ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Рождение египетской цивилизации всегда вызывало у историков чувство удивления и восхищения. На протяжении двух тысячелетий, предшествовавших формированию Объединенного царства, неолитические культуры развивались, не претерпевая каких-либо глубоких изменений. Перемены принесли контакты с шумерской цивилизацией – с начала IV тысячелетия. Египет заимствовал у шумеров цилиндрические печати, искусство кирпичной кладки, технику судостроения, ряд художественных мотивов а, главное, письменность, которая появилась внезапно, не имея предшественниц, при Первой династии (около 3000 лет до н.э.).1
Египетская цивилизация весьма быстро выработала характерный стиль, нашедший свое проявление во всех ее творениях. Само географическое положение страны предопределило развитие ее цивилизации, отличавшейся от шумерско-аккадских культур. Ибо, в отличие от Месопотамии, уязвимой для вторжения с любой стороны, Египет – точнее, долина Нила – был не только изолирован, но и защищен пустыней, Красным и Средиземным морями. Вплоть до вторжения гиксосов (1674 г. до н.э.) Египет не знал опасности нападения извне. С другой стороны, судоходство по Нилу позволяло правителю все время усиливать централизацию власти и тем самым облегчало управление страной. Кроме того, в Египте не было больших городов такого типа, как в Месопотамии. Можно сказать, что население страны составляла масса сельских жителей, которыми управлял представитель воплощенного бога – фараон.
Но именно религия, и в особенности догма о божественной сущности фараонов, с самого начала способствовала формированию своеобразной структуры египетской цивилизации. Предание утверждает, что объединение страны и основание государства были делом первого властителя, известного под именем Менеc. Выходец с юга, Менеc построил новую столицу этого объединенного Египта в Мемфисе, недалеко от нынешнего города Каира. Здесь впервые праздновалась церемония интронизации. Позднее, и на протяжении более чем трех тысячелетий, фараоны вступали на царство в Мемфисе. По всей вероятности, эти церемонии воспроизводили ту, которая была проведена Менесом, причем не как напоминание о его деяниях, а как обновление того созидательного источника, который присутствовал в первоначальном событии. 2
Сплочение государства равнялось космогонии; фараон, воплощенный бог, устанавливал новый мир, цивилизацию, бесконечно более сложную и более высокую, чем та, которая существовала в неолитических поселениях. Было чрезвычайно важно обеспечить постоянство содеянного им, выполненного в соответствии с божественным образом – другими словами, избежать кризиса, который мог бы поколебать основы нового мира. Божественная сущность фараона давала для этого лучшую гарантию. Поскольку он был бессмертен, его смерть означала не более чем перемещение на небо. Таким образом обеспечивалась преемственность божественных воплощений и тем самым незыблемость космического порядка.
Примечательно, что наиболее важные социо-политические и культурные начинания осуществлялись при самых ранних династиях. Именно эти начинания заложили основы на последующие пятнадцать столетий. После Пятой династии (2500-2300 гг. до н.э.) к культурному наследию не добавилось ничего существенного. Эта "застылость", характерная для египетской цивилизации, но которая также прослеживается в мифах и ностальгических мотивах других традиционных обществ, имеет по существу религиозное происхождение. Неподвижность иератических форм, воспроизведение жестов и движений, практиковавшихся в самые давние времена, были заложены в теологии, которая рассматривала космический порядок как сугубо божественное творение и в любых переменах видела опасность возврата к хаосу и, следовательно, к торжеству демонических сил.
Тенденция, которую европейские ученые обозначили как "иммобилизм", заключалась в сильнейшем стремлении сохранить нетронутым первоначальное творение, ибо оно было совершенным с любой точки зрения – космологической, религиозной, социальной, этической. Последовательные фазы космогонии ярко воспроизводились в различных мифологических традициях. Мифы действительно связаны исключительно с событиями, имевшими место в мифическое время начал. Этот период, называемый Тер Zepi – "Первое время", длился от появления бога-создателя над изначальными водами до интронизации Гора. Все сущее, от природных явлений до религиозных и культурных реалий (планы храмов, календарь, письменность, ритуалы, царские эмблемы и т.п.), имеет оправдание и ценность постольку, поскольку было создано в начальный период. Ясно, что "Первое время" – это Золотой Век абсолютного совершенства, "когда еще не было ни гнева, ни шума, ни борьбы, ни беспорядка". Ни смерти, ни болезни не знали люди в этот дивный период, называемый "Временем Ра" (или Осириса, или Гора).3
В определенный момент в результате вторжения зла возник беспорядок, положивший конец Золотому веку. Но сказочный период "Первого Времени" не остался среди реликвий, окончательно ушедших в прошлое. Поскольку эта эпоха представляет собой сумму образцов, которым следует подражать, ее воспроизводят снова и снова. Коротко говоря, цель обрядов, метящих в демонические силы, – это восстановление первоначального совершенства.
Как и во всех традиционных религиях, космогония и мифы о происхождении (людей, царской власти, социальных институтов, ритуалов и т.д.) составляли сущность науки священного. Естественно, бытовал ряд космогонических мифов, относившихся к различным богам и связывавших начало Творения со множеством религиозных центров. Темы этих мифов принадлежат к числу наиболее архаических: появление холма, лотоса или яйца из первичных вод. Что касается богов-созидателей, то каждый значительный город отводил ведущую роль собственному богу. Династические изменения часто сопровождались сменой столиц. Такие события обязывали богословов новых столиц сочетать несколько космогонических традиций, выставляя своего местного главного бога как демиурга. Когда дело шло о богах-созидателях, ассимиляция осуществлялась легко благодаря структурному сходству. Но богословы не боялись и синтеза, сочетая гетерогенные религиозные системы и сближая совершенно антагонистические божественные фигуры.4
Подобно многим другим традициям, египетская космогония начинается с возникновения холма из первичных вод. Появление этого "Первого Места" над необъятными водными просторами означало возникновение земли, но также и начало света, жизни и сознания.5 В Гелиополе место, называвшееся "Песчаный Холм" и являвшееся частью храма солнца, считалось первичным холмом. Гермополис был знаменит своим озером, на котором взошел космогонический лотос. Но и другие местности претендовали на те же привилегии.6 Действительно, каждый город, каждое святилище рассматривались как Центр Мира, место, где началось Творение. Первичный холм становился иногда космической горой, на которую взбирался фараон для встречи с богом солнца.
