ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Св. Фома жил в XIII веке. Мы не будем сейчас вглядываться в его жизнь. Несколько лет назад, в 1974 г., исполнилось 700 лет со дня его смерти. Он был доминиканцем, а в его время быть францисканцем или доминиканцем значило быть чем-то вроде "христианского хиппи". Законы нищенствующих орденов сильно отличались от законов уважаемых в то время и выдержавших испытание временем сообществ. Фома был великим святым и знаменитым учителем, необычайно дисциплинированным внутренне и столь ясным, что и по сей день чтение его работ (если знать латынь) безусловно легче чтения любого из его комментаторов. Он был великим теологом и одним из величайших философов.
Однако когда мы сегодня связываем себя с его мыслью, когда мы стараемся понять его мысли и его усилия основать интеллектуальную формацию, то мы слышим со всех сторон голоса протеста. Протест звучит и в нас самих: как возможно, чтобы кто-либо, кто занимался научной философией и теологией в столь отдаленные времена, кто работал при обстоятельствах, столь отличных от обстоятельств нашей жизни, мог бы дать нам что-либо конкретно важное и ценное? Эти сомнения выдвигаются многими и часто. Можно ли, однако, говорить о "конце томистского католицизма", то есть католицизма, опирающегося на мысли св. Фомы, развитые его комментаторами? Действительно ли это так? Что кончилось? Что длится и должно длиться? Те, кто сегодня бунтует и отрицает св. Фому, по большей части не увидели всего того, что произошло в научных исследованиях за последние тридцать лет. Они опираются по большей части на выводы и заключения, сделанные до 1939 года.
Какие упреки выдвигаются чаще всего? Обычно повторяется вопрос: как нам, людям конца XX века, может дать что-либо действительно ценное философская мысль XIII века, возможно ли это вообще? Конечно, если бы философия (я говорю сейчас о научной философии) развивалась так же, как другие науки (например, естественные науки), то, наверное, философию св. Фомы следовало бы отбросить, как были отброшены некоторые типы физики, которые появлялись со времен средневековья и по наши дни. Первой погибла аристотелевская физика. Это была очевидная гипотеза, красивая, впрочем, гипотеза, говорившая о физической действительности. Она погибла под напором опыта; на ее место пришли иные концепции, которые выкристаллизовались в механистическую физику. Казалось даже, что она стала абсолютной и единственной, но вот на переломе XIX и XX веков выявились ее недостатки. Оказалось, что требуется выдвинуть новые теории. Появились новые экспериментальные свидетельства, выросла точность измерения, и старая теория не годилась больше. Пришла очередь квантовой физики и теории относительности, которые заняли место старых концепций. Это были гипотезы, теории, которые появлялись одна за другой, чтобы в свое время уступить место следующим. Каждый раз, когда появляются новые эксперименты, новые измерения, новые и более точные наблюдения, нужно выдвигать новые объясняющие их теории.
Если бы философия св. Фомы, как это зачастую неверно представляют себе, зависела от тогдашних естественнонаучных теорий, то следовало бы отказаться от нее вместе с этими устаревшими теориями. Если оказалось бы, что философия св. Фомы существенным образом связана с аристотелевской физикой, то вместе с этой физикой она потеряла бы право на существование, и, несомненно, ее следовало бы признать устаревшей. Что ж, мы сегодня знаем, что именно так и обстоит дело с целыми разделами философии св. Фомы, например, с его философией природы. В этих пределах св. Фома зависел от физики его времени и его размышления на эту тему для нас сегодня не важны и наивны попросту потому, что связаны с уже отзвучавшими физическими теориями. Есть целые разделы, области в творчестве св. Фомы, которые мы можем сегодня признать неактуальными.
Также утратили свое значение целые разделы философии человека, связанные с физиологическими концепциями, потому что речь в них идет о вопросах естественнонаучных, исследования которых находятся на таком высоком уровне, что эти вопросы сегодня выглядят совершенно иначе не только по сравнению с уровнем XIII, но даже XIX века. Поэтому разделы мысли св. Фомы, тесно связанные с вопросами этого типа, также неактуальны. И точно так же его концепции общества, связанные с размышлениями на тему устройства феодального общества, которое давно не существует, не могут найти современного применения.
Но – и это очень важное "но" – мы говорили до сих пор о применениях, о приложениях философской мысли, а не о самой ее сердцевине. В то время как собственно философское мышление, чистое созерцание действительности не зависит от временных условий. О действительности, с позиций изумления и восхищения, и человек далекого средневековья, и наш современник философствуют одинаково. Поэтому нужно хорошо уяснить себе, что развитие философского мышления не похоже на развитие естественных наук, как показывает приведенный пример, но ближе всего к развитию искусства. Например, классические достижения архитектуры не стареют. Ценность достижений египетской или греческой архитектуры абсолютно нерушима, несмотря на то, что они появились много веков или даже тысячелетий назад. Искусство, когда оно достигает своих вершин, классическое искусство, переступает границы времени и остается вечно молодым. Красота дорической колонны навсегда останется красотой, то есть чем-то таким, что абсолютно не может устареть. Чем более нечто приближается к этим великим, классическим ценностям, тем ближе оно к вечной молодости. И точно так же философские переживания, если они подобны жизни настоящего искусства, подобны жизни внутренней. Действительно, было бы абсурдом, если бы мы сказали, что достижения внутренней жизни св. апостола Павла или св. Франциска, или св. Екатерины Сиенской, либо св. Терезы Великой сегодня устарели. Сущность этих достижений, переживаний и мистических свидетельств является абсолютно вневременной.
