ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Эмпирические исследования развития самосознания ребенка показывают, что это развитие проходит ряд стадий, или фаз. Так, В.С.Мерлин выделяет четыре таких фазы: "сознание тождественности" (первый год жизни) – при этом происходит то, что мы обозначили как самовыделение и принятие себя в расчет; "сознание Я" (появляется к двум-трем годам), связанное с осознанием себя как субъекта деятельности; осознание своих психических свойств, происходящее в результате обобщения данных самонаблюдения, и фазу социально-нравственной самооценки, возникающей в юношеском возрасте [86]. На временной оси можно было бы также разместить и другие феномены, которые мы обсуждали в предыдущей главе: осознание своих психических процессов, принятие точки зрения другого на себя, усвоение мнения других о себе, формирование стандартов и уровня притязаний, развитие самоконтроля, "отделение" от матери и формирование семейной идентичности и самоидентичности, сознание половой и ролевых принадлежностей, сознание себя в системе ценностей, идентификация с родителями, формирование представлений о своем будущем, прошлом и настоящем, различные формы саморегуляции. Однако выявление временной последовательности еще не означает, что одна фаза закономерно следует из другой, что существует какая-то общая логика процесса развития, которая "кристаллизуется" затем в сформированной структуре. Стадии, или фазы, в этом смысле означают лишь локализованные во времени вехи становления тех или иных важных процессов. Ясно, что в различные исторические эпохи, в разных культурах эти фазы могут быть смещены относительно друг друга, а то и сами процессы принимать существенно иную форму.
Понятие уровней в том смысле, в котором мы будем его употреблять в дальнейшем, предполагает: а) каждый из уровней развития того или иного процесса или структуры является необходимым для последующего; б) каждый из уровней развития имеет свою собственную "природу", т.е. образован существенно различными связями, отношениями, опосредованиями; в) каждый из нижележащих уровней до определенной степени является условием развития вышележащего; г) вышележащий уровень управляет нижележащим; д) имманентное развитие каждого уровня не прекращается с развитием вышележащего.
Применительно к самосознанию идея уровней высказывалась неоднократно, хотя и не "разворачивалась" в полном объеме, т.е. в соответствии с перечисленными выше существенными признаками уровневой организации.
И.И.Чеснокова предлагает различать два уровня самосознания по критерию тех рамок, в которых происходит соотнесение знаний о себе. На первом уровне такое соотнесение происходит в рамках сопоставления "Я" и "другого человека". Сначала некоторое качество воспринимается и понижается в другом человеке, а затем оно переносится на себя. Соответствующими внутренними приемами самопознания являются преимущественно самовосприятие и самонаблюдение. На втором уровне соотнесение знаний о себе происходит в процессе аутокоммуникации, т.е. в рамках "Я и Я". Человек оперирует "уже готовыми знаниями о себе, в какой-то степени уже сформированными, полученными в разное время, в разных ситуациях". В качестве специфического внутреннего приема самопознания указываются самоанализ и самоосмысление. На этом втором уровне человек соотносит свое поведение с той мотивацией, которую он реализует. Оцениваются и сами мотивы с точки зрения общественных и внутренних требований. Высшего развития самосознание на этом втором уровне достигает при формировании жизненных планов и целей, жизненной философии в целом, своей общественной ценности, собственного достоинства [138, 95-100].
И.С.Кон несколько иначе формулирует уровневую концепцию образа "Я" [57]. Основания для этой концепции И.С.Кон находит в теории диспозиционной регуляции социального поведения В.А.Ядова [146]. В целом образ "Я" понимался как установочная система; установки обладают тремя компонентами: когнитивным, аффективным и производным от первых двух поведенческим (готовность к.действиям в отношении объекта). Нижний уровень образа "Я" "составляют неосознанные, представленные только в переживании установки, традиционно ассоциирующиеся в психологии с "самочувствием" и эмоциональным отношением к себе; выше расположены осознание и самооценка отдельных свойств и качеств; затем эти частные самооценки складываются в относительно целостный образ; и наконец, сам этот образ "Я" вписывается в общую систему ценностных ориентации личности, связанных с осознанием ею целей своей жизнедеятельности и средств, необходимых для достижения этих целей" [57, 72-73].
И.С.Кон специально подчеркивает функциональную взаимосвязь и одновременно автономию уровней образа "Я", тот факт, что "высший уровень, меняя значение и удельный вес низших уровней иерархии "Я", не уничтожает их относительной автономии, так что между ними могут возникать противоречия и конфликты" [57, 74].
В идеях, высказанных обоими цитированными авторами, многое представляется нам вплотную подводящим к решению проблемы теоретической интеграции знаний о процессах самосознания и близким нашим собственным взглядам, развернутым ниже. Это касается и тезиса о том, что самочувствие характеризует "нижний этаж" "Я-образа", и тезиса о смене "рамок" соотнесения знаний о себе как критерия изменения самосознания, и положения о том, что осознание мотивов и смысла жизни, так же как вписывание "Я-образа" в общую систему ценностных ориентации личности, характеризует высший уровень самосознания. Идея уровневого строения в цитированных работах, однако, лишь намечена. Остается неясным, почему в одном случае выделено только два, а в другом – четыре уровня. Уровни выделены на основе специфических различий в самих психологических процессах и структурах самосознания (специфика процесса соотнесения знаний о себе в одном случае и уровень сформированности и обобщенности установки – в другом), и остается неясным, какие именно различия в жизнедеятельности субъекта обеспечили развитие и автономное существование каждого из уровней в целостной системе и насколько принципиальны эти различия.
