ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Описанная выше группа феноменов характеризовала процесс самопознания как процесс уподобления и субъективной дифференциации, как процесс наполнения самосознания содержанием, связывающим человека с другими людьми, с культурой и обществом в целом, процесс, происходящий внутри реального общения и благодаря ему, в рамках жизнедеятельности субъекта и его специфических деятельностей.
Если рассматривать феномены самопознания и структурации феноменального "Я" в их, так сказать, натуральной форме, т.е. объективно, так как они существуют в эмпирической действительности, то их трудно отличить от уже описанных феноменов – они также проявляются внутри и благодаря процессам общения, процессам коллективной и индивидуальной деятельности. Тем не менее они составляют, хотя и не независимый, все же более или менее самостоятельный предмет исследования. "Феномены уподобления" касаются того, как происходит усвоение и присвоение того или иного содержания представлений о себе. Феномены самопознания касаются вопроса о том, как происходит самопознание, в том числе и того, что уже усвоено или присвоено, превращено в "Я" субъекта и в его личность, и какие формы приобретают результаты этого процесса в самосознании.
В современной психологической литературе есть несколько подходов к этой проблеме. Один из них опирается на анализ тех итоговых продуктов самопознания, которые выражаются в строении представлений о самом себе, "Я-образе", или "Я-концепции". Этот вопрос конкретизируется прежде всего либо как поиск видов и классификаций образов "Я", либо как поиск "измерений" (т.е. содержательных параметров) этого образа.
Наиболее известным различением образов "Я" является различение "Я-реального" и "Я-идеального", которое так или иначе присутствует уже в работах У.Джемса, З.Фрейда, К.Левина, К.Роджерса и многих других, а также предложенное У.Джемсом различение "материального Я" и "социального Я" [34]. Более дробная классификация образов предложена Розенбергом: "настоящее Я", "динамическое Я", "фактическое Я", "вероятное Я", "идеализированное Я" [цит. по 57]. Ш.Самюэль выделяет четыре "измерения" "Я-концепции": образ тела, "социальное Я", "когнитивное Я", и самооценку [223]. Отметим, что практически любой из "образов-Я" имеет сложное, неоднозначное по своему происхождению строение. Так, например, В.Шонфельд определяет констелляцию психологических компонентов, детерминирующих структуру образа тела (не путать со схемой тела в вышеуказанном смысле) на сознательном и бессознательном уровнях следующим образом:
"1) актуальное субъективное восприятие тела, как внешности, так и способности к функционированию; 2) интернализованные психологические факторы, являющиеся результатом собственного эмоционального опыта индивида, так же как и искажения концепции тела, проявляющиеся в соматических иллюзиях; 3) социологические факторы, связанные с тем, как родители и общество реагируют на индивида; 4) идеальный образ тела, заключающийся в установках по отношению к телу, в свою очередь, связанных с ощущениями, восприятиями, сравнениями и идентификациями собственного тела с телами других людей" [229, 846].
Отметим, однако, что очень часто виды образов или их измерения выявляются умозрительно. Каждое из понятий-"образ тела", "Я-реальное", "Я глазами других", "Я, каким я скорее всего стану"-представляется вполне содержательным в том смысле, что человек может ответить на вопрос о том, каким он представляет себя в будущем, или каким он себя видит в прошлом или настоящем, или каким его видят окружающие. Но означает ли это, что имеющаяся у него "Я-концепция" структурирована именно так? Или, быть может, человек порождает эти "Я-образы" тут же в лаборатории по заказу экспериментатора, и эти образы не отражают какой-то стабильной структуры его самосознания, а есть не более чем актуальные и вызванные задачей представления – продукты фантазии и воображения. Человек ведь может описать себя, даже если его попросить представить себя существом другого пола или животным – из этого не следует, что оба этих образа включены в его "Я-концепцию". Ответить на эти вопросы можно лишь сочетая теоретический анализ самих "инструкций" и соответствующих им измерений с конкретными эмпирическими исследованиями.
