ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Суперэго имеет долгую историю развития. Идеалы т интроекты начинают формироваться в очень раннем периоде жизни и впоследствии продолжают играть значительную роль наряду с компонентами, присоединяемыми позднее; опыт доэдиповой, эдиповой и постэдиповой фаз вносит важный вклад в функционирование Суперэго. Вследствие этого, в период развития личности, а иногда и в течение всей жизни Суперэго претерпевает трансформации.
Мы усматриваем истоки Суперэго в желании ребенка сохранить родительскую любовь и поддержать гармонию межличностных отношений; в его понимании того, что это требует примирения собственных желаний с родительскими. Для того, чтобы возникла подобная мотивация, ребенок, начиная с самого раннего детства, должен иметь конкретный и достаточный опыт доставляющих удовольствие отношений с родителями. В процессе таких взаимодействий происходит трудноуловимый сознательный и бессознательный обмен информацией, способствующий раннему установлению взаимности, что создает предпосылки формирования интроектов (см. Stern, 1977; Braselton & Else, 1979; Sandier, 1981; Emde, 1988a, 1988b). Среди этапов раннего развития, необходимых для формирования Суперэго, можно выделить различение себя и других и формирование устойчивых представлений себя и объекта. Ряд аналитиков полагают, что самый ранний детский опыт удовлетворения и фрустрации матерью играет важную роль в стимуляции восприятия и содействии такому различению (Jacobson, 1954; Spitz, 1958; Sandier, 1960a; Kernberg, 1976). Слуховой, зрительный и кинестетический – все эти способы восприятия вносят свой вклад в становление Суперэго. Опыт "слышимого" (Freud, 1923a, стр. 52), родительские запреты и ограничения (как "физические начала" запрещающего Суперэго) (Spitz, 1958, стр. 399), переживание успокаивающего убаюкивания и узнавание черт лица матери "в роли зеркала" (Spitz, 1958, Рею, 1967; Winnicott, 1967) – все это накладывает аффективный отпечаток на представления себя и объекта, что впоследствии находит отражение в характере интроектов и идеалов.
Примерно к семимесячному возрасту ребенок начинает ожидать проявления материнских эмоций, необходимых ему для регулирования своих поведенческих реакций в моменты неуверенности в своих силах (Emde, 1980b). Согласно данным научных наблюдений, вскоре у него появляется способность понимать запреты и указания, которая становится явной приблизительно к девяти месяцам (Spitz, 1957). С этого времени переживание ребенком материнских запретов вносит свой вклад в образование интроектов.
На формирование Суперэго также оказывает воздействие прогресс в развитии, сопровождающий переход ребенка от ползания к хождению. Вскоре после того, как ребенок начинает ходить, он становится упрямым и капризным, и вдобавок к кормлению у родителей появляется новая забота – приучение ребенка к дисциплине (MacCoby & Martin, 1983). Опыт дисциплинирующего родителя усваивается ребенком; родительские эмоции до и после запрещенного действия можно согласовать с тем, что наблюдается в поведении ребенка, представляющем часть единого процесса.
Формирование ранних интроектов основывается не на интегрировании представления о матери как целом, а на опыте приятного и неприятного, связанным с материнским образом, либо доставляющим удовольствие, либо запрещающим и наказывающим ребенка (Browdy & Mechony, 1964). В самом деле, интроекты значительно отличаются от результатов простого копирования внешних объектов: вдобавок к восприятию ребенком последних в искаженном виде (из-за несовершенства когнитивных функций), интроекты воплощают еще и проекции, преувеличивающие и искажающие все, что связано с угрожающими и запрещающими родителями (Jowns, 1947, стр. 148-149). Качество интроектов определяется следующими факторами: качеством ранних отношений между матерью и ребенком; реакциями ребенка на ограничения и фрустрацию; способностью ребенка переносить фрустрацию Когда имеется повышенная напряженность в отношениях, стресс, тревога или фрустрация, или когда ребенок плохо переносит фрустрацию, его восприятие родителей в значительной мере искажается, привнося в складывающийся интроект бескомпромиссность и жесткость. Кернберг (1976) указывает, что когда при развитии Суперэго не интроецируются черты любящей матери, оно приобретает примитивный, агрессивный характер и склонность к легкому проецированию, которая берет начало в сильных орально-агрессивных фиксациях.
Формирование идеалов идет одновременно с формированием интроектов. Ранние образы желаемого идеального состояния себя основаны на реальном или воображаемом переживании безопасности, удовольствия и аффективного единства внутри диады мать-ребенок. Такое идеальное состояние образует краеугольный камень идеальных представлений о своем "я", к которому детское чувство грандиозности и всемогущества в течение фазы практики прибавляет компонент активного удовольствия. Так как родители в это время обычно видятся всемогущими и совершенными, это создает основу для идеальных объектных представлений. Таким образом, Эго-идеал таит в себе детские доэдиповые фантазии о грандиозности и веру ребенка в родительское всемогущество (Jacobson, 1964).
Описанные выше продвижения в развитии влечения, амбивалентность стадии воссоединения и расширение когнитивных возможностей во время второго года жизни взаимодействуют, влияют и испытывают влияние со стороны новых компонентов структурирующегося Суперэго.
Сэндер отмечает характерную проблему второго года жизни ребенка, он "озабочен тем, как обеспечить доступность матери в качестве средства облегчить его целенаправленные действия и удовлетворить его специфические потребности". Проблемой матери в этот период является необходимость сбалансировать "заботливость с введением ограничений" (1983. стр. 342) Взаимность между матерью и ребенком, с ее базисной любовью, утешением и регуляцией, облегчает принятие родительских стандартов и правил. Если воссоединение происходит слишком неравномерно, то это может нарушить доставляющую удовольствие взаимность, так что формирующийся идеал родителя ставится под угрозу; у ребенка появляются трудности с принятием материнских ограничений, и тем самым наносится ущерб развитию Суперэго.
Типичные для стадии воссоединения конфликты развития, в которых желание ребенка свободно выразить свою волю наталкивается на материнские требования сдерживать импульсы, создают почву для внутрипсихического конфликта. Когда ребенок начинает видеть разницу между пожеланиями матери и собственным внутренним миром импульсов и желаний, это его сердит и фрустрирует; однако, по предшествовавшему опыту общения с социально-представительным объектом, он также знаком с регулирующим утешением, который несет с собою материнская любовь, даже если она теперь от чего-то и зависит. С раннего возраста ребенок видит, что у матери также имеется свое представление об "идеальном" ребенке. Вероятно, это связано с его склонностью фиксировать материнские эмоциональные сигналы как до, так и после запрещаемого действия, будто бы в стремлении найти подтверждения тому, справедлив запрет или нет (см. Emde, 1988a). Поэтому ребенку приходится выбирать между несовместимыми желаниями свободно выразить свою волю и удовлетворить материнскому идеалу, ища взаимной гармонии. Амбивалентность растет. Но по мере того, как удовольствие от всемогущества начинает убывать, получение одобрения со стороны идеализированного родителя (родителей) становится главным источником самоуважения в раннем возрасте (предпосылка потребности в одобрении со стороны Суперэго в дальнейшем).