Более детально разработанную уровневую концепцию развития не только самосознания, но и личности в целом предложил Э.Эриксон [166]. Центральным моментом концепции Э.Эриксона является представление о психосоциальной идентичности как итоговом, интегрирующем свойстве личности. Личность в своем развитии проходит ряд стадий, которые, по крайней мере частично, могут быть поняты именно как уровни. Каждая стадия характеризуется появлением новообразований, определенных условиями общения индивида с его социальным окружением и его готовностью к тому или другому типу общения. Появление новообразования рассматривается как решение некоторого потенциального противоречия, дилеммы развития, как выбор из двух возможностей, одна из которых ведет к прогрессу, а другая – к регрессу личности. Приобретения на каждой из стадий касаются, в частности, и самосознания в том понимании, которое развивается в данной монографии. Коснемся кратко содержания первых пяти (из восьми) стадий развития.
На первой стадии "базальное доверие – базальное недоверие", характерной интенсивным созреванием сенсорных систем и тотальной зависимостью от взрослых, вырабатывается "чувство хорошести" жизни, формируется чувственное представление о мире как предсказуемом и вызывающем доверие месте (первые два года жизни). Это чувство доверия позднее становится основой самоуверенности – чувства доверия к самому себе. Эта стадия дает возможность идентифицироваться с образами родителей.
Вторая стадия "автономия – стыд и сомнение" связана с созреванием мышечно-двигательной системы, развитием навыков ходьбы и речи и расширением требований со стороны взрослых. Трех-четырехлетний ребенок получает возможность в большей степени заботиться о себе и формировать самоконтроль. Он начинает испытывать потребность в успехе решения тех задач, связанных с самоконтролем, инициатором которых он является. Задача родителей – выработать верный баланс между контролем, ограничениями и предоставлением возможностей для автономии. Этот баланс часто концентрируется вокруг навыков опрятности и туалета. Оптимальным при переходе от первой стадии ко второй является сохранение тепла и интимности при достижении относительной автономии. При благоприятном развитии психологические достижения на этой стадии становятся основой самовыражения и сотрудничества у зрелой личности. При неблагоприятном развитии, которое определяется прежде всего установками родителей на сверхконтроль, сверхопеку и чрезмерную социализацию ребенка, в формирующейся личности закладываются основы чрезмерной осторожности, аспонтанности, постоянных опасений оказаться не па высоте положения. В плане развития идентичности на этой стадии происходит развитие представлений о себе как обладающем возможностью и способностью к движению, действию, прежде всего к ходьбе, бегу.
Третья стадия – это стадия решения дилеммы "инициатива – чувство вины". В возрасте четырех-семи лет для ребенка характерно бурное развитие интеллекта и расширение границ внешнего мира, в который выходит ребенок, что проявляется, в частности, в многочисленных детских "почему?". Обладая "излишком энергии" и сталкиваясь с новыми волнующими возможностями, ребенок быстро забывает Неудачи и стремится к достижению своих целей. Задача родителей поддержание инициативности ребенка и формирование в нем чувства ответственности. Чрезмерные ограничения, моральные запреты и санкции, отягчающие формирующуюся в этот период совесть ребенка, приводят к развитию у него чувства вины и в зрелый период могут выразиться в таких свойствах личности, как мстительность, страх быть наказанным, самоограничение, самоотрицание. В развитии идентификации также происходит следующий шаг: формируется идентификация с родителем того же пола и собственная половая идентичность. Эриксон рассматривает также ситуацию, описанную Фрейдом как Эдипов комплекс, однако трактует ее не как проявление сексуального влечения, а как ситуацию, определенную отношениями привязанности ребенка ко взрослым. Так, мальчик идентифицируется со своим отцом и в то же время соревнуется с ним из-за привязанности к матери. Однако, если базисное доверие и автономия хорошо развиты, ребенок оказывается способным на основе привязанности к матери сформировать способность быть привязанным к другим людям.
На четвертой стадии происходит выбор между "трудолюбием и чувством неполноценности". В возрасте, который соответствует младшему школьному возрасту, в любой культуре, как считает Эриксон, происходит подключение ребенка к ее технологической стороне. Этот возраст используется для того, чтобы передать ребенку систематические знания и умения, подготавливающие его к трудовой жизни, и прежде всего навыки и способности, обеспечивающие трудолюбие. В процессе обучения и совместных деятельностей у ребенка появляется возможность идентификации с представителями определенных профессий и вырабатываются представления о разделении труда. – Неудачный исход этой стадии – это формирование чувства неполноценности, неспособности быть наравне с другими людьми. Вместе с тем, если развитие оканчивается на этой стадии, как считает Э.Эриксон, и вся жизнь сосредоточивается па работе, индивид становится конформистом и рабом технологии.