Одна из возможностей такого эмпирического исследования базируется на психосемантическом подходе к анализу индивидуального сознания.5 Экспериментальная процедура, как правило, предполагает, что испытуемый оценивает с помощью набора лексических единиц ряд объектов, которыми могут быть языковые значения, понятия, представления, образы, изображения. Полученное эмпирическое множество оценок анализируется далее с помощью математических процедур (прежде всего, факторного анализа) с целью выявления общих параметров, или "измерений" (факторов), которые интерпретируются как "категориальная сетка" обыденного сознания [94]. К работам этого направления принадлежат, прежде всего, исследования Ч.Осгуда и его последователей. Первоначально Осгудом и соавторами использовались коннотативные, эмоционально-оценочные прилагательные (хороший-плохой, сильный-слабый), на базе которых было построено субъективное семантическое пространство с осями "Оценка", "Сила", "Активность" [211]. Как показали специальные исследования, данное пространство является универсальным и отражает наиболее общие эмоциональные параметры восприятия [212]. При применении методики семантического дифференциала к конкретным лексическим наборам либо наборам особых понятий или представлений в качестве объектов шкалирования и при добавлении более предметно определенных шкал число выделяемых факторов увеличивается, а общеконнотативные факторы приобретают предметную, денотативную семантическую окраску-это было показано как Осгудом и соавторами, так и в ряде работ советских исследователей [94; 97].
5 Подобный анализ психосемантики и ее методов представлен в работах В.Ф.Петренко [94] и А.Г.Шмелева [141].
Ч.Осгудом был построен "личностный семантический дифференциал", в котором в качестве шкал использовались прилагательные, описывающие черты (грубый деликатный, рациональный – иррациональный и т.д.), а в качестве объектов шкалирования выступали знакомые испытуемых, киногерои, а также такие понятия, как "Я сам". Были выделены такие факторы, как "моральность", "возбудимость", "твердость", "социабельность", "уникальность", "реализм", "рациональность", "урбанистичность" [цит. по: 97]. Аналогичные наборы факторов были выделены и в некоторых других исследованиях [97].
В исследовании В.Ф.Петренко и А.Г.Шмелева [97] также было построено личностное семантическое пространство, при этом использовались два независимых метода: метод, совмещающий в себе черты семантического дифференциала Осгуда и "репертуарных решеток" Дж.Келли [188], и метод, основанный на шкалировании изображений [96]. В первом эксперименте использовался список из 140 прилагательных, описывающих личностные черты, а в качестве объектов шкалирования испытуемые должны были представить хорошо знакомых им людей, различающихся по заданному принципу – по полу, возрасту и отношению к ним испытуемого. В результате было выделено восемь факторов, отражающих когнитивную структуру восприятия хорошо знакомого другого человека: 1) сознательная моральность и положительная оценка; 2) деловитость и личностная сила; 3) жизнерадостная экстраверсия и активность; 4) тонкость и культура общения (коммуникабельность); 5) простодушный альтруизм; 6) самовлюбленность и упрямство (эгоцентризм); 7) отчаянная смелость (рисковость); 8) эмоциональная устойчивость. Авторы подразделяют полученные измерения на три группы: эмоционально-оценочные факторы, объективные характерологические свойства, аксиологические категории обыденного сознания.
Важно подчеркнуть, как это делают авторы цитированного исследования, что наиболее продуктивное применение методики личностного дифференциала лежит не в выявлении приписываемого объекту перцепции содержания (будь то другой человек или сам субъект описания), а в выявлении того, как субъект это делает, т.е. в специфической связи между дескрипторами-прилагательными и в различиях описаний разных людей. Описывая себя или другого, человек раскрывает себя самого, но не столько тем, – какие качества он воспринимает, сколько тем, какие "измерения" он использует. Число и независимость измерений являются показателем его "когнитивной сложности" [97].
Число и содержание выделенных измерений оказываются, однако, сильно зависимыми от того, какие объекты шкалируются, что выступает в качестве шкал и как производится обработка результатов. Примером может служить исследование, проведенное О.Тзенгом, в котором уже непосредственно анализировались размерность и содержание представлений о самом себе [233].
В этом исследовании "Я-концепция" в своем когнитивном аспекте выступила как система независимых и как бы вложенных друг в друга субъективных семантических пространств. Система представлений о себе включает разные варианты "идеальных Я", "прошлое Я" и "настоящее Я". Каждый из этих "Я-образов", в свою очередь, расположен в двух других субъективных пространствах – аффективном (включающем оси: оценка, сила, активность) и денотативном (включающем оси: моральность, идеализм-реализм, зрелость). Отметим, что такое представление о "Я-концепции", действительно отражая некоторые важные черты ее строения, является лишь моделью реально существующих когнитивных структур. Уже иной состав шкал и шкалируемых понятий может дать существенно отличающиеся результаты.
