ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Уже само имя Зевса с несомненностью свидетельствует о том, что перед нами индоевропейское небесное божество (ср. §62). Еще Феокрит (IV, 43) приписывал Зевсу способность как сиять в небесах, так и проливаться дождем. Согласно Гомеру, "Зевсу досталось меж туч и эфира пространное небо"*68 ("Илиада", XV,192). Многочисленные эпитеты Зевса предполагают в нем источник различных небесных явлений: Ombrios (Тучегонитель), Hiettyos (Дождящий), Urios (Посылающий попутные ветры), Astapios (Громовержец), Bronton (Высоко-гремящий) и т.д. Однако Зевс отнюдь не только лишь олицетворение небосвода, доступного наблюдению. Ураническую природу Зевса подтверждают и его ранг верховного властителя, и многочисленные браки с хтоническими богинями.
Но в то же время, несмотря на свою верховную власть (которую он, впрочем, стяжал в суровых битвах), Зевс отличается от древних индоевропейских богов неба, таких, к примеру, как ведийский Дьяус. Греки не только не приписывали Зевсу роль создателя Вселенной, но даже не относили его к изначальным божествам. Согласно Гесиоду, вначале не существовало ничего, кроме Хаоса, из которого вышли Гея (Земля) и Эрос. Затем "широкобедрая" Гея "породила дитятю равновеликого ей, то был Уран многозвездный" ("Теогония", 127). Согласно Гесиоду, Уран "любвью пылая, приблизился к Гее, и обволок ее Ночью" (176-177). Последствием этого космического брака1 стало рождение второго поколения богов, уранидов: шести титанов (старший – Океан, младший – Крон), шести титанид (в числе которых Рея, Фемида, Мнемозина), трех одноглазых циклопов и трех сторуких (гекатонхейров).
Первоначальные божества вообще отличались исключительной, даже подчас устрашающей, плодовитостью. Однако Уран сразу же возненавидел своих детей и поместил их в лоно Геи. Обиженная богиня смастерила огромный серп и призвала своих детей: "О мои отпрыски, злодея семя, [...] накажем преступление Урана, пусть он вам и отец, но первым совершил он злодеянье". Однако дети "испуганно молчали как один". Только Крон внял призыву матери. Стоило Урану приблизиться к Гее, "пылая похотью, стремясь проникнуть в лоно" (Эсхил, фр. 44), как Крон оскопил его. Оросившая Гею кровь породила трех богинь мести Эриний, гигантов и лесных нимф. Гениталии Урана, низвергнутые в Океан, вспахтали белоснежную пену, из которой явилась Афродита ("Теогония", 188 и далее).
Данный сюжет излагает наиболее жестокую версию древнего мифа об отделении Неба от Земли. Как мы уже отмечали (§47), речь идет о широко распространенном предании, разнообразно запечатленном в культуре. Кастрация Урана положила конец его беспредельной плодовитости,2 оказавшейся тщетной, поскольку отец "прятал" новорожденных обратно в лоно Земли. Нанесение увечий богу-космократу его собственным сыном, таким образом захватывающим власть, – основополагающая тема хурритской, хеттской и ханаанейской теологии (§46). Можно предположить, что Гесиод был знаком с этими восточными традициями,3 поскольку главный мотив его "Теогонии" – борьба между поколениями богов за верховную власть. Действительно, лишив отца силы, Крон становится властелином. Он женится на своей сестре Рее. которая рожает ему пятерых детей: Гестию, Деметру, Геру, Аида, Посейдона. Но Гея и Уран предупредили Крона, что он обречен "быть поверженным собственным сыном" ("Теогония", 463). Поэтому, стоило родиться младенцу, как он тотчас его проглатывал. Наконец, отчаявшаяся Рея последовала совету Геи: удалилась на остров Крит и там, разрешившись Зевсом, спрятала его в тайной пещере. Крону она подложила камень, завернутый в пеленку, который тот проглотил вместо сына (478).