Пятая стадия характерна дилеммой "идентичность спутанность роли". Овладение физическими и интеллектуальными навыками, физическое взросление так же, как и новые социальные требования, создают базу для новой фазы развития, которая заключается прежде всего в росте самосознания и мировоззрения подростка. По Эриксону, основное содержание этой стадии как раз и состоит в выработке новой идентичности подростка, соответствующей всем этим изменившимся условиям. В плане формирования идентичности подросток должен решить три задачи: 1) получить уверенность, что он тот же самый человек, сохраняющий свое "Я" во времени и в различных интерперсональных ситуациях; 2) получить уверенность, что другие люди воспринимают его как тождественного самому себе во времени и в различных ситуациях; 3) получить уверенность, что другие воспринимают его также, как он воспринимает себя. Эти три задачи ведут к решению более общей – ответу на вопрос: "кто я есть".
Неудача в решении этих задач ведет к спутанной идентификации и сверхидентификации с различными реальными или воображаемыми индивидами ценой отказа от собственной идентификации, склонности к вовлечению в различные группы, обладающие антисоциальной направленностью.
В нашей литературе концепция Э.Эриксона получила освещение прежде всего в работе Л.И.Анцыферовой [12], подробно проанализировавшей философские, методологические, социальные и собственно психологические аспекты этой концепции. Мы не будем пересказывать здесь те многочисленные справедливые критические замечания, которые выдвинуты в адрес концепции Э.Эриксона. Остановимся лишь на том недостатке этой концепции, которым, по мнению Л.И.Анцыферовой, является абсолютизация "моментов прерывности процесса развития" – тот факт, что "приобретение каждой стадии оказывается лишенным дальнейшего становления, не преобразующимся под влиянием позднейших новообразований", что развитие понимается как "прибавление одного новообразования к другому, но отнюдь не как изменение организации развивающейся системы".
"С позиции эпигенетической концепции, – пишет Л.И.Анцыферова, – сложившаяся личность должна представлять собой соединение младенческого доверия к миру с качеством саморегуляции и произвольности, свойственной трехлетнему ребенку, сочетающихся с уровнем компетентности подростка и т.д." [12, 239].
Нельзя, конечно же, не согласиться с тем общим положением, что процесс развития идет диалектически, и то, что выступает как завершение, итог одной стадии, должно выступать предпосылкой последующей и, в свою очередь, измениться во вновь образованном целом. Однако, если вспомнить, что развитие социального индивида не есть автономный процесс, что реальным субъектом этого процесса является социальная система, постепенно включающая и развивающая индивида, то положение об известной независимости результатов развития на каждой стадии не покажется уже столь неверным. В самом деле, вступая в новые отношения, развивающийся индивид сталкивается с новыми качествами включающей его социальной системы, предлагающими ему иную мотивацию, иные "технологические образцы" выполнения деятельностей, иное место в структуре человеческих отношений и иных партнеров по общению. Неуспех в развитии при одних условиях включения индивида в социальную систему еще не предрешает исхода развития в ситуации, когда эта система оборачивается к индивиду своими новыми качествами. Так, неудачное младенчество вследствие смерти или болезни матери еще не предрешает исхода развития инициативности ребенка, попавшего позднее в заботливые и любящие руки. Неудачное семейное воспитание в целом еще не предрешает мировоззрения личности и ее сознательной жизненной позиции, которая формируется уже под влиянием более широкого социального целого.
Концепция Э.Эриксона утверждает также, что результаты развития каждой стадии не только специфичны благодаря особенностям взаимодействия ребенка со своим окружением на каждой стадии, но и качественно своеобразны и сохраняются в той или иной форме в зрелой личности. Этому положению можно найти подтверждение и в работах советских авторов. Так, в частности, А.В.Запорожец утверждает, что
"раннее неблагополучие аффективных взаимоотношений с близкими, взрослыми и сверстниками или дефектность эмоционального общения с окружающими создает опасность нарушения последующего хода формирования личности и может привести, например, к тому, что ребенок, став взрослым, даже при условии достижения высокого уровня интеллектуального развития окажется человеком сухим и черствым, неспособным вчувствоваться в радости и печали других людей, устанавливать с ними теплые, дружеские взаимоотношения" [40, 261-262].
И далее автор так суммирует свою позицию:
"Возникающие на ранних возрастных ступенях психологические новообразования имеют непреходящее, "абсолютное" значение для всестороннего развития индивида, вносят свой особый неповторимый вклада формирование человеческой личности" [40, 262].
Э.Эриксон как раз и попытался выделить такие абсолютные, непреходящие вклады в развитие личности, создаваемые на различных этапах этого развития.
В теории развития Э.Эриксона выражено и еще несколько идей, близких советской психологии.
Во-первых, это относится к идее сензитивных и критических периодов, которая была близка Л.С.Выготскому, А.Н.Леонтьеву, Б.Г.Ананьеву и другим. Каждая из стадий, описанных Э.Эриксоном, характерна, в частности, тем, что человек сензитивен (повышенно чувствителен) к особому аспекту включающих его социальных отношений, предполагающих также специфический характер его собственной деятельности. Каждая стадия также имеет некоторую критическую точку, узловой пункт, несет в себе возможность либо нового достижения в развитии, либо неудачи, приводящей к нарушению такого развития.
Во-вторых, в самом принципе выделения стадий как подчиненных решению ряда задач, стоящих перед индивидом, можно явно разглядеть сходство с разработанной Д.Б.Элькониным периодизацией развития ребенка на основе выделения ведущих деятельностей. Согласно А.Н.Леонтьеву, ведущая деятельность – это та, в связи с которой формируются важнейшие для данного возраста психологические новообразования, служащие базой для дальнейшего развития. По принципу выделения таких новообразований как раз и построена схема развития Э.Эриксона.