Исследование также показывает, что эмпирически выделяемые оси, или измерения, могут не совпадать с априорно постулируемыми. Так, постулированное автором измерение "супер-эго – ид" не выделилось в эксперименте, зато выделились сразу три разных "идеальных Я": "социальное", "семейное", "собственное". "Прошлое", "настоящее", "будущее Я", как выяснилось, не лежат на одной оси, а составляют три независимых измерения, т.е. в самосознании, по данным Тзенга, настоящее не выводимо из прошлого, а будущее не есть экстраполяция настоящего. Эти данные показывает, что какими бы сами собой разумеющимися не казались априорно постулируемые измерения "Я-концепции" или виды "Я-образов", это еще не означает, что именно так структурировано самосознание человека.
Наконец, данный эксперимент показывает, что эмоциональные и оценочные компоненты органически вплетены в "Я-концепцию". Однако только осгудовские "оценка", "сила", "активность", так же как денотативное измерение "моральность", не исчерпывают, конечно, строения эмоционально-ценностного отношения к себе (в другой терминологии – самоуважение).
Задача выявления строения "Я-концепции" оказывается еще более сложной, если учесть, что конечные результаты зависят не только от того, что и с помощью чего шкалируется, но и от не лежащей на поверхности модели самопознания, предполагаемой самой экспериментальной процедурой. Поясним эту мысль. Экспериментальная парадигма большинства исследований такова: субъект выносит некоторые суждения о других людях или о себе самом, и по тому, как он это делает (но не потому, что он конкретно приписывает другим или себе), восстанавливается лежащая в основе этих суждений категориальная структура представлений о других людях или о самом себе. Однако то, что выявляется, существенно зависит от того, какие условия вынесения суждений моделируются. Так, если экспериментальная процедура основана на описании каких-то лиц из окружения испытуемого или самого себя с помощью заданного списка дескрипторов-прилагательных, фиксирующих те или иные человеческие черты, качества, особенности, то фактически моделируются следующие особенности самопознания.
Известно, однако, насколько разнится восприятие другого человека от профессиональных задач или характера отношений с ним [20]. Добавим также, что в реальной жизни объект описания (в том числе и сам субъект) мог и не проявиться в таких качествах, например, как "надежность", "вкрадчивость", "изящество". Однако субъект может в экспериментальной ситуации оценивать свой объект и по этим параметрам, в результате может возникнуть фантомная сложность или, наоборот, простота самоописания и описания, которым не будет аналогов в сознании и самосознании.
Иная модель познания и самопознания, в некоторых отношениях преодолевающая ограничения вышеизложенной, положена в основу экспериментальной процедуры, разработанной Дж.Келли, теория и метод которого подробно проанализированы в отечественной литературе [53, 141]. Предложенный им репертуарный тест содержит ряд существенных отличий от метода личностного дифференциала. Во-первых, он предполагает не ситуацию оценки, а ситуацию сравнения, в которой, конечно же, могут использоваться оценочные категории, но это полностью зависит от испытуемого и действительно может его характеризовать. Во-вторых, свободный выбор категорий при операции сравнения известных ему людей делает эту процедуру гораздо более моделирующей реальное познание человеком других людей и себя, а также делает мотивированным и не случайным набор тех или иных различающих категорий.
Эти особенности репертуарного теста Келли полностью соответствуют характеру его теории. В основе этой теории лежит представление о человеке, который является, прежде всего, субъектом мышления, а не субъектом деятельности или общения. Личность отождествляется с субъектом мышления, последнее рассматривается в своем структурном аспекте. Конструкт – центральная категория теории – представляет собой различающую дихотомию. Личностные процессы направляются по руслам конструктов, последние также служат основой для различения личностей.
Сильным моментом этой теории является именно идея дихотомической организации сознания и мышления, подробная разработка представлений о свойствах конструктов и влиянии системы конструктов на интерпретацию внешних событий и собственное поведение. Однако развитие сознания, мышления и самосознания, представляемое в теории Келли как развитие, системы конструктов, оказывается замкнутым на самое себя. Реальный действующий субъект выпадает из системы анализа.