Если в каждом великом философском творении есть целые разделы, такие как философия природы, философия человека и философия общества, зависящие от пространственно-временных условий, то и в каждой истинной философии, у каждого великого философа есть набор таких идей, таких мыслей и таких концепций, которые выходят за пределы времени. Именно то, что остается вечно молодым, остается вечно актуальным. Эта нестареющая сердцевина должна быть извлечена из каждой философской мысли, должна быть оживлена и обрамлена нашими сегодняшними философскими размышлениями. И поэтому св. Фома – и это первое достижение наших размышлений – может быть нашим проводником, как может быть им Платон, Аристотель, Будда, каждый великий мыслитель. Музыка Баха никогда не устареет, как и творчество любого иного великого музыкального классика; точно так же дело обстоит и с настоящими достижениями философского мышления.
Присмотримся теперь к особым обвинениям, выдвигаемым сегодня против томизма и постараемся сначала понять действительные трудности, с которыми сталкивается современный человек в отношении мысли св. Фомы. Ведь говорят, что томизм антиэкуменичен, что его не признают ни Восток, ни Запад. Ни православие, ни протестантизм не симпатизируют св. Фоме. Но сразу зададимся вопросом: проистекает ли это отрицание от св. Фомы, или от томизма? Ответ прост: от томизма. Увы, томизм, то есть философия, которая в течение веков развивалась под знаком св. Фомы, была во многих случаях в сильной степени неверна самым существенным мыслям и интуициям самого св. Фомы. Точно так же то, что зачастую считалось совершеннейшим выражением христианской культуры, часто бывало опровержением того, чем является действительное христианство. Мы хорошо знаем, о чем здесь идет речь. Крестовые походы, крестоносцы, захват во имя Христа новых континентов, утверждение, что пытки необходимы для христианского мира и созидания, и так далее. Увы, мы знаем, сколько этого было и есть на свете.
На закате средневековья христианский мир, как бы Организация Объединенных Наций того времени, выбрал себе идеологию – томизм. Св. Фоме и томизму был нанесен ущерб, ибо томизм перестал быть поиском истины и ее созерцанием и стал лишь набором правил, претендующих на то, что они и есть истина. Я имею в виду тех, кто на Втором Ватиканском Соборе были против томизма. Но зададим себе вопрос – может быть. они не видели различия между томизмом и св. Фомой и свое неприятие искаженного томизма обращали на самого св. Фому?
В 1974 г. на международной встрече в Лувене я делал доклад "Об искажениях мысли св. Фомы в томистской традиции" [4]. По окончании доклада ко мне подошел иезуит, уже несколько десятков лет живущий в Индии, и сказал, что такого рода приближение к источникам, к св. Фоме, к его чистой мысли – наилучший способ перебросить мост от философии и теологии Запада к философии и теологии Дальнего Востока. Если бы представители протестантского мира – в тот период, когда трудно было быть верным Церкви, столь много в ней накопилось зла, – хорошо знали и понимали св. Фому, – наверное, тогда события потекли бы иначе. Увы, трагичен был диалог Лютера и Каэтана – одного из величайших комментаторов св. Фомы, который, однако, как показывают сегодняшние исследования. отошел во многих пунктах от чистой мысли св. Фомы.
Мы сталкиваемся также с упреком в том, что томизм сегодня – это анахронизм. Даже если мы его очистим от всех наслоений XIII века, он не пригодится нам на "линии" современной философии. Следовать св. Фоме – значит плыть "против течения", как это делает форель, о чем мы с вами говорили в начале наших бесед. "Против течения" в том смысле, что томизм принципиально нацелен против субъективизма, то есть против обращения вовнутрь своего "я", которое, увы, является фундаментальным свойством всей современной европейской философской мысли. Эта философия вместо того, чтобы быть размышлением над целостной действительностью, в которой живет человек, – становится, как сказал Дэвид Юм, "исследованием человеческого разума", размышлением о мире наших идей, становится философией культуры, того, что творит человек, но не самой действительности. Можно сказать, что над всей философией современного человека главенствует именно то, что он не способен вырваться из заколдованного круга субъективности, субъекта, собственного "я". Способ мышления св. Фомы – это самое радикальное лекарство от такого субъективистского, эгоцентрического способа мышления.