И все же концепция Эриксона не вполне отвечает сформулированной выше задаче теоретической интеграции представлений о самосознании. Стадии развития в концепции Э.Эриксона – лишь частично отвечают определению уровня. Приобретения каждой стадии автономны по своему генезу, но не находятся в отношении взаимонеобходимости (пусть не генетической, но функциональной) с приобретением другой стадии. Л.И.Анцыферова выражает эту мысль с еще большей определенностью: "По существу, стадии в концепции Эриксона не имеют характеристик уровней развития, а новообразование каждой стадии рассматривается в отрыве от предшествующих новообразований" [12, 241]. Каждой из восьми стадий развития соответствуют специфические телесные возможности, характер общения и деятельности, свои задачи развития и опасности его нарушения, однако вопрос о сквозных линиях развития, стоящих за этим дробным делением, фактически не ставится.
Для решения проблемы выделения уровней необходимо прежде всего решить вопрос о специфике форм активности человека, форм его жизнедеятельности. Такое решение возможно на пути анализа тех специфических качеств и тех форм отношений с действительностью, которыми обладает человек как организм, как социальный индивид, как личность.
В советской психологии существует достаточно прочная теоретическая традиция различения двух относимых к человеку понятий – понятий индивида и личности. Больше других в направлении этого различения сделали два советских психолога Б.Г.Ананьев и А.Н.Леонтьев. При известных различиях в понимании личности и при общих различиях развиваемых ими подходов эти авторы в целом одинаково определяли природу и свойства индивида и проводили "демаркационную линию" между индивидом и личностью в одном и то же "месте".
Индивид, согласно представлениям этих авторов, есть существо природное, биологическое, обладающее как врожденными, так и прижизненно сформированными свойствами. Личность – социальное человеческое качество.
"Человек как природное существо, – пишет А.Н.Леонтьев, – есть индивид, обладающий той или иной физической конституцией, типом нервной системы, темпераментом, динамическими силами биологических потребностей, аффективности и многими другими чертами, которые в ходе онтогенетического развития частью развертываются, а частью подавляются... Однако не изменения этих врожденных свойств человека порождают его личность" [75, 176-177].
В свою очередь, характеризуя человека как индивида, Б.Г.Ананьев пишет:
"Имеются основания для выделения двух основных классов индивидных свойств: 1) возрастно-половых и 2) индивидуально-типических. В первый из них входят возрастные свойства, последовательно развертывающиеся в процессе становления индивида (стадии онтогенетической эволюции), и половой диморфизм, интенсивность которого соответствует онтогенетическим стадиям. Во второй класс входят конституциональные особенности (телосложение и биохимическая индивидуальность), нейродинамические свойства мозга, особенности функциональной геометрии больших полушарий (симметрии – асимметрии, функционирования парных рецепторов и эффекторов" [5, 209].
Определяя указанные свойства как первичные, а психофизиологические функции и органические потребности как вторичные свойства индивида, Б.Г.Ананьев предполагает, что в темпераменте и задатках происходит высшая интеграция всех этих свойств. Так же как и А.Н.Леонтьев, Б.Г.Ананьев отмечает, что онтогенетическая эволюция, осуществляемая по определенной филогенетической программе, является основной формой развития свойств индивида.
Определяя отличие личности от индивида, А.Н.Леонтьев пишет, что
"личность, как и индивид, есть продукт интеграции процессов, осуществляющих жизненные отношения субъекта. Существует, однако, фундаментальное отличие того особого образования, которое мы называем личностью. Оно определяется природой самих порождающих его отношений: это специфические для человека общественные отношения, в которые он вступает в своей предметной деятельности" [75, 178].
Для Б.Г.Ананьева "исходным моментом структурно-динамических свойств личности является ее статус в обществе... равно как статус общности, в которой складывалась и формировалась данная личность" [5, 210]. На основе статуса формируются системы "общественных функций-ролей" и "целей и ценностных ориентации".
Выделение в человеке биологического и социального начал само по себе вполне правомерная научная абстракция, так как человек принадлежит одновременно и к миру природы, и к социальной общности. Однако этой абстракции оказывается недостаточно, если вслед за А.Н.Леонтьевым и другими советскими психологами допустить, что "личность есть относительно поздний продукт общественно-исторического и онтогенетического развития человека" [75, 176].
Действительно, "первые "узлы", с образования которых у ребенка начинается самый ранний этап сформирования личности" [75, 187], обнаруживаются у детей-дошкольников, вполне владеющих речью и уже способных, хотя и в зачаточной форме, осознать моральную сторону поступка (феномен горькой конфеты). Если личность только еще начинает завязываться в этом возрасте (с чем мы вполне согласны), то предшествующий период, включающий овладение речью, и, как мы старались ранее показать, достаточно сложные социальные взаимоотношения и соответствующие им феномены (идентификация, формирование идентичности) следует понимать как биологическое развитие индивида, предопределенное генотипически (с чем мы, конечно, не согласны).
