ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Когда психотерапия продолжается в течение короткого периода времени и сводится лишь к нескольким посещениям врача, пациент ведет себя совершенно иначе, чем при длительном лечении. Если курс лечения ограничивается несколькими посещениями, то пациент обычно прилагает все усилия к тому, чтобы сознательно способствовать лечению и полностью сотрудничать с врачом. Его отношение к врачу обычно бывает сдержанным, но доброжелательным, он пытается понять точку зрения врача и стремится мыслить как можно логичнее. Пациент в таком случае легче поддается внушению, чем при более длительном лечении, и обычно относится к лечению с большим доверием.
Во время первых визитов невротик обычно пытается сделать все возможное, чтобы не произвести впечатления серьезно больного или неразумного человека, так как всякий обращающийся к психиатру боится тех выводов, к которым может привести исследование. Однако некоторые невротики, наоборот, стараются даже при кратком лечении подчеркнуть свои худшие стороны. Они стремятся проявить себя деструктивно, односторонне и скрыть или приуменьшить положительные стороны своего поведения. Они делают это или с целью испытать правильность суждений врача и способность его разрешить их проблемы, или же для того, чтобы убедить врача в том, что данный случай является безнадежным и самая решительная борьба с ним бесполезна.
Если лечение будет продолжено на некоторое время, то поведение пациента теряет часть тех особенностей, которые характеризовали его вначале. Оно становится менее напряженным и более обычным для него, и некоторые его невротические особенности и неразумные взгляды начинают применяться также и в его отношении к врачу и к самому лечению.
Лечение представляет собой сложную и трудную задачу для пациента. Оно приводит пациента в тесный контакт с другим лицом, и самый характер этого контакта является для пациента совершенно новым. На поведение последнего оказывает влияние неправильность его установок, неправильное понимание действительности и прочие искажения психической структуры. Иными словами, в его поведении проявляются многие из тех качеств, которые свойственны невротику, когда он предпринимает что-либо новое и сложное. Кроме того, на его отношении к врачу сказываются также некоторые из характерных для него общественно обусловленных реакций и те свойства его личности, которые ими управляют. Возможная невротическая реакция пациента на лечение усиливается тем, что само лечение влечет за собой возврат к нерешенным проблемам, прошлым неудачам, старым страхам и прочим мучительным реакциям, а также обсуждение этих проблем. Часто пациент действует так, будто он уверен, что явился выслушать свой окончательный приговор. Кроме того, поскольку пациент прибегает к лечению лишь тогда, когда его жизнь оказывается в состоянии глубокого кризиса, он, естественно, относится к лечению с большим беспокойствам и страшится того, что оно может оказаться безуспешным. Если бы невротик был в состоянии включиться в лечение и принять в нем участие вполне рациональным образом, то его нельзя было бы назвать невротиком.
В истории встречались как такие психотерапевты, которые игнорировали роль поведения пациента во время лечения или не обращали на него внимания, сводя его значение до минимума, так и такие, которые в беседах с пациентом придавали особое значение его поведению. Психоаналитические формы лечения особо подчеркивают роль поведения пациента. Однако их подход даже к этой проблеме является односторонним. Вместо анализа всего поведения пациента во время лечения они проявляют тенденцию к ограничению анализа поведения пациента сферой его личных взаимоотношений с самим врачом. Иными словами, они сосредоточивают свое внимание на личном поведении пациента, не исследуя его общественных взглядов, простым выражением которых является его поведение. Эта тенденция чрезвычайно четко вырисовывается в психоанализе Фрейда, хотя проявляется она и у всех других психоаналитиков, даже у представителей "культурных" течений психоаналитической теории.
Фрейд, который был одним из великих пионеров, пытавшихся создать научную психотерапию, еще в ранний период своей деятельности начал подчеркивать в своих трудах значение отношений между врачом и пациентом. Действительно, вскоре он пришел к тому, что начал рассматривать это отношение как основной элемент психотерапии, и с тех пор анализ отношения пациента к врачу играл главную роль в психоаналитической теории и практике.