По наблюдениям Ференци (1925), некоторые из наиболее серьезных конфликтов раннего развития связаны с туалетными проблемами ребенка, и согласие контролировать функции выделения указывает на начало интернализации. Согласие ребенка с требованиями родителей Ференци именует "сфинктер-моралью". К сожалению, смысл данного термина приобрел уничижительную коннотацию, так как он относится к согласию с требованиями идеализированного внешнего объекта, вне зависимости от внутренних стандартов, с целью получить любовь, признание или власть.
Ясно, что согласие не гарантирует окончательной идентификации со стандартами объекта. Если материнские стандарты слишком высоки, она чрезмерно критична, или же либидные и агрессивные импульсы ребенка особенно трудно им контролируются, у малыша может быть недостаточно возможностей получить одобрение и поощрение, и он постоянно будет бояться потерять материнскую любовь и утешение. Чтобы предотвратить такую потерю, ребенок может переоценивать и идеализировать родительские стандарты и развивать ранние и излишние реактивные образования (Jacobson, 1964, стр. 96-100). Это ведет к формированию необходимых до зависимости и обожаемых интроектов, и ребенок стремится быть "хорошим" всякий раз, когда он чувствует стыд и отвращение к своему "Я" в связи с тем или иным выражением производных влечения. В этом случае согласие с желаниями объекта используется для защиты против выражения влечения, в особенности против направленных на объект враждебности и агрессивности. В крайнем случае, такая пассивная уступчивость может вести к зависимости вместо самостоятельности, результатом чего является утрата непосредственности, и уступчивость может стать извращенной чертой характера.16 Ритво и Солнит (1960) обсуждают некоторые из условий, необходимых для идентификации по типу, противоположному пассивной уступчивости.
Согласие с требованиями матери ведет, однако, не только к модификации поведения ребенка, но и облегчает их интернализацию и формирование более сплоченных интроектов. Поэтому уступчивость ребенка материнским требованиям указывает на начало интернализации конфликта. Так как эти интроекты начинают проявляться (бессознательно) как авторитетный внутренний голос, то данный конфликт является главным достижением стадии воссоединения, знаменуя собой важный шаг вперед в развитии Суперэго, связанный с формированием внутренних средств контроля и управления.
С точки зрения процесса развития, детский опыт фрустрации происходит из трех источников: неспособности объекта реализовать желания ребенка; степени податливости ребенка желаниям матери; степени уступчивости растущим требованиям интроектов. Процесс формирования интроектов проявляется зачастую, когда ребенок в своего рода ранней ролевой игре наказывает сам себя за неправильные поступки. Идентифицируясь с агрессором, он может кричать себе: "Нет, Нет!" – в чем видится "нет" его матери (A.Freud, 1936), бить себя по рукам, либо проявлять свою идентификацию с запрещающими родителями жестами, мимикой, интонацией, выражать ее в поступках или отношениях (Spitz, 1957). Ребенок на данном этапе, однако, еще не превратил требования интроекта в свои собственные, еще не идентифицировался с ним. Он продолжает испытывать потребность в содействии извне, чтобы поддерживать возникающие внутренние стандарты.
Ряд исследователей признают важность для развития Суперэго ребенка эмпатии и последовательности со стороны матери, особенно во время данной фазы (Ritvo & Solnit, 1960: Wmnicott 1962b; Furer, 1967). Злоупотребление удовлетворением, непоследовательность или неудачная постановка ограничений могут оказать пагубное воздействие. Без поддержки и организующего влияния со стороны более зрелого человека, ребенок лишен возможности неторопливо развивать свою устойчивость к фрустрации, постепенно допуская повышение ее уровня. Развитие им внутренних средств контроля и управления тогда запаздывает, а их место замещают далекие от реальности ожидания удовлетворения со стороны сверхидеализированных представлений о родителе. Последнее вмешивается впоследствии в установление зрелых объектных отношений.
В оптимальном случае, сочувствующая мать адаптирует свои требования к способностям ребенка, а не навязывает произвольно ему нереальные стандарты. С другой стороны, она чужда простого молчаливого удовлетворения его желаний. Ребенок может тогда с гордостью воспринимать собственную зависимость, разделяя ее с матерью, и не ощущая такое обоюдовыгодное ограничение своих желаний как унижение или фрустрацию, или как потерю собственного всемогущества и контроля.
Такая мать воспринимается им как утешающая, любящая и постоянная в своем отношении авторитетная фигура, и ребенок, идентифицируясь с ее мягким и разумным обращением с ним, при развитии устойчивости к фрустрации закладывает в собственную сферу самоуправления чувство уверенности. Эти идеальные условия вносят вклад в формирование Эго, которое во взаимодействиях с Суперэго будет носить наставнический и защищающий характер (Schater, 1960).
В данной связи, на фоне подчеркнутого внимания к эмпатии в настоящее время часто мало внимания уделяется тому, как тонкости отношений родителя и ребенка воздействуют на процесс психической структуризации у последнего. То, что принято рассматривать как эмпатию, может на деле представлять собой компенсацию матерью своих собственных запретных желаний посредством попустительства желаниям ребенка. Олден (1953) полагает, что кажущаяся эмпатия матери может основываться на ее нарциссических желаниях больше, чем на собственно детских потребностях. В этом случае для нее характерна непоследовательность в требованиях и применение неуместных и неадекватных наказаний. Так ориентированная мать может, как считает Броуди (1982), способствовать усилению нарциссических требований ребенка и собственного морального мазохизма. Последний появляется, например, тогда, когда мать боится, что выставление требований может дать выход ее собственной агрессивности, и тогда она идет на уступку при первом же признаке сопротивления со стороны ребенка. Непоследовательность в требованиях и наказаниях откладывает интернализацию конфликта; вместо того, чтобы достичь внутреннего компромисса в попытке уступить объекту (и позже – интроекту), ребенок поддерживает фантазию собственного всемогущества и направляет усилия в сторону манипулирования объектом, надеясь на исполнение всех своих желаний. Если родитель наделен суровым характером и склонностью наказывать, то эти качества, преувеличенные проецируемым гневом самого ребенка, впоследствии интернализуются и становятся частью интроекта. Такой неблагоприятный внутренний климат подрывает чувство безопасности у ребенка, результатом часто бывают садомазохистские черты характера, и у ребенка проявляется привязчиво-враждебная зависимость от объекта.