Источники этого противоречия кроются в определении индивида как сугубо биологической целостности. Действительно, понятие индивида, подчеркивающее неделимость, целостность отдельного представителя вида, если оно применяется к животным, не песет в себе ничего иного, кроме как указания на биологическую особь, со всеми присущими ее виду биологическими особенностями и ее собственными уникальными характеристиками. Человеческий индивид тоже, конечно, несет в себе основные черты, признаки своего вида. Но эти основные существенные признаки как раз и не сводятся к биологическим свойствам, а заключены в особом, общественном и деятельностном способе существования вида homo sapiens, в его трудовой деятельности и социальных отношениях. Известный советский философ Э.В.Ильенков, комментируя К.Маркса, пишет:
"Сущность каждого индивида, относящегося к данному "роду", заключается, согласно логике мышления К.Маркса, в той совершенно конкретной системе взаимодействующих между собой индивидов, которая только и делает каждого из них тем, что он есть. В данном случае это – принадлежность к роду человеческому, понимаемому не как естественно-природная, биологически заданная "немая связь", а как исторически возникающая и исторически же развивающаяся социальная система..." [47, 188].
Подчеркнем, речь идет о каждом индивиде, принадлежащем к данному роду. И в этом смысле каждый индивид непременно социален, каждый индивид имеет в обществе какой-то статус: ведь быть ребенком – это помимо прочего тоже общественный статус, предполагающий целый ряд исторически изменчивых прав и, уже в очень раннем возрасте, обязанностей. Всякий, кто имеет в обществе какой-то статус, одновременно включен в систему взаимодействия индивидов. Человек, который с детства был исключен из любых общественных отношений, как например, в случае воспитания детей животными, перестает быть социальным индивидом, хотя и является лишь индивидом биологическим. Многие формы жизнедеятельности каждого конкретного человека характеризуют его именно как социального индивида, обладателя типичных для данной исторической эпохи черт, способностей, умений. Эти формы жизнедеятельности оказываются вне определений и индивида как биологической целостности и личности как некоторого особого человеческого качества, возникающего у него на определенном этапе развития. Б.Г.Ананьев ввел понятие "субъекта деятельности", в каком-то смысле заменяющего понятие социального индивида. Однако, поскольку это лишь частично синонимичные понятия, Б.Г.Ананьев использовал такую сложную понятийную конструкцию, как "личность как общественный индивид" [5].
То, что А.Н.Леонтьев и Б.Г.Ананьев описывали как индивида, является, с нашей точки зрения, биологическим индивидом, или, проще говоря, организмом. И "демаркационная линия", проведенная этими учеными между индивидом и личностью, есть не что иное, как различие между человеческим организмом, с одной стороны, и человеком одновременно как социальным индивидом и человеком как личностью – с другой. Для того чтобы различить две эти последние целостности, необходим дополнительный анализ.
Такой анализ может быть проведен как в онтогенетическом, так и в филогенетическом плане.
Отправной точкой в историческом анализе дифференциации индивидного и личностного начал в человеке может служить мысль К.Маркса о том, что "чем дальше назад уходим мы в глубь истории, тем в большей степени индивид, а следовательно и производящий индивид, выступает несамостоятельным, принадлежащим к более обширному целому" [3, 18]. Эта несамостоятельность существовала объективно в действительной невозможности жизни человека вне данного племени, вне отведенной ему племенем функции. Она же существовала субъективно – в виде слитности индивидуального и общественного сознания. Совпадение значения и смысла, составляющее, по мысли А.Н.Леонтьева, "главную особенность первобытного сознания", объясняется прежде всего одинаковостью отношений "участников коллективного труда к условиям и средствам производства". Вследствие этого и мир "отражается одинаково как в системе языковых значений, образующей сознание коллектива, так и в сознании отдельных индивидов – в форме этих же значений" [74, 297].
"При изучении первобытных людей, – заключает П.А.Кропоткин на основе многих современных ему исследований, – начиная с тех, кто сохранил еще быт ледникового и раннего послеледникового (Озерного) периода, вплоть до тех, у кого мы находим позднейшее развитие родового строя, – нас больше всего поражает именно эта черта: отождествление человека со своим родом... даже в своих незначительных поступках он отождествлял свою жизнь с жизнью своего рода" [63, 62].
Эти же факты оказываются принципиально важными при анализе истории возникновения морали. Так, О.Г.Дробницкий, анализируя мораль родового общества, отмечает, что в нем
"веления общественного мнения совпадают с практикой обычая, и предполагается, что каждый индивид должен мотивировать свои поступки теми же соображениями, которые выражены в предании и статичном общественном мнении. Духовная власть коллектива над индивидом является вполне достаточным основанием для выбора личной позиции" [36, 167].
Нарушения законов "табу" не просто караются коллективом, но и самокараются индивидом так, как если бы он составлял с коллективом одно целое:
"В случае нарушения табу возникает совсем не та ситуация, которая описывается развитым моральным сознанием как состояние личной вины. Нарушитель запрета (а подчас и его близкие родичи) должен погибнуть или быть изгнан, отторгнут как "негодный член" от родового тела. Наказание следует "автоматически" за действием, вне зависимости от личной вменяемости (вопрос об оценке самого индивида, предполагающей возможность исправления, просто не возникает). И сам "виновный" переживает свой проступок как катастрофу, делающую невозможным (даже физиологически, вопреки инстинкту самосохранения) продолжение жизни. Как считается, нарушение табу навлекает беды на весь род независимо от того, кто совершил его" [36, 47].