Когда Зевс подрос, он заставил Крона изрыгнуть своих братьев и сестер. Он освободит затем и братьев отца, которых Уран держал в заточении, а те в благодарность одарят Зевса громом и молнией. Обладая столь могучим оружием. Зевс сделается властителем "разом богов и людей" ("Теогония", 493-506). Но прежде ему предстояло одолеть Крона и Титанов. Сражение длилось десять лет с переменным успехом, пока Зевс и молодые боги по совету Геры не привели трех сторуких, заточенных Ураном в земных недрах. Вскоре титаны были побеждены и низринуты в Тартар, где их сторожат сторукие ("Теогония", 617-720).
Описание титаномахии ("Теогония", 700) создает впечатление регресса на докосмогоническую стадию. Победа Зевса над титанами, явившая беспредельность его силы и власти, равнозначна, таким образом, переустройству мироздания. Можно сказать, что Зевс пересоздал Вселенную (ср.: Индра, §68). Впрочем, его творение дважды подвергнется серьезнейшим угрозам. В строфах Гесиода, долгое время считавшихся позднейшей вставкой ("Теогония", 820-880) и аутентичность которых доказал последний издатель "Теогонии",4 чудовище Тифон, порождение Геи и Тартара, восстал против Зевса. "Из плеч же его исходила сотня ужасных змеиных голов, изрыгавших черные жала; [...] метали огонь его жуткие очи" и т.д. ("Теогония", 824). Зевс поразил чудовище своими молниями и низверг в Тартар.5 А согласно гигантомахии, мифологическому эпизоду, не известному ни Гомеру, ни Гесиоду, а впервые упомянутому Пиндаром ("Немейские песни", I, 67), гиганты, явившиеся из оросившей Гею крови Урана, также выступили против Зевса и его братьев. Аполлодор утверждает, что Гея произвела на свет гигантов, чтобы они отомстили за титанов, а после их неудачи породила Тифона ("Библиотека", I, 6, 1-3).
Попытки Геи низвергнуть Зевса обнаруживают недовольство изначального божества переустройством Мироздания или утверждением нового порядка (ср. с месопотамской теомахией, §21).6 И в то же время, именно благодаря Гее и Урану Зевс сумел сохранить верховную власть, положив предел насильственной смене божественных правлений.
Одолев Тифона, Зевс по жребию разделил мироздание на три космические области. Посейдону достался океан, Аиду – подземный мир, Зевсу – небо; землей и Олимпом братья владели совместно ("Илиада", XV, 197). Затем Зевс вступил последовательно в несколько браков. Его первой женой стала Метида (Благоразумие), но стоило ей зачать Афину, как Зевс проглотил свою супругу, послушавшись совета Геи и Урана, которые предсказали рождение "жестокосердного сына, что будет царить над богами и смертными" ("Теогония", 886). Так благодаря пророчеству четы первоначальных божеств Зевс окончательно утвердил свою власть. Кроме того, в его естестве навсегда укоренилось Благоразумие.7 А чтобы Зевс разрешился Афиной, пришлось прибегнуть к топору, которым раскололи его лоб ("Теогония", 924).
Следующими женами Зевса стали Фемида (Справедливость), Эвринома, Мнемозина (породившая девять муз) и, наконец, Гера ("Теогония", 901). Но перед тем, как жениться на Гере, Зевс полюбил вначале Деметру, родившую Персефону, потом Лето, ставшую матерью божественных близнецов Аполлона и Артемиды (910). Кроме того, Зевс вступал в любовные связи и с другими богинями, по преимуществу хтонического происхождения (Диона, Европа, Семела и др.) Подобные многочисленные союзы с божествами Земли обычны для богов грозы. Значение этих браков и любовных связей – одновременно и религиозное и политическое: культ доэллинских местных божеств, почитаемых с незапамятных времен, постепенно сливается с культом Зевса, тем самым осуществляя характерный для греческой религии процесс симбиоза и унификации.