Покажем это на примере одной четырехлетней пациентки. Ее любимое вымышленное имя Золушка, и она представляет себе, что ее идеализированная крестная мать дарит ей все, что бы она ни пожелала. В действительности же она визжит от ярости, когда все ее желания не выполняются, а когда она замечает, что у матери две подушки, а у нее только одна, у девочки возникает приступ бешенства. Говоря, что ненавидит мать, она легко провоцирует ее гневные упреки, после чего ощущает, что ее никто не любит, и боится, что однажды мать бросит ее и уйдет к другому ребенку. Мать говорит, что она пытается быть последовательной в отношениях с дочерью, но для нее невыносимо быть "занудной"; постановка и поддержание ограничений заставляют ее чувствовать себя мелочно придирчивой.
Идеализация ребенком родителей является нормальной стадией развития Суперэго, важной для его обучения контролю над собственными импульсами. Завоевание любви идеализированного объекта постепенно становится столь же (и даже более) важным, как и удовлетворение влечения. В самом деле, Нюнберг считает, что самое раннее принятие родительских ограничений ребенком основано на любви к родителям. Именно любовь родителей и трудности в преодолении болезненной амбивалентности способствуют тому, что ребенок уступает им и в итоге идентифицируется с их требованиями и ожиданиями (1932, стр. 145; см. также Holder, 1982).
Если у ребенка не складывается такого идеализированного взгляда на родителей, их любовь не возмещает ему пожертвованного удовлетворения. Недостаточная или преждевременно потерянная идеализация родителя ставит под угрозу чувство уверенности ребенка в умении справляться с инстинктивными импульсами, лишает важного источника чувства завершенности и самоценности (Hartmann & Loewenstein, 1962, стр. 61). Напряженность конфликта между желаниями, связанными с влечением и с объектом, невелика, и таким образом, невелика и мотивация соглашаться с желаниями объекта. При таких обстоятельствах, признание авторитета матери вместо того, чтобы вести к чувству гордости, может приводить к боязни утратить власть и контроль и к пассивному смирению. Попытки ребенка сохранить или восстановить прежнее, теперь идеализированное, блаженное состояние могут вести (сразу или впоследствии в результате защитной регрессии) к патологическому упорству, характерному для ранних форм самовозвеличивания. Такое возвеличивание может в дальнейшем приводить к выбору объекта по нарциссическому типу (Reich, 1960) и вмешиваться в поддержание индивидом должной самооценки, вплоть до его подверженности депрессивным реакциям; когда его "величие" не получает достаточной поддержки, он начинает чувствовать себя уязвленным, неполноценным и испытывает чувство гнева.
Развитие когнитивных способностей в возрасте 2-3 лет вносит разнообразие и обогащает мышление и фантазию ребенка. Это создает потенциал для дальнейшей структурализации Суперэго. Теперь, когда ребенок сердится и не подчиняется желаниям матери или чувствует, что не отвечает ее видению того, каким должен быть "идеальный ребенок", он начинает беспокойно фантазировать о возможных последствиях – утрате любви, потере объекта или наказании. Чтобы избежать этого процесса или сопровождающей его тревоги, ребенок начинает соглашаться с интернализованными "можно" и "нельзя" даже когда матери рядом нет, и влияние интроектов расширяется. Только отметив, что ребенок покорен желаниям матери даже в ее отсутствие, можем мы сделать вывод о том, что достигнута уступчивость интроекту.
По данным Эмди, к трехлетнему возрасту дети уже развивают некоторую способность уступать интроекту. В эксперименте, в комнате, полной игрушек, маленький ребенок играет с экспериментатором. Входит мама, неся еще две игрушки, говорит ребенку, чтобы он их не трогал, пока ее нет, оставляет их и снова уходит. Ребенок продолжает играть с взрослым в куклы, и через некоторое время кукла экспериментатора выражает желание поиграть с запрещенными игрушками. Некоторые из привлеченных к этому исследованию детей могли устоять перед таким искушением, и отношение их, в сущности, выражалось словами: "Вы разве не слышали, что сказала моя мама? Мне лучше их не трогать. И тебе лучше не трогать" (1988а, стр. 36). Эмди и его коллеги заключают, что такие дети имеют интернализованное чувство матери, ее правил и чувствуют ответственность в отношении этого. Такое внутреннее чувство "другого" сообщает им некоторую способность к самоконтролю, с помощью которой они могут сопротивляться искушению.
Уступчивость определенным требованиям интроекта усиливается реактивными образованиями, которые инкорпорируют самые ранние функции самокритики: реактивные образования этого периода отражают конфликты развития, присущие данной фазе. Это особенно касается проблем, относящихся к телесному, таких как приучение к горшку или управление агрессивностью. Чувство отвращения, возникающее при потере контроля сфинктера (или родственных этому выражениях инстинктного удовлетворения), разворачивается против собственного "Я", и вместе с потерей самоуважения может возникать болезненное чувство стыда. Как сказала одна маленькая девочка двух лет и восьми месяцев, обмочившись: "Я себе не нравлюсь". Стыд как реакция на внутреннюю критику (это необходимо отличать от угрызений совести, смущения и чувства унижения как реакции на внешнюю критику) указывает на то, что имеют место попытки уступить требованиям интроекта. Соответственно, защитные реактивные образования служат заслоном от инстинктивного удовлетворения, и в то же время они обеспечивают некоторую, очень небольшую, регуляцию самооценки путем отражения болезненного чувства стыда. На этот аспект развития Суперэго обращает внимание Якобсон (1964).
Уступчивость интроекту вносит вклад в устойчивость объекта и себя, обеспечивая впоследствии их надежность. Она следует за попытками разрешить болезненную амбивалентность в отношении объекта и обеспечивает его позитивный отклик, что усиливает внутренний любящий образ матери (Mahler, 1975) и "привлекательный" образ себя (R.L.Tyson, 1983). Нельзя, однако, недооценивать трудности, с которыми сталкивается ребенок, уступая интроекту. В раннем детстве функция Эго слаба по сравнению с силой импульсов. Следовательно, даже если ребенок двух с половиной – трех лет испытывает угрызения совести, стыд и чувство вины в тот момент, когда его поведение плохо соотносится с требованиями интроекта, эти болезненные эмоции не гарантируют предотвращения подобных проступков в будущем. Сознание вины может свидетельствовать о том, что произошла интернализация родительских стандартов, тогда как эффективное использование вины в качестве сигнала ("моральная тревога" – Freud, 1926), с целью предотвратить недопустимое поведение, появляется позднее. Этот разрыв в функционировании Суперэго обсуждается Анной Фрейд (1936, стр. 116-119).
Прогресс на пути к инфантильной генитальной фазе развития сопровождается расширением спектра межличностных отношений и, соответственно, внутрисистемным конфликтом. Начинает формироваться ряд взаимоисключающих интернализованных требований и идеалов. Значит, пришло время внутрисистемного конфликта – конфликта внутри системы Суперэго.
