принимать за его лучащуюся истину те обстоятельства и окружение, при которых к нам пришло это откровение. Тот, кому довелось раскрыть свое психическое существо, слушая Бетховена, скажет: "Музыка, одна лишь музыка истинна и божественна в этом мире". Другой, почувствовав свою душу среди безбрежных океанских просторов, создаст религию открытых морей. Третий будет бесконечно верить лишь своему пророку, своей церкви или своему евангелию. Каждый вокруг своего переживания сооружает свою собственную доктрину. Но психическое существо свободно, чудесным образом свободно от чего бы то ни было! Ему не нужно ничего для того, чтобы существовать, это воплощенная Свобода, и оно использует нашу более или менее возвышенную музыку, наши более или менее великие писания просто для того, чтобы пробить в человеческом панцире отверстие и выйти на свет. Оно дает свою силу и любовь, свою радость, свой свет и свою неопровержимую открытую Истину всем нашим идеям, всем нашим ощущениям и доктринам потому, что для него это единственная возможность проявить себя, единственное средство выражения, которое у него есть. Но взамен этого эмоции, идеи и доктрины извлекают из него уверенность в своей правоте; они присваивают его себе и обволакивают его, вытягивая из этого элемента чистой Истины свои неоспоримые утверждения, свою исключительную глубину, свою одностороннюю универсальность, и сама сила элемента истины увеличивает силу элемента заблуждения [1]. В конце концов психическое настолько поглощается, настолько сливается со всем остальным, что мы уже не можем отличить и отделить подделку, не разрушив самой ткани истины – так вот и живет мир, отягощенный полуистинами6 которые еще тяжелее, чем ложь. Может быть, настоящая трудность заключается не в том, чтобы освободиться от зла, которое легко распознать, если мы хоть немного искренни, но в том, чтобы освободиться от того добра, которое является ни чем иным, как обратной стороной зла, и навечно узурпировало лишь крупицу истины.
Если мы хотим иметь непосредственное переживание психического существа во всей его кристальной чистоте и удивительной свежести, такого, каким оно существует вне всех наших ловушек, которые мы расставляем для него, вне всех наших идей, ощущений и заявлений о нем, то мы должны создать внутри себя прозрачность. Бетховен, море, наша церковь были лишь средством достижения этой прозрачности. Потому что всегда, как только мы становимся прозрачными, сразу же автоматически, без малейшего усилия с нашей стороны появляются Истина, видение, радость, ибо Истина – это самая естественная вещь в мире, а все остальное как раз создает путаницу – ум и витальное со своими хаотическими вибрациями и учеными хитросплетениями. Все духовные практики, которые достойны такого названия, все тапасья, должны в конечном счете стремиться к этому состоянию – абсолютно естественному, свободному от всякого усилия, потому что усилие – это еще один источник путаницы, еще одно усложнение. Поэтому ищущий не будет пытаться проникнуть в путаницу выводов морализирующего рассудка или приниматься за невыполнимую задачу отделить добро от зла в своем стремлении освободить психическое, ибо на самом деле полезность и добра, и зла почти не отделима от вреда каждого из них (мой возлюбленный снял с меня покровы греха, и я, радуясь, позволила им упасть; затем он дернул за мои покровы добродетели, но мне было стыдно, я была испугана и препятствовала ему. И когда он сорвал их с меня силой, я увидела душу свою, которая была скрыта от меня [2]); он просто будет стараться, чтобы все успокоилось и прояснилось в безмолвии, ибо безмолвие – это нечто чистое само по себе, оно как прозрачная вода. "Не старайся смывать одно за другим пятна с одежды твоей, – говорит одна очень древняя халдейская мудрость, – смени ее целиком". Это то, что Шри Ауробиндо называет изменением сознания. Мы увидим, как в этой прозрачности спокойно разглаживаются старые привычные структуры, мы почувствуем новое равновесие сознания – не интеллектуальное состояние, но некий центр притяжения в нас. На уровне сердца, глубже витального сердечного центра (который скрывает психическое и подражает ему), мы чувствуем зону концентрации более интенсивную по сравнению с остальными, как если бы они все впадали туда – это психический центр. Мы уже почувствовали, как внутри нас уже начал действовать и обретать свою независимую жизнь поток сознания-силы, который перемещается в теле и становится все более интенсивным по мере того, как