Триумф Зевса и олимпийцев не уничтожил архаических богов и доэллинские культы. Наоборот, древнейшая традиция со временем частично интегрируется в олимпийскую религию. Мы уже подчеркивали роль четы изначальных божеств в судьбе Зевса. Вот еще несколько примеров. Вернемся к эпизоду рождения Зевса и его детства на Крите,8 несомненному варианту эгейского мифо-ритуального сюжета о божественном младенце, сыне и возлюбленном Великой Богини. В греческом мифе младенческие крики заглушает грохот, который производят куреты, потрясая своими щитами (мифологическая проекция ритуала посвящения юношей, венчаемого военным танцем). Гимн Палекастро (IV-III вв. до н.э.) славит прыжки Зевса, "верховного курета".9 (Тут возможна связь с архаическим земледельческим ритуалом). Обряд почитания Зевса Идейского, свершавшийся в пещере на горе Ида, имел структуру посвящения в мистерии.10 Хотя Зевса отнюдь нельзя отнести к божествам мистерий, на том же Крите показывали его могилу, тем самым отождествляя Зевса с умирающими и возрождающимся богами.*69
Эгейские влияния прослеживаются еще и в классическую эпоху. Тому свидетельство – статуи, изображающие Зевса безбородым юношей. Это если не поощряемый, то терпимый пережиток многогранного и плодотворного процесса синкретизации11. Уже у Гомера власть Зевса превосходит полномочия, традиционно присущие индо-европейскому верховному божеству. Зевс больше, чем "бог бескрайнего неба", он "отец и бессмертных и смертных" ("Илиада", I, 544). Также и Эсхил в своих "Гелиадах", сохранившихся лишь в отрывках (фр. 70), восклицает: "Зевс – и эфир, и небо, и земля. Он все, что есть, и он всего превыше". Властитель погодных явлений, он также и бог плодородия. К его покровительству под именем Зевса Хтониуса взывают, приступая к сельскохозяйственным работам (Гесиод, "Труды", 465). Под именем Ктесия он – хранитель домашнего очага и олицетворение изобилия. Он – попечитель семейного уклада, он надзирает за соблюдением законов и под именем Полней покровительствует городу. А в эпоху более древнюю он, именуемый Зевсом Катарсиосом, был богом очищения, а также богом-предсказателем, пророчествовавшим в эпирской Додоне шелестом "божественной кроны великого зевсова дуба" ("Одиссея", XIV, 327; XIX, 296).
Таким образом, не являясь творцом ни мира, ни жизни, ни человека, Зевс обрел всевластие, став повелителем богов и Вселенной. Множество посвященных Зевсу храмов доказывает его общеэллинское значение.12 Веру во всемогущество Зевса вдохновенно выражают знаменитые строфы "Илиады" (VIII, 18-27), где он бросает вызов Олимпийцам: "Или дерзайте, изведайте боги, да все убедитесь: / Цепь золотую теперь же спустив от высокого неба, / Все до последнего бога и все до последней богини / Свестесь по ней; но совлечь не возможете с неба на землю / Зевса, строителя вышнего, сколько бы вы ни трудились! / Если же я, рассудивши за благо, повлечь возжелаю, / С самой землею и с самым морем ее повлеку я / И моею десницею окрест вершины Олимпа/ Цепь обовью; и вселенная вся на высоких повиснет ветрах – / Столько превыше богов и столько превыше я смертных!"
Мифологический образ "золотой веревки" породил бесчисленные попытки толкования, начиная с Платона и Псевдо-Дионисия Ареопагита и вплоть до XVIII века.13 Но для нас больший интерес представляет свидетельство орфической поэмы "Рапсодическая Теогония"*70 о вопросах, заданных Зевсом изначальному божеству Никте (Ночь), у которой он вопрошал, как ему установить "всевластье над бессмертными", а главное, "как устроить Космос" таким образом, чтобы "все стало одним, но части сохранили отличие"? Ночь преподает Зевсу основы космогонии и также упоминает о "золотой веревке", которую он должен привязать к эфиру.14 Этот безусловно поздний текст впитал, однако, древнюю традицию. "Илиада" (XIV, 262) изображает Ночь столь могучей богиней, что сам Зевс страшится ее прогневать. Показательно, что наиболее торжественное прославление всемогущества Зевса следует почти сразу за описанием встречи, которой верховный бог добился у изначального божества. Указания богини по устройству космоса в чем-то сходны с советом Геи и Урана, положившим конец борьбе за власть.