Зависимость – физическая и духовная – индивида от первобытного коллектива не только ограничивала его проявления, она выполняла и определенную функцию в его психической деятельности.
Как бы ни было монолитно первобытное общество, индивиды все же имеют много различий, которые прежде всего, в их биологических качествах, в половых, возрастных и других особенностях их организмов. Индивид не сразу и не вдруг занимает равноправное с другими положение в коллективе – он неизбежно проходит период ученичества, длительность которого определена его возрастными возможностями и степенью сложности трудовой деятельности. Индивид, следовательно, может более или менее, чем другой, быть готовым к выполнению тех или иных общественных функций. И при выполнении последних индивиды могут быть неодинаковыми – т.е. более или менее успешными, более или менее способными к данной деятельности. В основе различий их успешности лежат их различия в силе, выносливости, сообразительности, опытности. Неодинаков и статус индивидов в обществе, который также предопределен как их возрастными, половыми особенностями, так и индивидуальными способностями. Неодинакова, следовательно, и их степень власти в обществе. У разных по статусу его членов – у еще не посвященного во взрослую жизнь мальчика, у взрослого молодого охотника и у вождя племени – степень власти и влияния на жизнь коллектива будет различной.
Уже в первобытном обществе "формируются простейшие моральные требования к человеку как к члену рода, производителю и воину (уважение к обычаям рода, выносливость, смелость, почитание старших, способность безропотно переносить лишения, чувство равенства в дележе добычи)" [57, 21]. При этом первобытное общество, отмечает И.С.Кон, "как и всякая группа, нуждается в лидерах, выделяет и поощряет смелого воина, хорошего работника", а различия в общественных оценках "дифференцируют и индивидуальное самоуважение общинников, их уровень притязаний, вызывают гордость своими достижениями или стыд из-за неудач" [57, 125]. Оценки индивида, даваемые ему другими членами общества, становятся его собственными достояниями, т.е. интериоризируются. Таким образом, самосознание в форме самооценки (сильный-слабый, старый-молодой, хороший-плохой) и в форме статусно-ролевых характеристик (мужчина, женщина, юноша, вождь и т.д.) оказывается возможным уже в начальных стадиях развития общества. Мысль о слитности смысла и значения тем не менее оказывается верной и применительно к самосознанию – по содержанию понятия "Я" у отдельных индивидов и у общества относительно данного индивида совпадают. Более того, индивидуальное представление о "Я" жестко детерминировано общественным представлением о субъекте, индивид не имеет ни средств, ни возможностей противопоставить собственное понимание себя сложившемуся о нем мнению. Тем не менее порожденное этими социальными по своей природе оценками и сравнениями самосознание позволяет выделить и отличить индивиду самого себя, как субъекта деятельности от других индивидов, участников той же совместной деятельности. Именно в этом смысле можно понять известное высказывание К.Маркса:
"В некоторых отношениях человек напоминает товар. Так как он родится без зеркала в руках и не фихтеанским философом: "Я есмь я", то человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку" [2, 62].
Но вещь становится товаром лишь в отношениях обмена; аналогом такого обмена и является замена одного индивида другим в процессе коллективной деятельности, смена одного поколения на другое. В процессе этой смены и замены и происходят различные социальные сравнения и оценки, которые и составляют основу самосознания индивида.
Род, община формируют в индивиде самооценку и самоидентичность (родовую, половую, ролевую), но этим ее "участие" в психической организации индивида не ограничивается. Как бы примитивно не было устроено общество, сама общественная жизнь создает основу для пересечения интересов, например, в форме конфликта потребностей и желаний ее членов (в сфере половой жизни, при дележе добычи и т.д.). Однако уже самое примитивное человеческое общество отличается от звериного сообщества тем, что создает систему предписаний и правил, регулирующих эти отношения. Отношения индивида к другим людям и к себе самому, регуляция потребностей и форм их удовлетворения также обеспечивались общиной и ее институтами. Можно сказать, что община и создаваемые ею системы "табу", верований и других духовных продуктов играли для первобытного индивида ту роль, которую для сегодняшнего человека играет его собственная личность.
В форме свода обычаев, правил, законов и в форме прямых решений общины относительно ее членов первобытное общество интегрировало, связывало воедино социальную жизнь, биологическую природу и психические переживания индивида.
Социальный индивид в современном обществе, конечно же, разительно отличается от человека родового общества. Но в любую историческую эпоху социально детерминированная система деятельностей, в которую включается человек, создает и систему норм, требований, правил. В рамках этих деятельностей, внутри каждой из них к человеку предъявляются требования как к социальному индивиду т.е. от него ожидают способностей, навыков, знаний, которые делают возможным его участие в этих деятельностях. Эти требования безлики в том смысле, что обращены к любому человеку, участвующему в деятельности. Как и сами деятельности, эти требования имеют конкретно-исторический характер и в каждый исторический период имеют некоторое универсальное ядро и специфические характеристики. Так, с развитием техники повышается всеобщий образовательный минимум, требуемый от каждого, и дифференцируются специфические знания, требуемые для той или иной профессии. Вступая в ту или иную социально нормированную деятельность, индивид попадает в ситуацию, в которой его целостность не может быть обеспечена организмической интеграцией его активности. Социальная жизнь заставляет индивида действовать часто вопреки его биологическим ритмам и потребностям – работать в то время, когда организму "удобнее" спать, подавлять чувство голода и т.д. Социальное существование подчиняет организмическую интеграцию индивида социально-нормативной интеграции его действий, мыслей, желаний.