он постепенно освобождается от ментальных и витальных видов активности, но в то же время в этом центре загорается нечто, подобное пламени – Агни. Подлинное "Я" в нас. Мы говорим "мне нужно знать", "я чувствую потребность любить", но кто же это в нас действительно испытывает потребность? Разумеется, это не жалкое эго, вполне удовлетворенное самим собой, не скучный, повторяющий одно и то же ментальный приятель, движущийся туда-сюда по своей проторенной колее, и не лживое витальное, которое не желает ничего иного, как только хватать и хватать без конца. Но за всем этим – бессмертное пламя; это оно испытывает потребность, ибо оно помнит нечто иное. "Присутствие" – такое слово обычно употребляют для его обозначения, но это похоже скорее на острое отсутствие, на живое отверстие, на пустоту внутри нас – она шевелится, жжет, подталкивает и подгоняет до тех пор, пока не становится реальностью, единственной реальностью в мире – и тогда приходят сомнения: действительно ли живы люди или только претендуют на жизнь? Именно это огненное "я" – единственно подлинное "я" в мире, единственное, на что можно опереться и что не подведет нас: "В центре нас находится сознательное существо, которое властно над прошлым и будущим; оно подобно пламени без дыма.... Его нужно терпеливо освобождать {отделять} от своего тела", – говорится в Упанишадах (Катха Упанишада IV.12, 13; VI.17). Это "ребенок, скрытый в тайной пещере", о котором говорит Риг Веда (V.2.1), "сын небес с телом земли" (III.25.1), "тот, кто бодрствует в тех, кто спит" (Катха Упанишада V.8). "Он – в середине дома" (Риг Веда I.20.2), "Он подобен жизни и дыханию нашего существования, он – как наше вечное дитя" (I.66.1), он – это "сияющий Царь, который был скрыт от нас" (I.23.14). Это – Центр, Хозяин, место объединения всех вещей:
Солнечное пространство, где все известно навеки. [3]
Если мы хоть раз в жизни, на одно лишь мгновение почувствовали это Солнце внутри себя, это пламя, эту живую жизнь – ведь есть так много мертвых жизней, – то все изменяется для нас; все остальное тускнеет перед этим воспоминанием. Это – та Память. И если мы доверяем этому горящему Агни, то он будет становиться все сильнее, подобно живому существу в нашей плоти, подобно неиссякающему стремлению. Мы будем чувствовать, как что-то в нас концентрируется все больше и больше и испытывает острые муки заключения, как будто оно стремится и не может прорваться наружу: Ужасное ощущение, как будто что-то ограничивает ваше видение и ваши движения; все ваши попытки форсировать переход приводят лишь к тому, что вы оказываетесь перед стеной. И вы толкаете, толкаете вновь и вновь, но все тщетно, – говорит Мать. Затем, в силу исключительной потребности, благодаря исключительной силе воли и настоящей агонии, вызванной этим удушьем, психическое напряжение достигает однажды своей критической точки, и мы обретаем переживание: Давление становится настолько большим, напряженность вопроса – столь сильной, что что-то переворачивается в сознании. Вместо того, чтобы будучи вовне, пытаться заглянуть внутрь, вы оказываетесь внутри; и в тот самый момент, когда вы оказываетесь внутри, меняется радикальным образом абсолютно все. Все, что казалось истинным, естественным, нормальным, настоящим, ощутимым, кажется теперь гротескным, смешным, нереальным и абсурдным. Вы соприкоснулись с чем-то в высшей степени истинным и вечно прекрасным; вы никогда уже не потеряете это. "О, Огонь, когда мы должным образом поддерживаем тебя, тобой растем мы и ввысь и вширь, вся слава и красота – в твоих желанных красках и твоем совершенном видении. О, Безбрежность, ты – полнота {изобилие}, несущая нас к концу нашего пути; ты – многообразие богатств, рассеянных повсюду, со всех сторон" (Риг Веда II.1.12). Перед нами открывается новая жизнь, как будто раньше мы никогда не видели дневного света: Положите призму на одну из граней, – говорит Мать, – и свет будет белым; переверните ее – и увидите преломление света. Это как раз то, что происходит: вы восстанавливаете белый свет. Мать описывает это переживание и таким образом: Вы сидите как бы перед закрытой дверью, массивной бронзовой дверью, желая, чтобы она открылась и позволила вам войти. Для этого вы концентрируете все ваше устремление в единый луч, который начинает толкать, толкать эту дверь, ломиться в нее все сильнее и сильнее, с возрастающей энергией до тех пор, пока дверь внезапно не откроется и не впустит вас. И вы входите, как будто вас вытолкнули на свет.