Как мы уже отмечали, победа олимпийцев не оказалась губительной для некоторых изначальных богов. Наибольший авторитет и могущество, как мы только что напомнили, сохранила Ночь. Также не утратили некоторого влияния Понт (спокойное море); Стикс, участвовавший в борьбе с титанами; Геката, почитаемая Зевсом и другими олимпийцами; Океан, первенец Геи и Урана. Каждый из них продолжал играть некоторую роль в мироустройстве, пускай скромную, неопределенную, маргинальную. Стоило Зевсу окончательно утвердить свою власть, как он изверг своего отца Крона из подземного узилища и сделал правителем Островов Блаженных, располагавшихся на дальнем Западе.
Подробности "бытования" Крона восстановить невозможно. Культ этого несомненно архаического божества почти отсутствовал. Миф о теомахии – единственный, в котором Крон фигурирует в качестве главного действующего лица. И тем не менее, образ Крона связан с преданием о "золотом веке", о первой генерации людей. Значение мифа в том, что он приоткрывает сродство и изначальные взаимоотношения между богами и смертными. Согласно Гесиоду, боги и смертные имеют одинаковое происхождение ("Труды и дни", 108). Подобно первым богам, порождениям Геи, люди вышли из лона земли (генезис), а затем расплодились. Как сменилось несколько поколений богов, так же насчитывается пять генераций смертных: поколения "золотого века", "серебряного века", "бронзового века", поколение героев и наконец поколение "железного века" ("Труды", 109).
"Золотой век" – период правления Крона. Генерация "золотого века", исключительно мужская, обитала рядом с богами, "их могучими братьями". "Жили те люди, как боги, со спокойной и ясной душою, горя не зная, не зная трудов", все необходимое им "сами давали собой хлебодарные земли" ("Труды", 112-15, 118).*71 Человеческая жизнь проходила в танцах, празднествах и всяческих развлечениях. Люди не ведали ни болезней, ни старости, "а умирали как будто объятые сном" ("Труды", 116). Однако, эта райская эпоха, имеющая параллели во многих религиозных традициях, пресеклась с низвержением Крона.15
После того как "земля поколение это покрыла" ("Труды", 121), повествует Гесиод, боги сотворили менее совершенную генерацию – людей "серебряного века". Однако за их грехи, а также за то, что люди перестали приносить жертвы богам, Зевс решил их уничтожить. Затем он создал третью генерацию, людей "бронзового века", жестоких и воинственных, в конце концов истребивших друг друга. Следующим поколением стали герои, которых прославили грандиозные сражения за Фивы и Трою. Многие из них погибли, а оставшихся в живых Зевс поселил на краю земли, на Островах Блаженных, которыми правил Крон. Что же касается последней эпохи, "железного века", то Гесиод восклицает: "Если бы мог я не жить с поколением пятого века!" ("Труды", 174).
Предания, вдохновившие Гесиода, порождают много вопросов, в большинстве своем, правда, не представляющих для нас первостепенной важности. Миф об "изначальном совершенстве мироустройства" и блаженстве людей, утраченном в результате катастрофы или "прегрешения", достаточно распространен. В своем варианте Гесиод свидетельствует, что упадок совершался в четыре этапа, сходно с индийским учением о четырех югах. Однако юги, хотя и различаются по цветам – белая, красная, желтая и черная, – не соотносятся с металлами. Напротив, именно металлы обозначают исторические эпохи в видении Навуходоносора (Дан 2: 32-33) и в некоторых поздних иранских источниках. Но в первом случае речь идет о смене династий, а во втором – о преемственности Империй, спроецированной в будущее.