Во время инфантильной генитальной фазы, когда приходится иметь дело с давлением проблем, связанных с половой идентичностью, появляется широкий спектр желаемых представлений о своем "Я", идентифицированным с идеализированными объектами своего и противоположного пола. В самом деле, мы полагаем, что критическим, хотя и недостаточно освещенным в литературе, фактором формирования Суперэго является желание любви идеализированного родительского объекта одноименного пола. Несмотря на то, что эта мысль сокрыта в фрейдовском предположении о главенстве кастрационной тревоги при формировании Суперэго мальчиков, здесь мы хотели бы подчеркнуть не только роль мотивации, придаваемой угрозой наказания, но и мотивации, обеспечиваемой желанием еще раз испытать доставляющие удовольствия контакты с идеализированным объектом. Вдобавок к удовольствию и чувству безопасности, эти контакты опосредуют производимые ребенком решающие идентификации, что усиливает надлежащее и устойчивое чувство мужественности или женственности. Амбивалентные чувства, испытываемые в отношении этого идеализированного объекта, приводят к болезненному чувству отчужденности; вот почему ребенок склонен уступать и идентифицироваться с указаниями данного идеализированного объекта, пытаясь избегнуть, смягчить или разрешить эту болезненную амбивалентность. Такие идентификации играют решающую роль при формировании Суперэго. Однако возраст, когда приходит пора для данного влияния, у мальчиков и девочек различен. В одной из работ мы даем описание того, как формирование Эго-идеала, основанное на идентификации с идеальным родителем одноименного пола, начинается у девочек раньше, чем мальчиков (Tyson & Tyson, 1984). В сущности, Эго-идеал девочки таит в себе воображаемое и идеализированное состояние интимной целостности со своей матерью младенческой поры.
Произведенные во время инфантильной генитальной фазы идентификации с родителем одноименного пола стимулируют Эдиповы фантазии, которые включают любовь и ненависть в отношении обоих родителей. Эти фантазии и амбивалентные чувства способствуют процессу дальнейшей идентификации. Вскоре ребенок оказывается захваченным в сложное переплетение событий, представленных конфликтующими идентификациями, связанными с полом, и конфликтующими чувствами любви и ненависти к каждому из родителей. Из-за того, что каждый из них ждет от ребенка чего-то своего, последний ощущает, что быть "идеальным ребенком" для одного родителя, значит рисковать разочаровать другого.
В довершение ко всему, идеалы и желаемое удовлетворение ранних этапов развития конфликтуют с идеалами инфантильной генитальной и начинающейся эдиповой фаз. Попытки выполнить одно внутреннее требование неизбежно ведут к несоблюдению другого. Например, воображаемое идеальное единение маленькой девочки с матерью противопоставляется Эдипову влечению к отцу. Девочка едва ли может в одно и то же время быть матерью ребенку отца и дочерью своей матери.
Такие внутрисистемные конфликты, связанные с Суперэго, ведут к непостоянству Суперэго и являются источником будущей нарциссической уязвимости. Достичь идеала становится невозможно, так как разнообразные родительские ожидания воплощаются в интроектах, а новые, связанные с очередной фазой, и специфические родительские идеалы находятся в составе Эго-идеала. Чаще всего внутрисистемный конфликт начинается в раннем детстве, однако, окончательное примирение конфликтующих стандартов и идеалов, приводящее к более устойчивому нарциссическому равновесию, достигается не ранее, чем в конце подросткового периода. Но даже и тогда определенные внутрисистемные конфликты имеют тенденцию сохраняться неограниченно долгое время.
Эдипов комплекс красной нитью пронизывает процесс формирования Суперэго. Как мы видим, важный вклад вносится и предэдиповыми детерминантами, но Эдипов комплекс служит целям реорганизации приобретенных ранее интроектов и идеалов так, что Суперэго как система начинает функционировать более согласованно. Как указывал Вельдер (1936), существует значительное различие между виной (мы бы сказали, угрызениями совести), переживаемой в присутствии грозного внешнего объекта, и таковой, ощущаемой в результате вмешательства внутренней инстанции – Суперэго.
Достигнув инфантильной генитальной фазы психосексуального развития и успешно идентифицировавшись с родителем одноименного пола в качестве ролевой, ребенок обыкновенно вступает в полосу фантазий желания, характерных для Эдипова комплекса, с типичными для нее крайними проявлениями любви и ненависти, садизма и мазохистского самопожертвования. Предшествовавшая этому боязнь потерять объект или любовь принимает новое измерение – характер триадных объектных отношений, когда в Эдиповых фантазиях ребенка начинают фигурировать оба родителя. Также возрастает нарциссическая уязвимость, так как неосуществленные Эдиповы желания часто переживаются как унижение и ненужность.
В дополнение к этому, в развитие Суперэго вносит свой вклад боязнь ответной враждебности со стороны эдипового соперника. Часто на этом этапе развития страх возмездия воображается в виде ущерба телу. Так как сексуальное возбуждение связано теперь с гениталиями, то дети (в особенности мальчики) представляют себе, что за Эдиповы желания последует наказание в форме телесного ущерба. Этот страх основан на примитивной концепции "закона талиона" (т.е. на возмездии по принципу "око за око" [Freud, 1913]), значимой для ребенка данного возраста и данной стадии умственного развития.
Поэтому поскольку центром его сексуального возбуждения теперь является пенис, а нарциссический вклад в пенис – центром его идеального представления о мужественности, мальчик воображает, что наказанием за Эдиповы желания будет кастрация.
Ущерба гениталиям (как следствия мастурбации), может бояться и девочка, хотя с более общей точки зрения она боится телесных повреждений любого типа, являющихся магическим результатом ответных попыток матери атаковать ее внешность и сделать ее менее привлекательной в качестве сексуального объекта для отца. Например, с одной шестилетней девочкой случился истерический припадок после укуса пчелы, которую, по ее мнению, магически наслала на нее ведьма. На расспросы девочка отвечает: "У меня такие длинные ресницы, что люди называют меня хорошенькой, а ведьма ревнует!"
Эти страхи являются преувеличенными из-за нарциссического вклада в тело, природы детской фантазии и влияния мышления первичных процессов; тем не менее они основаны на относящемся к раннему детству опыту многократных травмирующих телесных воздействии и боли. В эти страхи вносят свою лепту беспомощность и уязвимость перед лицом превосходящих по силе взрослых, например, при заигрывании с ребенком, щекотании его, физическом наказании, сексуальном или психическом насилии, медицинских вмешательствах.