Фрейд подошел к этой проблеме с характерной для него биологической и инстинктивной точки зрения. Отсюда следует, что, по теории Фрейда, самой важной отличительной чертой поведения пациента в период лечения следует считать проявление тех инфантильных половых влечений, которые невротик ощущал, будучи ребенком, по отношению к своим родителям. Эти половые влечения, по теории Фрейда, возникают из неизмененных догенитальных, или Эдиповых, фиксаций либидо. В психоанализе эти бессознательные, но очень мощные влечения переносятся на врача-психоаналитика, который как бы замещает родителей. Фрейд был настолько в этом уверен, что он обозначал отношение пациента к врачу термином "перенос". Он полагал, что взаимоотношения между врачом и пациентом в основном базируются на переносе любовно-половых влечений к людям, которых невротик знал в прошлом, на своего врача в настоящем. Таким образом, у пациента создается новый элемент отношений, именуемый Фрейдом "неврозом переноса".
Психоаналитическая теория Фрейда постулирует, что если этот невроз переноса может быть излечен, то и действительный невроз пациента также поддается лечению. Поэтому данная теория концентрируется на анализе "переносных желаний" и "переносного поведения" пациента. Чтобы предоставить этим бессознательным инфантильным половым тенденциям возможность свободно проявляться и чтобы при этом сам пациент мог понять, что они собой представляют, психоаналитик, по предположению Фрейда, должен оставаться незаметным, безразличным и равнодушным, Он не должен проявлять себя как личность, а должен быть лишь пассивным зеркалом, которое благодаря этой пассивности врача позволит пациенту отразить свои бессознательные инфантильные половые тенденции. Поэтому врач не должен входить в ситуацию анализа как личность, чтобы предоставить полную свободу пациенту проецировать свои фантазии, подсознательные желания и образы родителей на аналитика, как бы они ни были по видимости неразумны. Шильдер как-то сказал: "Аналитику не следует реагировать на пациента по-человечески".
Играя такую пассивную роль, аналитик облегчает выявление у пациента непроявившихся половых фиксаций на родителях. Используя врача-аналитика как образ одного из родителей или его замену, невротик делает эти бессознательные фиксации в конечном итоге сознательными. Предполагается, что благодаря этому невротик постепенно достигает присущей взрослому стадии сексуально-интуитивного развития и невроз исчезает.
Эта теория и вытекающие из нее практические методы лечения неизбежно вызывают много критических замечаний.
Результатом изложенного выше является то, что реальный мир и реальные проблемы невротика растворяются в предположениях об отдаленном половом прошлом, которое, весьма возможно, никогда не существовало.
Другую проблему представляет то, что усиленное подчеркивание переноса сексуальных отношений на врача ведет к внесению во взаимоотношения врача и пациента сексуальных элементов или же усилению тех элементов, которые могут уже существовать. Если у пациента начинает развиваться повышенный интерес к своему врачу и если этот врач тоже мужчина, то подобный интерес, к сожалению, слишком часто "объясняется" ему как проявление бессознательных гомосексуальных тенденций. Результатом подобного толкования является то, что теперь у пациента появляется новый симптом и новая проблема, вызывающие тревогу. Его волнует новое явление – его гомосексуализм! Так, путем упорного труда врач-психоаналитик не только отвлекает внимание пациента от его реальных проблем, но даже создает ему воображаемую проблему. Я наблюдал многочисленные случаи, когда этот "бессознательный гомосексуализм" у женатого человека, который никогда в жизни не испытывал полового влечения к мужчине, становился источником серьезных забот и волнений.
Более того, если врач и пациент – представители различных полов, то это постоянное толкование в духе сексуальности и обсуждение переноса сексуальных элементов на врача приводят пациента к тому, что он "влюбляется" в своего врача. Фактически некоторые аналитики спокойно уведомляют в самом начале лечения своих пациентов или наводят их на мысль о том, что это-то именно и является ожидаемым ходом событий. Наталкивание пациента на этот путь и уверенность врача, что это происходит, часто приводят легко поддающегося внушению и действующего согласованно с врачом пациента к тому, что это действительно происходит или кажется, что происходит. Когда же это случится, возникают новые проблемы и восприимчивый пациент (или пациентка) может оказаться в очень неудобном и унизительном положении. Именно в положении, подобном этому, может возникнуть, обычно между женщиной-пациенткой и мужчиной-врачом, курс психоаналитического лечения, который продолжается восемь, десять, двенадцать лет или дольше. В практике фрейдистов довольно часто можно слышать о столь длительных курсах лечения.