Гесиод был вынужден поместить век героев между "бронзовым" и "железным" – столь сильна была мифологизированная память о "героической" эпохе; век героев пресекает, впрочем, необъяснимо, процесс деградации, развязанной поколением "серебряного века". В то же время особый жребий героев – это едва замаскированная эсхатология: герои не умирают, а обретают блаженство в Элизии. Можно сказать, что героям возвращен "золотой век", царство Крона. Подобная эсхатология будет впоследствии подробно разработана, в основном под влиянием орфизма. Элизий станет доступен не только героям, но и блаженным душам и "посвященным". Данный процесс хорошо известен историкам религий (см.: Египет, §30, Индия и др.).
Стоит добавить, что миф о сменах поколений не дает точной картины происхождении человека. Может показаться, что антропогония не представляла для греков особой важности, в отличие от проблемы происхождения народов, городов и династий. Многие семейства возводили свой род к героям, которые в свою очередь произошли от любовных связей между богами и смертными. Считалось, что мирмидоняне происходят от муравьев, еще одно племя – от ясеней. После потопа Девкалион создал новую популяцию из "костей своей матери", т.е. камней. Наконец, согласно поздней традиции (IV в. до н.э.), Прометей вылепил человека из глины.
По неизвестной причине боги и люди, собравшись в Меконе, решили мирно размежеваться ("Теогония", 535). Люди принесли первую жертву, дабы установить новые отношения с богами. В связи с этим событием впервые упоминается Прометей.16 Он заколол быка и разделил тушу на две части. Покровительствуя человеку и одновременно стремясь перехитрить Зевса, Прометей покрыл кости слоем жира, а мясо и потроха спрятал в желудок. Привлеченный видимостью, Зевс выбрал для богов худшую часть, оставив людям мясо и потроха. Именно отсюда, утверждает Гесиод, пошел обычай в качестве жертвы бессмертным богам сжигать кости ("Теогония", 556).
Раздел бычьей туши имел серьезные последствия для человечества. Во-первых, жертвоприношение стало совмещать в себе мясную трапезу (что привело к отказу от вегетарианства "золотого века") с публичным религиозным обрядом, выражающим наивысшее почтение к богам. Во-вторых, мошенничество Прометея восстановило Зевса против людей, и он лишил их огня.17 Но хитрец Прометей похитил огонь с небес, "в нарфекс порожний запрятав от Зевса" ("Труды", 53). Разгневанный бог покарал и людей, и их покровителя. Прометей был прикован к скале, и орел каждый день клевал его "бессмертную печень", которая за ночь опять вырастала ("Теогония", 521; "Труды", 56). Освободит Прометея Геракл, сын Зевса, дабы еще больше упрочить свою славу.
А в отместку людям Зевс послал на землю "красивое зло" ("Теогония", 585) – женщину, названную Пандорой ("ибо из вечных богов каждый свой дар приложил", Труды, 81-82). "Стала она для людей искушеньем великим", изобличает Пандору Гесиод, "ибо род ее многие беды принес, средь мужей поселившись" (592).18
Таким образом, Прометей отнюдь не стал благодетелем человечества, а напротив, повинен в его нынешнем упадке. Последствие мошенничества в Меконе – разрыв между богами и смертными. Затем, похитив огонь, Прометей еще больше прогневал Зевса, наславшего на человечество Пандору, т.е. первую женщину, ставшую причиной множества скорбей, тревог и злосчастий. Для Гесиода миф о Пандоре служит объяснением вторжения в мироздание "зла", как мести Зевса человеку.19
Но все же "плутня" титана не обернулась для смертных окончательным приговором. Согласно версии Эсхила, которому история человечества видится восхождением, а не деградацией, Прометей – величайший из культурных героев. Первые люди, по утверждению Титана, "ютились в глубине пещер подземных", "не различали примет зимы, весны... и лета плодоносного", "не строили домов из кирпича",*72 не знали земледелия ("Прикованный Прометей", 484-490). Именно Прометей обучил их всем ремеслам и наукам. Это он принес людям огонь20 и спас их от гибели. Ревнивый Зевс "уничтожить вздумал" не им созданный "род людской, чтоб новый насадить". При этом "никто за бедных смертных не вступился", кроме Прометея (там же, 233-36). Чтобы объяснить ярость Зевса и твердость титана, Эсхил позаимствовал у Пиндара (или из какого-то другого источника) выразительную деталь: Прометей не беззащитен перед Властителем Мироздания, так как владеет тайной, которую ему сообщила его мать Фемида. Зевса ждет неминуемое падение,21 и единственная возможность отвратить катастрофу, как выспренно декларирует Титан, – это избавить его от цепей. Поскольку остальные части тетралогии не сохранились, мы не знаем, как именно божества достигли примирения. Но уже в V веке в Афинах справляется ежегодный праздник, посвященный Прометею, к тому же его образ ассоциируется с Гефестом и Афиной. Впрочем, возможно, под влиянием духовных течений, воспринятых равно интеллектуальной элитой и простонародьем (см. том II), на некоторое время утвердилось представление о мудрости и добросердечии Зевса. Верховный Властелин простил не только Крона, поставив его царем Элизия, но и титанов. Пиндар восхваляет "Бессмертного Зевса, вернувшего волю титанам" (IV Пифийская ода), которые также составляют хор в "Освобожденном Прометее".22
Раздел жертвенного животного в Меконе послужил причиной и разрыва между богами и смертными, и мучений Прометея. Но в то же время негодование Зевса видится чрезмерным. Карл Мейли23 показал, что подобное распределение добычи традиционно для первобытных охотников Сибири и скотоводов Центральной Азии, которые приносили в жертву Высшим Небесным Божествам кости и головы животных. Иными словами, то, что на первобытной стадии считалось выражением высшего почтения к божеству неба, в поступке Прометея предстает оскорблением величества. Нам неизвестно, когда изменился смысл древнейшего ритуала. Подчас кажется, что гнев Зевса был вызван не разделом самим по себе, а тем, что его произвел именно Прометей, божество предшествующего поколения, титан, неожиданно принявший сторону человека против олимпийцев. Пример Прометея мог иметь пагубные последствия: вдохновленные его успехом люди чего доброго вступили бы в союз с титаном. Зевсу же не нужно было могучее и гордое человечество. Люди обязаны всегда помнить о собственных недолговечности и бессилии, т.е. знать свое место.*73
Характерно, что когда позже Девкалион, единственный смертный, уцелевший после вызванного Зевсом потопа, разделил жертвенную тушу точно так же, как его отец Прометей в Меконе, жертва была благосклонно принята. "Зевс снизошел к мольбе Девкалиона, однако миф отмечает, что бог только лишь смягчился".24 С тех пор жертвоприношение, ставшее коллективным (thisia), воспроизводило данный мифологический сюжет: часть туши, включая жир, сжигалась на жертвенном огне, другую съедали сами жертвователи вместе с присутствующими.25 При этом считалось, что боги принимают участие в трапезе ("Илиада", I, 423-24; VIII, 548-52) или насыщаются благовонным дымом (1, 66-67 и др.).
Таким образом, Девкалион смягчил конфликт между богами и смертными. Степень почтения сына Прометея к богам удовлетворила Зевса. (Впрочем, потоп уже погубил генерацию, современную роковому жертвоприношению). Показательно, что, согласно Эсхилу, Прометей играет достаточно скромную, даже неприметную роль в мироздании, тем самым, возможно, делая тетралогию приемлемой для современников. Превознося великий подвиг культурного героя, покровителя человечества, Эсхил одновременно славит великодушие Зевса и подчеркивает духовную ценность конечного примирения божеств, как истинный образец мудрой терпимости. Лишь у европейских романтиков образ Прометея вновь предстанет символом безвинной жертвы тирании.