Этого вида интеграции было бы в принципе достаточно, если бы каждый индивид реализовал одноединственное жизненное отношение, участвовал бы в одной-единственной деятельности, в которой занимал только одно определенное положение.
Во многих сферах и во многие моменты своей жизни люди ведут себя именно как социальные индивиды, т.е. действуют, подчиняясь определенному образцу, определенной технологии – и это отнюдь не унижение их человеческого достоинства. Однако современное общество раскрывает перед индивидом набор возможностей, требует решений – где и чему учиться, где работать, с кем общаться, за кого выходить замуж и на ком жениться, заводить ли детей, и если да, то сколько, более "частных" проблем: соглашаться или отстаивать свое мнение, стремиться к покою или к борьбе, движению, наконец, какую позицию занять в отношении к обществу в целом. Реализуя эти возможности, совершая жизненные выборы, человек втягивается в различные системы связей, которые неизбежно пересекаются, перекрещиваются. Различные жизненные отношения, различные социальные деятельности требуют от индивида различных и иногда прямо противоположных проявлений: способности руководить и подчиняться, быть терпимым и нетерпимым, рисковать и быть осторожным, быть общительным и самоуглубленным. Эти деятельности втягивают человеческий организм в самые различные "эксплуатационные режимы" – от сверхперегрузок, как у космонавтов и спортсменов, до хронических физических недогрузок, как у работников умственного труда. Уже сам выбор из ряда возможностей требует отказа от чего-то ради чего-то иного, более ценного и значимого. Вот здесь и проявляется необходимость в такой психической организации человека, которая позволила бы ему существовать в этой разветвленной системе связей, позволила бы ему интегрировать общественные ценности применительно к его собственной жизни, позволила бы ему иерархизировать и упорядочивать его собственные потребности, ставить цели, сознательно выбирать жизненный путь. В современном обществе идеология, нравственная регуляция уже не существуют в виде готовых рецептов: отражая усложнение общественных отношений, они сами приобретают более обобщенный, абстрактный характер, предполагающий сознательное, творческое их применение. Личность оказывается индивиду тем более необходимой, чем труднее ему регулировать свое деятельностное отношение к миру, к самому себе с помощью прямого следования норме, правилу, образцу, обычаю. С этой точки зрения личность в самом общем виде можно определить как функциональный психический "орган", позволяющий индивиду интегрировать свое "Я" и свою жизнедеятельность в системе множественных связей с миром, или как особый способ интеграции психической жизни индивида.
В работах А.Н.Леонтьева [74], И.С.Кона [57] и других авторов прослежен исторический процесс постепенной "персонализации" человека, т.е. роста в нем личностного начала, происходящий в связи и вследствие усложнения деятельности людей, их общественных отношений, т.е. в связи с углублением и расширением разделения труда, дифференциацией гражданских, производственных и семейных обязанностей, образованием классов, сословий и т.д. Как показывает И.С.Кон [57], со ссылкой на многочисленные психологические, искусствоведческие, исторические источники, этот процесс шел неравномерно, в нем можно выделить определенные фазы, или стадии. Начало личностной регуляции жизнедеятельности И.С.Кон относит к позднему периоду развития древнегреческой цивилизации. Затем, в раннее средневековье, личностное в человеке как бы вновь затухает, индивид вновь неразрывно связывается со своей общиной, его жизнь до мельчайших подробностей регламентируется, нормы его поведения жестко привязываются к данной ему от рождения сословие классовой принадлежности. Новый рост значения личностного начала связан с эпохой Возрождения и становления капиталистических отношений, а новый этап деперсонализации и деиндивидуализации – с противоречиями современного капитализма, которые снимаются лишь с построением коммунистического общества. Только общество, строящее коммунистические отношения, действительно заинтересовано в том, чтобы каждый его член, каждый индивид был личностью.
Итак, человек представляет собой одновременно три целостные системы: он выступает как организм, как социальный индивид и как личность. Взаимоотношения между этими системами подчинены принципам уровневой организации.
1 Описания тюремного заключения декабриста И. Пущина дают интереснейшие примеры того, как человек, ограниченный в своей активности как социальный индивид, чтобы не потерять себя одновременно как личность загружает себя работой, основанной на воображении и памяти [143].
Где учиться – это личностное решение, но крайней мере, должно быть таковым. Но статус студента – это социальная позиция, занимаемая индивидом в общественной системе. Деятельность студента, т.е. его учение в вузе, подчинена уже логике, точнее, "технологии" приобретения высшего образования. И эта технология во многом будет регулировать потребность организма в отдыхе, приеме пищи, как и другие стороны функционирования организма. Выполнить долг перед Родиной до конца – личностное решение, которое делает человека солдатом, но деятельность солдата подчинена технологии военного дела. Социальный индивид, приобретающий статус воина, может быть по приказу направлен в бой, в котором есть большая вероятность гибели. И солдат посылает свое тело в бой вопреки инстинкту самосохранения его организма.
Конечно, развитые представления достаточно общи. Однако и в такой форме они позволяют по-новому взглянуть на проблему строения и развития самосознания.
Различные процессы самосознания, так же как различные аспекты "Я-образа", оказывается возможным соотнести с уровнями активности человека как организма, индивида и личности.
Так, как уже говорилось, процессы "самовыделения и принятия себя в расчет" в перцептивных и двигательных актах играют важнейшую роль "обратной связи" в формах активности организма. Принятие точки зрения другого на себя, идентификация с родителями, усвоение стандартов выполнения действий и формирование самооценки,приобретение самоидентичности в рамках семейных отношений и отношений со сверстниками, формирование половой идентичности, а позднее профессиональной идентичности, становление самоконтроля характеризуют развитие самосознания индивида.
Выявление своей социальной ценности и смысла своего бытия, формирование и изменение представлений о своем будущем, прошлом и настоящем характеризуют самосознание личности.
Какие же среди перечисленных образований самосознания являются ключевыми, выполняющими роль основных единиц самосознания на уровнях индивида и личности?
Понятие единиц, успешно примененное Л.С.Выготским для анализа речемыслительных процессов [28], предполагает, что единица того или иного психического процесса или структуры несет в себе основные свойства целого и породивших его отношений. Этот же критерий можно применить и для анализа процесса самосознания и его продуктов.
Вновь вернемся к специфике человеческой активности на уровне индивида и на уровне личности.
Деятельность социальных индивидов может быть рассмотрена в своем технологическом аспекте, т.е. как социально нормированный процесс превращения исходного материала в продукт. Социальный индивид обучается технологии, вовлекается в деятельность и становится объектом социальной оценки – как удовлетворяющий или неудовлетворяющий технологическим требованиям.
Такие человеческие свойства, как, например, точность в выполнении обещанного, кооперативность, терпимость к чужому мнению, оказываются технологически необходимыми для открыто-социальных, открыто-коллективных деятельностей и не предусматриваются технологией деятельностей, происходящих "с глазу на глаз с окружающим предметным миром – перед гончарным кругом или за письменным столом" [75, 82].
Речь идет, конечно же, не только о профессиональных, производственных деятельностях. Проводя свой досуг, становясь пассажиром, отдыхающим, зрителем, человек также подчиняется технологической необходимости и оказывается в сфере продиктованной технологией системы оценок. От зрителя требуется понимание происходящего на сцене или на экране; если зритель смеется, когда другие плачут, и плачет там, где другие смеются, – он оценивается как плохой, некомпетентный зритель.
Технология деятельностей составляет базу для оценок индивидами друг друга и для их самооценок; технология выделяет системы подлежащих оценке свойств.
В социологии для пояснения описываемых явлений используется язык ролевой теории [58]. Существуют объективно детерминированные развитием общественных отношений и производительных сил места, или позиции, к которым предъявляются определенные требования, или ожидания. Ожидания, различающиеся по степени обязательности, формализованности, отчетливости, составляют роль. Поведение человека, занимающего определенную позицию, расценивается как ролевое и подлежит оценке с точки зрения соответствия ожиданиям. Роль и есть не что иное, как структурная единица технологической системы общества. Относительно роли, как и относительно технологии, индивиды взаимозаменяемы. С технологической, ролевой точки зрения безразлично, какой именно индивид оказывается студентом, рабочим, спортсменом или ученым какой бы индивид не занимал соответствующую позицию, к нему будут предъявляться одни и те же требования. Можно сказать, что все равны перед технологией, как все равны перед законом. Закон, право – это тоже технология, регулирующая взаимоотношения людей в процессе их совместной деятельности.
Взаимозаменяемость индивидов в рамках технологии обеспечивает тождественность систем оценок других людей и самооценок.
Психологический анализ вскрывает существенно иную реальность деятельности.
Технологически индивид – необходимое условие трансформации материала в продукт, психологически – сама технология оказывается лишь способом удовлетворения его, индивида, потребности, продукт оказывается его, индивида, целью или мотивом, т.е. тем, к чему он стремится, а материал – условием самого процесса.
"Деятельность, – пишет А.Н.Леонтьев, – входит в предмет психологии, но не особой своей "частью" или "элементом", а своей особой функцией. Это функция полагания субъекта в предметной действительности и ее преобразования в форму субъективности" [75, 92].
В этой цитате как раз и указывается основное условие трансформации технологии деятельности в ее психологию.
Всяким конкретный индивид застает, конечно же, готовую технологическую систему общества, однако присвоить ее он может лишь одним способом: найдя в ней форму удовлетворения его жизненных потребностей. Соответственно оценки и самооценки будут для индивида тем значимее, чем в большей степени он превратился из элемента технологии в субъекта, деятельностно удовлетворяющего свои потребности. В этой трансформации меняется и самосознание индивида: субъективно оно перестает быть формой регистрации своего соответствия технологическому процессу. Поскольку ожидаемый продукт превращается в мотив или цель, постольку соответствие технологии превращается в самосоответствие. Вопрос: соответствую ли я технологическим требованиям превращается в вопрос: соответствую ли я (мои способности, качества) самому себе (моим мотивам, целям).
Субъект превращается в условие реализации или актуализации самого себя.
Важно отметить, что сами выделяемые для оценки параметры остаются прежними – это параметры, заданные технологией деятельности.