Боязнь телесного ущерба способствует дальнейшему структурированию Суперэго. Ребенок стремится избежать не только ущерба телу, но и потери идеализированной связи с родителем, тоже идеализированным. Таким образом, ребенок подталкивается к отказу от инцестуозных желаний и приверженности к родительским и внутренним стандартам тройной угрозой: телесного ущерба, ущемлением его нарциссизма, страхом потери любви, равно как и ранними реактивными образованиями и страхом потери объектной любви, помогавшей справиться с конфликтами, порождавшимися анальными импульсами. Соответственно, Эдиповы конфликты служат мощной, хотя и не единственной, мотивирующей силой, способствующей формированию Суперэго, о чем в свое время и писал Фрейд (1924а).
Эдипов комплекс содержит в себе также потенциал следующей стадии формирования Суперэго – идентификации с интроектами и идеалами. Ребенок со всевозрастающей отчетливостью осознает, что родители не только провозглашают определенные поведенческие стандарты, но и сами живут по некоему моральному и нравственному кодексу. Ребенок в своей идеализации родителей приходит к необходимости идеализировать и этот кодекс (Hartmann и сотр., 1946) и выстраивает собственную мораль, идентифицируясь со вполне конкретно идеализированными моральными стандартами родителей.
С увеличением степени интернализации конфликта ребенок начинает бояться потерять любовь собственного Суперэго больше, чем любовь родительскую; наказание, исходящее от Суперэго, переживается одновременно, но в разном соотношении, как потеря чувства собственного достоинства и как болезненное чувство вины. Это чувство вины может быть сознательным, или же может проявляться сознательными последствиями активного бессознательного защитного процесса (Pulver, 1974), например, в форме самонаказания, добавочного чувства неполноценности или чувства утраты собственного достоинства. Поскольку Суперэго становится действующим внутренним источником наказаний, то боязнь внутреннего неодобрения за неспособность соответствовать интернализованным стандартам столь же сильно мотивирует приверженность поведенческим стандартам, как и предшествовавшая этому боязнь потери объекта, потери любви, унижения, кастрации или иного телесного ущерба.
Чтобы избежать этого чувства вины, ребенок обычно идет на дальнейшие внутренние компромиссы. Ища искупления вины, любви и одобрения со стороны Суперэго, он стремится идентифицироваться с воплощаемыми в нем требованиями и идеалами. Тогда он, обеспечивая соответствие внутренним поведенческим стандартам и обретая достаточное чувство собственного достоинства, становится менее зависимым от внешних источников.
Разрешение Эдипова конфликта ускоряется и облегчается процессом окончательной и зависящей от обстоятельств (хотя всегда неполной) идентификации ребенка со своим собственным внутренним моральным кодексом. Хотя свидетельства идентификации с определенными идеалами и интроектами очевидны и до его вхождения в Эдипову фазу (в реактивных образованиях трехлетнего возраста, например), ребенок совершает следующий шаг в своем развитии, когда эти идентификации становятся тверже. По мере этого процесса конфликты ослабевают, так как стандарты идеала и требования интроекта становятся желаниями и характеристикой представлений о своем "Я". Путем идентификации с идеалом ребенок приходит к росту чувства собственного достоинства, что косвенно компенсирует отказ от прямой реализации влечений. Такая идентификация также помогает ребенку почувствовать себя защищенным от опасности реализации влечения и последующих нарциссических разочарований, которые несет с собой Эдипов комплекс. Более того, как только чувство вины принимает на себя сигнальную функцию, ребенок становится более чувствительным, избегая тех ситуаций, которые могут привести к интенсивному ощущению виновности. Когда регрессии или значительного внутрисистемного конфликта нет, поведение все в большей мере становится автоматическим (или "второй натурой"), в соответствии с интернализованным моральным кодексом и требованиями интроектов.
Эти решающие идентификации означают, что возникающее Суперэго. будучи пока еще неустойчивым и подверженным экстернализации, можно рассматривать как согласованно действующую умственную единицу. Теперь имеется возможность для инфантильного невроза, так как первоистоки конфликта, наказания, так же как и источники чувства собственного достоинства, – все становится внутренним.
Когда нет непреодолимого конфликта или пагубного внешнего влияния, ребенок постепенно отказывается от своих инцестуозных Эдиповых желаний, а связанные с ними конфликты находят определенное разрешение, благодаря наличию внутренней наказывающей инстанции, строгость которой соответствует интенсивности сексуальных, либо агрессивных импульсов. Чувство собственного достоинства уязвимо до той степени, в которой функции наказания и самоосуждения оперативны в действиях против несоблюдения требований интроекта или неспособности достичь идеальных стандартов, хотя по сравнению с бессознательными импульсами эти внутренние средства контроля и управления остаются слабыми. До некоторой степени такая непоследовательность в функционировании остается характеристикой Суперэго, ибо его функционирование никогда не является ни единообразным, ни полностью надежным. Поэтому и впредь будет сохраняться потребность в любви родителей или определенной форме нарциссической подпитки, дабы уравновешивать исходящую изнутри критику. Однако, постепенно самоодобрение, источником которого является приверженность внутренним идеалам и моральным требованиям, начинает перевешивать предполагаемую ценность желаемого удовольствия и удовлетворения от внешних источников, так как пришла пора инфантильного невроза, и голос совести ощущается как часть отчетливо самостоятельной внутренней инстанции.
Опираясь на наблюдения и анализ детей, Холдер (1982) утверждает, что значение разрешения Эдипова конфликта для формирования Суперэго, возможно, переоценивается. Он отмечает, что в латентной фазе у некоторых детей уже завершается процесс интернализации и структурирования Суперэго, функционирующего самостоятельно, в то время как они все еще остаются в центре эдиповой борьбы с неослабевающими соперничеством и желанием смерти родителю противоположного пола; с сильным желанием занять место отца или матери и стать объектом привязанности родителя одноименного пола. Такие дети не всегда демонстрируют типы родительских идентификаций, свидетельствующих о разрешении эдипова конфликта; тем не менее, кажется, что они подвержены сильному чувству вины не только вследствие поступков, но и вследствие некоторых из их желаний. Позиция Холдера отражает то, что названо Левальдом (1979) "изживанием Эдипова комплекса" в психоанализе. То есть нам кажется, что преобладающий интерес в настоящее время к доэдиповым стадиям развития привел к угасанию веры в то, что вовлечение в эдипов конфликт и разрешение его, неполноценность или отсутствие этих процессов могут оказывать влияние на дальнейшее развитие ребенка. На наш взгляд, для достижения Суперэго самостоятельности требуется больше, чем идентификации с наказывающими родительскими интроектами.
Нами уже отмечен тот факт, что интроекты и идеалы формируются рано, поэтому интроекция авторитетных родительских фигур и потребность в наказании для "искупления" проступков (действительных или вымышленных) может существовать до вовлечения в эдипову фазу. Несмотря на раннее чувство вины (или, по крайней мере, угрызения совести), ребенок под натиском эдиповых импульсов может упрямо искать запретного удовольствия: либо в форме проявления инцестуозных желаний к объекту, либо выражая влечение другими способами.