Тогда человек воистину рождается.
РОСТ ПСИХИЧЕСКОГО
Когда дверь психического отворяется, самым первым и неопровержимым переживанием является убеждение в том, что мы существовали всегда и пребудем вовеки. Поистине мы выходим в иное измерение, где нам открывается, что мы стары, как мир, и вечно молоды, что эта жизнь – это один из опытов, одно звено в неразрывной цепи опытов и переживаний, которая тянется из далекого прошлого и теряется в далеком будущем. Внезапно все расширяется до масштабов Земли. Каким человеком мы еще не были? Какого греха не совершили? Опрокидываются все ценности. Все виды мелочности и величия – есть ли что-нибудь среди них, что было бы по-настоящему чуждо нам? Где чужой, предатель, враг? О, божественное понимание, абсолютное сострадание! И все начинает искриться, сверкать, как будто из пещер мы вышли на высоты; все обретает смысл и связано между собой, как будто старая загадка разрешается в дыхании света – смерти больше нет, умирают лишь невежественные; как может существовать смерть для того, кто сознателен? Живу я или умираю, я существую всегда. [4] "Старый и изнуренный, он вновь и вновь становится молодым", – говорит Риг Веда (II.4.5). "Он никогда не рождается и не умирает, не возникая, – говорит Бхагавадгита, – он никогда вновь не возникает. Нерожденный, постоянный, бесконечный, он, древний, не умирает, когда гибнет тело. Как, покинув старые одежды, человек берет другие, новые, так, покинув старые тела, входит воплощенная душа в другие, новые. Для рожденного неизбежна смерть, для умершего неизбежно рождение" (Бхагавадгита, II.20,22,27).
То, что известно под названием реинкарнации (перерождении, рождении вновь) не является, конечно, особенностью учения Шри Ауробиндо; о ней говорит вся древняя мудрость Земли от Дальнего Востока и до Египта (а впоследствии и неоплатоники {{ 2 }}), но Шри Ауробиндо придает реинкарнации новый смысл. С того момента, как мы вышли за пределы ограниченного сиюминутного видения отдельной жизни, обрываемой смертью, у нас есть две возможности: или мы соглашаемся с крайними спиритуалистами {последователями духовных учений}, что все эти жизни есть ни что иное, как не имеющая цели цепь страданий, от которой лучше всего освободиться как можно скорее для того, чтобы обрести покой в Боге, в Брахмане или в некой Нирване, или мы держимся веры Шри Ауробиндо – веры, основанной на опыте – что все эти отдельные жизни, взятые вместе, представляют собой рост сознания, причем вершиной, кульминацией этого роста является земное свершение. Иными словами, за внешней эволюцией видов осуществляется эволюция сознания, и этой духовной эволюции суждено завершиться индивидуальной и коллективной реализацией на земле. Может возникнуть вопрос, почему столь просветленные последователи традиционных духовных учений не видели такой возможности земной реализации? Прежде всего это относится лишь к недавним учениям; в Ведах же (чью тайну заново открыл Шри Ауробиндо) и, видимо, в некоторых других, пока еще неправильно понятых традициях, вопрос этот решается положительно. Что же касается недавних учений, то надо сказать, что духовность нашей современной эпохи отмечена затемнением сознания, которое прямо пропорционально его ментальному развитию. Кроме того, вряд ли последователи духовных учений могли прийти к заключению, которое по своей природе существенно отличается от их предпосылок. Исходя из идеи, что земной мир – это иллюзия или промежуточное царство, которое так или иначе подчинено дьяволу и плоти, в итоге они не могли не прийти к тому, что изначально было обусловлено их же предпосылками: освобождения и спасения искали они вне мира. Вместо того, чтобы терпеливо исследовать все человеческие возможности – ментальные, витальные, физические и психические – с тем, чтобы освободить их от "склероза" и расширить, т.е. выявить их божественную сущность, как это делали мудрецы Вед (и, возможно, мудрецы древних Мистерий, не говоря уже о Шри Ауробиндо), они отвергли все это и стремились вознестись сразу от чистого ума к чистому духу. [5] Таким образом, они, конечно, не могли видеть того, чего видеть не желали. Материалисты также не охватывают всего, но по-другому: они исследуют лишь малую часть физической реальности и отрицают все остальное. Начав с идеи, что материя – это единственная реальность, а все остальное – галлюцинация, в итоге они точно так же приходят к тому, что изначально было обусловлено их же предпосылками. Если же с самого начала мы отбросим все предубеждения, как это сделал Шри Ауробиндо, примем, что истина шире, чем все предпосылки, и будем продвигаться с абсолютным доверием к интегральным возможностям человека, то, может быть, мы завершим наш путь, достигнув интегрированного знания, а следовательно, и интегрированной жизни.