Другое направление исследований, к которому отчасти принадлежит Дж.Келли, исходит не из анализа структур сознания и самосознания, организующих представления человека о другом человеке или самом себе, а из анализа самого процесса познания. Один из возможных теоретических ходов в этом анализе – это распространить представление о процессах или механизмах социальной перцепции (познания другого человека) на самопознание. Так, Г.Я.Розен высказывает гипотезу, что такие механизмы социальной перцепции, как стереотипизация и категоризация (приклеивание ярлыков), логическое умозаключение на основе отдельных фактов поведения, вчувствование, опора на интуицию, проекция, эффект "ореола", влияние имплицитной теории личности, инертность представлений, стремление к внутренней непротиворечивости, характеризуют также и самопознание [103, 56-57].
Идея о том, что человек познает себя так же, как других людей, нашла свое прямое воплощение в концепции самовосприятия Д.Бэма [152].
В основе этой концепции лежит идея о том, что человек познает самого себя, свои внутренние состояния, эмоции, установки путем сознания своего собственного поведения и условий, в которых оно осуществляется. В этом смысле наблюдение собственного поведения и познание себя принципиально не отличаются от наблюдения поведения другого человека и познания другого.6
6 Это положение явно перекликается с известной теорией эмоций В.Джемса, согласно которой человек не потому плачет, что ему грустно, а потому и грустит, что плачет [34].
В.П.Трусов, подробно проанализировавший как теорию Д.Бэма, так и релевантные ей экспериментальные данные, подчеркивает, что введенные Д.Бэмом и его последователями в психологический обиход данные ставят под сомнение однонаправленность привычной связи: установка – поведение. "Поступок часто не просто отражает и проявляет вовне наше внутреннее состояние, – пишет В.П.Трусов, – а выполняет иную функцию: проверка своей оценки этого состояния" [132, 85]. К обсуждению роли поступка в формировании самосознания мы еще вернемся в следующей главе.
В качестве общего вывода из этого раздела отметим следующее. Структура феноменального "Я" зависит от характера тех процессов самопознания, результатом которых она является. В свою очередь, процессы самопознания включены в более объемлющие процессы: в процессы общения человека с другими людьми, в процессы деятельности субъекта. От того, как будут поняты эти процессы и каким, следовательно, предстанет в исследовании сам субъект, носитель самосознания, зависят и результаты анализа строения его представлений о себе, его "Я-образов", его отношения к самому себе.
Самосознание принадлежит целостному субъекту и служит ему для организации его собственной деятельности, его взаимоотношений е окружающими и его общения с ними. Ниже мы кратко коснемся тех фактов и идей, в которых раскрывается эта активная функция самосознания, его роль в организации жизнедеятельности субъекта.
Хотя точка зрения о том, что самосознание как в его структурном,так и процессуальном аспектах не является эпифеноменом, но выполняет важные функции в деятельности человека, кажется самоочевидной, психологические исследования часто начинаются с сомнения в этом тезисе. Действительно, жизненный опыт и художественная литература дают немало примеров ситуаций, когда человек с высоким мнением о себе оказывается ничтожеством, представляющий себя смелым в реальной жизни оказывается трусом, а мучающийся угрызениями совести живет гораздо более нравственно, чем тот, кто не находит повода себя упрекнуть. Самосознание может быть ложным, фальшивым, оно может быть и запоздалой констатацией того, что уже проявилось в поступках человека, в его делах. Не случайно один из разделов посвященной самосознанию монографии И.С.Кона озаглавлен "Саморегуляция или самообман?" [57]. И.С.Кон, конечно же, доказывает, что саморегуляция – это не миф, не иллюзия. Однако уже опыты, выполненные в русле теории самовосприятия Д.Бэма, на которую мы ссылались выше, показывают, что человек действительно часто заключает о себе, о том, какой он есть, какие эмоции испытывает, что для него ценно, чему он верит на основе уже совершенных собственных поведенческих актов и ситуаций, в которых они были совершены. Эксперименты, исходящие из теории когнитивного диссонанса Л.Фестингера [167], также показывают, что человек меняет свои установки и мнение о себе так, чтобы не противоречить собственному поведению. Отметим, однако, что результаты этих исследований скорее свидетельствуют не о эпифеноменальности самосознания, а о том, что этот процесс находится в особом отношении к поступкам человека. Мы еще не раз вернемся к этому выводу.