В других версиях говорится о первичном яйце, в котором находилась "Птица Света" ("Тексты саркофагов" – Coffin Texts, vol. 4, 181 sq.), или о первичном лотосе, породившем Дитя-Солнце,7 или, наконец, о первобытном змее, первом и последнем образе бога Атума (в главе 175 "Книги мертвых" читаем: когда мир вернется в состояние хаоса, Атум снова станет змеем. В Атуме мы можем признать верховного и скрытого бога, в то время как Ра, Солнце – это прежде всего открытый бог; ср. §32). Фазы Творения: космогония, теогония, создание живых существ и т.д., – представлены по-разному. В соответствии с солнечной теологией Гелиополя, города, расположенного в верховье дельты, бог Ра-Атум-Хепри8 создал первую божественную чету – Шу (Атмосферу) и Тефнут, которые стали родителями бога Геба (Земля) и богини Нут (Небо). Демиург осуществил акт творения, мастурбируя или выплюнув слюну. Эти выражения простодушно грубы, но их значение ясно: божества рождаются из самого вещества верховного бога. Так и в шумерской традиции (§16) – Небо и Земля находились в неразрывной иерогамии, пока их не разделил Шу, бог погодных явлений.9 От их союза родились Осирис и Исида, Сет и Нефтида – герои трогательной драмы, к которой мы обратимся позже.
В Гермополисе (Средний Египет) богословы разработали сложную доктрину об огдоаде, группе из восьми богов, позже объединенных Птахом. В первичном озере Гермополиса возник Лотос, из которого вышел "Священный ребенок, совершенный наследник, порожденный огдоадой, божественное семя самых первых Богов-Предшественников, "тот, кто связал семя богов и людей".10
Но наиболее систематическая теология была разработана вокруг бога Птаха в Мемфисе, столице фараонов Первой династии. Основной текст того, что было названо "Мемфисской теологией", был высечен в камне во времена фараона Шакбе (ок. 700 г. до н.э.), но оригинал был составлен примерно за две тысячи лет до этого. Удивительно, что самая ранняя египетская космогония, известная нам, является также и самой философической. Ибо Птах творит своим разумом (своим "сердцем") и словом (своим "языком"). "Тот, кто проявляет себя как сердце (разум), кто проявляет себя как язык (слово) под видом Атума, есть Птах, самый древний". Птах объявляется самым великим богом, тогда как Атум почитается только как создатель первой божественной четы. Это Птах "дал богам существование". После этого боги обрели свои зримые тела, войдя "в каждый вид растений, каждый вид камня, каждую глину, во все, что растет на ее (т.е. земли) поверхности и в чем они (т.е. боги) могут проявиться".11
Коротко говоря, теогония и космогония были осуществлены созидательной силой одного бога. Здесь мы весьма определенно сталкиваемся с наивысшим проявлением египетского метафизического мышления. Как замечает Джон Вильсон (ANET, р.4), уже в начале египетской истории мы находим доктрину, которая приближается к христианской теологии Логоса.
По сравнению с теогонией и космогонией, мифы о происхождении человека гораздо менее выразительны. Люди (еrmе) родились из слез (еrmе) солярного бога Ра. В тексте, составленном позднее (ок. 2000 г. до н.э.), записано: "Люди, божье стадо, были хорошо обеспечены. Он (т.е. бог-солнце) сотворил для их блага небо и землю... Он сотворил воздух, чтобы оживлять их ноздри, ибо они были его подобием, сотворены из его плоти. Он светит на небе, он сотворил для них растения и животных, птиц и рыб, чтобы питать их".12 Однако когда Ра открыл, что люди устроили заговор против него, он решил уничтожить их. Богиня Хатор взяла на себя задачу осуществить расправу. Но, когда она пригрозила уничтожить человеческую расу полностью, Ра прибег к хитрости и сумел напоить ее допьяна.13
Людской мятеж и его последствия имели место в мифический век. "Людьми" были, очевидно, самые ранние обитатели Египта, поскольку эта страна была образована первой и, следовательно, являлась Центром Мира.14 Египтяне были единственно полноправными ее жителями; этим объясняется запрещение чужеземцам посещать святилища – микрокосмические образы страны.15 Некоторые поздние тексты отражают тенденцию к универсализму. Боги (Гор, Сехмет) защищают не только египтян, но также и палестинцев, нубийцев и ливийцев.16 Однако мифическая история первых людей не играет ведущей роли. В чудесный период "Первого времени" двумя определяющими факторами были космогония и появление фараонов.
По замечанию Генри Франкфорта,17 космогония является самым важным событием, поскольку она представляет собой единственное реальное изменение – возникновение мира. С этого времени какое-либо значение имеют только те изменения, которые связаны с ритмами космической жизни. Но в этом случае мы имеем дело с последовательными моментами, выраженными в различных циклах, которые обеспечивают их периодичность, – с движением небесных тел, сменой времен года, фазами луны, ритмами произрастания, приливами и отливами Нила и т.д.. И именно эта периодичность космических ритмов определяет совершенство, установившееся в век "Первого Времени". Беспорядок означает ненужное, а поэтому вредное изменение в парадигматическом цикле идеально упорядоченных перемен.
Поскольку социальный порядок является аспектом космического порядка, считалось, что царская власть существовала с начала мира. Творец был первым царем,18 он передал эту функцию своему сыну и наследнику – первому фараону. Эта передача освятила царскую власть как божественный институт. И действительно, жесты и деяния фараона описываются в тех же самых терминах, что и деяния бога Ра или же солнечные эпифании. Приведем лишь два примера: творение Ра иногда обобщается точной формулировкой: "Он заменил Хаос порядком (maat)". И то же самое говорится о Тутанхамоне, который восстановил порядок после "ереси" Эхнатона (см. §32), или о Пепи II: "Он поставил маат на место лжи (беспорядка)". Подобным же образом глагол "khay" ("светить") используется для описания солнца в момент творения или каждого рассвета, равно как и для описания появления фараона на церемонии интронизации, на торжествах или на тайном совете.19
Фараон является воплощением маат, слова, переводимого как "истина", но главное значение которого – это "добрый порядок", и отсюда "право", "справедливость". Маат относится к первоначальному творению; следовательно, отражает совершенство "Золотого Века". Составляя самую основу космоса и жизни, маат может познаваться каждым индивидуумом отдельно. В текстах различного происхождения и различных периодов встречаются такие выражения: "Побуждайте ваше сердце познать маат", "Я сделаю так, чтобы ты познал маат в своем сердце; чтобы ты делал то, что для тебя правильно". Или: "Я был человеком, который любил маат и ненавидел грех. Ибо я знал, что это (грех) есть оскорбление Бога. И действительно, лишь Бог дарует необходимое знание. Принца характеризуют как "того, кто знает истину (маат) и кого учит Бог". Автор молитвы, обращенной к Ра, взывает: "Вложи маат в мое сердце!".20
