Ограниченный успех в медитации – вот и все, что, как мне было известно, я мог ожидать. И этот успех пришел почти незаметно в такое время, когда я как будто был занят обычными блуждающими мыслями. Минуту назад я все еще отвлекал внимание от блуждания по сторонам, делая это с терпением, порожденным долгой привычкой, – и через мгновенье после периода, который не был ни длинным, ни коротким, я понял, что наконец внимание перестало отклоняться и без моих усилий удерживается неподвижно. Это было так легко, так просто! Не было никакого внезапного глубокого экстаза, никакой уверенности в рождении нового переживания. Просто на первое место выступила тишина, и битва с постоянно отклонявшимся вниманием оказалась выигранной. Не помню сейчас, было ли это за два или за три дня до того, как я побывал на последнем отчете и распрощался с обоими саядо, Махаси и Швеседи; но, кажется, времени у меня оставалось очень мало. Махаси дал мне несколько советов относительно продолжения практики по возвращении к повседневной деятельности. Швеседи повел меня в свою временную квартиру под малым лекционным залом и подарил свою моментальную фотографию в позе для медитации. В Центре всех фотографировали в этом положении, – и меня самого перед отъездом сфотографировал фотограф-любитель. Швеседи взял лист бумаги со штампом своего монастыря в Мандалае и старательно вывел по-английски: "Когда будете писать, можете послать письмо по этому адресу". Затем, когда я поблагодарил его, он взглянул на меня и спросил короткими, отрывистыми словами: "И вы будете писать каждую неделю?" Я ответил: нет, не каждую; но напишу обязательно; и я выразил надежду, что он сумеет понять мой английский язык, что я смогу когда-нибудь вернуться в Бирму и окончить курс в Мандалае под его руководством.
Я влез в автомобиль, мы повернули и медленно поехали по дороге, мимо дома саядо, мимо лекционного зала – и через ворота с их драконами из папье-маше мы въехали в знакомый и все же такой незнакомый мир.
Когда меня снова поглотил привычный мне мир, многие необходимые действия совершались автоматически и бессознательно, но некоторые стали другими. Я заметил, что действую более обдуманно, осознаю менее значительные события, совершающиеся вокруг меня. Мне стало казаться, что я пользуюсь умом наподобие фонарика, направляя его на все, что привлекает внимание.
Большинство же моих непосредственных впечатлений были физическими. Я потерял в весе больше девяти килограммов! Впрочем, я мог позволить себе это. Мне требовалось меньше еды, чем раньше, и это оказалось новым затруднением в обстановке, где любая общественная деятельность требует от человека, чтобы он ел или пил, - или и то и другое вместе. Мне требовалось и меньше сна. Этот последний результат представлял собой явное преимущество при занятиях, где трудно найти для ночного сна больше пяти часов, хотя иногда можно полежать в постели и подольше. Вот эти непосредственные физические результаты, в основном, и были тем, чем мне пришлось довольствоваться. Что касается более глубоких результатов, то я успокоился на том, что они станут очевидными в свое время, когда будет завершен процесс усвоения. Мне удалось, однако, устроить дела так, чтобы продолжать практику сидения: каждое утро я вставал приблизительно на полчаса раньше, тем более, что и обычно поднимался до восхода солнца, после этого становилось уже слишком жарко для того, чтобы оставаться в кровати. Мне не хотелось по своей воле прекращать эту практику, выполняемую ранним утром, потому что я чувствовал ее очень укрепляющее и тонизирующее действие: она придавала мне больше уверенности в столкновениях с повседневными проблемами.
То был неожиданный дар Рангуна - обогащение восприимчивости, возросшая радость восприятия, радость, лишенная неумеренности, обычно связанной с какой-то оценкой. Не было чувства "как это чудесно!", не было даже ощущения чего-то такого, что можно выразить словами: "как чудесно быть здесь!". Это была радость, которая не требует ничего, кроме глубокой и спокойной удовлетворенности, когда я, например, разрешал себе ощущение причастности к какому-то звуку - к прекрасным текучим нотам иволги или шороху ветра среди каучуковых деревьев, который я так часто слышал в своем доме.
Часто во время этих приятных, но необычных дней в море (хотя моя жизнь прошла на море, я никогда не совершал длительного путешествия по океану в качестве пассажира), я обнаруживал, что вновь обращаюсь к спокойной медитации, которая теперь, после всей борьбы, протекала так естественно. Было очень легко погружаться внутрь; несколько мгновений праздности оказывались достаточными для того, чтобы успокоить ритм своего бытия и принести мир и свежесть. И в чем я тогда нашел особую пользу - так это в сформировавшейся у меня привычке практиковаться в различных положениях тела - стоя, сидя на жестком стуле или лежа, а также в более привычном положении со скрещенными ногами. Теперь появилась возможность почувствовать в одной из этих поз что-то знакомое, - и это ощущение способствовало процессу успокоения.
