ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Мегалитические сооружения Западной и Северной Европы завораживали исследователей на протяжении более чем столетия. Действительно, глядя на хорошие фотоснимки каменных аллей в Карнаке или гигантских дольменов Стонхенджа, невольно задумываешься о смысле и назначении этих памятников древности. Технологическое мастерство этих земледельцев эпохи шлифованного камня вызывает изумление. Как им удавалось устанавливать трехсоттонные блоки в вертикальное положение и поднимать стотонные грузы? Еще одно: эти монументы не уникальны, они составляют часть целого мегалитического комплекса, начинающегося на средиземноморском побережье Испании, включающего Португалию, половину Франции, западный берег Англии и продолжающегося в Ирландии, Дании и на южном побережье Швеции. Конечно, между памятниками существуют значительные морфологические вариации. Но два поколения археологов и историков убедительно показали неразрывную связь всех европейских мегалитических культур – связь, которую можно объяснить только распространением мегалитического комплекса из одного центра, находившегося в Лос-Мильаресе, в провинции Альмерия (Испания).*32
Мегалитический комплекс включает три категории: 1 ) менгир (от бретонских слов men – "камень" и hir – "длинный") – большой камень, иногда значительной высоты,1 вкапывавшийся вертикально в землю; 2) кромлех (от слов crom – круг, изгиб и lech – "место") – группа менгиров, расположенных по кругу или полукругу (самый грандиозный кромлех находится в Стонхендже, близ Солсбери); иногда менгиры вытянуты в несколько параллельных рядов, как, например, в Карнаке (Бретань),2 3) дольмен (dol – "стол" и теп – "камень") – нечто вроде ограды или камеры, составленной из нескольких прямостоящих камней и "крыши".
Строго говоря, дольмены – это места погребений. (Позднее в некоторых регионах – в Западной Европе, Швеции – дольмен трансформировался в подобие крытого пассажа с каменными сводами). Есть гигантские дольмены: например, дольмен в Сото (близ Севильи) имеет 21 м в длину, его фронтон – это гранитный блок высотой 3,4 м, шириной 3,1 м и толщиной 0,72 м; его вес – 21 тонна. В Лос-Мильаресе был раскопан некрополь, вмещавший около сотни таких крытых пассажей. Большинство могил находилось под огромными курганами. В некоторых могилах было похоронено до ста покойников, принадлежавших к нескольким поколениям одного и того же рода. Иногда в погребальных камерах можно найти центральные столпы-опоры, а на стенах – различить остатки росписи. Дольмены находят на побережье Атлантического океана, более всего – в Бретани, и далее вплоть до Нидерландов. В Ирландии стены сравнительно высоких погребальных камер украшали скульптуры.
Все это, несомненно, свидетельствует о важности культа мертвых. В то время как жилища неолитических людей, воздвигавших эти монументы, были скромными и недолговечными (от них почти ничего не осталось), помещения для умерших сооружались из камня. Очевидно, что эти объекты специально строились такими монументальными и прочными, способными выдержать испытание временем. Сложность символики и религиозная значимость камней и скал хорошо известны.3 Скала, столп, гранитный блок живут вечно, демонстрируют постоянство и нерушимость – в конечном счете, это вид существования, не подверженный времени.
Когда мы созерцаем грандиозные мегалитические монументы самых древних земледельцев Северной Европы, на ум приходит известный индонезийский миф. В начале начал, когда небо находилось очень близко от земли, Бог, спускал свои дары на веревке, чтобы передать их первичной супружеской чете. Однажды он послал им камень, но удивленные и возмущенные предки отказались его принять. Через несколько дней бог снова опустил веревку, на этот раз с бананом, который был немедленно принят. Тогда предки услышали глас создателя: "поскольку вы выбрали банан, ваша жизнь будет подобна жизни этого фрукта. Если бы вы выбрали камень, ваша жизнь была бы подобна бытию камня, вечному и бессмертному".4
Как мы видели (§12), с началом земледелия радикально изменилась концепция человеческой участи: она оказалась такой же хрупкой и эфемерной, как жизнь растений. Но, с другой стороны, человек как бы разделил с растениями их циклическую судьбу: рождение, жизнь, смерть, новое рождение. Мегалитические монументы можно истолковать, как ответ на наш индонезийский миф: если жизнь человека подобна жизни злаков, сила и долговечность достижимы через смерть. Умершие возвращаются в лоно Матери-Земли с надеждой разделить судьбу посеянных семян: к тому же они мистически ассоциируются с каменными блоками погребальной камеры и, следовательно, становятся столь же сильными и неразрушимыми, как камни.
Мегалитический культ мертвых, вероятно, опирался не только на веру в то, что душа остается жить после смерти, но и, главное, на уверенность в могуществе предков и надежду на их защиту и помощь. Такие верования коренным образом отличаются от концепций, зафиксированных у других народов древности (месопотамцев, хеттов, евреев, греков и др.). для которых умершие были жалкими тенями, беспомощными и несчастными. Более того, если для строителей мегалитов, от Ирландии до Мальты и Эгейских островов, ритуальное объединение с предками являлось краеугольным камнем их религиозной активности, то в протоисторических культурах Центральной Европы, как и древнего Ближнего Востока, строго обязательным было разделение между мертвыми и живыми.
Помимо различных церемоний (процессий, танцев и т.д.), мегалитический культ мертвых включал также подношение им пищи и напитков, жертвоприношения, совершаемые вблизи монументов, и ритуальные трапезы над могилами. Некоторое количество менгиров было сооружено вне связи с захоронениями. По всей вероятности, эти камни представляли собой род "заместителей тел", в которых находились души умерших.5 В конечном счете, каменный "заместитель" был телом, построенным для вечности. Иногда попадаются менгиры с начертанными на них человеческими фигурами, т.е. они были "жилищем", "телом" мертвых. Сходным образом, стилизованные фигуры, изображенные на стенах дольменов, а также маленькие идолы, выкопанные из мегалитических захоронений в Испании, возможно, представляют предков. В некоторых случаях обнаруживается параллельное верование – душа предка способна время от времени покидать могилу.6 Камни с отверстиями, называемыми "отверстиями для души", которыми закрыты некоторые мегалитические могилы, давали мертвым возможность общаться с живыми.