Концепция "объективного самосознания" Р.Виклунда и С.Дьювеля [236] также является попыткой доказать то, что "не нуждается в доказательстве" – действенность самосознания. В основе их концепции лежат факты, основанные на использовании очень простой экспериментальной парадигмы. Испытуемых помещают в условия, при которых они могут физически видеть себя в зеркале. Оказалось, что. наличие зеркала, в котором испытуемый видит свое лицо, делает более эффективным выполнение таких, например, экспериментальных заданий, как переписывание фраз на иностранном языке [236]. В эксперименте К.Карвера было показано, что присутствие зеркала не только улучшает выполнение какой-то работы, но и делает испытуемых более последовательными в следовании своим моральным принципам. В этом эксперименте студентов, предварительно разделенных на две группы по их отношению к физическому наказанию, ставили затем в ситуацию, в которой они должны были играть роль учителей, обучающих своих "учеников" (на самом деле подставных лиц, находящихся в сговоре с экспериментатором) философии с помощью электрошока: "неуспевающих" надо было наказывать электроударом. Оказалось, что наиболее последовательными были те студенты, которые могли видеть свое изображение в зеркале [цит. по: 237, 43]. В другом исследовании молодым женщинам, также разделенным на группы по их отношению к порнографической литературе, предлагали затем просмотреть журналы с порнографическими изображениями и по специальному опроснику оценить степень "отвращения" к ним. Оказалось, что корреляция высказанных до опыта убеждений и отвращения к порнографии у тех женщин, которые могли видеть себя в зеркале, равнялась 0,74, а у тех, кто не видел себя в зеркале, – 0,20 (Gibbon F., 1978, цит. по: 237, 44). Исследования также показали, что не только присутствие зеркала обладает подобным эффектом, но прослушивание собственного голоса, записанного на магнитофон, присутствие в помещении фотокамеры.
Результаты этих экспериментов интерпретируются следующим образом. Человек не часто прибегает к самосознанию, во-первых, потому, что многие поведенческие акты регулируются автоматически, во-вторых, потому, что человек часто бывает неудовлетворен собственной самооценкой. Самосознание "включается" лишь тогда, когда этого невозможно избежать, например, в условиях рассогласования правил, стандартов и поведения, и лишь при условии внимания к самому себе. Зеркало, введенное в экспериментальную ситуацию, усиливает внимание к самому себе и тем самым запускает самосознание. Самосознание в целом трактуется как культурный феномен, позволяющий сохранять постоянство собственного поведения и испытывать чувство ответственности за социальные ценности, усвоенные индивидом.
В рамках концепции "объективного самосознания" последнее рассматривается как сличение совершенного поведения или поведения, требуемого ситуацией с представлениями о себе. При этом сами эти представления берутся не дифференциально, как "Я-образ" в целом, вобравший в себя социальные ценности. В рамках этих представлений "Я-образ" выступает в роли, аналогичной роли схемы тела при построении движений. В зависимости от характера человеческой деятельности различные аспекты "Я-концепции" выступают в качестве регулирующего начала. Этот вопрос интересно ставится в философско-этических исследованиях, в которых обсуждаются и дифференцируются понятия долга, ответственности, стыда, чести достоинства, совести [36; 50; 114; 131]. Так, О.Г.Дробницкий выделяет личностные категории морального сознания, подчеркивая их обращенность не к любому человеку (как это происходит, например, применительно к понятиям добра и справедливости), но именно к определенному лицу или более широкому субъекту-классу, нации.
"Далее, – пишет О.Г.Дробницкий, – в этих категориях деятельное лицо представлено не просто как объект оценки и потенциальный исполнитель нравственного долженствования, но и как субъект-автор этого требования к себе, дающий ему "внутреннее" основание, самостоятельно мотивирующий свои действия, превращающий, скажем, дело справедливости в собственную жизненную цель" [36, 59-60].
В категории долга фиксируется превращение моральной нормы в установку и позицию субъекта – преобразующую формулу "все должны..." в убеждение "Я должен...". При этом субъект принимает на себя обязанность конкретизировать представление о долге "применительно к каждый раз особым обстоятельствам", сознает необходимость "самому предъявлять к себе данное требование", и мыслит объект своей нравственной обязанности – "долг перед родиной", "долг перед другом" [36, 60-61]. В категории ответственности, "очерчиваются границы морального долга (до каких пределов я отвечаю за содеянное или несовершенное, происшедшее по причине моего действия или воздержания от него)... в зависимости от реальной способности данного человека осуществлять свой долг в наличных обстоятельствах (включая внешние факторы и его "субъективную дееспособность"7) [36, 62]. Сознание собственной ответственности является условием переживания собственной заслуги или вины.