Если рассматривать реинкарнацию с точки зрения эволюции сознания, то она перестает быть бесцельным круговоротом рождений и смертей, как ее видят одни, или бредовой фантазией, как ее изображают другие. С чисто западной четкостью мышления Шри Ауробиндо освобождает нас от духовных небылиц, как их называет Мать, в которые выродилось духовное знание в конце Века Мистерий; он приглашает нас к эксперименту, для которого необходима ясность ума, а не способность ясновидения. Дело не в том, чтобы "верить" в перерождения, а в том, чтобы пережить это на опыте и прежде всего понять условия, при которых это переживание возможно. Это вопрос практики, имеющий большое значение для нашего интегрального развития на протяжении всего времени. Перерождается, очевидно, не маленькое фронтальное существо, даже если это разочарует тех, кто представляет себя вечно тем же месье Дюпоном – сначала в галльской набедренной повязке, затем в бархатных кюлотах и, наконец, в джинсах (что было бы, кроме всего прочего, довольно однообразно). Подлинный смысл перерождения и глубже, и шире. После смерти все внешнее фронтальное существо разлагается. Все скопление ментальных вибраций, которые окружали нас и постоянным повторением формировали наше ментальное эго, ментальное тело, разлагается и возвращается во всеобщий Разум. Точно так же витальные вибрации, которые образовывали наше витальное эго, или витальное тело, разлагаются во всеобщем Витальном подобно тому, как физическое тело разлагается на свои природные компоненты во всеобщей Материи. Остается только психическое. Как мы видели, оно вечно. Поэтому переживание перерождения на опыте зависит от того, открыли ли мы Центр, психическое, Хозяина, который несет свои воспоминания из одной жизни в другую, и от степени нашего психического развития. Если всю нашу жизнь психическое остается погребенным под нашими ментальной, витальной и физической активностями, то у него нет никаких воспоминаний, которые оно могло бы взять с собой – и оно возвращается на землю вновь и вновь именно для того, чтобы выйти на поверхность нашего существа и стать открытым, сознательным. Для того, чтобы помнить что-то, нам нужно для начала перестать быть забывчивыми – это очевидно. Поэтому едва ли можно говорить о реинкарнации раньше, чем достигается определенная стадия развития, ибо какая польза в знании того, что психическое перерождается, если мы не сознаем его? Сам смысл нашей эволюции заключается в том, чтобы стать сознательными.
Из жизни в жизнь за фронтальным существом безмолвно растет психическое – через многообразие восприятий нашего тела, возбудителей наших ощущений, посредством неисчислимого количества мыслей, которые шевелятся в нас. Оно растет, когда мы растем, и растет, когда мы падаем, через наши страдания и радости, наше добро и зло: все это – его щупальца-антенны для восприятия мира. Когда распадается этот внешний аппарат, психическое сохраняет лишь суть своих переживаний, основные тенденции, которые становятся все более рельефными и формируют за фронтальным существом зародыш психической личности {{ 3 }}; на нее оказывают особое влияние определенные результаты предыдущей жизни, ибо каждое наше действие обладает динамизмом, тенденцией повторения (то, что называется кармой в Индии). Некоторые переживания будут преобразованы в следующей жизни в особые таланты, специфические проблемы, во врожденные влечения, в необъяснимые страхи, непреодолимую притягательность и иногда даже в особые обстоятельства, которые повторяются почти механически как будто для того, чтобы вновь поставить нас перед лицом все той же проблемы и дать возможность решить ее. Итак, каждая жизнь представляет собой один тип опыта (можно думать, что мы имеем много переживаний, но это всегда одно и то же переживание, один тип опыта); путем накопления многих типов опыта психическое постепенно обретает некоторую индивидуальность, которая становится все более сознательной и широкой, как будто подлинное существование психического начинается лишь после того, как исчерпан весь человеческий опыт. Чем больше оно растет, тем ярче выраженную индивидуальность обретает сознание-сила в нас и тем более возрастает психическое напряжение – это давление внутри нас растет до тех пор, пока однажды психическому уже не будет нужен этот кокон фронтальной личности – оно вырвется на свободу. С этого момента психическое начнет непосредственно осознавать окружающий мир; оно становится господином природа вместо того, чтобы быть ее спящим пленником; сознание становится господином своей силы вместо того, чтобы увязать в ней. Йога, по сути дела, – это та точка нашего развития, когда мы от бесконечных витков естественной эволюции переходим к самосознательной и контролируемой эволюции – это процесс концентрированной эволюции.
Как мы видим, существует много уровней – от обычного человека, в котором психическое – это только скрытая возможность, до пробужденного существа. Как если не реинкарнацией объяснить поразительную разницу между душами, уровнями разных людей – например, между сводником и Данте или Франциском Ассизским, или же, другой пример, между расчетливым обывателем, как его называет Шри Ауробиндо, и человеком ищущим? Объяснить это считая, что духовное развитие есть следствие образования, среды и наследственности, неверно в принципе, ибо это означало бы, что лишь у отпрысков респектабельных семей есть душа, а три четверти непросвещенного человечества обречены на вечное проклятие. Сама природа нашего человеческого естества {humanity}, – говорит Шри Ауробиндо, – предполагает разнообразное и разнородное прошлое души так же, как и ее земное будущее, проистекающее из настоящего. [6] Но если мы, несмотря на очевидность этой истины, все-таки настаиваем на том, что человеку дана лишь одна жизнь, то это ведет к абсурду: Платон и готтентот, счастливое дитя святых или риши {{ 4 }} и тот, кто будучи рожден и воспитан преступником, погружен с самого начала и до конца своей жизни на самое дно зловонного разложения большого современного города, все они должны в неравных условиях, но как бы на равных, создавать своей деятельностью или верою в одной-единственной жизни свое вечное будущее. Это – парадокс, который оскорбляет и ум, и душу, и этическое существо, и духовную интуицию. [7] Но даже среди пробужденных существуют огромные различия; некоторые души, некоторые сознания-силы только рождаются, тогда как другие обладают вполне отчетливой индивидуальностью; некоторые души находятся в своем первом лучезарном самораскрытии, но им мало что известно за пределами собственной сверкающей радости, у них нет даже отчетливой памяти о своем прошлом и они не сознают тех миров, которые несут в себе, тогда как другие души, редкие души, обладают широким, планетарным сознанием. Человек может быть озаренным йогином или святым, живущим в глубинах своего существа, внутри души своей, но при этом у него может быть незрелый ум, подавленное витальное, он может пренебрегать телом и обращаться с ним, как с животным, и в довершение всего у него может быть абсолютно пустое сверхсознательное. Можно достичь "спасения", но ни в коем случае это не будет полнотой интегральной жизни.