Как воплощение маат, фараон является парадигматическим образцом для всех своих подданных. По выражению визиря Рекмира, "он бог, который дает нам жизнь своими деяниями".21 Дела фараона обеспечивают прочность космоса и государства и, следовательно, непрерывность жизни. В самом деле, космогония повторяется каждое утро, когда солярный бог "отвращает" змея Апопа, не имея, однако, возможности уничтожить его; ибо хаос (первоначальная тьма) представляет собой виртуальность; следовательно, он неразрушим. Политическая деятельность фараона воспроизводит подвиг Ра: он (фараон) также "отвращает" Апопа – иными словами, следит за тем, чтобы мир не был ввергнут снова в состояние хаоса. Когда на границах появляются враги, они уподобляются Апопу, и победа фараона воспроизводит триумф Ра. (Эта тенденция переводить жизнь и историю в термины категорий и парадигматических образов характерна для традиционных культур).22 Фараон был единственным героем особых, неповторимых исторических событий: военных кампаний в различных странах, побед над разными народами и т.п. И все же, когда Рамзес III строил свою усыпальницу, он повторил названия завоеванных городов, начертанные на погребальном храме Рамзеса II. Даже в период Древнего Царства ливийцы, которые "были жертвами завоеваний фараона Пепи II, имели те же личные имена, что были начертаны на храмовых рельефах Сахури двумя столетиями раньше".23
Невозможно различить индивидуальные черты фараонов по их изображениям на монументах и описаниям в текстах. Многие характерные детали, например, дерзость и мужество Тутмоса III во время битвы при Мегиддо, по мнению историка А. де Бука (A. de Buck), обнаруживают общепринятые элементы портрета идеального властителя. Такая же тенденция к обезличиванию наблюдается и при описании богов. За исключением Осириса и Исиды, обо всех богах, несмотря на их различные формы и функции, в гимнах и молитвах говорится почти одинаковыми словами.24
В принципе, культовые церемонии должны были проводиться фараоном, но он передавал свои функции жрецам различных храмов. Целью ритуалов, прямой или косвенной, было обеспечение защиты, а значит – неизменности "первоначального творения". На каждый праздник Нового Года космогония повторялась,25 и даже в более образцовом виде, чем ежедневная победа Ра, поскольку обряд относился к продолжительному временному циклу. Интронизация фараона воспроизводила эпизоды gesta [деяний] Менеса – объединения двух земель. То есть ритуально воспроизводилось основание государства (см. §25). Церемония повторялась по случаю празднования sed, отмечавшего тридцатую годовщину интронизации и имевшего целью обновить божественную энергию властителя.26 О периодических торжествах, посвященных определенным богам (Гору, Мину, Анубису и др.), мы располагаем лишь скудными сведениями. Жрецы, шествовавшие в процессии, несли на плечах статую бога или священную ладью; процессия сопровождалась песнями, музыкой и танцами и проходила под приветственные возгласы толпы верующих.
Большой праздник в честь Мина, один из наиболее популярных во всем Египте, известен нам лучше в силу того, что позднее он оказался связан с царским культом. Первоначально это был праздник жатвы; в процессии участвовали царь, царица и белый бык, Фараон срезал первый сноп и отдавал его быку. Однако последовательность обряда неясна.27 Церемониями закладки и открытия храмов руководил фараон. К сожалению, нам известны лишь некоторые символические действия: в яму, вырытую на месте будущего храма, фараон опускал "вклады основания" (кирпич, сделанный самим властителем, золотые слитки и т.п.). При открытии царь освящал храм, воздевая вверх правую руку.
К статуе бога, установленной в наосе (храме, святилище), был обращен ежедневный обряд поклонения. После ритуального очищения к наосу подходил совершающий богослужение, ломал глиняную печать и открывал двери. Распростершись перед статуей, он объявлял, что взошел на небо (наос) для созерцания бога. Затем статую очищали содой, чтобы "открыть рот" бога. Наконец, совершающий богослужение снова закрывал двери, опечатывал затвор и пятясь удалялся.28
Наши сведения о погребальном культе куда обильнее. Смерть и загробная жизнь занимали египтян намного больше, чем другие народы Ближнего Востока. Со смертью фараона начиналось его путешествие на небо и его "иммортализация". К тому же смерть была непосредственно связана с одним из самых популярных египетских богов – Осирисом.
Наиболее древние египетские представления о существовании после смерти, насколько их можно реконструировать, связаны с двумя традициями, которые широко засвидетельствованы по всему миру: местопребывание мертвых было либо в подземном мире, либо на небесах – точнее, среди звезд. После смерти души отправляются к звездам и приобщаются их вечности. Небо представляли как Богиню-Мать, а смерть была эквивалентна новому рождению, иными словами, вторичному рождению в звездном мире. Материнство неба подразумевало идею, что умерший должен родиться во второй раз; после небесного рождения он питался молоком Богини-Матери (представленной в образе коровы).29
Локализация потустороннего мира под землей была преобладающим верованием в неолитических культурах. Уже в додинастический период (т.е. в начале IV тысячелетия до н.э.) определенные религиозные традиции, связанные с земледелием, находили выражение в мифо-ритуальном комплексе Осириса. Так что Осирис, единственный египетский бог, который умер насильственной смертью, также фигурирует в царском культе. Мы позже рассмотрим следствия этого сближения бога, который умирает, с солярной теологией, определяющей и утверждающей бессмертие фараона.
"Тексты пирамид" посвящены почти исключительно концепциям посмертной судьбы фараона. Несмотря на усилия богословов, доктрина не была должным образом систематизирована. В ней есть противоречия, параллельные, а порой и противоположные идеи. В большинстве пассажей настойчиво повторяется, что фараон, сын Атума (Ра), рожденный Великим Богом еще прежде сотворения мира, не может умереть; но в других местах фараона заверяют в том, что его тело не подвергнется разложению. Здесь мы, несомненно, сталкиваемся с двумя различными религиозными идеологиями, которые еще не превратились в единое целое.30 Тем не менее, в большинстве текстов говорится о путешествии фараона на небо. Он улетает туда в виде птицы – сокола, цапли, дикого гуся ("Тексты пирамид", 461-463, 890-891, 913, 1048), в виде скарабея (366) или кузнечика (890-891) и т.п. На помощь ему должны прийти ветры, облака, боги. Иногда фараон поднимается в небо по лестнице ("Тексты пирамид", 365, 390, 971 и сл., 2083). Во время своего вознесения фараон уже становится богом, совершенно отличным по своей сущности от породы людей (65, 809).31
Однако прежде чем оказаться в небесном обиталище на Востоке, именуемом Полем Подношений, фараон должен пройти определенные испытания. Вход защищен озером "с извилистыми берегами" ("Тексты пирамид", 2061), а перевозчик через озеро наделен властью судьи. Чтобы получить место в лодке, следовало выполнить все ритуальные очищения ("Тексты пирамид", 519, 1116) и, прежде всего, дать ответы на вопросы инициатического характера, т.е. ответить стереотипными формулами, которые служили паролем. Иногда фараон прибегал к мольбе (1188-1189) или к магии (429 и сл.), или даже к угрозам. Он обращался с молитвой к богам (особенно к Ра, Тоту и Гору) или просил у двух сикамор, между которыми ежедневно восходит солнце, разрешить ему войти на Поле Тростников.32
На небесах фараона с триумфом встречает Бог-Солнце, и во все четыре стороны света направляются гонцы, чтобы возвестить о его победе над смертью. Фараон и на небесах продолжает свое земное существование: восседая на троне, он принимает знаки почитания от своих подданных и продолжает судить и отдавать приказы.33 Хотя лишь он один обладает солнцеподобным бессмертием, фараон окружен свитой, прежде всего, из членов своей семьи и высших чиновников.34 Их уподобляют звездам и называют "прославленными". Как пишет Вандье (Vandier. La Religion égyptienne, p. 80), "Небесные пассажи "Текстов пирамид" проникнуты поэзией исключительной красоты: в них мы встречаемся с простым и спонтанным воображением первобытного народа, которое свободно движется в сфере тайны".
Как мы уже заметили, сотериологическая доктрина "Текстов пирамид" не всегда последовательна. Отождествляя фараона с Ра, солярная теология подчеркивает привилегированную роль первого: он не подпадает под юрисдикцию Осириса, повелителя мертвых. "Ты открываешь свое место на Небесах среди звезд Небес, потому что ты звезда... Ты не замечаешь Осириса, ты командуешь мертвыми, но ты не смешиваешься с ними, потому что ты не принадлежишь к ним" ("Тексты пирамид", 251). "Ра-Атум не отдаст тебя Осирису, который не судит твое сердце и не имеет власти над твоим сердцем... Осирис, ты не должен завладеть им, и твой сын (Гор) не должен завладеть им" ("Тексты пирамид", 145-146: по переводу R.Weill, p. 116). Другие тексты по своему характеру даже агрессивны: в них утверждается, что Осирис – это мертвый бог, ибо он был убит и брошен в воду. В некоторых местах, однако, встречаются намеки на тождество фараона с Осирисом. Встречаются, например, такие пассажи: "Как Осирис живет, так и фараон Унас живет; как Осирис не умирает, так и фараон Унас не умирает" ("Тексты пирамид", 167 и сл.).
Чтобы понять значение этих пассажей, нам следует кратко представить мифы и религиозную функцию Осириса. Для начала заметим, что наиболее полной версией мифа об Осирисе является та, что изложена Плутархом (II век) в его трактате "Об Осирисе и Исиде".*26 Ибо, как мы заметили на примере космогонии (§26), в египетских текстах упоминаются лишь отдельные эпизоды. Несмотря на определенные разночтения и противоречия, которые могут быть следствием "соперничества" или синкретизации различных мифологических элементов, центральный миф, сложившийся после окончательной победы Осириса, легко поддается реконструкции. Согласно всем преданиям, Осирис был легендарным царем, чье правление в Египте славилось мощью и справедливостью. Его брат Сет устроил ему западню и убил его. Жене Осириса Исиде, "великой волшебнице", удалось забеременеть от мертвого Осириса. Похоронив его тело, она бежала в Дельту; там, скрывшись в зарослях папируса, она родила сына Гора. Когда Гор вырос, он сначала заставил богов "Девятки"*27 признать свои права, а затем напал на своего дядю.
Сначала Сету удалось вырвать у Гора один глаз ("Тексты пирамид", 1463), но борьба завершилась победой Гора. Он вернул свой глаз и передал его Осирису. (Так Осирис снова ожил; см.: "Тексты пирамид", 609 и сл.) По приговору богов Сет должен носить на себе свою жертву (например, его превращают в барку, которая везет Осириса по Нилу).35 Но, подобно Апопу, Сет не может быть окончательно уничтожен, ибо и он воплощает неодолимую силу. После своей победы Гор спускается в страну мертвых и объявляет добрую весть: признанный законным наследником своего отца, он коронован на царство. Таким образом он "пробуждает" Осириса. Как говорят тексты, "приводит его душу в движение".
Последний акт этой драмы проясняет характерное состояние, в котором пребывает Осирис. Гор находит Осириса в оцепенении, без сознания, и оживляет его: "Осирис! Смотри! Осирис! Слушай! Вставай! Живи снова!" ("Тексты пирамид", 258 и сл.). Осириса никогда не представляли в движении; он всегда изображался недвижным и пассивным.36 После своей коронации, т.е. после того, как он положил конец периоду кризиса ("хаос"), Гор оживляет его: "Осирис! Ты ушел, но ты вернулся; ты спал, но тебя разбудили; ты умер, но ты живешь снова!" ("Тексты пирамид", 1004 и сл.). Осирис возвращен к жизни как духовная личность (душа) и обладатель жизненной энергии. Именно он будет с этих пор обеспечивать плодородие растительности и всю репродукцию. Его описывают как воплощение всей Земли или сравнивают с омывающим мир Океаном. Уже к первой трети III тысячелетия до н.э. Осирис становится символом плодородия и роста.37 Иными словами, Осирис, убиенный царь (покойный фараон), обеспечивает процветание царства, которым правит его сын Гор (новый фараон).
Мы можем понять общий характер отношений между Ра, фараоном, и парой – Осирис-Гор. Солнце и царские усыпальницы – два главных источника сакральности. В соответствии с солярной теологией, фараон был сыном Ра, но поскольку он наследовал покойному властителю (Осирису), вступивший на трон фараон был также и Гором. Напряженность между этими двумя ориентациями египетского религиозного духа – приверженностью солнцу и приверженностью Осирису38 – проявляется в функции царской власти. Как мы уже видели, египетская цивилизация явилась результатом объединения Верхнего и Нижнего Египта в единое царство. Сначала Ра рассматривался как суверен "Золотого Века"" но с эпохи Среднего Царства (примерно 2040-1730 гг. до н.э.) эта роль была передана Осирису. В царской идеологии восторжествовала осирианская формула, ибо отношение родства Осирис-Гор гарантировало преемственность династии и, кроме того, обеспечивало благоденствие страны. Как источник всеобщей фертильности, Осирис обеспечивал процветающее правление своего сына и преемника.
Текст, относящийся ко времени Среднего царства, превосходно выражает возвышение Осириса как источника и основы всего творения: "Живу я или умер, я есмь Осирис, я вхожу и вновь появляюсь через вас, я распадаюсь в вас, я расту в вас... Боги живут во мне, ибо я живу и расту в зерне, которое их питает. Я покрываю землю, живу я или умер – я есмь Ячмень. Я неуничтожим. Я ввел Порядок... Я стал Властелином Порядка. Я возникаю из тела Порядка...".39
Здесь мы встречаемся со смелой идеей – ценности смерти, воспринимаемой отныне как возвышенная трансмутация жизни. Смерть завершает переход оттуда, где ничто не несет никакого смысла, туда, где все исполнено значения. Могила становится местом, где происходит преображение человека, sakh, ибо умерший становится "преображенным духом",40 Akh. Для нас важен в данном случае тот факт, что Осирис постепенно становится парадигматическим образцом не только для властителей, но и для каждого индивидуума. Несомненно, его культ становится популярен уже в эпоху Древнего Царства; этим объясняется его появление в "Текстах пирамид", несмотря на сопротивление гелиопольских богословов. Но первый серьезный кризис, о котором мы вскоре расскажем, внезапно положил конец классическому периоду египетской цивилизации. Когда порядок был восстановлен, Осирис оказался в центре этических забот и религиозных надежд. Так начался процесс, который известен, как "демократизация" Осириса.
В самом деле, наряду с фараонами, многие заявляют о своем ритуальном участии в драме и апофеозе Осириса. Тексты, которые ранее высекались на стенах тайных камер в пирамидах, воздвигаемых для фараонов, теперь стали воспроизводиться на саркофагах знати и даже рядовых, непривилегированных членов общества. "Текст саркофагов" (4, 276 и сл.) гласит: "Теперь ты сын царя, принц, и будешь им так долго, пока твое сердце (т.е. дух) будет с тобой". Следуя примеру Осириса, и с его помощью, умершие в состоянии превращать себя в "души", в идеально цельные и потому неуничтожимые духовные существа. Умерщвленный и расчлененный Осирис был воссоздан Исидой и оживлен Гором. Так он открывает новую форму существования: из бессильной тени он становится "личностью", которая "знает", духовным существом, должным образом инициированным.41 Возможно, что в эллинистических мистериях об Исиде и Осирисе развиваются сходные идеи. Осирис перенимает от Ра функцию судьи над мертвыми; он становится Хозяином Справедливости, пребывающим во дворце или на "Первичном Холме", т.е. в Центре Мира. Между тем, как мы увидим (§33), напряженность Ра – Осирис разрешится в эпоху Среднего царства и Империи.
Пепи II был последним фараоном Шестой династии. Вскоре после его кончины, ок. 2200 г. до н.э, Египетское государство пережило гражданскую войну, в результате чего крайне ослабло. Слабость центральной власти возбуждала амбиции претендентов на престол. Некоторое время в стране царила анархия, и в какой-то момент Египет был разделен на два царства: Северное со столицей в Гераклеополе и Южное, чьей столицей стали Фивы. Гражданская война завершилась победой фиванцев, и последним царям Одиннадцатой династии удалось воссоединить страну. Период анархии, известный историкам как Первый Промежуточный период (или Первое Междуцарствие), закончился в 2050 г. до н.э. с приходом к власти Двенадцатой династии. Восстановление центральной власти обозначило начало действительного возрождения.
"Демократизация" загробной жизни происходила как раз во время Первого Междуцарствия: знатные люди воспроизводили на своих саркофагах "Тексты пирамид", которые были составлены исключительно для фараонов. Это был также единственный период в истории Египта, когда фараона обвиняли в слабости и даже в безнравственности. Основываясь на некоторых чрезвычайно интересных литературных сочинениях, мы можем проследить глубокие изменения, произошедшие во время кризиса. Известны следующие названия наиболее важных текстов: "Поучение царевичу Мерикара"; "Речения Ипуера"; "Песнь Арфиста" и "Совет отчаявшегося со своей душой".*28 Их авторы описывают бедствия, которые принесло с собой крушение центральной власти, и в особенности – те несправедливости и преступления, которые порождали скептицизм и отчаяние и приводили даже к самоубийствам. Но эти документы свидетельствуют в то же время об изменениях внутреннего свойства. По крайней мере, некоторые лица, занимавшие высокое положение, задавали себе вопрос о собственной ответственности за катастрофу и не колеблясь признавали себя виновными.
Некто Ипуер пришел к фараону, чтобы сообщить ему о масштабах бедствия. "Вот, смотри, дело дошло до того, что горстка людей лишила страну царской власти!.. Смотри, дошло до того, что люди восстали против царского урея*29... который примирил Две Страны... Царская резиденция может быть разрушена в течение часа!". Провинции и храмы из-за гражданской войны больше не платят налогов. Гробницы в пирамидах варварски разграблены. "Бедняки вытащили царя. Смотри, тот, которого похоронили как (божественного) сокола (теперь лежит) на (простых) носилках; то, что скрывали пирамиды, теперь опустело". Однако, получив возможность говорить, "пророк" Ипуер становится дерзким и обвиняет фараона во всеобщей анархии. Ибо царь должен быть пастырем народа, а его (фараона) правление возводит на престол смерть. "С тобой власть и правосудие, (но) ты приносишь в страну смятение вместе с голосом раздора. Смотри, один набрасывается на другого. Люди подчиняются твоим командам. Это означает, что твои деяния породили такое, и ты говорил ложь".42
Один из царей этого периода составил трактат для своего сына Мерикара. Он смиренно признавался в своих грехах: "Египет сражается даже в некрополе... Я делал то же самое!". Бедствия страны "случились из-за моих поступков, и я узнал (о зле, которое содеял), лишь после содеянного!". Он рекомендует своему сыну: "Оcуществляй справедливость (маат), пока ты живешь на земле". "Не верь в долготу лет, ибо для судей (которые будут судить тебя после смерти) человеческая жизнь, как один час. Лишь дела человека остаются с ним. Поэтому "не делай зла". Вместо того, чтобы воздвигать монумент из камня, сделай так, чтобы память о тебе продлилась благодаря любви к тебе". "Люби всех людей!" Ибо боги уважают справедливость больше, чем жертвоприношения. "Успокаивай плачущих; не притесняй вдов; не лишай ни одного человека собственности его отца... Не наказывай без вины. Не совершай кровопролития!"43
Одно проявление вандализма особенно ужасало египтян: люди разрушали могилы предков, выбрасывали их тела, а камни забирали для собственных могил. По словам Ипуера, "многих умерших хоронили в реке. Водный поток стал могилой". И царь наказывает своему сыну Мерикара: "Не разрушай могилы другого... Не сооружай себе могилу из руин!". "Песнь Арфиста" описывает разорение и разрушение могил, но под совершенно другим углом зрения. "Боги, которые жили раньше (т.е. цари), покоились в своих пирамидах и блаженные покойники (т.е. знать), тоже похороненные в царских пирамидах – у них больше нет жилищ. Смотри, что с ними сделали!.. Их стены разрушены, и их домов больше нет – как будто никогда и не было!" Однако для автора поэмы все эти беззакония лишь еще раз подтверждают непроницаемую тайну смерти. "Нет никого, кто бы вернулся оттуда, кто бы мог рассказать о них, кто бы мог рассказать об их нуждах, кто бы мог успокоить наши сердца, прежде чем мы также отправимся туда, куда они ушли". И Арфист заключает: "Дай волю своим желаниям, пока жив... Не унывай сердцем!"44
Крушение всех традиционных институтов находило выражение одновременно и в агностицизме и пессимизме, и в экзальтированной радости, которая не могла скрыть глубокого отчаяния. "Синкопа" божественности царской власти неизбежно вела к религиозному обесцениванию смерти. Если фараон больше не выступал как воплощенный бог, то все снова становилось сомнительным и прежде всего – смысл жизни, а значит, и реальность посмертного существования. "Песнь Арфиста" говорит о таких же кризисах отчаяния, которые испытали Израиль, Греция, Древняя Индия в результате крушения традиционных ценностей.
Наиболее трогательный текст – это, несомненно, "Совет отчаявшегося..." – диалог между человеком, охваченным отчаянием, и его душой (ба). Человек пытается убедить свою душу в целесообразности самоубийства. "С кем смогу я говорить сегодня? Близкие злы; вчерашние друзья превратились во врагов... Сердца стали жадными: каждый захватывает добро своего ближнего... Нет справедливых; страна отдана тем, кто поступает несправедливо... Греху на земле нет конца". Среди всего этого зла смерть кажется ему более чем желанной: она дарит ему редкостное или забытое чувство блаженства. "Смерть для меня сегодня – как выздоровление для больного... как благоухание мирта... как запах цветущего лотоса... как дух поля после дождя... как тоска по дому после долгого и тяжелого рабства...". Душа напоминает человеку, что, если он покончит с собой, то не будет погребен и над ним не совершат похоронных служб; она старается убедить человека забыть свои неприятности, обратившись к чувственным удовольствиям. Наконец, душа заверяет его, что останется с ним, даже если он решит покончить с собой.45
Средним царством правил ряд выдающихся властителей, из коих почти все принадлежали к Двенадцатой династии. При них Египет пережил период экономического роста и пользовался высоким международным престижем.46 Имена, избранные фараонами при коронации, отражали их намерение вести себя справедливо (маат) по отношению к людям и богам.47 Именно в эпоху Двенадцатой династии Амон, один из почитавшихся в Гермополисе восьми богов, выдвинулся в высший разряд под титулом Амон-Pa. (Основатель династии получил название Аменемхет – "Амон во главе"). "Скрытый" бог (см. §26) был отождествлен с солнцем, богом, "себя проявляющим". Благодаря "соляризации" Амон стал всеобщим богом Новой Империи.
Парадоксально, но факт: эта империя возникла как следствие, запоздалое, но неизбежное, второго кризиса, наступившего после прекращения Двенадцатой династии. Правители сменялись чехардой вплоть до вторжения гиксосов в 1674 г. до н.э. Причины распада государства, который начался еще за два поколения до этого, пока неясны, но во всяком случае египтяне не могли дольше сопротивляться натиску грозных воинов, имевших лошадей, колесницы и изогнутые луки. История гиксосов достоверно не известна,48 *30 однако их вторжение в Египет было определенно результатом массовых миграций, совершавшихся на Ближнем Востоке в XVII столетии до н.э.
После победы завоеватели поселились в Дельте. Из своей столицы, Авариса, и через своих приспешников они правили большей частью Нижнего Египта; но они совершили ошибку, допустив, в обмен на дань, правление фараонов в Верхнем Египте. Гиксосы принесли с собой некоторых сирийских богов; наиболее значительными из них были Баал и Тешуб, которого они отождествляли с Сетом. Выдвижение убийцы Осириса в высший разряд определенно означало жестокое унижение для египтян. Надо, однако, помнить о том, что культ Сета уже практиковался в Дельте в дни Четвертой династии.
Для египтян вторжение гиксосов означало катастрофу, которую им было трудно понять. Их вера в свою избранность, предопределенную богами, сильно поколебалась. К тому же азиаты, колонизировав Дельту и укрепив свои лагеря, демонстрировали презрение к египетской цивилизации. Но египтяне усвоили урок. Они все лучше и лучше владели оружием своих завоевателей. Спустя столетие после катастрофы (т.е. около 1600 г. до н.э.) Фивы, где правил фараон Семнадцатой династии, начали освободительную войну. Окончательная победа совпала с воцарением Восемнадцатой династии (1562-1308 гг. до н.э.) и основанием Новой Империи.49
Освобождение сопровождал рост национализма и ксенофобии. Потребовалось по меньшей мере столетие, чтобы утолить жажду мести гиксосам. Сначала властители проводили карательные рейды. Но уже в 1470 г. до н.э. Тутмос III, предприняв операцию по уничтожению прежних гиксосских укреплений, положил начало серии военных кампаний в Азии. Чувство отсутствия безопасности, порожденное чужеземной оккупацией, долго не исчезало. Чтобы сделать Египет неуязвимым для внешней агрессии, Тутмос III продолжил серию завоеваний, которые завершились образованием Империи. Весьма вероятно, что военные амбиции подстегнуло в нем уязвленное самолюбие, ибо в первые двадцать два года его царствования подлинной правительницей Египта была его тетка и теща Хатшепсут. Эта на редкость одаренная царица предпочитала завоевательным войнам культурную и торговую экспансию. Но уже две недели спустя после падения ее власти Тутмос был на пути в Палестину и Сирию, готовясь усмирить "мятежников". Вскоре он одержал победу при Мегиддо. К счастью для будущего Империи, к побежденным Тутмос проявил великодушие.
Это положило конец египетскому изоляционизму, но также и обозначило упадок традиционной египетской культуры. Несмотря на сравнительно короткий срок существования Империи, ее влияние на дальнейшую историю страны было необратимым. В результате своей международной политики Египет становился все более открытым для космополитической культуры. Столетие спустя после победы при Мегиддо массовое присутствие "азиатов" отмечалось уже повсюду, даже в администрации и царских резиденциях.50 Некоторых "чужеземных" богов не только терпели, но и ассимилировали с национальными. К тому же египетских богов начали чтить в других странах, а Амон-Ра стал всеобщим богом.
Соляризация Амона способствовала как развитию религиозного синкретизма, так и восстановлению "перворазрядности" солярного бога, ибо солнце было единственным богом, одинаково доступным всем.51 В начале периода Империи в честь Амона-Pa сочинялись прекраснейшие гимны, в которых он превозносился как всеобщий создатель и космократ. В то же время почитание солярного бога как высшего подготовило воцарение некоего религиозного единства: верховенство единого божественного принципа последовательно распространилось от Долины Нила до Сирии и Анатолии. В Египте эта солярная теология с её яркой универсалистской тенденцией неизбежно отражалась на проблемах политического порядка. В период Восемнадцатой династии число храмов Амона-Pa существенно возросло, а их доходы увеличились десятикратно. В результате гиксосской оккупации, а главное – благодаря освобождению Египта фиванским фараоном, богов вовлекли в непосредственное управление делами государства. Это означало, что они – и прежде всего Амон-Ра – передавали свои указания через жрецов. Верховный жрец Амона приобрел значительную власть: он был вторым человеком в государстве после фараона. В Египте постепенно устанавливался режим теократии; это, тем не менее, не ослабило борьбу за власть между Верховным жрецом и фараонами. Чрезмерная политизированность жреческой иерархии усиливала напряжённость между различными теологическими ориентациями, иногда приводя к непреодолимым антагонистическим противоречиям.
То, что получило название "Революции Амарны" (1375 – 1350 г. до н.э.), т.е. выдвижение Атона, солнечного диска, в качестве единственного верховного божества, отчасти объясняется решимостью фараона Аменхотепа IV освободиться от господства верховного жреца. Действительно, вскоре после своего восшествия на престол, молодой властитель отнял у верховного жреца Амона право на распоряжение имуществом божества, лишив его таким образом источника власти. Затем фараон, изменив свое имя ("Амон удовлетворенный") на Эхнатон ("тот, который служит Атону"), покинул старую столицу Фивы, "город Амона", и построил новую, в 500 километрах к северу, которую он назвал Ахет-Атон (ныне Телль-эль-Амарна) и где он построил дворцы и храмы в честь Атона. В отличие от святилищ Амона, храмы Атона не имели кровли, чтобы Солнце можно было чтить во всем его величии. Это не было единственным новшеством Эхнатона. В изобразительном искусстве он ввел стиль, позже получивший название "амарнский натурализм", и впервые в царские надписи и официальные декреты был введен народный язык; вдобавок, фараон отказался от строгой условности этикета и допустил непосредственность в отношениях с членами своей семьи и близкими.
За всеми этими новшествами стояло то, что для Эхнатона "истина" (маат) и все "естественное", соответствующее ритмам жизни, имело религиозную ценность. Ибо этому болезненному фараону, почти уродцу, которому суждено было умереть очень молодым, открылся религиозный смысл "радости жизни", наслаждения неистощимыми творениями Атона, прежде всего, божественным светом. Чтобы провести свою "реформу", Эхнатон "отменил" Амона и других богов52 ради Атона, Верховного Бога, отождествляемого с солнечным диском, универсальным источником жизни; на изображениях его лучи заканчивались руками, приносящими его почитателям символ жизни (ankh). Сущность теологии Эхнатона выражена в двух гимнах, обращенных к Атону. Без всякого сомнения, эти гимны – единственное, что сохранилось, – представляют собой образцы благороднейшего выражения египетской религиозности. Солнце – "это начало жизни", его лучи "объемлют все земли". "Хотя ты находишься очень далеко, твои лучи падают на землю; хотя ты пребываешь на лицах людей, твои следы невидимы".53 Атон "зарождает семя в женщине", и он тот, кто дарует жизнь эмбриону и следит за рождением и ростом ребенка – так же, как он дает дыхание цыпленку в яйце, а позже охраняет его. "Как разнообразны дела твои! Они скрыты от людей. О! Единственный Бог, другого подобного которому нет".54 Это Атон создал все земли, мужчин и женщин и поместил каждое свое создание на надлежащее место, удовлетворив его нужды. "Мир существует через тебя!". "Каждый имеет свою пищу".
Этот гимн справедливо сравнивают с Псалмом 104. Говорилось даже о "монотеистическом" характере реформы Эхнатона. Самобытность и значение этой, по определению Брестеда, "первой индивидуальности в истории" все еще остается предметом обсуждения, но не может быть никакого сомнения в страстности его религиозной веры. В молитве, найденной в его саркофаге, есть следующие строки: "Я иду, чтобы вдыхать сладкое дыхание твоих уст. Ежедневно буду я созерцать твою красоту... Дай мне свои руки, исполненные твоего духа, чтобы я смог проникнуться тобой и жить твоим духом. В любой миг вечности произнеси мое имя – оно всегда ответит на твой призыв!". Спустя тридцать три столетия эта молитва все еще способна растрогать.
Во время царствования Эхнатона и именно из-за его политической и военной пассивности Египет потерял свою азиатскую империю. Его преемник Тутанхамон (1357-1349 гг. до н.э.) возобновил отношения с верховным жрецом Амона и вернулся в Фивы. Следы "атонистских реформ" были в большой мере стерты. Вскоре после этого последний фараон долгой и славной Восемнадцатой династии умер.
По общепринятому среди ученых мнению, с окончанием Восемнадцатой династии завершился творческий период египетского гения. Что касается религиозных памятников, то не кажутся ли они такими скромными (до появления мистерий об Исиде и Осирисе) лишь потому, что были созданы до начала великого процесса синтеза, характеризовавшего период Нового Царства?55 Ибо, с определенной точки зрения, результаты этого синтеза являются высшей точкой развития египетской религиозной мысли: они представляют собой превосходно сформированную систему, в которую вносились только стилистические новшества.
Чтобы лучше понять значение этого теологического синтеза, вернемся на короткое время к "атонистскому монотеизму". Сначала надо уяснить, что выражение, которое Эхнатон использует в своем гимне – "Единственный Бог, другого подобного которому нет", – уже применялось за тысячу лет до Амарнской реформы в обращении к Амону, к Ра, к Атуму и к другим богам. Иными словами, как замечает Джон Вильсон, было по меньшей мере два бога, ибо Эхнатон сам почитался как божество.56 Молитвы правоверных (т.е. небольшой группы придворных и сановников) возносились не Атону, а непосредственно Эхнатону. В своем прекрасном гимне фараон объявляет, что Атон – это его личный бог: "Ты в моем сердце и никто другой не знает тебя, кроме твоего сына (т.е. Эхнатона), которого ты посвятил в свои замыслы и наделил своей властью!". Так объясняется почти моментальное исчезновение "атонизма" после смерти Эхнатона. В конечном счете, это был религиозный культ, отправлявшийся лишь в кругу семьи фараона и его придворных. Добавим, что Атон был известен и почитаем задолго до Амарнской реформы.57 В "Книге о том, что за гробом" Ра именуется "Владыка Диска (Атон)". В других текстах Восемнадцатой династии Амон ("скрытый бог") не упоминается, между тем как Ра описывается как бог, чье "лицо закрыто" и который "скрывается в ином мире". Другими словами, таинственный характер Ра и его невидимость объявляются дополнительными качествами Атона – бога, который полностью проявляется в солнечном диске.58
Теологи Нового царства подчеркивают взаимодополняемость противоположных или даже антагонистических богов. В "Молебствии Ра" солнечный бог именуется "Тот, кто един в двух лицах"" он представлен в виде мумии Осириса, увенчанной короной Верхнего Египта. Другими словами, Осирис наделяется душой Ра.59 Отождествление двух богов осуществляется в личности умершего фараона: после процесса осирификации царь оживает в облике молодого Ра. Ибо солнечный цикл представляет собой парадигматическую модель судьбы человека: переход от одной формы существования к другой, от жизни к смерти, затем к новому рождению. Схождение Ра в подземный мир означает одновременно его смерть и его возрождение. В одном из текстов говорится о "Ра, который отправляется покоиться в Осирисе, и об Осирисе, который отправляется покоиться в Ра".60 Многие мифологические сюжеты особо подчеркивают двойственную природу Ра: солярную и осирианскую. Спускаясь в потусторонний мир, он становится тождественным двуименному Осирису-Ра.
Как гласит один из упоминавшихся выше текстов, "Ра прячется в потустороннем мире". В "Молебствии" (строки 20-23) несколько раз подчеркивается акватическая природа Ра, и солярный бог отождествляется с изначальным океаном. Но единство противоположностей выражено, главным образом, в тайной солидарности между Ра и Осирисом или между Гором и Сетом.61 Р. Кларк (Myth and Symbol, p. 158) высказал блестящую мысль: Ра трансцендентный и Осирис всплывающий – это взаимодополняющие формы божественности. В конечном счете, обе ипостаси представляют одну и ту же "тайну" и, в частности, множественность форм, исходящих от единого Бога.62 В соответствии с теогонией и космогонией, совершаемыми Атумом (§26). божество одновременно и единично, и множественно; творение заключается в умножении его имен и форм.
Сближение и соединение богов были знакомы египетскому религиозному мышлению еще с самой глубокой древности. Оригинальность теологии Нового царства определяет, с одной стороны, постулат двуединства процесса осирификации Ра и соляризации Осириса и, с другой, убежденность в том, что этот двухсторонний процесс раскрывает сокровенный смысл человеческого существования: взаимодополняемость жизни и смерти63 С определенной точки зрения, этот теологический синтез подтверждает победу Осириса, одновременно придавая ему новое значение. Триумф убиенного бога был полным уже в начале Среднего царства. С Восемнадцатой династии Осирис становится судьей мертвых. Два акта посмертной драмы – "суд" и "взвешивание сердца" – совершаются в присутствии Осириса. Отделенные друг от друга в "Текстах Саркофагов", "суд" и "взвешивание души" обнаруживают тенденцию к слиянию в "Книге Мертвых".64 Эти погребальные тексты, опубликованные в эпоху Нового царства, но содержащие более ранние материалы, будут пользоваться непревзойденной популярностью вплоть до конца египетской цивилизации. "Книга Мертвых" – это главный путеводитель для души в загробном мире.*31 Содержащиеся в ней молитвы и магические формулы призваны облегчить душе путешествие туда и, главное, – обеспечить ей успех в "судебном процессе" и "взвешивании сердца".
Из архаических элементов в "Книге Мертвых" следует упомянуть представление об опасности "второй смерти" (гл. 44,130, 135-136, 175-176), о важности сохранения памяти (гл. 90) и запоминания своего имени (глава 25). Эти верования широко документируются у "примитивных" народов, но также в Греции и Древней Индии. "Книга Мертвых", однако, отражает процесс теологического синтеза периода Империи. Гимн к Ра (гл.15) описывает ежедневный путь солнца; оно излучает радость, вступая в подземный мир. "Мертвые радуются, когда ты светишь здесь для великого бога Осириса, хозяина вечности".
Не меньшее значение имеет желание умершего идентифицировать себя с божествами – Ра, Гором, Осирисом, Анубисом, Птахом и др. Это не исключает употребления магических формул. Действительно, знание имени бога равнозначно обладанию некоторой властью над ним. Магическая ценность имен и вообще слов определенно была известна еще с доисторических времен. Для египтян магия была оружием, созданным богами для защиты людей. В эпоху Империи магию олицетворял некий бог, который сопровождал Ра в его ладье, как спутник солярного бога.65 В конечном счете, ночное путешествие Ра по по земному миру, опасный спуск, полный препятствий, представляет собой образец пути каждого умершего к месту судилища.66
Одна из наиболее важных глав "Книги Мертвых" – глава 125, посвященная суду над душой, происходящему в большом зале, "зале Двух Маат".67 Сердце умершего кладут на одну чашку весов, а на другую – перо или глаз, символы маат. Во время процедуры умерший произносит молитву, умоляя свое сердце не свидетельствовать против него. Затем он должен сделать заявление о невиновности, ошибочно именуемое "негативное признание":
Я не причинял зла людям...
Я не хулил бога...
Я не чинил насилия над бедными...
Я не убивал...
Я никого не заставил страдать...
Я не жалел пищи (денег) для подношений в храмах...
Я чист, я чист, я чист, я чист.
Умерший обращался к сорока двум богам, составлявшим суд: "Привет вам, боги, присутствующие здесь! Я знаю вас, я знаю ваши имена. Я не паду под вашими ударами. Вы не станете хулить меня перед богом, чью свиту вы составляете... Вы скажете в присутствии Всеобщего Владыки, что мне положен маат, ибо я осуществлял маат в Египте". Он произносит хвалу самому себе: "Бог доволен мною, потому что я делал то, что он любит. Я давал хлеб тому, кто голодал, воду тому, кто хотел пить, одежду нагому, лодку тому, у кого ее не было... А потому спасите меня, защитите меня! Не выступайте против меня в присутствии великого бога!". Наконец, он обращается к Осирису: "О бог, высоко стоящий на своем пьедестале... защити меня от этих вестников, сеющих зло и подымающих волнения... ибо я осуществлял маат ради Владыки маат. Я чист".68 Умерший должен также подвергнуться допросу инициатического характера. Он должен показать, что ему известны секретные названия различных частей врат и преддверия, имена привратника зала, имена богов.69
Именно в размышлениях о таинстве смерти египетский гений реализовал последний религиозный синтез – единственный, сохранявший свою главенствующую роль вплоть до конца египетской цивилизации. Разумеется, здесь возможно множество интерпретаций и различных применений. Глубинный смысл двуименного Pa-Осириса или неразрывности жизни-смерти-преображения мог быть недоступен тем верующим, которые были убеждены в непогрешимости магических формул; однако в последних отражался тот же эсхатологический гнозис. Развивая старую концепцию смерти как духовной трансмутации, богословы Нового царства уподобляли это "таинство" и ежедневным подвигам Ра, и изначальной драме Осириса. Так они свели в единую систему то, что представлялось образцом вечного и неуязвимого (ход солнца), то, что было лишь трагическим и, в конечном счете, случайным эпизодом (убийство Осириса), и то, что казалось эфемерным и незначительным по определению (человеческое существование). В формировании этой сотериологии роль Осириса была существенной: благодаря ему каждый смертный мог отныне надеяться на "царскую участь" в загробном мире. В конечном итоге, фараон олицетворял собой универсальную модель.
Напряжение между понятиями "привилегия", "справедливость", "знание посвященных" и "добрые дела" снимается способом, который может разочаровать. Ибо если "справедливость" всегда была обеспечена, то "знание посвященных" могло сводиться лишь к знанию магических формул. Все зависело от точки зрения на эсхатологическую концепцию, нестройно выраженную в "Книге Мертвых" и других произведениях подобного рода. Эти тексты дают простор для разнообразных "прочтений", осуществляемых на различных уровнях. "Магическое" прочтение было, конечно, самым простым: оно предполагало лишь веру во всемогущество слова. Престиж магии станет возрастать, причем в той же мере, в какой, в силу новой эсхатологии, "царская участь" будет общедоступной. Сумерки египетской цивилизации ознаменует господство магических верований и практик. Вспомним, однако, что Птах, как говорится в "Мемфисской Теологии", создал богов и мир силой Слова (см. §26).