В связи с этой темой мне хочется прочитать отрывок из любопытных воспоминаний о. Ревуцкого, доминиканца. В них он описывает как он, один из наиболее модных художников, пользующийся огромным признанием и мировой известностью, внезапно становится доминиканцем и проходит суровую школу доминиканского посвящения. Он описывает свой духовный перелом. Это был человек, воспитанный в духе философии Канта, одного из величайших философов новейшей истории. Главное правило философии Канта состоит в том, что, познавая, человек не познает действительности, но лишь набрасывает покров своих собственных субъективных категорий на то, что его окружает. Это – квинтэссенция субъективизма. О. Ревуцкий пишет, как неслыханно трудно было ему переломить себя и принять школу св. Фомы. Потому что нужно было совершить полный поворот – от субъективизма к объективизму, к мышлению предметному – нужно было заняться тем, что есть вне моего "я". Кажется, именно такой поворот является наилучшим лекарством от современного зла, очень трудной и очень тяжелой стезей борьбы, но вместе с тем и наилучшей школой внутренней жизни. С этой точки зрения всякий субъективизм есть серьезное зло; чем больше человек забывает о себе, тем он ближе к Богу.
И наконец, томизм упрекают в том, что такого рода предметное мышление отстраняет человека от деятельной жизни. Люди, воспитанные на мысли св. Фомы, не должны якобы откликаться на беды нашего мира, не способны обратиться ко всему тому, что угнетает нас и досаждает нашей жизни. И утверждают даже, что тот, кто воспитан в кругу объективной, предметной мысли, перестает понимать человеческие перипетии и трагедии, замыкается в башне из слоновой кости, созерцает, размышляет и восторгается, но не снисходит до переплетений физических и духовных человеческих нужд.
Очень может быть, что так способна воспитать человека философия, которая не направлена на действительное существование, – мы будем об этом много говорить в дальнейшем. А сейчас следует отметить только то, что есть философии, которые задаются единственным вопросом: что это есть? что это такое? – и не останавливаются на факте, что нечто есть, что нечто существует. Философии, которые абстрагируются от существования, абстрагируются именно от действительности – именно они и могут заточить нас в башню из слоновой кости. Но такое философствование, наверное, не является философией св. Фомы. Впрочем, лучшей отповедью на этот упрек являются люди, которые были сформированы объективистской философией, теологией и мистикой св. Фомы. Ведь Владислав Корнилович, Жак Маритен, Шарль Журне, Рене Вуаем – все они люди, воспитанные именно этим методом. И разве не было бы величайшей неправдой утверждение, что они не отзывались на беды мира? Отец Корнилович ответил на этот упрек – выбрал работу именно в Ласках, а не где-нибудь в другом месте. Впрочем, философия и не предназначена для того, чтобы заниматься непосредственно вопросами, которые ставятся сплетением людских несчастий, но она должна так сформировать человека, чтобы он был восприимчив ко всей действительности. Упрек в невосприимчивости бед мира относится к некоторой, очень сильно искаженной разновидности томизма, но не к истинной и аутентичной мысли св. Фомы.
Прежде всего эта мысль подразумевает теоцентризм, устремление к Богу и постановку Бога в самом центре любого вопроса. Об этом великолепно написал о. Александр Федорович во "Всеобщем ежегоднике" в воспоминаниях о кардинале Журне [5]. Он сказал об этом примерно так: я не буду задаваться вопросом, кто прав относительно томизма, а кто нет. Но я знаю одно: люди, которых я знаю и которые были воспитаны таким способом, – это люди, подобные кардиналу Журне. И заключил: как видно, именно воспитание в духе св. Фомы дало этим людям их жизненные установки.
Св. Фому сегодня можно выбрать как учителя, мастера преподавания философии. Он не дает, конечно, и мы не думаем, что мог бы давать, некоторые готовые правила жизни и действия, речь идет не об этом. Он научит нас философскому созерцанию и сформирует то, что потом определит всю нашу культуру. Я думаю, что такое формирование человека будет именно тем, чего нам так сильно не хватает: глаз, которые видели бы, и ушей, которые слышали бы. Это шаг, направленный к тому, чтобы наша, уже не индивидуальная культура стала в большей степени культурой мудрости, а не только культурой науки или отдельных дисциплин. В этом контексте знаменательно письмо, написанное одним из величайших поэтов наших дней – Клоделем – священнику Эрнсту Фишу, написанное в 1928 г. [6] Клодель был тогда послом Франции в Вашингтоне. Он пишет о том, что его спрашивают, является ли он томистом или нет, является ли он последователем св. Фомы? И он говорит так: "После моего обращения мой первый исповедник твердо настаивал на том, чтобы я изучал св. Фому. Он не мог дать мне лучшего совета. Кажется правдоподобным, что пособия внушили бы мне отвращение к св. Фоме. И вместо пособий я обратился к чтению самого св. Фомы – в 1895 г., после отъезда в Китай. У меня было впечатление, что я знакомлюсь с каким-то девственным, совершенно незнакомым краем. Я научился схоластическому языку – так же как я учился английскому языку – по мере его узнавания. И после сотни страниц я мог следить свободно за этой мыслью, чудесно ясной. И таким образом я прочитал обе "Суммы...", окончив мое чтение перед возвращением во Францию в 1899 году. Это было неслыханной пищей и необычайной приправой моему уму". Затем он пишет, как много он нашел таким образом для своего творчества и говорит: "...и потому, отче, есть все основания назвать меня томистским поэтом, – потому что томистские основания включены во все движения моей художнической жизни".