В Индии рефлексии на тему жертвоприношения формируют особую космогонию, породившую метафизику и практику йоги (§78). У евреев кровавые жертвоприношения будут постепенно переосмысливаться и переоцениваться, особенно после их осуждения пророками. Что же касается христианства, то его истоком стало добровольное принесение себя в жертву Христом. Орфики и пифагорейцы, настаивая на полном вегетарианстве, втайне признавали "прегрешение" человека, согласившегося на мошенничество в Меконе (ср. том II). В то же время кара, постигшая Прометея, была лишь второстепенным мотивом в размышлениях греков на тему "правосудия" Зевса, тревожившую умы, начиная с Гомера, поскольку "божественная справедливость" судьбоносна для человека.
С иудео-христианской точки зрения, греческая религия выглядит пессимистической: человек недолговечен, и его жизнь полна невзгод. Гомер уподобляет людей "листьям в дубравах древесных", которые "ветер... по земле развевает" ("Илиада", 146-47). Метафору подхватывает поэт Мимнерм Колофонский (VII в.), составивший длинный перечень человеческих несчастий: бедность, болезни, смерть близких, старость и т.д. "Не отыскать человека, на которого Зевс не наслал многие беды". Для его современника Семонида люди суть "эфемерные создания", подобно домашней скотине, "не ведающие, какую Бог им участь назначит".26 Гречанка заклинала Аполлона вознаградить ее набожность наивысшим даром, который бог способен преподнести ее детям. Аполлон внял мольбе матери: дети умерли мгновенно и без мучений (Геродот, I, 31). Феогнит, Пиндар, Софокл утверждают, что лучшее для человека – вовсе не родиться, а если родился, то умереть как можно скорее.27
Но и смерть ничего не разрешает, поскольку не приводит к полному и окончательному исчезновению. Современникам Гомера загробная жизнь виделась тягостным и жалким существованием в подземном царстве Аида, населенном бледными тенями, бессильными и лишенными памяти. (Тень Ахилла, которую вызвал Одиссей, сетует, что лучше быть рабом у последнего бедняка, чем царствовать над тенями усопших.28 Притом загробное существование не вознаграждает прижизненных заслуг и не карает за преступления. К вечным мукам были приговорены только Иксион, Тантал и Сизиф, нанесшие Зевсу личные оскорбления. Менелай взамен Аида обрел Элизий только в качестве мужа Елены, соответственно – зятя Зевса. По версии Гесиода (ср. §85), того же удостоились и другие герои, но их участь была недоступна иным смертным.
Греки укрепились в своем пессимизме, осознав неверность человеческого существования. С одной стороны, не будучи stricto sensu [в строгом смысле слова] "божьей тварью" (представление, разделяемое многими архаическими религиями и тремя монотеистическими), человек не смеет надеяться, что боги снизойдут к его мольбам. С другой стороны, его участь изначально предопределена судьбой (moira или aisa), т.е. с рождения до смерти человек ведом "роком".29 Соответственно, и срок существования ему также назначен изначально. Человеческую жизнь символизировала нить, которую прядет богиня.30 В то же время, такие выражения, как "мойра богов" ("Одиссея", III, 261) или "айса Зевса" ("Илиада", XVII, 322; "Одиссея", IX, 52), допускают толкование, что Зевс самолично решал судьбы. По идее, он на это способен – так, он собирался продлить жизнь своему сыну Сарпедону ("Илиада", XVI, 433). Но Гера напомнила ему, что это приведет к отмене вселенских законов, т.е. правосудия (dike), и бог отменил свое решение.