Поэтому за раскрытием психического должно следовать то, что можно образно назвать "колонизацией психического", или, иными словами, психической интеграцией. Слово интеграция использует также и современная психология, но только вокруг чего она собирается интегрировать? Для интеграции нужен центр. Или она предполагает интегрировать вокруг суматохи ментального или витального эго? С таким же успехом можно пытаться пришвартовать лодку к хвосту угря. После того, как мы открыли внутреннее царство психического, мы должны теперь постепенно и терпеливо завоевывать и присоединять к нему царство внешнее; если мы хотим достичь реализации здесь, на земле, то нам нужно объединить вокруг нового центра все виды нашей ментальной и витальной активности и даже, как мы увидим, всю нашу физическую природу. Лишь при этом единственном условии они будут жить дальше: только те виды активности, которые, так сказать, будут "психизированы", станут бессмертными вместе с психическим. Все, что происходит вне психического, происходит по сути дела вне нас и не выходит из пределов жизни нашего тела. Есть целые жизни, в которых никого нет. Для того чтобы психическое могло помнить внешние события, ему необходимо принять участие в нашей внешней деятельности; в противном случае оно становится подобным слепому царю. И вот тогда, и только тогда, сможем мы говорить о реинкарнации и воспоминаниях прошлых жизней – не обязательно это будут воспоминания о ярких и славных подвигах (сколько было Наполеонов, сколько Цезарей, если верить популярным авторам, которые писали о реинкарнации!), но это будут воспоминания о мгновениях души [8], ибо для психического нет ничего славного или бесславного, высокого или низкого – покорение Эвереста для него событие отнюдь не более великое, чем обычная прогулка к метро, если мы совершаем ее сознательно. Психическое – это слава сама по себе.
Эти "мгновения души" могут хранить воспоминание о физических условиях, которые их сопровождали; мы можем помнить окружающую обстановку, место, костюм, который в тот момент был на нас, незначительные детали, которые становятся как бы отмеченными вечностью в тот момент, когда происходит внутреннее откровение. Нам всем знакомы, даже в этой жизни, мгновения какой-то чистой прозрачности или внезапного расцветания, причем через двадцать или сорок лет мы не обнаруживаем никаких изменений на этом моментальном снимке, все остается нетронутым – оттенок неба, маленький камушек на дороге или карусель мелких повседневных забот, которыми был отмечен тот день – и все так, как будто все это – вечно. И даже без "как будто" – это на самом деле вечно. Это единственные мгновения, когда мы жили, когда из сотен часов небытия на поверхность вышло подлинное "Я". Психическое может выйти на поверхность и при трагических обстоятельствах, когда все существо собирается, концентрируется в мучительном напряжении, и что-то рвется в нас, мы ощущаем некое присутствие где-то глубоко внутри, которое может заставить нас сделать то, на что в нормальном состоянии мы не способны. И это – другое лицо психического: психическое – это не только радость и свежесть, но также и спокойная сила, как будто оно навеки – над всеми трагедиями – неуязвимый владыка. И в этом случае также могут неизгладимо запечатлеться в памяти все детали места происшествия. Но в следующую жизнь переходят не столько детали, сколько суть происшествия; нас поразят некоторые сплетения обстоятельств или тупиковые ситуации, с которыми, кажется, мы уже когда-то встречались, их как будто окружает ореол фатальности: то, что не было преодолено в прошлом, возвращается вновь и вновь, каждый раз немного отличаясь по форме, но по сути являясь все тем же – до тех пор, пока мы не встанем лицом к лицу со старыми трудностями и не развяжем узел. Ибо таков закон внутреннего прогресса.
Но обычно воспоминания о конкретных физических условиях не сохраняются, потому что в конце концов они не имеют того значения, которое им приписывает наше мелкое поверхностное сознание. Существует даже естественный механизм, который стирает избыток бесполезных воспоминаний прошлых жизней и постепенно сглаживает воспоминания жизни настоящей. Если мы попытаемся охватить всю нашу жизнь единым взглядом, то что, в самом деле, остается от нее? Серая масса с двумя или тремя яркими, выделяющимися на общем фоне образами; все остальное стирается, исчезает. То же самое происходит с душой и ее прошлыми жизнями. То есть существует обширная сортировка воспоминаний. И на протяжении долгого времени закон забвения действует чрезвычайно мудро, поскольку, если бы нам пришлось преждевременно вспомнить наши предыдущие жизни и возможности, эти воспоминания постоянно угнетали бы нас. Даже в этой настоящей жизни слишком много бесполезных воспоминаний стоит на пути нашего прогресса, слишком много, ибо они запирают нас в пределах все той же внутренней позиции, того же противоречия, того же отрицания или протеста, в пределах той же жизненной ориентации. Нам нужно забывать для того, чтобы расти. Если мы, обладая до безнадежности внешним сознанием, вдруг вспомним, что когда-то мы были, например, добропорядочным банкиром, а сейчас обнаруживаем себя в шкуре проворного мошенника, то мы будем изрядно смущены! В этом случае мы, наверное, еще слишком молоды для того, чтобы понять такой переход, понять, что нашей душе необходимо было познать противоположность (как обратную сторону) добродетели или, вернее, что сейчас она вскрыла абсцесс, который назывался добродетелью. Эволюция не имеет ничего общего с тем, чтобы становиться "святее" или "интеллектуальнее", ее смысл заключается в том, чтобы становиться сознательнее. Пройдет много времени, прежде чем мы будем в состоянии вынести истины прошлых жизней.