Следует учитывать также и сексуальный смысл менгиров, ибо он повсеместно документирован на различных уровнях культуры. Иеремия (Иер 2:27) упоминает тех, "кто говорит дереву: "ты мой отец" и камню – "ты родил меня".7 Вера в оплодотворяющие возможности менгиров бытовала среди европейских крестьян еще в начале этого столетия. Во Франции, чтобы иметь детей, молодые женщины устраивали "скольжение" (лежа, скользили вдоль камня) или "трение" (сидя на монолите или прижимаясь животом к скале).8
Генеративная функция не должна объясняться фаллической символикой менгира, хотя такая символика и зафиксирована в некоторых культурах. Первоначальной – и фундаментальной – идеей была "трансмутация" предков в камень, и менгир либо служил "заместителем тела", либо содержал какой-то существенный элемент умершего – скелет, пепел, "душу" – в самой своей структуре. В обоих случаях умерший одухотворял камень; он обретал новое тело – каменное, а значит, неразрушимое. Именно это делало менгир или мегалитическую могилу неистощимым источником жизненности и силы. Включаясь в структуру погребальных камней, умершие становились владыками плодовитости и процветания. Говоря языком индонезийского мифа, им удавалось овладеть и камнем, и бананом.
Некоторые мегалитические комплексы, такие, как, например, в Карнаке или Эшдауне, в Беркшире (800 мегалитов на площади 250 и 500 м, расположение которых напоминает параллелограмм), несомненно, были важными церемониальными центрами. Празднества включали жертвоприношения и, как можно предполагать, танцы и процессии. По большой улице в Карнаке, в самом деле, могли шествовать тысячи людей. Возможно, большинство праздников было связано с культом мертвых. Кромлех в Стонхендже, как и другие аналогичные монументы в Англии,9 стоял посреди поля погребальных курганов. Этот знаменитый церемониальный центр был, по крайней мере, в своей первоначальной форме,10 святилищем, специально построенным для поддержания связей с предками. В структурном отношении Стонхендж можно сравнить с некоторыми мегалитическими комплексами других культур, развившимися из священных мест – храма или города. Мы встречаемся здесь с восприятием священного пространства, как Центра Мира, особого места, где возможно общение с небом и с подземным миром, т.е. с богами, хтоническими богинями и духами мертвых.*33
В некоторых регионах Франции, на Иберийском полуострове и в других местах найдены следы культа богини-хранительницы мертвых. Но нигде, кроме как на Мальте, нет таких ярких образцов мегалитической архитектуры и таких выразительных свидетельств культа мертвых и почитания Великой Богини. Раскопки обнаружили очень мало домов, но целых семнадцать храмов, и предполагается, что их было еще больше. Это подтверждает мнение некоторых ученых, что в период неолита Мальта была isola sacra.11 Большие эллиптические террасы, сооружавшиеся перед святилищами или между ними, явно предназначались для ритуальной хореографии и танцев во время процессий. Стены храма украшали чудесные спиральные барельефы; найдено также несколько каменных скульптур лежащих на боку женщин. Но самым сенсационным открытием была огромная статуя сидящей женщины – несомненно, богини.
Археологические находки свидетельствуют о развитом культе, включавшем жертвоприношения животных, приношения пищи и напитков, обряды инкубации*34 и поклонения, о существовании влиятельного и хорошо организованного жреческого корпуса. Культу мертвых принадлежала, вероятно, центральная роль. Из замечательного некрополя в Гал-Сафлиени, гипогея, состоящего из нескольких высеченных в скале камер, были извлечены кости примерно 7000 человек. В гипогее находились статуи лежащих женщин, что позволяло предположить существование ритуала инкубации. Как и в других мегалитических монументах, стены внутренних помещений украшали барельефы и роспись. Эти обширные палаты были разделены каменными ширмами с лепниной 12 и служили для проведения религиозных церемоний, закрепленных за жрецами и посвященными.
Если гипогей был одновременно и некрополем, и молельней, то в храмах не было найдено никаких захоронений. Изогнутая линия расположения мальтийских святилищ уникальна; археологи называют ее "почкообразной", но, как полагает Г. Цунц, она скорее напоминает форму матки. Поскольку храмы имели крышу, а в помещениях, лишенных окон, было довольно темно, вхождение в святилище было эквивалентно вхождению во "внутренности земли", т.е, в чрево хтонической Богини. Но высеченные в скалах могилы тоже имели форму матки. Можно сказать, что умершего помещали в лоно земли для новой жизни. "Храмы воспроизводили ту же модель, но в более широком масштабе. Живущий, вступая в них, вступал в тело богини". Действительно, заключает Г. Цунц, эти монументы были сценой для "культа-мистерии в точном смысле этого термина".13
Добавим, что на поверхностях дольменов и менгиров в Иберии и Западной Европе также обнаруживаются другие магико-религиозные знаки и символы – например, солнце с лучами, топор (атрибут богов грозы), змей (символ жизни, ассоциируемый с предками), олень и т.д. Конечно, эти изображения были обнаружены в различных регионах и относятся к культурам различных эпох, но всех их объединяет принадлежность к мегалитическому комплексу. Возможное объяснение этому лежит либо в разнообразии религиозных идей разных "мегалитических" народов, либо в том факте, что культ предков, несмотря на свою собственную важность, входил и в другие религиозные комплексы.