7 Теория каузальной атрибуции [185; 189], проанализированная в отечественной литературе Г.М.Андреевой [6] и В.П.Трусовым [132], рассматривает на экспериментально-психологическом уровне вопрос об "обыденном восприятии" другого человека как ответственного за те или иные события и фактически за совершение или несовершение действий, При этом учитываются такие аспекты поведения как намерение, усилие, возможность, способность.
Категория стыда относится к оценке собственного действия индивидом, который вобрал "в себя общественное осуждение и одобрение", который способен "предположить, какова будет реакция других", и "представить себе, как вообще могут быть оценены подобные действия" [36, 63-64]. Категория чести фиксирует переход от оценки своих действий к "обобщенной оценке своего личного облика, который затем становится для него ориентиром (подобающей мерой и образцом) для выбора единичных поступков" [36, 64]. Категория достоинства также фиксирует момент моральной регуляции поведения; поддержание достоинства, которое "мыслится как всеобщее достояние", как идеал человека данного общества, не позволяет индивиду "совершать поступки ниже своего достоинства" [36, 66]. Наиболее важна категория совести. Если чувство собственного достоинства повелевает человеку стремиться жить в согласии с собой, стремиться к внутренней удовлетворенности, то совесть с точки зрения этики иначе регулирует человеческое поведение.
"В явлениях внутреннего опыта, – пишет О.Г.Дробницкий, – которые мы относим к совести, имеет место другое – (1) критическое отношение к себе, не удовлетворяющееся достигнутым, ощущение разлада с собой, противоположное тенденции к внутреннему согласию; (2) стремление не только утвердить себя в собственных глазах, сколько отдать себя безусловно служению какой-то более значимой идее или делу (скажем, гуманности, справедливости, правде), т.е. отказ от какого бы то ни было собственного интереса в моральной деятельности; (3) предъявление к себе таких "завышенных" требований, подчас невыполнимых целиком в создавшейся ситуации, которые вызывают драматическое ощущение разлада с внешней действительностью" [36, 67].
Эта краткая "экспозиция" этических категорий нравственного сознания (и самосознания) человека показывает, сколь дифференцированными могут быть формы регуляции его деятельности. В психологии, однако, эти формы влияния самосознания на человеческую деятельность рассматриваются нерасчлененно – и это, по-видимому, отчасти есть негативный эффект "эмансипации" психологии от философии, в результате которого исследователи редко обращаются к философским аспектам проблемы. В многочисленных исследованиях, как правило, фигурирует "низкая или высокая самооценка" или "низкое или высокое самоуважение" безотносительно к специфической природе тех или иных самооценочных явлений. Если когнитивный аспект "Я-образа" понимать как восприятие любых своих свойств, качеств, достоинств, одновременно с представлением о должных качествах, свойствах, а эмоциональный аспект "Я-образа" как самооценку или интеграцию этих самооценок (самоуважение), то неудивительно, что почти все в поведении человека оказывается зависимым от этих глобальных параметров. Так, например, лонгитюдные исследования С.Куперсмит, в которых в течение 8 лет прослеживались последствия высокой, средней и низкой самооценок8 у группы мальчиков, начиная от предподросткового возраста до вступления во взрослый период жизни, продемонстрировали крайне широкий спектр таких последствий [162]. Так, мальчики из группы с высокой самооценкой характеризовались как активные, экспрессивные, в целом успешные в учении и социальных отношениях, лидеры в дискуссиях, они не отступали при несогласии с ними других, были частично нечувствительными к критике, высокозаинтересованными в общественных делах, мало отягощенными чувством тревоги. Они выглядели как доверяющие собственному восприятию и реакциям и верящие, что их усилия приведут к успеху. Они обращались к другим с ожиданием, что те будут с ними дружелюбны. Их оптимизм покоился не на фантазиях, а на обоснованной оценке их способностей, навыков и личностных качеств. Они не были поглощены внутренними проблемами и гораздо реже страдали психосоматическими расстройствами, чем их сверстники из группы с низкой самооценкой [162, 98].
8 В настоящем контексте речь идет о глобальной самооценке (self-esteem) или самоуважении.
Очевидно, что столь широкий спектр характеристик самого разного уровня не может в целом являться следствием высокой самооценки (самоуважения). Часть этих характеристик может иметь общие детерминанты из числа тех, которые мы рассматривали в предыдущем разделе. (Действительно, С.Куперсмит обнаружила, что взаимоотношения с родителями и стиль воспитания у мальчиков с высокой самооценкой сильно отличались от отношений в семье и воспитания у мальчиков с низкой самооценкой.) Часть этих характеристик, напротив, могла являться не следствиями, а причиной поддержания высокого самоуважения.