Таким образом, мы придерживаемся того мнения, что именно интернализация родительских ценностей и моральных норм и идентификация с этим внутренним кодексом трансформирует межличностные эдиповы конфликты во внутрипсихические. Это подразумевает протекание внутренних модификации, основанных скорее на компромиссе и действии защит, нежели на продолжении манипуляций с окружающим миром. Только идентифицируясь со своими собственными интернализованными моральными нормами, ребенок берет на себя большую ответственность за свои поступки. Следовательно, неудачная интернализация родительских ценностей или идентификация с интернализованными стандартами представляет собой неудачу в структурировании Суперэго. В таком случае ребенок может чувствовать себя нарциссически зависимым от исполнения эдиповых желаний и обманутым в случае, если его желания не удовлетворены. О такой неудаче можно судить по резким колебаниям чувства собственного достоинства, по непостоянству ценностей и поведения в разнообразных ситуациях с различными людьми, когда ребенок пытается манипулировать окружением, чтобы получить инстинктивное удовлетворение, и по затянувшейся зависимости от внешних объектов – средств контроля за инстинктивным и импульсивным поведением и поддержания собственного достоинства. Это можно проиллюстрировать на примере одной семилетней девочки. Будучи обнаружена за сексуальной игрой с другой девочкой, она не проявляет видимых угрызений совести, а скорее разъярена: какое право они имеют входить в ее комнату?!
Можно теперь задать вопрос: разрешение ли эдипова конфликта консолидирует функционирование Суперэго, ведя к самостоятельности, или же более последовательное функционирование Суперэго облегчает преодоление конфликта? На этот вопрос можно ответить, что справедливо и то, и другое. Эдиповы желания обыкновенно ведут к чувству вины (особенно потому, что Суперэго не видит различия между намерениями и поступками [Freud, 1930]), и значительный стимул к отказу от них и идентификации с интернализованными родительскими ценностями исходит от тех болезненных аффектов, которые связаны с функционированием Суперэго. Но в этом случае имеет место инфантильный невроз, и идет соответственное структурирование психики. Мы согласны с Джоунсом, что "концепция Суперэго – это то самое средоточие, где мы можем ожидать соприкосновения всех проблем Эдипова комплекса и нарциссизма с одной стороны, и ненависти и садизма – с другой" (1926, стр. 304).
Процесс нормального развития требует, чтобы в латентной фазе ребенок привык к Суперэго, как внутреннему авторитетному голосу, чтобы Суперэго стало терпимее к выражению влечений за счет модификации некоторых излишне строгих архаических черт ранних интроектов. В самом начале латентной фазы в функционировании Суперэго имеется тенденция к примитивности, жестокости, ригидности, непоследовательности и легкости экстернализации. Эти разрывы и крайности в функционировании Суперэго периода начала латентной фазы являются результатом того, что Суперэго не является точной копией функций, до того заимствованных у других во внешнем мире, а искаженной и неустойчивой (особенно вначале) их версией. Впоследствии, однажды ребенок может показаться способным на любое правонарушение из-за отсутствия интернализованных моральных стандартов, в другой раз – человеком сверхморальным и, как полицейский, следящим за порядком, докладывающим о нарушениях других, и в то же время осуждающим их за свои собственные проступки. Однако иной раз он может повести себя так, чтобы спровоцировать повторное наказание, призванное смягчить его бессознательную вину, что немало озадачивает окружающих (Freud, 1917).
Поскольку детская способность сдерживать себя по сравнению с сильным давлением влечений относительно слаба, ребенок часто терпит неудачу, пытаясь поддерживать постоянные стандарты и идеалы Суперэго. Это обозначает в начале латентной фазы период уязвимости чувства собственного достоинства. Черты характера оказываются теперь более определенными, чем раньше. Многие из них основываются на реактивных образованиях, но ставших стойкими этическими принципами (Freud, 1926). В латентный период ребенок выказывает убежденность и честность и особенно старается, чтобы другие соблюдали все правила и были честными.
Для ребенка в этот период особенно важны выполняемые Суперэго функции отслеживания инстинктивных импульсов и их контроля. Суровые ограничения необходимы в связи с тем, что нужно подавлять ассоциированные эдиповы инцестуозные желания. Когда на мастурбацию наложен строгий запрет, может появиться множество симптомов, таких как навязчивые действия, обсессивное мышление, извращенные "сны наяву", невнимательность или трудности с концентрацией внимания в школе и даже асоциальное поведение. Чрезмерное чувство вины, жесткие внутренние стандарты и страх кастрации могут запустить порочный круг. Борнштайн отмечает, что чем менее извращена и смещена мастурбация ребенка, тем менее изнуряющим будет возникающее потом чувство вины (1953, стр. 70).
Расширяющийся в латентном периоде круг общения несет ребенку новые искушения, тогда как поддержка стандартов родителями уменьшается по мере роста ожиданий того, что ребенок будет в этом самостоятельнее. Сопровождающаяся ослаблением родительской поддержки борьба с сексуальными и агрессивными влечениями представляет собою испытание для незрелых Эго и Суперэго, обнаруживая в функционировании последнего слабые места. В результате может пострадать поведение в школе (A.Freud, 1949), ребенок время от времени может вовлекаться в сексуальные игры со сверстниками, после которых обостряется чувство вины.
Ко второй половине латентного периода конфликты и чувство вины, связанные с мастурбацией, имеют тенденцию к ослаблению. Против вмешательства сексуальных импульсов у ребенка уже имеется более совершенная защитная структура; Суперэго менее примитивно, менее жестоко и требовательно, и мастурбация и связанные с ней фантазии, к этому времени уже замаскированы и смещены от первоначальных эдиповых желаний и объектов, кажутся менее опасными. Следовательно, неизвращенная генитальная мастурбация, сопровождаемая явно сексуальными фантазиями, время от времени практикуется в поздний латентный период и психически нормальным ребенком.
На ранних стадиях развития Суперэго легко экстернализуется. Мальчик, который весь день дрожит при мысли, что скажет отец, если он перепачкается, демонстрирует это, только услышав отцовские слова: "Смотри у меня!" Будущее развитие ребенка, однако, требует, чтобы в латентном периоде он стал брать на себя ответственность за свои поступки и ощущать Суперэго как внутренний авторитетный голос.
Продолжающийся процесс идентификации с родительскими морально-нравственными ценностями отчасти стабилизирует функцию Суперэго и способствует всевозрастающей независимости от давления, оказываемого самыми ранними или примитивными интроектами и влечениями (Hanmann & Loewenstein. 1962; E.Jacobson, 1964). По мере протекания идентификации с внутренними правилами и стандартами, все более независимо от внешнего авторитета, имеют место самокритика и самонаказание, самовознаграждение с более устойчивым чувством благополучия. Как только возникает такая стабильность и независимость, то можно говорить о самостоятельном Суперэго.