Поведение пациента в процессе лечения, основанного на теории переноса, серьезно ограничивает лечебную деятельность врача. Внимание последнего концентрируется на мельчайших деталях отношения пациента к нему самому, а не на неврозе, которым страдает пациент. Теория переноса требует от врача пассивности и бездеятельности, мешая ему полностью использовать свои способности и быть разумным помощником в деле изменения сознания пациента. Эти концепции могут также привести к тому – и это случается очень часто, – что психоаналитик рассматривает "инфантильные" стремления и сомнения пациента беспристрастно, "терпимо" и по существу с олимпийским спокойствием, в особенности если они имеют отношение или к нему самому, или к лечению. Это "терпимое", покровительственное отношение может оказать пагубное влияние на веру многих невротиков в себя. В особенности это касается женщин, в прошлом неоднократно испытывавших именно такое отношение, в котором проявлялось мужское превосходство. В подобных случаях поведение психоаналитика усиливает те самые факторы, которые способствовали образованию невроза у пациента *.
* Это оказывается особо важным, если принять во внимание то, что идея мужского превосходства пронизывает фрейдистскую теорию зависти женщин по отношению к мужчинам из-за отсутствия у них пениса, согласно которой предполагается, что женщина никогда не проявляет такой решительности, как мужчина, в отношении своего Эдипова комплекса и поэтому у нее никогда не развиваются высшие психические функции, которые, по общему мнению, свойственны лишь мужчинам, в то время как женщине в основном, по мнению фрейдистов, свойственны "нарциссизм", "мазохизм" и "пассивность".
Конечным итогом многочисленных дефектов теории переноса является то, что психоанализ принимает совершенно нереальную форму, оторванную от всего, что пациент переживает в действительной жизни. Зачастую пациент более или менее полностью запутывается в хитросплетениях борьбы, сомнений, обид, "любовных" реакций, "гомосексуальных конфликтов" и других эмоциональных осложнений, связанных с личностью врача. Некоторые из этих осложнений представляют собой точные реакции на весьма реальные сложности ситуации психоанализа, а другие создаются неправильными толкованиями поведения пациента. Пациент оказывается вовлеченным в ситуацию, являющуюся фантастической и в сущности бессмысленной с точки зрения его реально существующих проблем и реальных нужд. Таким образом, установление и разрешение его действительных жизненно важных проблем откладывается на неопределенное время или полностью исключается.
В области психиатрии были уже сделаны некоторые шаги в направлении несколько более рационального понимания и практики взаимоотношений между врачом и пациентом.
Хорни предложила определение понятия переноса, свободное от многих очевидных ошибок его в фрейдистском понимании:
"Неврозы в конечном итоге являются выражением нарушений во взаимоотношениях между людьми. Особой формой человеческих взаимоотношений являются взаимоотношения в процессе психоанализа, в которых, как и в других отношениях людей, неизбежно проявляются имеющиеся нарушения. Те особые условия, в которых проводится психоанализ, делают возможным более тщательное изучение нарушений именно в области взаимоотношений, а также дают возможность убедить пациента в том, что эти нарушения существуют, и показать ему роль, которую они играют. Если очистить таким образом понятие переноса от теоретического пристрастия к принудительному повторению прошлого, то он даст в свое время результаты, которые по своей сущности он вполне способен дать".
Читатель, вероятно, заметит, что понятие переноса формулируется здесь без участия инстинктов, сексуальности, биологии, детских фиксаций чувств на родителях, сублимированных бессознательных влечений, Эдиповых реакций и т.п.
Однако эту точку зрения также необходимо подвергнуть критике в некоторых ее пунктах. Во-первых, перенос, или трансфер (как называют взаимоотношения между врачом и пациентом), не является и никогда не может быть зеркалом, в котором отражаются все стоящие перед пациентом проблемы и его отношения. Например, если лечение идет успешно, невротик не может реагировать так деструктивно, безнадежно и безответственно, как он, возможно, реагирует в других своих отношениях. Нельзя сказать, что взаимоотношения в процессе лечения выражают "существующие нарушения", – это было бы совершенно механистической и сверхупрощенной точкой зрения. Это означало бы, что невротик одинаково ведет себя в любых условиях, что с их изменением его отношения и установки не меняются, что нет качественного различия в его понимании различных ситуаций. На деле же лечение – это индивидуальная, искусственно созданная ситуация в отношениях между двумя людьми. Искусственный характер этого построения придает лечению особые качества, которые одновременно являются и благотворными и ограничительными. Результатом этих противоречивых особенностей лечения зачастую является то, что, хотя невротик получает возможность реагировать в процессе этих взаимоотношений более конструктивно, чем в других сферах деятельности, в то же самое время ограничивающий характер ситуации лечения настолько отличен от большей части жизненных ситуаций, что индивидуальные проблемы данного невротика не выявляются достаточно четко. Эта стесняющая трудность в особенности касается того очень пассивного, нереального и фантастического характера ситуации лечения, который превалирует при классическом фрейдистском подходе.