Еще в молодости, когда, приближаясь к двадцати годам, я впервые начал читать книги по индийской философии, я почувствовал, что на пути к духовной зрелости существует явная дихотомия. Прежде всего, как в христианстве, существует полное отрицание силы "я", обращение к внешнему - к помощи и к руководству; и сколь бы значительным ни предполагалось действие этого внешнего источника на индивида, человек всегда обращается к внешнему, к чему-то такому, чем он сам не обладает. Это поиски чего-то "другого", при помощи которого надо преобразовать личность. В видимом противоречии с этой точкой зрения находится метод Востока, требующий, чтобы мы напряженно вглядывались внутрь и открывали находящиеся внутри источники силы и просветления; здесь происходит отрицание только ложного "я", ведущее к раскрытию подлинного "я", единого и неразрывно связанного со всем творением. Эти точки зрения были несовместимы; и хотя каждая из них казалась мне по своему убедительной, двигаться вперед, не сделав выбора между ними, было невозможно. Целые годы этот вопрос "или-или" властвовал над моими размышлениями о глубочайших практических путях мировых религий и требовал своего решения.
И вот внезапно больше не осталось никакой проблемы. Эта вспышка прозрения произошла в тот момент, когда я только что поставил стакан вина в пятно солнечного света, падавшего на стол. Ощущение, сопровождавшее этот момент, было таким необыкновенным, что оно и поныне остается свежим в моей памяти, а теперь оно стало помощником в решении, которое так долго от меня ускользало. Насыщенно-красный цвет вина также дошел до меня в особой вспышке, которая была совершенно ошеломляющей по своей красоте. Она полностью поглотила меня и завладела всеми моими ощущениями. То было мгновенное проявление чистого, захватывающего дух экстаза, невероятно возбуждающего и приносящего глубокое удовлетворение. Цвет, пропитавший все мое существо, был в огромной степени живой силой, и я изливал сердце в благодарности и в то же самое время содрогался от страха, что это ощущение, возможно, оставит меня.
Не имею представления о том, как долго я сидел, глядя на вино. Но вот как-то сразу вместе с чувством огромной утраты я опять увидел перед собой стакан вина, отбрасывающий на скатерть круги красного цвета. И хотя в это мгновенье у меня в уме не было ничего, кроме цвета, этого ярко-алого тона, оттенок которого я никогда не забуду, - сразу же после этого я понял, что теперь нашел решение вопроса "или-или", которого так долго был не в состоянии понять. Оно ни в коей мере не было результатом работы ума; однако я знал, что больше не осталось никаких затруднений в понимании двух подходов, столь разных в понятиях, каждый из которых так неверно истолковывался другим. Уверенность пришла не тогда, когда я размышлял о проблеме, и уж конечно, она не была результатом какого-то предыдущего сознательного исследования. Я просто неожиданно узнал, что мне нужно всего лишь выйти из мыслей, которые приходилось подбирать и внимательно рассматривать, - и дихотомия рассеется. Это неожиданное приобретение было следствием напряженных попыток не разрешать никаких абстрактных проблем; но само приобретение не имело ничего общего с тем, что я искал.
Если мы сможем развить такие медитативные привычки, - они, несомненно, окажут интегрирующее воздействие, которое мы ищем; и при этом не потребуется предпринимать никаких эксцентричных действий. Здесь нет места сомнениям, поскольку я сам испытал полный результат опустошения ума от всякой нежелательной деятельности; кроме того, у меня возникали проблески той силы, которая раскрывается благодаря процессу интеграции всех растрачиваемых понапрасну усилий и овладению сосредоточением. Это было, пожалуй, самым радостным мгновенным открытием, - и я обнаружил, что при помощи сравнительно небольшого усилия можно установить полный контроль над умом и утвердиться на пути, который приведет не только к использованию всей его мощности, но и к достижению благодаря этому прозрения в новое знание, достижению осознания новых сфер переживания.
Ложное не приведет к счастью и к более полной жизни - оно принесет узкий и ограниченный опыт. Истинное со временем станет ясным во всей своей силе и очевидности. Я верю в это несмотря на обманчивую видимость, и у меня есть терпение, чтобы ожидать; и я честно объяснил происшедшее.