Промежуточной ступенью в этом процессе является то, что ребенок при сверстниках задействует иные моральные стандарты, нежели в присутствии родителей. Значит, согласно замечанию Анны Фрейд,
"Подлинная нравственность начинается, когда интернализованная критика, воплощенная теперь в стандартах, выставляемых Суперэго, совпадает с восприятием Эго своей вины" (1936, стр. 119).
Поэтому латентная фаза несет двойную нагрузку, требуя, во-первых, интеграции развивающегося Эго, когнитивных функций и функций Суперэго (смягчение сурового, наказывающего характера последнего) и, во-вторых, консолидация, ревизия и поддержание морального кодекса. Пиаже (1964), Кольберг (1981) и Гиллигэн (1982) рассматривают мораль и то, как моральный кодекс изменяется в процессе развития. Этим изменениям способствует прогресс в абстрактном мышлении, позволяющий ребенку совершать свой нравственный выбор независимо от внешней поддержки способами более последовательными и адекватными.
Интернализация и консолидация родительского отношения, авторитета и ценностей продолжается весь латентный период. На этом пути ребенок находит другие объекты поклонения, чьи требования и стандарты могут отличаться от родительских. Эти различия позволяют ребенку в процессе деперсонификации Суперэго переоценивать родительские стандарты и осуществлять модификацию или пополнение своего представления о нравственности. По словам Фрейда:
"В процессе развития Суперэго также воспринимает влияние тех людей, которые заступили на место родителей – воспитателей, учителей, объектов преклонения. Как правило, оно все дальше удаляется от первоначальных родительских фигур, становясь, так сказать, безличней" (1933, стр. 64).
Иногда ребенку не удается целиком взять на себя ответственность за собственные поступки, что является показателем того, что директивы Суперэго слабо интернализованы или легко экстернализуются, так что он продолжает наделять авторитетом внешние фигуры. При нехватке самостоятельности Суперэго ребенок остается зависимым от других, однако оказывает сопротивление их давлению и порядкам. Его действия продолжают основываться на принципе удовольствия, не совпадая с тем поведением, которого от него ожидают, и он не способен идентифицироваться с авторитетными фигурами. Ребенку кажется, что окружающие его не понимают, плохо с ним обращаются и злоупотребляют им. Такой ребенок в подростковом возрасте обычно сталкивается с серьезными затруднениями, его мораль, стандарты и способы их реализации обыкновенно реэкстернализуются и переоцениваются. Если, уже подростком, ребенок так и не достигает саморегуляции и самостоятельности Суперэго, то он продолжает ожидать от внешнего мира соответствия своим желаниям; он определенно получает нарциссическую травму всякий раз, когда его ожидания, что внешний мир ему что-то должен, не оправдываются.
Биологические изменения подросткового возраста приводят в движение то. что Эриксон (1956) называет "нормативным кризисом" подросткового возраста, и основой этого становятся результаты развития в латентной фазе. Функционирование Суперэго играет в это время решающую роль, определяя, реализует ли человек свой потенциал, поскольку в отношении Суперэго к идеалам, объектам и влечениям, должно быть, происходят новые перемены. Вдобавок, если подросток идет к тому, чтобы стать полностью самостоятельным, он должен принимать существенно большую ответственность за себя и свои поступки. Это подразумевает, что его Суперэго должно стать полностью интернализованным, что ведет к постепенному отказу от руководящей роли родителей. В итоге, функционирование Эго должно возобладать над функционированием Суперэго.
По замечанию Фрейда:
"...одно из наиболее значительных, но одновременно и наиболее болезненных достижений подросткового периода... – это обретение независимости от родительского авторитета, процесс, который сам по себе создает противостояние... между новым поколением и старым" (1905b, стр. 227).
Якобсон (1961) делает наблюдение, что определенное и окончательное преодоление практической и психологической зависимости от родителей часто сопровождается сильным чувством вины, которому нет аналогов в детстве. Это, как указывает Левальд, связано с тем, что разрушение родительского авторитета и увеличение собственной значимости сродни, в психической реальности, убийству родителей; разрушается не только их власть, но и они сами, как либидные объекты (1979, стр. 390). Хотя процесс принятия на себя ответственности и начинается раньше, его завершение – это задача подросткового периода, того времени, когда ранние идеалы и интроекты переоцениваются и модифицируются, а Суперэго перестраивается, так чтобы оно могло функционировать как прочная и устойчивая система сообразно реалиям взрослой жизни. В это время оптимальное развитие подростка сопровождается параллельным процессом у родителей, которые должны постепенно отказываться от своего давления на молодую личность и руководящей роли.
Регрессивная персонификация Суперэго – то есть экстернализация внутреннего авторитета – это первый шаг подростка на пути реорганизации Суперэго. С этого времени он ощущает себя скорее в непрекращающемся противостоянии с родителями, чем осознает то, что у него имеется внутренний конфликт. Даже ожидая от родителей поддержания стандартов и обеспечения стабильности, он может, превозмогая себя, сопротивляться навязыванию этих стандартов.
С другой стороны, когда родители подростка расходятся в своих требованиях к нему или когда кто-то из родителей не проявляет постоянства, результатом могут быть разнообразные проявления непоследовательности со стороны Суперэго. Временами родитель может быть требовательным в одном и попустительствовать в другом, или требовать от ребенка определенного поведения, но сам подавать пример прямо противоположного. Так поступает, например, мать, которая запрещает дочери встречаться с мальчиками, а в то же время сама ведет беспорядочный образ жизни (клинический случай см. у Блюма, 1985). Хоть мы и обсуждаем возможные пагубные результаты непоследовательного поведения родителей, когда говорим о раннем детстве, неустойчивость Суперэго в подростковом возрасте и потребность во внешнем авторитете создает условия для потенциально равновеликого ущерба, если родители непоследовательны.
Ослабляя свой контроль, родители (или интернализованные их фигуры), как либидные и авторитетные объекты, могут вызывать у подростка чувства одиночества, несчастья и покинутости. Такое состояние души Анна Фрейд характеризует как "утрату внутреннего объекта" (1958). Борясь с этими чувствами, ребенок перемещает свои эмоциональные привязанности, также как и функции Суперэго, на коллектив и замещает идентификации с родителями идентификациями с сильным, идеализированным групповым лидером.