Данный пример показывает, что Зевс признает верховенство закона; впрочем, дике – не что иное, как конкретное проявление вселенского порядка, т.е. Божественного правосудия (themis), в человеческом сообществе. Зевс наделил людей чувством справедливости, утверждает Гесиод, чтобы они отличались от животных. Главный долг человека – быть справедливым и отдавать "честь" (time) богам, особенно в форме жертвоприношений. Разумеется, представление о дике изменилось за века, отделяющие Гомера от Еврипида. Последний решительно заявляет: "Когда бессмертные свершают злое дело, они уже не боги!" ("Беллерофон", 292). Но и его старший современник Эсхил был уверен, что Зевс не карает невинных ("Агамемнон", 750). Уже и в "Илиаде" Зевс в какой-то мере предстает блюстителем дике, поскольку наказывает за клятвопреступление и нарушение закона гостеприимства.31
Согласно подобным взглядам, боги способны проявить долготерпение и карают смертных, лишь когда те нарушат предустановленные границы поведения. Однако их трудно не нарушить, учитывая стремление человека к "превосходству" (arete). А чрезмерное превосходство рискует обернуться гордыней и дерзостью (hybris), как это произошло с Аяксом, похвалявшимся, что он избежал смерти вопреки воле богов, за что был убит Посейдоном ("Одиссея", IV, 499-511). Hybris порождает временное помешательство (ate), которое ослепляет гордеца и приводит к гибели.32 Таким образом, hybris и, как его результат, ate, могут выступать орудиями мойры, настигающей смертных (героев, царей, удальцов и др.), обуянных гордыней или слишком увлеченных стремлением к "превосходству".
Выходит, что возможности человека ограничены его природой и у каждого в отдельности – собственной мойрой. Исток человеческой мудрости – осознание бренности и ненадежности существования. Следовательно, имеет смысл наиболее полно пользоваться такими его благами, как молодость, здоровье, удовольствия плоти или радости, даруемые добродетелью. Таковы уроки Гомера: жить исключительно – но и благородно – настоящим. Разумеется, этот "идеал", порожденный безысходностью бытия, имеет варианты, важнейшие из которых мы впоследствии рассмотрим (том II). Но в каждом из них присутствует мотив ограниченности и бренности бытия. Отнюдь не сдерживая творческой мощи греческого религиозного гения, столь трагический взгляд на человеческую природу парадоксальным образом привел к ее возвышению. Поскольку боги положили предел его возможностям, человек в конце концов начал превозносить и даже обожествлять чисто человеческие свойства. Иными словами, он вновь открыл для себя сакральный смысл "радости бытия", религиозную ценность эротики и телесной красоты, сакрализовав все коллективные развлечения – игры, процессии, танцы, песнопения, спортивные состязания, драматические действа, застолья и т.д. Освящение телесного совершенства – красоты телосложения, гармонии движений, выражения покоя и просветленности, – формирует канон прекрасного. Антропоморфность греческих богов, каковыми они предстают в мифах, позже вызывавшая резкое неприятие философов, вновь обретает религиозный смысл в скульптурных изображениях. Странным образом, религия, прилагающая пропасть между мирами богов и смертных, считает должным изображать богов согласно канону человеческого телесного совершенства.
Но в первую очередь стоит подчеркнуть религиозную ценность сиюминутного, самого факта существования в мире, во времени. Сакральность земной жизни не всегда осознается, поскольку она, можно сказать, "закамуфлирована" в повседневном, сиюминутном и обыденном. Познанная греками "радость бытия" отнюдь не профанная: ее порождает блаженное чувство следования, пускай скоротечного, вселенскому закону и причастности к величию мироздания. Греки, как и другие народы до и после них, осознали, что самое надежное средство одолеть всевластие времени – это наиболее полно проживать каждое мгновение, стараясь использовать все открываемые им возможности.
Освящение человеческого несовершенства и "обыденности" повседневного существования – феномен достаточно распространенный в истории религий. Но в Китае и Японии I тысячелетия нашей эры сакрализация положенных природой "пределов" и "обстоятельств", ограничивающих человеческие возможности, оказала наиболее глубокое влияние на данные культуры. Подобное преображение "природного дара", как и в Древней Греции, нашло воплощение в "светской" эстетике.33 *74