Десятилетие назад археологи объясняли появление мегалитических культур влиянием мигрантов из восточного Средиземноморья, где коллективные погребения зафиксированы уже в III тысячелетии.14 По мере их распространения на запад дольмены превращались в гигантские сооружения. Как полагает Глин Даниел, такая трансформация происходила на Мальте, на Иберийском Полуострове и в южной Франции. Он же сравнивает распространение мегалитической архитектуры с греческой и финикийской колонизацией в Средиземноморье или с экспансией ислама в Испании. "Сильная, властная, вдохновляемая эгейскими влияниями религия обязывала их вкладывать такой труд в сооружение могил (или могил-храмов?) и увековечивать образ своей богини-покровительницы, богини похорон. Фигуры богинь, топоры, рога и другие символы переносят нас из парижского региона, из Гавринниса, с Крита – на Эгейское море и даже в Трою. Не подлежит сомнению, что могущественная религия восточно-средиземноморского происхождения питала и воодушевляла строителей мегалитических могил, мигрировавших по Западной Европе".15 Но религия не была первопричиной их миграции; религия была только "утешением в их изгнании на далеком западе и севере Европы". Народы-скитальцы искали себе новые страны для жизни и руду для торговли.16
В своей последней книге Гордон Чайлд рассматривает "мегалитическую религию", распространявшуюся средиземноморскими первопроходцами и колонистами. Однажды принятая, идея сооружения мегалитических могил была усвоена различными обществами, не оказав воздействия на их специфическую конструкцию. Каждая могила, возможно, принадлежала знатному лицу или главе семьи; работу по ее сооружению обеспечивали его близкие. "Мегалитический склеп можно сравнить скорее с церковью, чем с замком, а его обитателей – с кельтскими святыми, а не с норманнскими баронами".17 "Миссионеры" мегалитической религии, веры, прежде всего, в Богиню-Мать, вовлекали в свои общины многих земледельцев. Дольмены и кромлехи действительно встречаются в регионах, особенно благоприятных для неолитического земледелия.18
Сходные объяснения развития мегалитического комплекса предлагались и другими выдающимися учеными, специалистами по древней истории.19 Однако открытие способа радиоуглеродной датировки и дендрохронологии показало, что такие объяснения неверны20. Появилась возможность установить, что мегалитические погребения ("камерные могильники") в Бретани были сооружены до 4000 г. до н.э., а в Англии и Дании такие могильники строились до 3000 г. до н.э.21 Что касается гигантского комплекса в Стонхендже, то его считали современником культуры Уэссекса, которая была связана с Микенской цивилизацией. Но исследования, основанные на современных методах, доказывают, что комплекс в Стонхендже был завершен до Микенского периода; его последняя перестройка (Стонхендж III) датируется 2100-1900 гг. до н.э.22 На Мальте период, представленный храмами в Тарксиене и некрополем в Гал-Сафлиени, тоже завершился до 2000г. до н.э.; поэтому некоторые из его характерных черт не могут быть объяснены влиянием, идущим от минойской культуры бронзовой эпохи.23 Таким образом, нельзя не прийти к заключению, что европейский мегалитический комплекс предшествовал эгейскому влиянию. Мы имеем дело с серией оригинальных автохтонных творений.
Однако ни доказательство этой оригинальности, ни хронологические перестановки не продвинули вперед решение проблемы мегалитических монументов. Стонхендж часто становился предметом дискуссий, но, несмотря на ряд заслуживающих внимания суждений,24 о религиозной функции и символике монумента все еще нет единого мнения. Более того, выступая против некоторых рискованных гипотез (например, гипотезы сэра Графтона Эллиота Смита, который считал, что все мегалитические конструкции имеют один источник – Египет времен фараонов), исследователи больше не решаются рассматривать проблему во всем ее объеме. Можно лишь сожалеть об этой робости, ибо "мегалитизм" – это замечательный и, возможно, уникальный предмет исследования. Сравнительный анализ показал бы, в какой мере изучение многочисленных мегалитических культур, не исчезнувших еще и в XIX столетии, может способствовать пониманию религиозных концепций, которым следовали строители доисторических монументов.
Хорошо известно, что за пределами Средиземноморья, Западной и Восточной Европы мегалиты доисторического и протоисторического происхождения распространены на обширной территории, охватывающей Алжир, Палестину, Абиссинию, Декан, Ассам, Цейлон, Тибет и Корею. Что касается мегалитических культур, которые еще продолжали жить в начале XX столетия, то наиболее известные из них были зафиксированы в Индонезии и Меланезии. Роберт Гейне-Гельдерн, который долго изучал эту проблему, утверждает, что обе группы мегалитических культур – оставшаяся от доисторических времен и принадлежащая народам, находящимся на первобытной стадии, – исторически взаимосвязаны, ибо, по его мнению, мегалитический комплекс распространился из единого центра, весьма вероятно – из восточного Средиземноморья.
Чуть позже мы вернемся к гипотезе Гейне-Гельдерна. А пока мы можем суммировать его выводы относительно верований, типичных для ныне существующих мегалитических обществ. Мегалиты имеют отношение к определенным идеям, касающимся существования после смерти. Большая часть памятников возводится в ходе церемоний, назначением которых является защита души во время ее путешествия в загробный мир, но они также обеспечивают вечное загробное существование как тем, кто воздвигал их, так и тем, для кого они были сооружены. Кроме того, мегалиты представляют собой, по существу, зримое воплощение связи между живущими и мертвыми; их назначением было увековечение магической силы тех, кто их построил, или тех, для кого они сооружались, а также обеспечение плодовитости людей, скота и посевов. Во всех ныне существующих мегалитических культурах поклонение предкам играет важную роль.25
Монументы служат местопребыванием душ мертвых, когда они возвращаются навестить свою деревню. Но монументами пользуются и живые: место, где стоит мегалит, является одновременно и особой культовой площадкой (для церемониальных танцев, жертвоприношений и т.д.), и центром общественных действий. В мегалитическом культе мертвых генеалогия играет значительную роль. Гейне-Гельдерн полагает, что оглашение генеалогии предков, т.е. основателей деревень и некоторых фамилий было, возможно, частью ритуальных действий. Важно подчеркнуть этот факт: человек верил, что его имя будут вспоминать через посредство камня; иными словами, связь с предками обеспечивается памятью об именах и деяниях, памятью, "застывшей" в мегалитах.
Как мы только что отметили, Гейне-Гельдерн полагает, что существование мегалитических культур, начавшись в V тысячелетии, не прерывалось вплоть до сегодняшних дней, и их еще можно найти в "примитивных" обществах. Однако он отвергает пан-египетские гипотезы Г. Эллиота Смита и Дж. В. Перри. Кроме того, он отрицает существование "мегалитической религии" – по той простой причине, что определенные "мегалитические" верования и концепции зафиксированы в связи со многими религиозными формами, как элементарными, так и более развитыми. Австрийский ученый сравнивает мегалитический комплекс с теми или иными "мистическими" движениями, например, с тантризмом, который может быть как индуистским, так и буддийским. Он также отрицает существование "мегалитического культурного круга", включавшего, по мнению некоторых авторов, специфические мифы и социально-экономические институты; в самом деле, мегалитические идеи и практика встречаются у народов со множеством несходных социальных и экономических институтов и культурных форм.26
И все же анализ мегалитического комплекса, выполненный Гейне-Гельдерном, сохраняет свою ценность. Но его гипотеза относительно единства древней и современной мегалитических культур сегодня оспаривается или просто не принимается во внимание многими исследователями. Проблема "непрерывности" мегалитического комплекса является существенной и должна оставаться открытой для изучения. Ибо, как недавно заявил один автор, она представляет собой "величайшую загадку древнейших времен". Во всяком случае, вне зависимости от того, какая гипотеза принята – непрерывности или конвергенции, – невозможно говорить об одной мегалитической культуре.*35 Для нашей цели достаточно отметить, что в мегалитических религиях сакральность камня оценивалась главным образом в связи с загробным существованием. Предпринимается попытка "учредить" особую форму существования после смерти путем онтофании, присущей камням. Для мегалитических культур Западной Европы характерно поклонение каменным массивам; но это поклонение проистекает из желания сделать из коллективных захоронений эффектные и нерушимые монументы. Благодаря этим мегалитическим сооружениям умершие приобретают исключительную силу; однако, поскольку ритуалы обеспечивают общение с предками, такая сила может быть передана и живущим. Разумеется, существуют и другие формы культа предков. Мегалитические же религии характеризует тот факт, что идеи вечности и неразрывности жизни и смерти воспринимаются через поклонение предкам, отождествляемым или связанным с камнями. Добавим, однако, что лишь в немногих, исключительных творениях эти религиозные идеи были полностью реализованы и нашли совершенное выражение.
Последние исследования предыстории индийской цивилизации открыли перспективы, которые нельзя было предвидеть еще несколько десятилетий назад. Но они поставили и проблемы, до сих пор не получившие удовлетворительного решения. Раскопки двух городов – Хараппы и Мохенджо-Даро – выявили хорошо развитую городскую культуру, одновременно торговую и теократическую. Ее хронология – вопрос еще спорный, с определенностью можно сказать только, что индская культура была уже вполне развита к 2500 г. до н.э. Что особенно поразило первых археологов, так это единообразие и стагнация хараппской культуры. Никаких изменений, никаких новшеств за всю ее тысячелетнюю историю (два вышеупомянутых города были, возможно, столицами "империи"). Эту непоколебимую устойчивость можно объяснить разве что существованием режима, базировавшегося на некоей форме религиозной власти.27
Ныне известно, что эта культура распространялась далеко за пределы долины Инда и повсюду характеризовалась таким же единообразием. Гордон Чайлд считал, что хараппская технология сходна с египетской и месопотамской. Однако хараппская технология производила вещи незамысловатые, "свидетельствовавшие о том, что взгляд хараппцев был устремлен к предметам нездешнего мира" 28
Что касается истоков этой древнейшей городской цивилизации, развивавшейся в Индии, то ученые сходятся на том, что их следует искать в Белуджистане. Как полагает Фэрсервис, предки хараппцев вели свое происхождение от доарийских земледельцев Ирана. Заслуживает внимания тот факт, что древнейшие поселения строились вблизи сооружений, имевших церемониальную функцию. В крупном археологическом комплексе, раскопанном в регионе реки Порали и известном под названием Комплекс Эдит Шахр, был обнаружен холм высотой 7-12 м и ряд строений, окруженных стенами. Холм имел форму зиккурата, несколько лестниц вели на верхнюю террасу. В каменных строениях почти не видно следов человеческого обитания – свидетельство того, что их функция была церемониальной. Вторая фаза того же комплекса (фаза В) характеризуется наличием больших каменных колец шириной от 3 до 8 м и "белокаменными улицами". Эти сооружения, по-видимому, служили только религиозным целям.29
Фэрсервис сближает эти священные места и вообще сооружения, раскопанные в долине Кветты (представляющие дохараппские культуры Синда и Белуджистана) с городами Мохенджо-Даро и Хараппой, которые, как он полагает, первоначально предназначались для культовых церемоний. Хотя гипотеза все еще обсуждается, не подлежит сомнению религиозная функция "цитадели", где размещаются характерные строения, одинаковые в обоих городах. Для нас полемика по этому поводу несущественна. Культовое происхождение дохараппских поселений (т.е. древнейших городов!) бесспорно, да и современные ученые единодушно считают самые древние городские центры церемониальными комплексами. Пол Уитли блестяще продемонстрировал религиозное предназначение и функции древнейших городов в Китае, Месопотамии, Египте, Центральной Америке и других местах30. Самые древние города строились вокруг святилищ, т.е. около священного места – Центра Мира, где, по преданию, сообщались земля, небо и подземный мир.31 Только если удастся показать, что два главных города долины Инда четко отличаются от своих дохараппских прототипов (и от других древних городов), то Хараппу и Мохенджо-Даро можно будет рассматривать как первые примеры секуляризации городской структуры, феномен исключительно новой эры.
Сейчас же следует подчеркнуть морфологическую выделенность священного пространства и культового центра. В мегалитических культурах Средиземноморья и Западной Европы церемониальный центр, связанный с культом мертвых, был отмечен менгирами и дольменами, реже святилищами, а поселения не превышали размеров деревень.32 Реальные же мегалитические "города" на Западе, как мы видели, строились для мертвых: они были некрополями.
Верования хараппцев, принадлежащие первой городской цивилизации Индии, важны также и по другой причине – из-за их отношений с индуизмом. Несмотря на скептицизм некоторых авторов, можно считать, что религиозная жизнь Мохенджо-Даро и Хараппы известна нам, по крайней мере, в ее основных направлениях. Так, например, большое число фигурок и изображений на печатях указывают на культ Богини-Матери. Кроме того, как признал и сэр Джон Маршалл, фигура с фаллосом, сидящая в "йоговской" позе и окруженная дикими зверями, представляет Великого бога, возможно, прототип Шивы.33 Фэрсервис привлек внимание к многочисленным сценам религиозного поклонения или жертвоприношения, встречающимся на печатях. Наиболее известная изображает фигуру, сидящую (или танцующую?) на площадке между двумя коленопреклоненными молящимися, при каждом из которых находится кобра. На других запечатлен персонаж, усмиряющий, подобно Гильгамешу, двух тигров, или рогатый бог с бычьими ногами и хвостом, напоминающий месопотамского Энкиду; представлены также духи деревьев, которым приносят жертвоприношения, процессии людей, несущих "штандарты", и т.д.34 Вэтс полагает, что в сценах, нарисованных на некоторых урнах из раскопок в Хараппе, он может распознать души умерших, готовящиеся переправиться через поток.35
Сэр Джон Маршалл, а вслед за ним и другие ученые подчеркивали "индуистский" характер хараппской религии. Кроме уже приведенных примеров – Великая Богиня, прото-Шива в "йоговской" позе, ритуальная ценность деревьев, змей, лингама, – мы можем упомянуть "большую ванну" в Мохенджо-Даро, напоминающую купальни современных индуистских храмов, дерево pipai, ношение чалмы (неизвестное в текстах Вед и документированное лишь после периода брахман*36), украшения для носа, гребни из слоновой кости и т.д.36 Исторический процесс, в результате которого хараппское наследие было отчасти поглощено индуизмом, недостаточно хорошо известен. Ученые все еще ведут дискуссии о причинах упадка, а затем полного разрушения двух главных городов. Называются такие возможные причины, как катастрофические разливы Инда, последствия засухи, сейсмические колебания37 и, наконец, нападения завоевателей – ариев. Вероятнее всего, упадок был обусловлен целым рядом причин. Так или иначе, около 1750 г. до н.э. индская цивилизация находилась уже на смертном одре, и индоарии нанесли ей лишь последний удар (ср. §64). Но следует уточнить, что, с одной стороны, вторжение арийских племен происходило постепенно, в течение нескольких столетий, и что, с другой стороны, на Юге, в регионе, известном ранее как Заураштра, культура, возникшая из хараппского ядра, продолжала развиваться и после натиска ариев.38
Двадцать лет тому назад мы так писали о разрушении индской культуры: "Крушение городской культуры не значит, что она себя исчерпала, она лишь регрессирует до сельской, зачаточной, "народной" формы (феномен, широко распространенный в Европе времен крупных варварских вторжений). Однако задолго до крушения индской культуры арианизация Пенджаба положила начало великому движению синтеза, которому суждено было однажды стать индуизмом. Большое число "хараппских" элементов в индуизме можно объяснить только начавшимся значительно раньше контактом между индоевропейскими завоевателями и представителями индской культуры. Эти представители не обязательно были творцами индской культуры или ее прямыми наследниками; они могли быть носителями хараппской культуры, которые, в результате рассеяния, сохранили ее в периферийных регионах, не затронутых первыми волнами арианизации. Так можно объяснить следующий по видимости странный факт: культ Великой Богини и Шивы, фаллический культ и почитание деревьев, аскетизм, йога и т.д. появляются в Древней Индии как религиозное выражение высокоразвитой городской цивилизации, т.е. индской – в то время как в средневековой и современной Индии эти религиозные элементы характеризуют "народные" культуры. Начиная с хараппского периода, определенно существовала спайка между духовностью австралоидных аборигенов и "учителей", создателей городской культуры. Следует предположить, однако, что сохранился не только этот синтез, но также и особенный, исключительный вклад "учителей" (вклад, напрямую связанный с их теократическими концепциями). Иначе будет невозможно объяснить то значение, какое приобрели брахманы в постведийский период. Весьма вероятно, что хараппские религиозные концепции (которые резко контрастируют с индоевропейскими) были сохранены – с неизбежными искажениями – в маргинальных слоях общества и в среде новых, индоевропейских, "учителей". Весьма вероятно, что именно отсюда они волнами распространялись во времена позднейшего формирования индуизма".39
После публикации этих строк (1954 г.) были получены другие свидетельства преемственности цивилизаций.40 *37 Более того, подобные же процессы документируются и в других местах, особенно на Крите, в континентальной Греции и в Эгейском регионе в целом, где эллинская культура и религия явились результатом симбиоза между средиземноморским субстратом и индоевропейскими завоевателями, пришедшими с севера. Здесь, так же как в Индии, религиозные идеи и верования автохтонного населения стали доступными главным образом через археологические данные, в то время как древнейшие тексты – Гомера и Гесиода прежде всего – широко отражают традиции индоарийских захватчиков. Надо подчеркнуть, однако, что Гомер и Гесиод – это уже заря эллинского синтеза.
Неолитической культуре на Крите, документируемой с V тысячелетия до н.э., пришел конец, когда примерно в III тысячелетии остров был колонизирован иммигрантами, прибывшими с юга и востока. Пришельцы были мастерами по обработке меди и бронзы. Сэр Артур Эванс назвал их культуру Минойской – по имени легендарного царя Миноса – и разделил ее на три периода: ранне-минойский (конец III тысячелетия до н.э.); средне-минойский (строительство дворцов в Кноссе и Маллии, прибл. 2000 – 1580 гг. до н.э.) и поздне-минойский (1580 – 1150 гг. до н.э.).41 Во время средне-минойского периода критяне употребляли иероглифическую письменность, которую сменила около 1700 г. до н.э. линейная ("линейная А"); ни та, ни другая не были расшифрованы. Именно в этот период (2000 – 1900 гг. до н.э.) первые греки, минойцы, вошли в континентальную Грецию. Они были авангардом индоевропейских групп, которые последовательными волнами будут расселяться в Элладе, на островах и на побережье Малой Азии. Первая фаза поздне-минойской культуры (1580-1450 гг. до н.э.) представляет собой апогей Минойской культуры. Это был период, когда индоарийские захватчики*38 основали на Пелопоннесе город Микены и поддерживали отношения с Критом. Вскоре после этого (прибл. 1450 – 1400 гг. до н.э.) микенцы (или ахейцы) поселились в Кноссе и изобрели письменность, известную под названием "линейная В". Последняя фаза поздне-минойской культуры, именуемая микенской эпохой (прибл. 1400 – 1150 гг. до н.э.), закончилась с вторжением дорийцев (прибл. 1150 г.) – окончательным разрушением критской цивилизации.
До тех пор, пока Вентрис не расшифровал, в 1952г., линейную письменность В, единственными документами минойской культуры были материалы археологических раскопок. Они все еще остаются наиболее важными. Первые указания на действа, имеющие религиозное назначение, были найдены в пещерах. На Крите, как и повсюду в Средиземноморье, пещеры долго служили по преимуществу жилища-ми, но также, особенно со времени неолита, кладбищами (обычай, который дошел до современности). Однако значительное число пещер было посвящено различным автохтонным божествам. Некоторые обычаи, мифы и легенды, связанные с этими чудесными пещерами, были позже включены в религиозные традиции греков. Так, одна из наиболее известных пещер, находящаяся в Амнисосе, близ Кносса, была посвящена Илифии, доэллинской богине деторождения. Другая, на горе Дикте,42 знаменита тем, что служила убежищем для младенца Зевса; именно здесь появился на свет будущий хозяин Олимпа, и его крики заглушили бряцанием своих щитов куреты. Воинственный танец куретов, вероятно, был церемонией инициации, которую проводили братства молодых людей (см. §83). Ибо некоторые пещеры использовались братствами для тайных ритуалов: например, пещера на горе Ида была местом сборищ дактилей, мифологической персонификации братства мастеров-металлургов.
Пещеры, как известно, играли религиозную роль, начиная с эпохи палеолита. Лабиринты переняли и расширили эту роль; вхождение в пещеру или лабиринт было эквивалентно спуску в Аид, иными словами – ритуальной смерти инициатического типа. Мифология знаменитого лабиринта Миноса темна и фрагментарна, но ее самые драматические эпизоды связаны с инициацией. Первичное значение этого мифо-ритуального сценария, было, возможно, забыто задолго до появления первых письменных документов, свидетельствующих о нем. Миф о Тесее, и особенно о его вхождении в лабиринт и победоносной борьбе с Минотавром, привлечет наше внимание позже (§94). Сейчас уместно просто напомнить о ритуальной функции лабиринта в инициатическом, испытании.
Раскопки в Кноссе не выявили следов легендарного создания Дедала. Тем не менее, лабиринт изображен на критских монетах классического периода, упоминаются лабиринты и в связи с другими городами. Что касается этимологии этого слова, то его толковали, как "дом двойного топора" (labrys), иными словами, как обозначение царского дворца в Кноссе. Но ахейским словом для "топора" было pelekys (ср. месопотамское pilakku). Более вероятно, что термин происходит от азиатского labra/laura – "камень", "пещера" – и означает подземный карьер, проложенный руками человека. Так, Ампелусийская пещера близ Гортины и в наши дни называется "лабиринт".43 Мы хотели бы напомнить, что пещеры издревле играли ритуальную роль. К живучести этой роли мы еще вернемся, ибо она превосходно иллюстрирует преемственность некоторых религиозных идей и инициатических сценариев – от предыстории до современности (§42).
В эпоху неолита увеличивается число женских скульптурных фигурок; для них характерны колоколообразные юбки, открытая грудь и руки, воздетые в молитвенном жесте. Чем бы ни были эти фигурки – вотивы или "идолы", но обозначают они религиозное превосходство женщин и, прежде всего, главенство богинь. Позднейшие свидетельства подтверждают и определяют это главенство. Судя по изображениям процессий, дворцовых празднеств и сцен жертвоприношений, женщины принимали большое участие во всех этих действиях.44 Богини представлены в покрывалах или полуобнаженными, они сжимают ладонями свои груди или воздевают руки в знак благословения.45 Другие изображения представляют их как Хозяек Диких Зверей (potnia theron). На печати из Кносса изображена Хозяйка Гор, указующая своим скипетром на почитателя, который закрыл глаза. 46 На выгравированных изображениях богиня идет вслед за львом, либо держит оленя или барана, либо стоит между двумя животными и т.д. Как мы увидим, Хозяйка Диких Зверей перейдет в греческую мифологию и религию (ср. §92).
Культ богинь отправлялся на вершинах гор, равно как и в дворцовых часовнях или частных домах, и везде богини оказывались в центре религиозного действа. Начало средне-минойской культуры (2100-1900 гг. до н.э.) дает нам самые ранние свидетельства о святилищах на высоких местах. Сначала это были только скромные ограды, а позже – небольшие здания. В святилищах Петсофы, на горе Юктас толстый слой пепла скрывал терракотовые фигуры людей и животных. Нильссон считает, что здесь поклонялись богине природы, бросая вотивные фигурки в костры.47 Более сложными и загадочными были так называемые аграрные, или вегетационные культы. Несмотря на свое "аграрное" происхождение (они отправлялись главным образом в священных оградах), они входили, по крайней мере, символически, и в дворцовые службы. Судя по резным камням, рисункам и рельефам на вазах, эти культы включали пляски, процессии со священными предметами и принесение очистительных жертв.
Деревья играли центральную роль. Иконографические свидетельства показывают различных персонажей, которые трогают листья, поклоняются богине растительности или исполняют ритуальные танцы. Некоторые сцены подчеркивают экстравагантную, если не сказать экстатическую, природу ритуала: обнаженная женщина страстно бьет ствол дерева; служитель культа вырывает дерево с корнем, а его напарник словно бы плачет над могилой.48 В таких сценах справедливо видят не только драму ежегодной гибели растительности, но также и религиозный опыт, внушенный открытием мистической солидарности между человеком и растением (ср. §§12,14).49
Как полагает Пикар, "до настоящего времени у нас нет свидетельств существования взрослого бога – мужчины".50 Богиню иногда сопровождает вооруженный служитель, но его роль не ясна. Тем не менее, некоторые боги растительности были, несомненно, известны, ибо греческие мифы сообщают о характерной для аграрных религий иерогамии, имевшей место на Крите. Перссон попытался на базе иконографических изображений реконструировать ритуальный сценарий периодической смерти и возрождения растительности. Шведский ученый полагал, что он может соотнести различные сцены культа с временами года в аграрном цикле: весна (явление богини природы и сцены поклонения ей); лето (явление бога растительности и т.д.); зима (ритуальный плач, сцены, представляющие уход божеств и т.д.).51 Некоторые их этих толкований убедительны, но реконструкция сценария в целом – вопрос спорный.
Не вызывает сомнений разве что сам религиозный смысл иконографических материалов и то, что собственно культ строился вокруг "мистерий" жизни, смерти и возрождения, а, следовательно, включал в себя обряды инициации, погребальный плач, оргиастические и экстатические церемонии. Как справедливо подчеркивает Франсис Виан, "было бы ошибкой заключить, на основании скудости иконографического материала, что религия не играла сколько-нибудь заметной роли в царском жилище. На самом деле, сам дворец в целом является священным, ибо он служит местопребыванием божественной владычицы и верховного жреца, выступающего посредником между ней и людьми. Амфитеатры с круговыми ступенями, внутренние дворы, где стоят алтари, даже кладовые – все это имеет религиозное назначение. Трон был объектом поклонения, о чем свидетельствуют окружающие его символические грифоны (в Кноссе и Пилосе); возможно даже, что он и предназначался для ритуальной эпифании богини, а не для суверена".52
Функцию дворца как церемониального центра надо непременно подчеркнуть. Священные бои быков, в которых животное не убивали, происходили на площадках, окруженных рядами ступеней, на так называемых дворцовых театральных аренах. Рисунки в Кноссе показывают нам "акробатов" – мужчин и женщин – вольтижирующих через быков. При всем скептицизме Нильссона, религиозное значение "акробатов" не вызывает сомнений: перепрыгнуть через бегущего быка – превосходное инициатическое испытание.53 Весьма вероятно, что легенда о спутниках Тесея, семи юношах и семи девушках, принесенных в жертву Минотавру, отражает память о таком посвятительном испытании. К сожалению, мы ничего не знаем о мифологии священного быка и его роли в культе Возможно, что специфический критский культовый объект, известный как "святительные рога", представлял собой стилизацию бычьих рогов. Его вездесущность подтверждает вес его религиозной функции: рога должны были освящать помещаемые между ними предметы.
Религиозный смысл и символика некоторых культовых объектов все еще обсуждаются. Двойной топор определенно использовался при жертвоприношениях. Его находят на значительном отдалении от Крита. В Малой Азии, как символ удара молнии, он был эмблемой бога-громовержца. Но еще к эпохе палеолита относится сделанная в Телль-Арпачья (Ирак) находка двойного топора рядом с нагой богиней. На Крите также двойной топор можно видеть в руках женщин – жриц или богинь – или на их головах. Два его заточенных лезвия наводят Эванса на мысль, что это эмблема, символизирующая союз взаимодополняющих мужского и женского принципов.
Колонны и столбы, вероятно, принадлежали космологической символике axis mundi, засвидетельствованной еще в доисторические времена (ср. §12). Столбики с усевшимися на них птицами можно интерпретировать по-разному: птица символизирует либо душу, либо эпифанию богини. Во всяком случае, колонны и столбы замещают богиню, "ибо на некоторых геральдических изображениях они, как и богиня, иногда окружены львами или грифонами".54
Культ мертвых играл значительную роль. Их тела спускали в глубокие камеры склепов. Как и повсюду в Малой Азии и Средиземноморье, мертвым оставляли под землей возлияния. Живущие могли спускаться в некоторые камеры, где были установлены скамьи для отправления культа. Погребальная служба, возможно, проводилась под покровительством богини (ср. §35). Действительно, вырубленная в скале могила верховного жреца в Кноссе включала и крипту на столбах; ее выкрашенный голубой краской потолок изображал небесный свод; снаружи была построена часовня, напоминающая святилище Богини-Матери во дворце.55
Наиболее ценное, но вместе с тем и наиболее загадочное свидетельство, относящееся к римской религии, – это две декорированные панели саркофага, раскопанного в Агиа-Триаде. Эта находка, несомненно, отражает религиозные идеи своего периода (ХШ-ХII вв. до н.э.), когда микенцы уже обосновались на Крите. Тем не менее, в той мере, в какой сцены, изображенные на панелях, поддаются последовательному истолкованию, они напоминают минойские и восточные верования и обычаи. На одной из панелей изображено принесение в жертву быка; к нему движется процессия из трех жриц; по другую сторону от жертвы, чье горло уже перерезано, показано кровавое жертвоприношение под священным деревом. На второй панели мы видим совершение погребального возлияния: жрица наливает красную жидкость в большую урну. Последняя сцена наиболее таинственна: умерший в длинном одеянии присутствует при погребальном жертвоприношении у своей могилы; три мужчины-жертвователи приносят ему небольшую лодку и двух телят.56
Некоторые ученые, судя по внешности умершего (как полагает Пикар, "можно говорить о мумии"), полагают, что он обожествлен. Такая гипотеза вероятна. Тогда может идти речь о выдающейся персоне, такой как верховный жрец Кносса или один из греческих героев (Геракл, Ахилл, Менелай). Однако более вероятно, что на панелях саркофага изображено не обожествление умершего, а особый вид инициации, религиозной мистерии, способной обеспечить ему счастливую загробную жизнь. В самом деле, Диодор (I в. до н.э.) отмечал сходство между критской религией и "религиями мистерий". Этот тип религии впоследствии будет подавлен в так называемой Дорической Греции и продолжит существование только в некоторых закрытых обществах – тиасах (вероятно, доэллинское слово).57
Традиция, о которой сообщает Диодор, представляет огромный интерес, ибо она обозначает границы ассимиляции восточных и средиземноморских религиозных идей арийскими завоевателями.
Расшифровка линейной письменности В показала, что к 1400 г. до н.э. в Кноссе говорили и писали по-гречески. Отсюда следует, что микенские завоеватели играли решающую роль не только в разрушении Минойской цивилизации, но также и в ее финальный период; иными словами, в своей последней фазе критская цивилизация включала также континентальную Грецию. Если принять во внимание тот факт, что до вторжения микенцев влияние Египта и Малой Азии58 вылилось в азиатско-средиземноморский синтез, можно оценить древность и сложность греческого культурного феномена. Эллинизм уходит корнями в Египет и в Азию; но именно вклад микенских завоевателей создает "греческое чудо".
На дощечках, раскопанных в Кноссе, Пилосе и Микенах, боги Гомера упоминаются под своими классическими именами: Зевс, Гера, Афина, Посейдон и Дионис. К сожалению, информация, которую содержат эти дощечки о мифологии и культе, довольно скудна; упоминаются Зевс Диктейский и Дедал, "рабы бога", "рабы Афины", имена жриц и т.д. Намного более значительна слава Крита в мифологии и религии классической Греции. Считается, что на Крите родился и умер Зевс; Дионис, Аполлон, Геракл совершали на Крите в детстве свои подвиги; здесь Деметра любила Иасиона, и здесь Минос дал критянам законы и вместе с Радамантом стал судьей в Аиде. И именно с Крита, на высшей стадии классического периода, заимствовались традиционные очистительные процедуры.59 Остров был наделен сказочными достоинствами периода изначальности, ибо классическая Греция, минойский Крит участвовали в чудесах "истока" и "автохтонности".
Не вызывает сомнения, что религиозные традиции греков изменились в результате смешения с местными, критскими – как и повсюду в Эгейском регионе. Нильссон отметил, что из четырех религиозных центров классической Греции: Дельф, Делоса, Элевсина и Олимпии, – первые три были унаследованы от микенцев. Живучесть некоторых микенских религиозных структур была широко подтверждена. Так, минойско-микенская часовня перешла в греческое святилище, и очевидна преемственность между критским и микенским дворцовым культом домашнего очага. Минойцам был известен образ бабочки-психеи. Начала культа Деметры засвидетельствованы на Крите, а старейшее святилище в Элевсине датируется микенской эпохой. "Некоторые архитектурные и другие особенности мистериальных храмов классических времен, как представляется, ведут свое происхождение, в большей или меньшей степени, от инсталляций доэллинского Крита".60
Как и в доарийской Индии, это прежде всего культ богинь и обычаи и верования, связанные с плодородием, смертью и посмертной жизнью души. В некоторых случаях прослеживается преемственность верований от доисторических времен до современности. Приведем лишь один пример – Скотейнская пещера, "одна из самых грандиозных и живописных на всем Крите". Ее глубина – 60 м, у нее четыре уровня; в конце второго уровня помещены два "культовых идола, один – на каменном алтаре, другой – рядом": женщина и "бюст безбородого мужчины с сардонической усмешкой". Перед этими двумя статуями – "осколки сосудов более чем метровой величины; такие же разбросаны на третьем подземном уровне... Их хронология идет без разрыва с начала II тысячелетия до н.э. до конца Римского периода". 61 Святость пещеры сохраняется до наших дней. Поблизости от нее находится небольшая белая часовня Святой Параскевы. 26 июля у входа в пещеру собирается "все население долины Апоселеми и Херсонесского региона"" на двух площадках под сводом пляшут, вволю пьют вино и поют любовные песни так, что их можно принять за ритуальные из соседней часовни".62
Прослеживается преемственность и других специфических проявлений древней критской религиозности. Сэр Артур Эванс подчеркивает сходство между культом дерева и почитанием священных камней. Подобное сходство обнаружено в культе Афины Парфенонской в Афинах: столб, означающий священное дерево (оливу), и на нем – сова, эмблема богини. Эванс прослеживает культ столба вплоть до нашего времени: например, священный столб в Текекиой, близ Скопье – это реплика Минойской колонны, почитаемой и христианами, и мусульманами. Вера в то, что священные источники связаны с богинями, снова проявилась в классической Греции, где источники почитались как нереиды; она сохранилась и в наши дни: нереидами называют фей.
Нет нужды множить примеры. Следует помнить, что сходный процесс преемственности архаических религиозных структур характерен для всех народных культур, от Западной Европы и Средиземноморья до берегов Ганга и до Китая (ср. §14). Для нашей цели важно подчеркнуть тот факт, что этот религиозный комплекс, объединяющий богинь плодородия и смерти с обычаями и верованиями, относящимися к инициации и посмертной жизни души, не включался в гомеровскую религию. Несмотря на симбиоз с бесчисленными доэллинскими традициями, арийским завоевателям удалось утвердить свой пантеон и поддержать свой особый религиозный стиль (см. гл. X-XI).