По наблюдению Фрейда, "сильные эмоциональные привязанности, наблюдаемые нами в группах, вполне достаточны, чтобы объяснить одну из их типичных черт – нехватку независимости и инициативы их членов, одинаковость реакций, их скатывание, так сказать, до уровня групповых людей". Но если мы рассмотрим группу, как единое целое, мы увидим больше. Некоторые ее особенности, такие, как оскудение интеллектуального потенциала, несдержанность эмоций, стихийность, тенденция переходить все границы в выражении эмоций и целиком отреагировать их в форме действий – "эти и подобные черты... определенно создают впечатление регрессии психической деятельности на более раннюю стадию". (1921, стр. 117)
Данное Фрейдом описание группового поведения особенно полезно для понимания подростковых коллективов. Создается впечатление, что подросток перестает страдать от чувства вины, вызванного неспособностью стойко придерживаться внутренних стандартов, как только его эмоциональные связи и руководство его поведением оказываются внутри коллектива. Последний способствует переработке регрессивных бессознательных импульсов и зависящих от объекта конфликтов в тоже самое время, когда подвергаются пересмотру ранние интроекты и идеалы. В самом деле, коллектив предлагает альтернативные возможности для идентификации, новые стандарты и эмоциональную поддержку на фоне психического рассогласования, вызванного регрессией и реорганизацией Суперэго.
Успех в полном освобождении от эдиповых пут, установлении новых объектных отношений и реорганизации психической структуры достигается только при условии, что описанные изменения не подрывают либидных вкладов прошлого, не устраняют прошлые идентификации (Jacobson, 1964, стр. 173). Если групповые стандарты слишком отличаются от уже интернализованного морального кодекса, то подросток может оказаться в невероятном смятении, и тогда произойдет просто повторение инфантильных конфликтов в новом контексте. Оставшиеся в прошлом узы таковы, что для оптимального прогресса подросток должен окончательно определиться в отношении дальнейшего воссоединения с родителями, чтобы сознательно и бессознательно принять некоторые из их зрелых стандартов и нравственных принципов и идентифицироваться с ними, отвергнув другие. Производимые подростком идентификации с отдельными нравственными стандартами родителей и приведение их в соответствие как с теми нравственными нормами, которые исходят из раннего детства, так и с теми, которые берут начало во взаимоотношениях со сверстниками, способствуют дальнейшему усложнению его психической структуры. Организация Суперэго становится более сбалансированной и устойчивой, что позволяет ребенку уверовать в свою значимость и принять ответственность за себя в то самое время, когда он становится все менее зависимым от родителей.
Нужно, однако, быть осторожными, чтобы правильно оценить, сколь долго может идти этот процесс. Один девятнадцатилетний юноша попадает в аварию. Он не виноват, но считает, что с ним должен пойти в суд его отец. Поскольку он не видит себя наделенным авторитетом, ему трудно понять то, что ему кто-нибудь может поверить.
Вдобавок к модификации интроецированных родительских стандартов, процесс реорганизации Суперэго подразумевает и модификацию ранних идеалов. Идеализированные родители раннего детства очень отличаются от родителей подросткового возраста, и цели, представленные инфантильным идеалом, могут иметь мало общего с действительностью и с потенциальными возможностями человека. Обсуждаемые перемены требуют от подростка оживления инфантильных бисексуальных желаний, представленных в его Эго-идеале. Перемещение этих желании в группу сверстников и вызывающий восхищение групповой лидер служат целям уменьшения вызываемой желаниями тревоги, хотя боязнь возникновения гомосексуальной привязанности иногда препятствует этому. Примерами других смещений являются увлечения учителями, спортсменами, певцами, рок- и поп-группами, кинозвездами – всем тем, что группа или социум в целом считает чем-то особенным – по мере того, как подросток перекраивает свой Эго-идеал, который обычно все больше и больше удаляется от первоначальных родительских фигур.
Блос говорит о достижении "вторичного постоянства объекта" как о процессе, в котором обосновавшиеся в Суперэго старые идеализированные образы всемогущих родителей "очеловечиваются" (1967, стр. 181). Впоследствии подросток переоценивает свое идеализированное представление о родителях прошлого в свете более реалистических образов родителей настоящего; делая так, он дальше модифицирует идеальный объект и представления о самом себе, добиваясь соответствия внешней реальности. Оптимальным результатом является интернализация идеальных целей, которые ценятся и при том относятся к числу реальных возможностей человека. Это открывает возможность для приведения в соответствие с Эго-идеалом взрослого представления о самом себе: впоследствии обретается способность последовательнее поддерживать чувство собственного достоинства.
Такой результат подразумевает также и то, что Суперэго включает более реалистические идеалы и моральные стандарты и в своих функциях руководства, вынесения суждений, критики и наказания становится лояльнее. Поскольку источник авторитетного голоса теперь вновь надежно размещен в пределах психического аппарата, структура Суперэго выгодно отличается индивидуальностью, гибкостью и устойчивостью и превращается в зрелую, самостоятельную, согласованно и последовательно функционирующую психическую систему.
Нарисованная картина до некоторой степени идеализирована, ибо Суперэго всегда сохраняет свойство оживлять ранние примитивные интроекты, моральные директивы и идеалы с их жестокими, карающими определениями в адрес Эго. Принимая во внимание наличие такого примитивного ядра, нельзя отрицать потенциальную возможность враждебных самообвинений и наказаний. Суперэго остается также всю жизнь подверженным экстернализации, например, тогда, когда мы ощущаем, что ожившие инфантильные невротические конфликты по характеру межличностны. Это встречается при психоаналитическом лечении, например, когда аналитик зачастую воспринимается выносящим суждения и преследующим. Такой опыт свидетельствует о том, что вместо позднейших модификаций и пересмотров в центре Суперэго сохраняются додэдиповы и эдиповы конфликты, объединенные в инфантильном неврозе.
История развития Суперэго простирается от его зачатков периода тесного взаимодействия матери и ребенка, узловых додэдиповых и эдиповых конфликтов, объединенных в инфантильном неврозе, через интернализации латентной фазы и реорганизацию в подростковом возрасте до некоторой переменной величины возраста зрелого. Главные периоды его пересмотра имеют место после разрешения эдипова конфликта и в подростковом возрасте, но идеалы, ценности и моральные принципы могут подвергаться дальнейшему пересмотру в течение всей жизни, будучи определяемы воздействием новых людей, идей и ценностей. Сознание человека, продолжая оперировать категориями "правильно" и "неправильно", может в зависимости от обстоятельств демонстрировать гибкость в претворении своих "законов". Аналогично, хотя наши наиболее примитивные идеалы, с которыми мы желаем сравняться, и продолжают существовать, мы способны переоценивать их в свете реалистической оценки своих возможностей.
Вдобавок к модифицируемости, Суперэго остается всю жизнь подверженным экстернализации. Преодолевая Эдипов комплекс как в его инфантильной, так и в подростковой версии, и по ходу внося необходимые изменения в структуру и функционирование Суперэго, мы обретаем ответственность за самих себя.
Здесь нами дано описание следующих основных этапов развития Суперэго: