ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
В эпоху Возрождения народы Запада с удивлением констатировали, что царство Сатаны намного более обширно, чем они предполагали до 1492 г. Большинство миссионеров и представителей католической элиты разделяли мнение отца Акосты: с пришествием Христа и распространением истинной религии в Старом Свете Сатана укрылся в Америке, превратив ее в свой бастион. Конечно, он продолжает вершить свои гнусности на христианской земле – об этом уже говорилось в предыдущих главах и будет сказано еще. Но там церковь бдит, и, укрывшись под сенью ее духовности, можно отразить нападки Лукавого. Тогда как в Америке до прибытия туда испанцев его власть была беспредельна. Мрачный образ язычества служил основой для такого утверждения богословов. Язычество считалось религией от дьявола. Это не ошибочная форма естественной религии, это "начало и конец всех зол". Этот антигуманный тезис гармонировал с религиозным оптимизмом Пика де Мирандоля и Фисэна, однако некоторые известные мыслители и богословы XVI в. отвергли его. Для Виториа язычество индейцев является заблуждением, а не грехом. Лас Касас в своем произведении "Апология истории" также дает оценку язычеству как недугу, а не пороку, лишает его таким образом аморальности и бесовства и показывает, что оно присуще человеческой природе. В конце XV в. Монтень решительно встает на защиту доколумбовых цивилизаций. Однако именно в этот период в Америке свирепствует политика "искоренения идолов" так, что становятся подозрительными даже записки французского миссионера Сахагэна, который попытался если не понять, то просто описать обычаи и обряды мексиканцев. Впрочем, начиная с этого времени, для изложения христианских догм и их перевода уже более не используются язык и фразеология аборигенов, так как они заражены бесовством. Франциско де Толедо, вице-король Перу с 1569 по 1581 год, превратил борьбу против язычников в этом районе Нового мира в настоящий показательный процесс. Он сам и окружающие его юристы и богословы занялись выискиванием и классификацией всех аргументов, которые, начиная с открытия Америки, приводились, чтобы оправдать завоевание непокорных неверных и завладение их сокровищами". Инки совершили грех перед истинным Богом, принуждая население поклоняться идолам и уведя их таким образом с пути спасения. Более того, язычество – это грех против природы, так как обязательно предполагает людоедство, человеческие жертвы, содомию и дикость". Уже только это оправдывает конкисту и владычество испанских королей, считает Сармьенте де Гамбоа. Что же касается сокровищ, которые индейцы приносят в дар своим божествам, то на самом деле они предназначаются дьяволу и, следовательно, должны быть отданы королю Испании, так как истинный Бог не может принять "подношения и жертвы язычников". Такова аргументация ханжи в рясе из Толедо.
Подобные религиозные оправдания оказывали испанскому владычеству такую же поддержку, как в свое время доводы Аристотеля в пользу рабства "тех, чье естественное состояние состоит в послушании другим". Чтобы доказать неполноценность индейцев в сравнении с конкистадорами, на эти доводы ссылается в 1545 г. гуманист и королевский историограф Сепульведа. В своем произведении "О высшей демократии" он пишет:
"Теперь со всей предосторожностью сравни ум, великодушие, воздержанность, человечность и религию испанцев и недочеловеков индейцев, у которых с трудом можно отыскать человеческие черты, которые не владеют ни знаниями, ни письменностью, не хранят исторические памятники, кроме смутных воспоминаний, запечатленных в примитивных рисунках; у них нет писаных законов, только варварские обычаи".
Под варварскими обычаями подразумевались, конечно, человеческие жертвоприношения, которые ужасали европейцев жестокостью и послужили удобным предлогом для закабаления аборигенов. Лас Касас, не оправдывая подобные извращения, пытается все же доказать, что число человеческих жертв индейским богам было исключительно малым и что эти кровавые жертвы имели религиозный смысл.
В "Апологии истории" он пишет: "В Новой Испании, насколько я могу судить, людоедством не занимаются повседневно, обычно съедают мясо жертв, как нечто священное, в силу религиозных соображений".
Лас Касас считает, что индейцы приносили человеческие жертвы богам с незапамятных времен. Этот весьма распространенный обычай свидетельствовал о том, что богам отдается самое драгоценное, что есть у человека. Таково было проявление исконной религиозности индейцев.
Человеческие жертвоприношения были отныне запрещены. Но, по свидетельству Виториа и Лас Касаса, неверные и язычники могли еще исповедовать свою религию, так как вера в христианского бога была для них необязательна. В конце XVI в. отец Акоста теоретически придерживается этого положения, но вносит в него существенные поправки: оно неприемлемо в стране, где уже началась евангелизация. Америка была именно такой страной. Язычество является препятствием для евангельской благодати и напоминает обращенным в христианство о ритуалах прежней веры. Поэтому становится необходимым искоренение и уничтожение "любых дьявольских предрассудков, и, если нужно, прибегая к силе и власти". Отходу от либерализма Лас Касаса способствовал также миф о Св. Фоме. В Европе считали, полагаясь конечно, на текст Евангелия, что он умер в Индии. После открытия Америки стало возможным использование слова "Индия" в применении к Новому Свету. В XVII в. священники, проповедующие у индейцев, доказывали, что Св. Фома боролся с язычеством в Перу, где и стал великомучеником. Этот миф послужил еще одним доводом против такого индейского предрассудка, как человеческие жертвоприношения.
Христианские проповедники использовали в борьбе против американского язычества целый набор доводов и исходили из того, что религия индейцев – их жрецы, обряды, изображения богов – дьявольская по своей природе. Лопес де Гомара, секретарь Кортеса, уверяет, что дьявол "часто и запросто" обращается к жрецам и вождям, представляясь им в разных обличьях, предсказывая им будущее и повелевая приносить человеческие жертвы. Индейцы "не подозревая, что это дьявол", повинуются и изображают его в том обличье, в каком он предстал перед ними. Лопес де Гомара один из тех евангелистов, которые убеждали индейцев в том, что дьявол многолик и что все их боги – проявление дьявола. Так, в Перу было покончено с Зупаи, духом, который был и не таким уж злым. Для колонизаторов этот дух стал олицетворением европейского Сатаны. Испанцы были убеждены, что повсюду в Америке они сталкиваются со всемогуществом и многоликостью Лукавого и не сомневались, что это их собственный Люцифер, прибывший в трюме корабля вместе с ними из Старого Света. Кстати, библейский Сатана олицетворяет ложь. Поэтому миссионеры не удивлялись сходству верований и религиозных обрядов индейцев и христиан: пост и воздержание; женские монастыри, обряды, напоминающие крещение и причастие, исповедь, Святая Троица в перуанской религии и т.д. Миссионеры считали это пародией и сатанинским узурпаторством, но не вменяли Богу вину за то, что он позволил Сатане создать эти пародии в Америке, уже вставшей на путь истинный.
Поскольку Сатана – он же Зупаи – был разоблачен, индейцам следовало отречься от ложных богов. Потому что Бог карает язычников. Авенданьо в XVII в. проповедовал, что Бог лишил власти инков, потому что они были язычниками. По той же причине лишился власти Монтесума. И если теперь страна обезлюдела, то виной тому не налоги и непосильный труд. "Отцы ваши, хотя и получили крещение, продолжают тайно поклоняться дьяволу. Не тяжкий труд, а грех идолопоклонения несет смерть индейцам, потому что во времена инков они работали еще больше"1.
Итак, причиной всего было язычество индейцев: оно оправдывало колонизацию и грабеж, объясняло демографическое угасание индейцев, вплоть до их полного вымирания. А самым ловким трюком европейского Сатаны стало то, что он обманул своих грозных соперников, подсунув им идеологию, отмывающую все их преступления.
Миссионеры привезли в Америку вместе с европейским Сатаной и ад, куда попали все индейцы, жившие до принятия христианства.
Первый Собор в Лиме (1551 г.) предписывал проповедовать индейцам, что "все ваши предки, все ваши вожди попали в царство страданий, потому что не знали истинного Бога, не поклонялись ему, а поклонялись Солнцу, камням и другим созданиям".
Проповедник Аведаньо, о котором уже было сказано выше, взывал к индейцам:
"Теперь скажите мне, сыны мои, из всех людей, живших на этой земле до того, как испанцы стали проповедовать Евангелие, сколько получили спасение? Сколько? Сколько из них оказалось в Царствие Небесном? – Никто. А сколько инков отправились и ад? – Все. Сколько королев? Все. Сколько принцесс? – Все. Потому что они поклонялись демонам".
Для большей убедительности миссионеры демонстрировали пастве огромные картины с изображением рая и ада подобно тому, как это делали в Бретани отец Ле Ноблец и отец Монуар. В рай попадали обращенные индейцы, в ад – их предки и те, кто упорствует в язычестве. Ужасающее окультуривание! Оно нанесло глубокую травму человеческим сообществам, "чья религиозная, социальная и культурная системы были основаны на узах родства и культе мертвых". В своем историческом и психо-этнографическом исследовании "Видений" мексиканских индейцев, записанных иезуитами в 1586-1620 гг., С.Грузински убедительно показал, что окультуривание достигло поставленной цели, по крайней мере в некоторых местах (например, в районе Паскуаро). Бред, алкогольного или психического происхождения, выраженный в терминах и образах христианской религии, показывает, что окультуривание проникло через сознание в глубины человеческой психики восприятия культуры завоевателей, глубже чем заимствования кулинарных рецептов, одежды или религиозных обрядов. Бред индейцев восходит к, проповедям миссионеров. 57 видений из 99 содержат упоминания о дьяволе и каре Господней. Рай упоминается в два раза меньше, чем ад, праведники – в три раза меньше, чем грешники. Ангел-хранитель не только помогает, но и карает, святые и мученики предстают иногда как грозная сила. В общей сложности лишь 35 видений из 99 не пронизаны страхом. Остальные являются выражением дуалистской религии, делающей упор на идее наказания и угрозы. Очевидно, что в видениях отражены рассказы, которые были услышаны в проповедях, кроме того, рассказы подкреплялись аудио-визуальными способами – сценой распятия, изображениями дьявола и ангелов и т.п. Для большего убеждения индейцев миссионеры в случае надобности платили собственной персоной.
Так, во время своих проповедей августинец Антонио де Роа подвергал себя различным пыткам: каялся в несовершенных грехах, обнажая свое тело, бичевал себя, лил на раны горячую смолу. Затем он ходил по раскаленным углям с тяжелым крестом на спине. И делалось это не единожды. Конечно, обращенные в христианство индейцы не могли оставаться равнодушными к таким зрелищам. В иезуитских отчетах говорится, что индейцы, осознав свою вину, начинали вопить, рыдать и стенать, биться головой о землю или стену. Это состояние трагической безысходности отражено в религиозном бреде индейцев, на который ссылаются в своих реляциях миссионеры. Таким образом, колдуны потеряли монополию на связь с потусторонним миром. Теперь индеец в своей предсмертной исповеди в терминах и образах христианской религии рассказывал священнику свои видения, совершая к тому же умиротворяющий и душеспасительный обряд. Страх отступал, приходило утешение, хотя их источник был один и тот же. Благодаря необычности этих исторических документов и таланту исследователя мы видим, как христианская проповедь ассимилировалась и воспринималась менталитетом индейцев, несмотря на языковой барьер и различия философских концепций. Далее можно предположить, каким образом христианские легенды и мифы заняли место тех, которые существовали у индейцев до их колонизации. Наконец, христианское духовенство осознавало, что принятие новой религии влечет за собой отказ от религиозного прошлого, каким бы тяжелым он ни был.
По мнению Церкви, разрыв был необходим, так как речь шла о борьбе Бога с Сатаной, между которыми следовало сделать выбор. В ходе этой яростной борьбы Господь Бог творил чудеса на пользу христиан. На карту было поставлено его достоинство, и он не упускал возможность показать, что он могущественнее противника. Ну как тут не обратиться в христианство?
Лопес де Гомара объясняет это так:
"Святые дары алтаря стали основной причиной отрешения жителей этой страны от прежних мерзостей. Причастие заставило сомкнуть уста дьявола, который раньше подстрекал их к неповиновению, а также к человеческим жертвоприношениям, как это было у них в обычаях и что немало изумляло наших людей. Воздвижение Святого Креста отогнало прочь нечистую силу. Благодать святой воды, равно как молитва всего испанского народа немало способствовали этому. Они упорствовали на пути благочестия и совершали обряд крестного хода, чтобы испросить благодать Господа Бога ниспослать или прекратить дождь, излечить их или их стада от хвори и напасти, получить от индейцев то, что они хотели, тогда как те видели причину своих бед и несчастий в другом, считая, что их боги повелевают оставить невредимыми горстку христиан, оказавшихся среди них и не признающих их обычаев и религии".
Так что истинный Бог помог горстке испанцев укрепиться в Мексике и распространить там христианскую религию. В Перу он также показал, кто сильнее. В 1568 г. в Пукира произошло такое событие: дьявол, пребывая в своем храме, разорял урожай и стада тех, кто принял крещение. Появляются двое монахов-августинцев, читают молитву с просьбой о чуде, заставляют индейцев обложить храм дровами и поджечь его.
"Тогда Сатана изошел из храма с такими воплями и воем, что содрогнулись горы. Храм был сожжен до основания и ничего от него не осталось. Язычество, словно затравленный зверь, было повержено, а взявшее верх христианство торжествовало".
Поскольку дьявол был вдохновителем и объектом поклонения религии индейцев, необходимо было разрушить храмы, предметы культа и священные писания язычников. Разрушения начались сразу же и продолжались еще в XVII в. Начиная с 1525 г. францисканец Мартин де ла Корунья уничтожил все храмы и всех идолов священного города Мигоакана. Другой францисканец Пьер де Ганд заявил о том, что он и его ученики озабочены тем, чтобы как можно больше разрушить священных зданий и предметов культа аборигенов. Первосвященник Мехико Зумаррага подсчитал в 1531 г., что за время конкисты в Новой Испании разрушено более 500 храмов и 20 000 идолов. Сьеза де Леон, солдат, служивший в Перу в период с 1540 по 1550 год, засвидетельствовал, что повсюду разрушены все большие святилища. "По Божьей воле, – пишет он – эти люди внемлют Евангелию, а их храмы уничтожаются"2.
В донесении по поводу Тамбобланко он пишет: "Прежние храмы, которые носят название "huacas", разрушены и осквернены, а идолы разбиты. Тогда Сатана изошел из этих мест и там был воздвигнут крест". По поводу Кахамарка: "Храмы и "huacas" в этой области разрушены, идолы разбиты". По поводу Гуамачуко: "Все храмы пали, идолы разрушены. Чтобы изгнать бесов, на их месте воздвигли крест".
Первый Собор в Лиме (1551 г.) в том же духе готовит процессы против индейских жрецов и вождей. Второй Собор, тоже в Лиме, в 1567 г. предписывает духовенству публично в присутствии судей выявить местонахождение huacas и идолов. После этого индейцы, поклонявшиеся им, должны их разрушить собственными руками, "стерев их с лица земли".
Прибыв в Перу в 1570 г., вице-король Толедо решает покончить с кастой местных старых жрецов, которые "затмевают молодежи свет истинной религии". Таким образом, политика "tabula rasa" стоит у истоков испанского пребывания в Америке. Однако во второй половине XVI в. Церковь не была еще слишком обеспокоена пережитками язычества. Поскольку индейцы приняли крещение, они должны были, соответственно, следовать христианским обрядам. Но уже в начале XVII в., в частности в Перу, было замечено, что втайне, а иногда и открыто индейцы исполняли культовые обряды предков и с 1610 г. начались гонения, пики которого приходятся на 1610-1621, 1626, 1649-1669 гг. Были назначены ревизоры, в обязанность которым вменяли разоблачение язычества, в помощь им составлялись руководства. Репрессивный аппарат таких ревизий повторял инквизицию, так как в Америке она не распространялась на индейцев. Свидетельства "исповеди", организация и проведение процессов – все, кроме секретности, – повторяло аналогичные процедуры инквизиции. Смертная казнь, конечно, не применялась. Зато для язычников в Лиме была построена специальная тюрьма (Дом Святого Креста).
Нынешний уровень религиозности в Латинской Америке со всей очевидностью свидетельствует о поверхностном характере авторитарной христианизации местного населения, проводившейся колониальными властями. Например, в Бразилии среди индейцев, и особенно африканских негров, существовали тайные обряды, которые, кстати, возрождаются в наше время. Писатели и путешественники XVI-XVII вв. отмечают это в своих произведениях: если день принадлежит белым, то ночь принадлежит рабам. С заходом солнца дороги Бразилии были закрыты для белых, которые наглухо закрывали свои обширные жилища из-за страха перед рабами. А те, наоборот, под покровом ночи могли общаться между собой как люди, что не укладывалось в рамки колониальной системы. И все-таки, чтобы исполнять более или менее свободно языческие обряды, рабы прибегали к католической символике, но это доказывало лишь их внешнюю интеграцию, а в глубине души – коллективное неприятие их включения в рабовладельческое общество. Слова, сказанные на португальском языке, воспринимались индейцами с подозрительностью, потому что это был язык их поработителей. Поэтому в их обрядах мало слов, но очень богатая и значимая жестикуляция. Танцы, музыка, религиозный экстаз свидетельствуют о приверженности индейцев к культовым обрядам предков и твердой решимости сохранить свой культурный мир. В Бразилии дело кончилось тем, что хозяева перестали преследовать за подобную религиозную практику. Вот свидетельство одного путешественника XVIII в., который остановился на ночлег в большом поместье и на вопрос, как он провел ночь, ответил: "В смысле удобств, хорошо. Но я не сомкнул глаз, меня все время будили звуки песен, кастаньет, тамбуринов и прочих инструментов. А вопли были такими страшными, что мне это напоминало ад". Хозяин поместья ему возразил на это: "Для меня, наоборот, нет ничего лучше, чем этот гам, чтобы спокойно спать". Это было признанием своего поражения.
Уместно было бы провести сравнение между политикой искоренения язычества в Америке конца XVI в. и первой половины XVII в. и агрессивностью властей в отношении вероотступников в Европе того же периода. Действительно, наблюдается совпадение по времени гонений и охоты за ведьмами, затопившими в крови Старый Свет, и безжалостной борьбы против язычества за океаном. И здесь, и там преследовали одного и того же врага – Сатану. Соответственно, для этого использовались одни и те же слова и проклятия. Высшее духовенство, созванное вице-королем Толедо в 1570 г., вынесло решение, что крещеные индейские колдуны, как вероотступники, должны подвергаться преследованию подобно еретикам и к ним применима смертная казнь, равно как и к тем, кто чинит препятствия проповеди христианства. Авторы зловещей книги "Молот ведьм" уже в предисловии определили, против кого направлены неустанные усилия инквизиции: "против невероятных еретических извращений... против ереси ведьм". И далее: Сатана, "Старый Восток", начиная с момента пришествия в этот мир Христа – "Нового Востока", старается осквернить Церковь "чумой всевозможных ересей". Таким образом, преследование колдунов, гонения, заключения в тюрьму, сжигание на костре еретиков на том и другом побережье Атлантики составляли единую и одну и ту же по своей сути борьбу против отступников от Церкви. Вот еще одно совпадение: большая кампания по искоренению язычества в Перу в 1610 г. началась несколькими месяцами после эдикта Филиппа III, предписывающего изгнание морисков – испанских арабов – из страны (4 апреля 1609 г.) Обе репрессии связаны, по-видимому, причинно-следственными отношениями, а положение мавров идентично положению индейцев, так как и те и другие упорствовали в исполнении прежних культовых обрядов, от которых им следовало отречься после крещения. У морисков зло пустило такие глубокие корни, что духовное излечение было уже невозможно. Поэтому их изгнали. Великий "корчеватель" Арриага писал в 1612 г., что во избежание подобного бедствия в Перу следует выкорчевать язычество, пока еще не поздно. Все будет зависеть от эффективности средств, используемых для духовного оздоровления индейцев. Раз уж их нельзя изгнать – действительно, их некуда выслать, – то их следует обратить в истинную веру. Все взаимосвязано в этой дьявольской игре; не счесть воинство Сатаны, осаждающего Церковь; вот уже и в Америке появилась угроза распространения протестантства: голландцы и англичане, живущие на побережье в Чили, уже готовы объединиться с местными язычниками против испанцев. Возможно, этот дьявольский союз несет угрозу Церкви и Испании в Перу. Начиная с 1580 г. и до середины XVIII в. этот "еретический шантаж" использовался довольно часто в католической Америке. Безусловно, угроза была явно преувеличена. Но для нас главное то, что люди в нее верили.
В Америке агрессивность насаждаемого там христианства была выражением его слабости и незащищенности перед местным язычеством. Но и в Европе христианство находилось под угрозой: остановится ли когда-нибудь турецкая волна, докатившаяся уже до самого Запада? Говоря об успехах Ренессанса и распространении западного христианства за океаном, иногда забывают об озабоченности успехами Оттоманской империи. Вот показательные цифры: в период 1480-1609 гг. о турках и Турции было издано в два раза больше книг на французском языке, чем об Америке.
В XVI в. османские владения простирались от Адриатического побережья и процветали на трех континентах – от Буды до Багдада и от Нила до Крыма, включая обширный протекторат на большей части северной Африки. Поражение христиан в Косово (1389 г.) и Никополисе (1396 г.), взятие Константинополя (1453 г.), конец осколка Византийской империи Трапезунда (1461 г.), захват Египта (1517 г.), оккупация Белграда (1521 г.), разгром венгерских рыцарей и смерть их короля (1526 г.), последовательная политика захвата Эгейских островов в период с 1462 г. (о. Лесбос) по 1571 год (о. Кипр) – все это позволило турецкому султану стать августейшей особой. Он наследник Магомета, "Слуга святых городов". В Европе он владеет Балканами, двумя третями Венгрии; Трансильвания, Молдавия и Валахия платят ему дань. В 1480 г. турецкие войска высаживаются в Отранте. Даже после событий в Лепанте (1571 г.) турецкие и варварские корсары продолжали делать набеги на итальянское побережье.
В путевых заметках Монтеня, который путешествовал по Апеннинам в 1580-1581 гг., можно прочесть:
"Римские папы, в частности нынешний (Григорий XIII, 1572-1585 гг.), превратили побережье Тирренского моря в полосу укреплений с неприступными сторожевыми башнями на расстоянии мили одна от другой с тем, чтобы отражать набеги, которые совершали турки с целью захвата людей и скота даже во время сбора урожая. При виде врага сигнал тревоги пушечным выстрелом передавался от башни к башне и очень быстро доходил до Рима".
В 1453 г. Запад испытал психологический шок в результате падения Константинополя. А С.Пикколомини, будущий Пий II, с грустью писал: "И в прошлом мы терпели поражение в Азии и Африке – но это были запредельные страны. Теперь нас побили в Европе, у себя на родине. На это могут возразить, что и раньше были нашествия турок в Грецию, завоевание монголами Европы, захват арабами части Испании. Но еще никогда нами не был утрачен город, сравнимый с Константинополем". Так говорил будущий папа Римский.
Действительно ли, что в христианской Европе все испытывали страх перед турками? Считается, что победе турок на Балканах способствовали революционные социальные изменения. "Феодальное общество, будучи тяжким бременем для крестьян, было потрясено и рассыпалось". Крестьянским смутам предшествовали иногда турецкие завоевания, и вначале их режим был более мягким, чем предыдущий. Новые сеньоры – шахи – предпочитали каторжному труду крестьян денежную подать. И только с течением времени положение крестьян ухудшилось. Но в XV и начале XVI века на Балканах немало крестьян переселилось на территории, контролируемые турками, где условия жизни, по-видимому, были более сносные, чем на покинутой ими христианской земле. Впрочем, на завоеванных турками христианских землях правители вынуждены были сотрудничать с побежденными балканскими народами и, что любопытно, возродить роскошь Византийской империи. В этих условиях помешать обращению в ислам было довольно трудно. Из 48 великих визирей, правящих с 1453 по 1623 год, 33 были вероотступниками. На востоке Османской империи правящий класс быстро пополнился принявшими ислам христианами. Пленные и дезертиры тысячами отказывались от христианства и обращались в новую веру. Хроники конца XVI и начала XVII века повествуют о некоторых из них: Окиали, калабрийский рыбак, стал "Алжирским королем" под именем Али; Чикала, сицилийский отступник, который, будучи ребенком, плавал на разбойничьем корабле вместе со своим отцом и там был пленен турками, стал адмиралом, затем военным министром султана. Конечно, кроме этих известных имен, хроники того времени полны событиями и фактами не столь известными, но по-своему примечательными: эпидемии дезертирства в испанских гарнизонах на севере Африки, значительное число вероотступников в Португалии, бегство сицилийских христиан на захваченные варварами земли, марокканская экспедиция 1591 года под предводительством испанских вероотступников.
Даже духовенство впадало в искушение обращения в ислам; так, в 1630 году отцу Жозефу было предписано отозвать монахов капуцинов из Ливана, чтобы они не превратились в турок. Христианская наука и техника, в свою очередь, способствовали модернизации (частично) турецкой армии. В 1573 г. некий француз писал:
"Турки овладели христианскими достижениями за счет вероотступников". Впрочем, он преувеличил и забыл еще о роли евреев. "Отовсюду – из Корсики, Сардинии, Сицилии, Калабрии, Генуи, Венеции, Испании и т.д. – со всех концов Средиземноморья вероотступники шли к исламу. Движения в обратном направлении не наблюдалось. Может быть, подсознательно турок распахивал свои двери, а христианин свои двери запирал. Христианская нетерпимость, как следствие большой численности, не привлекала, а отталкивала от себя людей. Все идут в ислам, и каждый находит там свое место и выгоду".
Венецианское "Lamento", написанное неизвестным автором в 1570 г., может служить еще одним свидетельством отношения христиан к туркам. Речь идет о двух рыбаках, горько сетующих на несправедливое правление Его Светлости, а потом молят о победе турок.
Марино: Не допустит Господь, чтобы царство тирана давило на плечи народа. Уготовано всем нам турецкое иго и власть великого султана.
Ветторе: Гребли под себя до него и он тоже будет грести. Уготованы нам война и страдания, посылаются на головы удары.
Марино: Мы станем их милыми братьями, все вместе рыбачить мы будем и возвратимся с уловом крабов, дорад и омаров.
Ветторе: Они не будут больше издеваться над бедным людом, плевать им в лицо, называя их псами, ворами, негодяями и рогоносцами.
Эти строки выдают озлобленность и надежду на отмщение обездоленных людей. Само же венецианское правительство ведет борьбу против турок лишь время от времени, когда ее восточные владения подвергаются нападению. В остальное время оно предпочитает торговать. В случае неизбежности конфликта, то едва он исчерпывается, как торговля возобновляется. Так было в 1540 г., затем в 1573 г., восемнадцать месяцев спустя после событий в Лепанте, когда Венеция последовательно сдала две Святые лиги, причем каждый раз заключала сепаратный мир с Портой. В Риме и Испании раздавались голоса об измене. Но Его Светлость преследовал прежде всего свои интересы. Кроме того, уже давно с мусульманским миром были налажены разного рода отношения и связи. Дж. Беллини, придворный художник дожей был приглашен Мухамедом II, чтобы написать его портрет. В благодарность он получил благородный титул. Карпаччо изображает на своих картинах Иерусалим восточным городом, жители которого носят тюрбаны. И это еще раз показывает, насколько сильным было восточное влияние на Венецию. Наконец в 1547 г. в городе каналов издается первый итальянский перевод Корана.
Франциск I и его последователи пошли на сговор с турками, чтобы нанести Габсбургам удар с тыла, и сделали это потому, что не испытывали страха перед турецкой угрозой и, следовательно, не сознавали "предательство" по отношению к христианству. Европейский менталитет, даже в среде господствующих классов, лишь время от времени разделял страх папства перед исламом. Доказательством тому были нарастающий распад христианства с одной стороны и успехи неверных – с другой. Уместно также напомнить, что во второй половине XV в. Николай V, Каликст II, Пий II, Сикст IV и другие предпринимали безуспешные попытки созыва крестовых походов. На Соборе в Мантуе, который был созван в 1459 г., именно в этих целях, Пий II с горечью сказал:
"Мы пребываем в глубоком сне. Нас раздирают распри, и этим мы развязываем руки туркам, предоставляя им полную свободу действий. Из-за малейшего пустяка христиане готовы взяться за оружие и убивать друг друга. Когда же нужно сразиться с богохульствующими турками, разрушающими нашу церковь, которые хотят ни больше и ни меньше, как уничтожить само понятие христианства, никто и пальцем не пошевельнет. Воистину, нынешние христиане трусливо попрятались, превратились в бесполезных слуг".
Пять лет спустя умирает в отчаянии Пий II: он так и не дождался войска крестоносцев. Немного раньше, в 1456 г., Парижский университет воспротивился введению десятинного налога, предназначенного для финансирования крестовых походов, так как не был заинтересован в такой жесткой мере. А герцог Бургундский вообще присвоил себе средства, собранные для этой цели. Показательно в этом плане отношение испанского духовенства в 1519 г. В соответствии с решением V Собора в Латране Лев Х и Карл V заключили договор, направленный против турок. Этот договор, как обычно в таких случаях, предусматривал изъятие десятины. Испанское духовенство, все как один, отказались платить налог, поскольку в тот момент не было непосредственной угрозы христианству. Рим наложил запрет, но по требованию Карла V отменил наказание. Страх перед мусульманами овладел Испанией позже, в XVI веке.
Случаи, когда христианским народом в их борьбе против турок не была оказана поддержка, могут составить длинный список: в 1523 и 1524 гг. при осаде Спира и Нюрнберга венгры взывали о помощи, и в обоих случаях немцы отказывались рассмотреть их просьбу, по крайней мере в ближайшее время. В 1521 г. пал Белград, в 1526 г. произошло бедствие в Мохаче. Правда, французы в 1644 г. вложили лепту в победу Сен-Готара, а поляки помогли в 1683 г. снятию осады Вены. Правда и то, что Европа причастна к тому, что венецианцы смогли оказать в Канди упорное сопротивление исламу (1665-1669 гг.). Но 6000 французских солдат, посланных Людовиком XIV с большим опозданием, отменили свое решение высадиться именно тогда, когда в них более всего нуждались. Множество исторических документов подтверждают диагноз, поставленный М.П.Гилмором: "В Европе все, кому непосредственно не угрожала турецкая опасность, были к ней безразличны. Кто же был небезразличен к этой угрозе? На местах это были люди, страдающие от жестокости мусульман. В общем плане, во-первых и прежде всего, духовенство, понимавшее, что христианской вере грозит опасность"3.
В конце XV в. и в течение всего XVI в. горячие точки противостояния находились на итальянском побережье, на государственных границах, то есть внутри Империи, на юге Испании. В этих трех секторах страх магометанства – будь то турки или берберы – овладел различными слоями общества. В 1480 г. в Отранте были ужасным образом уничтожены и побиты многие тысячи христиан. Безусловно, существует связь между реальными ужасами и их отражением в живописи, например, на картине "Мученичество святых невинных", относящейся к живописной школе Сьенны. В XVI в. из-за постоянных набегов вражеских кораблей память о кровавых событиях прошлого была жива, и сицилийское и неаполитанское побережье срочно укреплялось сторожевыми башнями и крепостями.
В Венгрии вторжение турок вызвало панику. После разгрома в Мохаче, большая часть населения Буды, насчитывающей 8000 жителей, покинула город. При приближении османского войска крестьяне прятали своих детей. На оккупированных территориях, по-видимому, погибло 5-10 процентов населения. В Германии рассказывали, что после победы в Мохаче султан повелел в качестве военных трофеев посадить на шесты 2000 голов перед своим шатром, 80 000 пленных были зверски убиты. В Вене с ужасом ждали нашествия варваров. Жители Страсбурга впали в отчаяние, когда турки, "душегубы и поджигатели", заняли в 1529 г. Линц. Страх подогревался рассказами и рисунками. На гравюрах Игона (1530 г.) изображен турецкий базар, где продают обнаженных христианских пленников, а султанские воины сажают на кол детей или разрубают их саблями. Несмотря на взаимное недоверие, отсрочки и скупость удельных князей, как католиков, так и протестантов, страх вынудил их оказать финансовую и военную поддержку своим суверенам, чтобы они смогли противостоять турецкой опасности.
Неверные стояли уже на пороге Германии. А в Испании враг был внутри христианского города и готов к сговору с неизвестно откуда появившимися берберами.
И все-таки в XVI в. в Испании почти все мусульмане приняли христианство. В 1499 г. гренадские мавры были обращены по высочайшему указу. Эта мера затем распространилась на всю Кастилию и страны Арагонской короны (1526 г.) Правда, в этих странах указ был предвосхищен, так как старые христиане провели собственными силами массовое крещение своих мусульманских соотечественников. Обращенные сохраняют свой язык, образ жизни (одежду, бани, скрытые от чужих глаз жилища), тайно исполняют культовые обряды, не едят свинину, не пьют вино, запрещают браки с христианами. А когда пираты Алжира, Тетуана и Сале высаживаются в Испании и совершают набеги внутри страны, они им оказывают поддержку, грабят и убивают вместе с ними. 23 августа 1565 г. 400 берберов с барабанами и знаменами вторглись в страну и достигли южных склонов Сьерра-Невады. Мориски встретили их с распростертыми объятиями, они разрушили христианские жилища, обрушились на церковь, растоптали святые дары и на следующий день ушли, уведя 15 пленников. В сентябре следующего года 350 тетуанских пиратов достигли северной части Альмерна, сея среди христиан панику, не найдя братский прием у морисков. Они убили трактирщиков, священников и уплыли, захватив 44 пленника. Вместе с ними ушли 600 добровольцев, эмигрировавших в Северную Африку. В районе Альмерна мориски составляли 90 процентов населения, поэтому христиане чувствовали себя в безопасности только за городскими укреплениями. В Малаге мориски составляли 50 процентов населения. Далее на север они составляли треть населения Валенсии: в 1609 г. насчитывалось 31 715 их дворов против 65 016 христианских. Повсюду, где проживало смешанное население, царила колониальная атмосфера – морисков выселяли в пригород или на плохие земли горных районов. Сколько ненависти и обоюдного страха накопилось у двух взаимно ассимилированных народов, народа-победителя и побежденного.
В XVI в., по мере того как турецкое владычество утверждается в Средиземноморье, в Испании зреет страх перед османской опасностью. Он достигает кульминации на Рождество 1568 г., когда в Гренаде разразилась "религиозная война", "война враждебных цивилизаций", потрясшая все королевство. Для правителей Мадрида это не было неожиданностью. Зная о сговоре между морисками и внешними мусульманами, они полагали, что зло можно искоренить, если принудить морисков носить испанскую одежду, говорить по-кастильски и оттеснить их внутрь страны. Эти меры, предпринимаемые с 1566 г., породили бунт 1568 г. За семь месяцев до взрыва посол Франции докладывал своему королю о его возможности, прямо называл причину: страх.
"Сир, опасность в Гренаде, о которой я уже докладывал, есть не что иное, как страх перед местными морисками, которые, по проверенным данным, имеют налаженную связь с королем Алжира. Король Испании желает, чтобы они носили испанскую одежду, более того, чтобы они говорили по-испански, полагая, что тем самым он упрочит уважение к себе. Поговаривают также, что все они будут высланы за пределы страны, в Галицию, в горы и рассеяны там так, чтобы не смогли более сговариваться с маврами. На их же земли поселят горных жителей".
Бунт разразился из-за потасовки между христианами и морисками. Албанцин и Гренада остаются спокойными. Но восстание захватывает Сьерра-Неваду и длится около двух лет. В самых значительных сражениях бунтари насчитывают в своих рядах не менее 150 000 человек, среди которых 400 вооружены. Около 4000 берберов сражались на их стороне. Тем временем Али захватывает Тунис, а в июле турки высаживаются на Кипре, еще лишний раз подтвердив мусульманское единство во всем Средиземноморье. Таким образом, у испанцев были многочисленные и разнообразные враги, как внешние, так и внутри страны. Погасить очаг восстания в Сьерра-Неваде и не дать ему распространиться по Валенсии удалось военачальнику дону Хуану Австрийскому с военной помощью из Ломбардии и Неаполя. Усмирив бунт, власти депортировали в Кастилию 70-80 тысяч морисков, которые снабжали восставших провиантом. Переселение произошло в ноябре 1570 г. под холодным ветром, дождем со снегом, так что в дороге погибло около 20 тысяч сосланных морисков. А в обратном направлении двигались христиане, спешившие занять лучшие земли в королевстве Гренада.
Конечно, это не могло решить проблему, так как после переселения мориски оказались в Толедо, самом сердце Испании. Мориски, причем очень многочисленные, проживающие в Севилье, тоже всегда были готовы способствовать английскому вторжению. Обстановка в Валенсии также была тревожной. Страх перед мусульманами не исчез даже после победы в Лепанте (1571 г.), несмотря на то, что она имела большое значение для расстановки сил на Средиземном море.
Мориски, связанные с миром неверных и враждебные ко всему христианскому, продолжают сопротивляться ассимиляции. Их депортация в 1609-1614 гг. подтверждает беспомощность Испании. Тогда было выслано 275 тысяч морисков при общем населении страны в 8 миллионов человек, то есть депортированные составили 3,4 процента населения. К примеру, как если бы современная Франция лишилась 1 800 000 жителей. Правомерны ли были подобные меры, чтобы избавиться от страха?
Не считая этих локальных очагов контакта, население Западной Европы в начале Нового времени не испытывало серьезной опасности со стороны мусульман. Во всяком случае, так считало духовенство. Можно заметить, что по мере удаления от границ, так сказать, от горячих точек соприкосновения с мусульманским миром, страх насаждался высшим духовенством, причем в первую очередь там, где население проявляло непокорность. Именно в этих регионах было распространено мнение, что христианство находится в осаде. На протяжении XVI века и позже письменные памятники культуры свидетельствуют о расхождении в оценках мусульманской опасности. Географы, историки, путешественники, политики и моралисты делают попытки понять неприятеля, в то же время восхищаясь законами и состоянием дел в оттоманской армии. Г. Постель, теолог и известный востоковед, составил, в числе многих других, объективное и добросовестное описание мусульманского мира. Историк П.Джово пишет: "Сулейман склонен к религиозности и либерализму". В "Космографии" Мюнцера читаем: "Турки – большие приверженцы справедливости". Натуралист и врач П.Белон утверждает, что мусульмане "миролюбивы во всех своих начинаниях". В "Путешествии по Турции", написанном испанцем Лагуной и посвященном Филиппу II (1557 г.), предисловие отражает антитурецкие настроения испанцев. Но далее, сравнивая Турцию с Испанией, автор восхваляет Турцию и порочит Испанию. Что касается Бодена, Монтеня, Шаррона, то будучи в восхищении от армейской дисциплины, собранности турецких воинов, они приходят к выводу, что в "республике", одержавшей столько побед, должен царить "строгий порядок".
Безусловно, подобный беспристрастный анализ и объективное описание, должны способствовать усилению страха перед турками. По мнению Монтеня, "Турция является в настоящее время самым сильным государством". Шаррон еще более категоричен: "Самым великим и мощным современным государством в мире является империя Великого Повелителя, который, как лев, устрашает всех на Земле и сокрушает князей и монархов".
Церковь, наоборот, обращала внимание на опасность со стороны Турции и делала это, видимо, потому, что население выражало безразличие даже в центральной Европе, находящейся под непосредственной угрозой, и где часть Венгрии противостояла Габсбургам. В середине XV в. Каликст III, напуганный военными успехами Мухамеда II, повелел всем христианам читать ежедневную молитву, чтобы молить небо отвести турецкую угрозу. В Германии по указу Карла V ежедневно в полдень звонили "колокола по туркам" с тем, чтобы католики и протестанты не забывали о нависшей угрозе. В 1571г. Пий V повелел отслужить торжественную мессу и молитвы, чтобы молить о божественной защите христианского флота в сражении против султана. Сам Пий V наложил на себя строгую епитимью. Узнав о победе в Лепанте, он учредил специальный праздник "Победоносной Божьей Матери", который был переименован Грегуаром XIII в праздник Четок и отмечался в первое воскресенье октября. Начиная с 1572 г. распространяются также различные "гимны победы", сочиненные в основном в иезуитских университетах; картины религиозного содержания с изображением Богоматери-победительницы; христианский крест дополняется поверженным полумесяцем. После освобождения Вены в 1683 г. стяг великого визиря был отправлен Иннокентию XI и вывешен над главным входом в собор Св. Петра. Победа свершилась на 30-й день после Успенья, потому эта дата стала праздником благодати Божьей Св. Девы Марии. Повсюду в Германии, которой также грозило турецкое вторжение в 1683 г., население праздновало избавление от опасности и ликование Церкви, которые выражались религиозными песнопениями, паломничеством, изображениями событий в живописи и скульптуре.
Конечно, нельзя не заметить, что основная роль в длительной борьбе против турок принадлежала духовенству. Зверства неверных постоянно упоминались в проповедях и специальных молитвах "против турок". В молитвах содержались обращения к Богу о защите христианства от языческого нашествия. Вторжение турок ставилось наравне с другими стихийными бедствиями – эпидемиями, голодом, пожарами, наводнениями. Считали, что конец света наступит от турок. Когда на латинский язык был переведен Коран, его основные положения тотчас были подвергнуты критике. Не удивительно, что духовенство, особенно монахи, находились на фронтах борьбы против турок. В 1456 г. во время обороны Белграда душой защитников города стал французский монах итальянец Жан де Капистрано. Провозгласив новый крестовый поход в 1453 г., Пий II обращается к проповедникам, особенно францисканцам, чтобы поднимать народ на борьбу. В Мохаче погибли два архиепископа и пять епископов. Во времена Пия V капуцины служили священниками на флоте. Во время осады Вены в 1683 г. капуцин Марко д'Авиано прославился своими проповедями и покаяниями. Во Франции XVII в. среди тех, кто грезил еще крестовыми походами, мы видим капуцина отца Жозефа, поддерживающего ополчение Гонзага и автора запоздавшей "Туркиады". Два несущих крыла обновленной католической церкви – капуцины и иезуиты – стали также ярыми врагами неверных.
В XVI в. в произведениях Лютера и Эразма показана степень осознания турецкой опасности духовенством. Конечно, оба они жили в странах, находившихся под непосредственной угрозой победоносного султана, что отчасти объясняет их отношение к этой опасности. Но, кроме того, каждый из них по-своему стремится стать проповедником христианства. Им принадлежит заслуга пробуждения общественного сознания, всегда готового впасть в забытье и пренебречь долгом единения. В 1530 г. Эразм пишет:
"Варварский народ темного происхождения, сколько раз опустошал он земли христиан? Каких еще зверств не видели мы от него? Сколько городов, островов, провинций вырвано из христианского владычества? И дела, видимо, принимают такой оборот, что десница Господня не оградит нас от них, и близится час захвата оставшегося крещеного мира. Поэтому следует принять эти несчастья как предназначение всем нам, объединенным общей верой, и остается только опасаться, как бы эти несчастья не стали нашей общей судьбой. Когда горит соседний дом, ваше добро тоже в опасности, тем более весь город должен быть в опасности, когда неизвестно, в каком доме вспыхнет пожар. Нужно поспешать на помощь".
В 1539 г. Лютер удивляется пассивности населения, когда неверные через Польшу направились к Германии: "К великому несчастью, оставаясь в безопасности, мы взираем на турок как на обыкновенных врагов, как если бы речь шла о французском или английском короле".
В проповедях того времени постоянно прослеживается мысль, объясняющая турецкую угрозу как справедливое наказание христиан за их грехи. Эразм считает, что Бог "наслал на нас турок, как раньше он наслал на египтян саранчу и прочую нечисть... Своими победами турки обязаны нашим порокам".
Лютер в "Увещевании молиться против турок" утверждает, что "в сущности все идет своим чередом, как в допотопные времена. Бог посмотрел на Землю и увидел, что она развращена".
Руководствуясь тем же доводом, в Берне в 1543 г. запрещают "танцы, как свадебные, так и прочие, фривольные песни, дурное поведение, крики и визги" по причине недавних турецких побед, "этих очень опасных событий, свершившихся с нами по воле Господа за наши прегрешения". Этот лейтмотив будет звучать очень долго. В IV книге трактата "Об истинных христианских религиях", вышедшего в 1627 г. и неоднократно переизданного на разных языках, победы турок всегда представляются как наказание Господне. Такая трактовка событий была характерна не только для протестантского, но и всего христианского мира того времени.
Именно поэтому Лютер и Эразм призывают христиан к самоочищению во избежание мусульманской угрозы. Эразм пишет: "Если мы хотим преуспеть в нашем стремлении вырваться из турецких тисков, прежде чем изгнать турецкую нечисть, нам следует вырвать из нашего сердца алчность, спесь, любовь к власти, щепетильность, склонность к кутежам, похоти, плутовству, гневу, ненависти, зависти".
Лютер сравнивает христиан XVI в. с жителями Нинивии и, обращаясь к проповедникам, говорит: "Пастыри! Взывайте прежде всего народ к покаянию!"
Несмотря на общность в постановке диагноза и лечебного средства – покаяния, во многом Эразм и Лютер расходятся. Говоря о турках, Лютер не делает различия между папой и дьяволом, то есть между "миром и плотью".
Для него между тем и другим существует объективная связь – заговор Сатаны, который нападает на слабый и греховный христианский мир со всех сторон, насылая полчища мусульман, упорствуя в язычестве и смущая всяческими плотскими искушениями. Если кто и считал, что христианство находится в осажденном граде, так это Лютер – и на приступ этого града брошены все силы ада. Он приходит к парадоксальному выводу (и пишет об этом в 1529 г., 1539 г., 1541г.), что эффективным в этой борьбе может быть только духовное оружие, потому что сражаться приходится не с людьми, а с демонами.
"И если сейчас вы подниметесь на борьбу против турка, знайте же и не сомневайтесь, что сражаться придется не с людьми из плоти и крови. Наоборот, пребывайте в уверенности, что нам придется сразиться с несметной армией дьяволов. Посему не доверяйтесь вашему копью, мечу и аркебузу, силе и численности – они вам не помогут против дьявола. В борьбе с дьяволом помощь придет от ангела-хранителя и будет так, если мы покоримся и будем молить Господа Бога и доверимся Его слову".
В отличие от Лютера у Эразма никогда не было наваждений христианского осажденного града. Но нарастающая турецкая опасность заставила его отказаться от безграничного пацифизма и признать, что в случае необходимости возможна оборонительная война, не только в том случае, если исчерпаны все средства мирных переговоров и отношение к врагу, даже такому опасному, как турки, останется христианским. В трактате "О ведении войны против турок" (1530 г.), он выразил свое мнение о войне, одновременно реалистичное и неоднозначное, но идущее вразрез эсхатологическому мировоззрению Лютера. Этот трактат был ответом на сочинение Лютера "О возобновлении войны с турками" (1529 г.), Эразм переписывался с гуманистами Австрии, Венгрии и Польши, живо переживал поражение в Мохаче и осаду Вены в 1529 г. Впрочем, приближенные Карла V также требовали от него публично высказаться против пораженческих настроений Лютера. Спор по турецкому вопросу между этими философами показателен в том смысле, что дает представление о социальных слоях, наиболее остро ощущавших мусульманскую опасность: ими были образованные люди и духовенство. Этот спор характеризует его участников – Эразм Роттердамский, очень обеспокоенный, но сохраняющий хладнокровие, и Лютер, у которого чувство страха переходит в панический ужас: если христианский град находится в осаде под натиском Сатаны, то только Господь Бог может его защитить.