Во-вторых, хотя формулировка д-ра Хорни является, по крайней мере отчасти, правильной как общее определение, она дается в абстрактном плане. Совершенно очевидно, что для понимания ее теории переноса мы должны обратиться к ее теории невроза, а также к той системе оценки достоинств, которая содержится в ее общих взглядах. Ее концепция заключается в том, что невроз – это неправильное разрешение исходного страха, вызывающее развитие у невротика противоречивых черт характера, ложной "системы гордости", идеализированных и уничижительных представлений о себе и т.д. По-видимому, взаимоотношения, возникшие на почве переноса, характеризуются этими противоречивыми чертами и другими явлениями. Здесь д-р Хорни опять-таки не совсем порывает с Фрейдом, что можно видеть хотя бы из того факта, что она сохраняет самый термин "переноса". Реальная проблема пациента в процессе лечения заключается не в его индивидуальных взаимоотношениях с врачом. Она скорее заключается в характерных для него общественных взглядах, в его искаженном разуме и в его нарушенной общественной практике. Если затруднения пациента имеют специфическое отношение к врачу, то все-таки действительно насущную проблему представляет собой отнюдь не его предполагаемое противоречивое отношение к врачу. Она скорее заключается в его неправильном понимании врача и в тех извращенных установках, на основании которых пациент судит о враче. Это неправильное понимание и эти искаженные установки, которые он применяет к врачу и лечению, сходны с некоторыми установками и неправильным пониманием, которые пациент применяет к иным жизненным ситуациям. Понятия, применяемые в жизни, могут быть и непохожи на установки, применяемые в процессе лечения, ибо они представляют собой ситуацию, отличную от всех тех, с которыми пациенту приходится сталкиваться. Поэтому единственно важным моментом анализа взаимоотношений врача и пациента, или поведения пациента в процессе лечения, является использование этих данных в качестве иллюстрации какого-либо существенного аспекта общественного сознания пациента в целом.
В-третьих, трактовка д-ра Хорни таит в себе совершенно реальную опасность того, что врач вместо анализа невроза пациента и его нарушенных реакций на действительные проблемы будет анализировать отношение пациента к нему, врачу. Эта опасность возникает из ее формулировки, что "существующие нарушения должны проявиться здесь (то есть при переносе) так же, как они проявляются в иных ситуациях"3. Иначе говоря, если перенос является зеркалом невроза, тем более что за ним далеко ходить не надо, то возникает искушение, которое осуществится и на практике, – рассуждать об этом "зеркале" гораздо более широко и часто, чем это рекомендуется. По-моему, нелишне будет повторить, что ситуация лечения вследствие присущей ей специфики никоим образом не может воспроизвести весь невроз пациента в целом, и даже в случае, если бы это когда-нибудь было так, это причинило бы огромный вред пациенту. Более того, это явилось бы неопровержимым доказательством того, что или самому врачу, или методу, им применяемому, свойствен какой-то существенный порок.
Как во фрейдистских, так и в неофрейдистских концепциях переноса содержится много теоретических ошибок, и они вносят в самый процесс лечения много весьма серьезных практических трудностей. Но следует ли из этого, что рациональная психотерапия должна смотреть сквозь пальцы на фактическое поведение пациента в процессе лечения или совершенно его игнорировать? Разве она должна тщательно избегать всякого анализа отношения пациента к врачу? Например, если пациент неискренен и недоверчив или если он относится к лечению отрицательно и без всякой веры в него, разве не следует поговорить с ним об этом?
Отрицать полезность этого было бы неправильно. Невроз пациента обязательно оказывает некоторое влияние на его поведение в процессе лечения и на его отношение к врачу. Утверждать, что эти явления нельзя изучать и использовать в целях оказания практической помощи пациенту, вместе с тем не впадая в ошибки фрейдистов, также означает капитуляцию перед Фрейдом. Фактически это означало бы признание того, что нельзя изучать поведение пациента, не используя фрейдистскую теорию. Даже наиболее механистические критики Фрейда не могут долго отстаивать такую нелепую позицию.
Не только сам невроз пациента, но и многие другие факторы определяют его поведение в процессе лечения, однако в психоаналитических концепциях переноса всегда имелись указания на то, что поведение пациента определяется полностью или главным образом его неврозом. Это является опасным упрощением, так как игнорирует другие элементы, определяющие поведение пациента. Фактически на поведение пациента и на его отношение к врачу оказывают сильное влияние те особые теоретические принципы, которыми руководствуется врач при лечении, а также и сам врач. Действительно, способность лечения оказывать глубокое влияние на пациента является тем фактором, который дает надежду на успех лечения. Если бы сам пациент в процессе лечения был статическим фактором, причем все его поведение управлялось бы присущей именно ему формой невроза, то лечение не могло бы принести ему пользы.
Личность врача оказывает на пациента огромное влияние, то есть подходит ли врач к пациенту конструктивно или, наоборот, подчеркивает деструктивные моменты и критикует его, обладает ли он душевной теплотой и общительностью или же он замкнут и необщителен, завязывает ли с пациентом непосредственные отношения или же предпочитает оставаться в стороне и действовать косвенно, придерживается ли врач индивидуалистической или общественной точки зрения, имеет ли он правильное представление о взаимоотношениях мужчины и женщины и т.д. Нельзя преуменьшать роль того факта, что личные качества врача как человека оказывают значительное влияние на ход лечения. Это является справедливым, так как даже в том случае, если врач использует неверную теорию, но сам по себе является симпатичным человеком, применяющим конструктивные методы, и основывает свои действия на здравом смысле, он все же окажет некоторую помощь пациенту. С другой стороны, психотерапевт деструктивного типа, даже руководствующийся правильной теорией, может причинить вред пациенту. В первом случае располагающий к себе врач действует правильно, сам того не зная или вопреки своей теории, а во втором – личная антипатичность врача или его буржуазное мировоззрение не позволят ему осуществить на практике его собственные абстрактно правильные принципы.
Тип теории, которой руководствуется врач, также имеет огромное влияние на общий ход лечения и на поведение пациента в процессе этого лечения. Мы уже проследили влияние, которое оказывают на пациента фрейдистская и неофрейдистская разновидности теории. В зависимости от личных взглядов врача и от типа применяемой им теории один и тот же пациент может в одной ситуации лечения развить в себе новые конструктивные качества, в другой – может быть доведен до состояния, в котором он будет чувствовать безнадежность и отчаяние, и, наконец, в третьей – стать угрюмым и антагонистичным. Иногда в процессе лечения пациент может стать положительным человеком, активно осознающим свои связи и свою ответственность по отношению к другим людям и использующим эти знания в своей практической деятельности. В иных же ситуациях тот же самый человек мог бы оказаться под властью цинической, животной морали, стремящимся лишь "выражать" себя и удовлетворять свои индивидуалистические потребности.
Врачебный подход, при котором особое значение придается диалектическому взаимопроникновению положительных и отрицательных качеств невротика, окажет совершенно иное влияние на поведение пациента в процессе лечения и на развитие его личности, чем деструктивный подход, который фиксирует лишь недочеты и нарушения психической деятельности. Этот последний подход способствует созданию нового чувства неполноценности и неизбежно ставит пациента в положение обороняющегося против деструктивной критики, исходящей от психотерапевта. Врач обязан активно стремиться к тому, чтобы понять поведение пациента и его отношение к себе в целом, так как в конечном итоге здоровые аспекты поведения пациента и отношения его к врачу являются гораздо более существенными, чем нездоровые и иррациональные его взгляды. Нельзя усилить и развить здоровые качества, действуя лишь на нездоровые, – это равносильно непрерывной деструктивной критике. Здоровые аспекты поведения пациента и правильные элементы его разума должны выделяться, анализироваться и развиваться на каждом этапе лечения. Это относится вообще ко всей практической деятельности пациента, а не только к его поведению в процессе лечения.
Согласно материалистической теории, лечение рассматривается как процесс движения, изменения различных понятий действительности и самой структуры мышления пациента. Лечение рассматривается как ряд различных процессов, связанных с мышлением и направленных на изменение сознания и общественной деятельности. Лечение рассматривается как процесс перевоспитания, как постоянная стимуляция мысли и действия, как побуждение к новым формам практической активности.
Поскольку лечение является сложным и многогранным процессом, то и деятельность врача должна быть также сложной и многогранной. Он не может быть пассивным зеркалом, а должен активно включиться в работу по перевоспитанию больного. Функции и деятельность врача в значительной степени изменяются в соответствии с различными этапами лечения и развитием понимания у пациента. Поэтому совершенно очевидно, что пациент реагирует на лечение различным образом и совершенно иначе, чем он реагировал бы на семейную ситуацию и на врача как на образ или замену родителей. Сомнительно, что пациент вообще реагирует когда-нибудь на своего врача, как на одного из родителей. В ситуации лечения он может вести себя таким образом, как научился вести себя в своей семейной обстановке, например неразумно раздражаться на всякую критику. Но говорить, что в таком случае он относится к врачу, как к своим родителям, было бы невероятным упрощением. Ситуация, складывающаяся между пациентом и врачом, никогда не бывает эквивалентна семейной ситуации, причем пациент это всегда сознает и ни сознательно, ни "бессознательно" не превращает врача в родителя.*
* Возможно, что исключением явится искушенный пациент, на которого уже оказала влияние теория Фрейда и который поэтому считает, что он должен реагировать на врача, как на родителя.
Преходящий и изменчивый характер лечебного опыта, изменчивый характер ответственности, ложащейся на пациента, изменчивая деятельность врача, изменчивые проблемы, которые требуют обсуждения, развития понимания у пациента и изменения в его деятельности вне лечебных процессов, – все это содействует созданию ситуации, в которой проявляются многочисленные аспекты мировоззрения пациента и его поведения. В процессе фактического лечения пациент имеет возможность проявить как некоторые из своих хороших качеств, так и некоторые из своих невротических качеств. Обсуждение любых из этих качеств, даже когда они имеют непосредственное отношение к лечению, имеет мало смысла, если оно не расширит понимание пациентом жизни, не связанной с лечением. Фактически это необходимое понимание гораздо проще вызвать путем обсуждения возникших у пациента проблем, не связанных с терапией. При обсуждении поведения пациента в процессе лечения всегда существует опасность, что мы придем к обсуждению его собственного отношения к врачу, а не его более насущных общественных проблем или недостатков в его общественных взглядах. Фактически неумеренные обсуждения отношения пациента к врачу часто как раз непосредственно действуют на его невротические наклонности. Пациент попытается превратить свое лечение в полностью личную ситуацию, возникшую между ним самим и врачом, и, если ему удастся это сделать, он может успешно избежать или еще более оттянуть изучение стоящих перед ним действительных проблем. Если поведение пациента в процессе лечения или его взаимоотношения с врачом вообще должны обсуждаться, то единственно правильный подход – это рассматривать их как аспекты мировоззрения пациента в более широком плане. Так как легче всего подойти к анализу его мировоззрения путем изучения конкретных проблем из жизни пациента, то следует стремиться поменьше обсуждать поведение его в процессе лечения, не делать на это особого упора. Конечно, иногда случается так, что это отношение следует обсуждать, особенно если пациент настолько занят своими субъективными реакциями в отношении врача, что это отодвигает на задний план его действительные проблемы. Однако подобные ситуации возникают не столь часто, как можно было бы предполагать, в особенности если с самого начала лечения подчеркивается главным образом тот факт, что проблемы невротика в основе своей не являются его личными, или индивидуальными, проблемами, а представляют собой проявления нездоровых понятий о достоинствах его личности, привнесенных в его собственную практику.
Таким образом, лечебный опыт является выражением более широких установок и более широкого мировоззрения – общественного мировоззрения, – даже если этот опыт имеет место в тесных границах одной комнаты. Когда это достигнуто, обсуждения, касающиеся жизни пациентов, приобретают необычный, противоречивый, лично-безличный характер. Результатом этого является то, что реально существующие проблемы не затемняются индивидуалистическими и персонифицированными отношениями или опытом с врачом. Последний не испытывает искушения особо подчеркивать значение "переноса" и не склонен обсуждать отношение пациента к себе вместо действительно насущных проблем, стоящих перед пациентом. Отношение к нему пациента фактически рассматривается лишь как один, не всегда значительный, аспект более широкого, общественного мировоззрения пациента и его общественной практики.