Итак, все зависит от уровня нашего развития и от того, в какой степени наше психическое существо принимает участие во внешней жизни; чем больше мы "колонизировали" внешний мир, тем больше воспоминаний мы берем с собой. К сожалению, очень часто мы удовлетворяемся тем, чтобы иметь так называемую внутреннюю жизнь, а что касается внешнего, то там мы живем по-старому, не обращая на него особого внимания. Это прямо противоположно целям интегральной йоги. Однако, если с самого начала мы охватим все в наших поисках – все уровни нашего существа, всю жизнь – вместо того, чтобы отвергать мирскую деятельность ради каких-то уникальных поисков души, то мы достигнем интегральной и целостной жизни, где не будет различий между внутренним и внешним. Если же, наоборот, мы исключим все ради достижения так называемых "духовных целей", то потом нам будет очень трудно возвратиться, низойти с наших хрупких высот для того, чтобы расширить и сделать всеобщим разум, освободить и сделать всеобщим витальное, очистить подсознательное и, наконец, работать в грязи физического, чтобы выявить Божественное в нем. Нам слишком удобно там, наверху, и совсем не до того, чтобы месить всю эту грязь, а, по правде говоря, мы уже и не в состоянии делать это. На самом деле мы даже не думаем об этом, да и как нам может прийти в голову взяться за столь грандиозную задачу, если с самого начала мы считаем, что разум, витальное и тело – смертны и что единственная цель – это бегство от жизни и достижение спасения?
Поэтому постижение психического, или открытие души, не будет для ищущего концом пути, это будет началом другого путешествия, в которое ищущий отправится в полном сознании вместо того, чтобы идти в неведении – причем это сознание становится все шире по мере продвижения, потому что чем больше растет психическое существо, чем более активное участие принимает оно в нашей мирской деятельности, тем более ясными, четкими и продолжительными становятся его ментальные, витальные и физические воспоминания из жизни в жизнь (тогда мы по-настоящему начинаем понимать, что такое бессмертие) и тем более согласованными, волеопределенными и эффективными становятся рождения психического. Мы свободны, мы пробудились навсегда. Смерть – это уже не ухмыляющаяся маска, дразнящая нас тем, что мы не обрели себя, но спокойный переход от одного вида опыта к другому. Мы поймали нить сознания раз и навсегда и переходим туда или сюда так, как переходят границу между двумя государствами, а затем возвращаемся вновь на старую землю – наверное, до тех пор, пока, как говорил Шри Ауробиндо, мы не вырастем, т.е. пока мы не будем в состоянии не только обеспечить непрерывность нашего ментального и витального существования, но и влить достаточно сознания в это тело с тем, чтобы и оно могло принять участие в бессмертии психического. Ибо все и всегда – это вопрос сознания, это касается как нашей ментальной, витальной и физической жизни, так и нашего сна, нашей смерти и нашего бессмертия. Сознание – это средство, сознание – это ключ, сознание – это последний предел.
{ 1 } Существуют исключения из этого правила; степень проявления психического существа легко различима с первого взгляда.
{ 2 } Интересно, что на Александрийском Соборе отцы Церкви также обсуждали вопрос принятия {допущения} реинкарнации.
{ 3 } Психическая, или подлинная, личность выражает уникальность судьбы каждого человека под покровами его культурного, социального и религиозного воспитания. Так, в разных жизнях человек может быть мореплавателем, музыкантом, революционером, христианином, мусульманином и атеистом, но при этом в каждой из жизней в нем будут проявляться все тем же, присущим только ему образом любовь, например, или побеждающая энергия, или радость, или чистота, что придает особый колорит всему, что он предпринимает. И с каждым разом эта особенность его самовыражения будет становиться все более определенной, очищенной и широкой.
{ 4 } Риши – мудрецы эпохи Вед, одновременно пророки и поэты, создавшие Веды.