В дальнейшем изложении мы еще не раз будем касаться вопроса о том, как самосознание влияет на деятельность человека, его общение, его развитие. Здесь, без дальнейшего обсуждения, мы лишь перечислим основные направления этих влияний.
Структуры самосознания могут мотивировать, т.е. побуждать к определенной деятельности. Эти мотивирующие функции самосознания могут иметь различное происхождение. Они могут корениться в представлениях об "идеальном Я" и быть связанными с нравственными категориями совести, долга, ответственности. Они могут являться отражением рассогласования "настоящего Я" и "будущего Я". Мотивирующим эффектом обладает и чувство собственного достоинства и самоуважения, требующее своего поддержания с помощью тех или иных реальных деятельностей.
Структуры самосознания и соответствующие процессы могут участвовать в целеобразовании, т.е. в подборе таких целей, служащих достижению мотива, которые согласуются с "Я-образом" в целом, с представлениями о своих возможностях, правах, обязанностях, долге.
Структуры самосознания могут воспрещать те или иные поступки, действия или, напротив, бездействие.
Самосознание в его когнитивной и эмоциональной форме может детерминировать отношение к окружающим, а также стиль и характер общения с ними.
Самосознание в форме самопознания и самоотношения может влиять на развитие тех или иных черт и, следовательно, развитие личности в целом. Узаконивая те или иные черты или, напротив, объявляя борьбу с самим собой, человек в какой-то мере сам предопределяет, каким он будет.
Самосознание может служить формой самоконтроля в самых различных деятельностных формах проявления человека.
Самосознание, наконец, может быть основанием приобщения субъекта к другим людям – к коллективу, к классу, к партии, к народу.
Мы рассмотрели различные факты, гипотезы и идеи, имеющие отношение к самосознанию. Хотя этот анализ и не может претендовать на полноту, он все же показывает, сколь разнообразны изучаемые явления, так же как и теоретические ходы в их интерпретации. В науке никакие факты не могут быть поняты вне теоретического контекста, вне тех понятий и гипотез, которые их окружают и создают их научное движение. В свою очередь, для изложения этих фактов и гипотез необходимы собственные "теоретические убеждения" как по конкретным частным вопросам, так и более общим. Излагая материал, мы, в частности, придерживались точки зрения, что самосознание и как процесс, и как структура формируется в ходе деятельности человека и его общения и по мере своего развития служит тому, что его формирует, т.е. деятельности субъекта, его взаимоотношениям, его общению, его развитию. Сами феномены самосознания мы разделили на три группы. Одни преимущественно касались процессов формирования самосознания, другие – его строения, третьи – его функций. Можно было заметить, что существует некоторое множество механизмов генеза, сложное строение и целый ряд функций самосознания.
Человек – существо активное, действующее, однако характер его активности неоднороден. Если мы будем содержательно-психологически рассматривать такие, например, виды активности человека, как бег спортсмена (не почему он бежит, а сам бег), или типичное поведение человека в очереди в магазине, или принятие человеком решения о регистрации брака, то мы неизбежно обнаружим существенные отличия в самом характере этой активности, в способах ее регуляции, в ее "энергетическом обеспечении", в требуемых способностях и навыках. Нетрудно также предположить, что в этих различных формах активности человеку требуются и различные формы самосознания. Это предположение намечает возможности для дальнейшего теоретического синтеза. Так, мы различили феномены "самовыделения и принятия себя в расчет" как относящиеся к активности организма и феномены сознаваемости психических процессов, а также три другие группы феноменов как связанные с активностью социального субъекта. Но и внутри социальной активности человека можно выделить различные ее формы. Именно на этом пути, по нашему мнению, лежит и решение проблемы возникновения самосознания, с которой мы начали наше изложение. Если формы активности человека различны, то и различны формы самосознания, и, следовательно, вполне вероятно, что самосознание рождается неоднократно.
Мы приходим, таким образом, к двум, на наш взгляд, важнейшим теоретическим проблемам, от продвижения в которых зависят синтез психологических знаний о самосознании и эвристичность постановки конкретных исследовательских задач. Эти проблемы касаются уровней самосознания и его единиц.