ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Человек – природное создание. Никому не приходит в голову отрицать животное начало в Адамовом потомке. Но вот парадоксальная мысль: а что человеческого в зверином царстве? Столь ли бесплоден этот обратный ход?
Джозеф Агасси, известный специалист по логике и методологии научного познания, в работе "К развитию рациональной философской антропологии" пытается прояснить разницу между постулатами – "человек – это животное" и "животное в человеке". Если мы считаем, что человек – это животное, тогда мы невольно игнорируем некий "неживотный" остаток, "неживотную" сущность человека. Если бы человек, по мнению Агасси, был просто животным, то этот остаток был бы равен нулю и человек был бы и человеком, и животным одновременно. Однако "человек-животное" – это не человек как таковой, его надо понимать как "животное в человеке", т.е. как наличие животного начала в человеке15
Когда мы говорим: "человек – это животное" – мы пытаемся понять прежде всего его животную природу, его животные черты. Однако в человеке одновременно есть черты и животного происхождения, и определенно неживотного истока. Ключ к разгадке уникальности человека лежит вовсе не в том, что он является высшей точкой природного развития, самым совершенным биологическим существом. Напротив, говоря словами Б.Пастернака, "порядок сотворения обманчив, как сказка с хорошим концом". Философские антропологи доказывают сегодня "несообразность" человеческой натуры. Человека причисляют к пасынкам эволюции, объявляют неудачным продуктом природы.
Мы знаем, что в человеке заложено две программы – инстинктуальная и социальная (культурная). По своей телесной организации и физиологическим функциям человек принадлежит к животному миру. Существование животных определяется инстинктами, т.е. наследственными структурами. Птицы без всяких навигационных приборов прокладывают воздушные маршруты. Лошадь безошибочно отличает ядовитые травы от неядовитых. Паук мастерит математически точное орудие лова. Животное в основном не способно выйти за пределы инстинктов, предписанных поведенческими моделями.
Существование животного характеризуется гармонией между ним и Природой. Это, естественно, не исключает того, что природные условия могут угрожать животному и принуждать его ожесточенно бороться за свое выживание. Но животное самой природой наделено способностями, которые помогают ему выжить в условиях, которым оно противопоставлено, точно так же как семя растения "оснащено" для того, чтобы выжить, приспосабливаясь к условиям почвы, климата...
Действительно, гармонические явления довольно часто обнаруживаются в природе. Некоторые исследователи полагают, что супружеская верность встречается у птиц чаще и полнее, чем у человека или млекопитающих. Особи животных способны на самоотверженность, на беспредельную преданность. Живая тварь не способна на самоубийство, как это присуще мыслящему созданию. Некоторые ученые усмотрели в данных фактах свидетельство всепроникающей мощи инстинкта.
Однако многие факты говорят и об обратном. Инстинкт в известной мере слеп, он вовсе не направлен к благу неукоснительно. Известны примеры, когда он обусловливает явную неполноту приспособления живого существа к его бытию. Когда, скажем, самка поедает самца, рассуждать о "разумности" инстинкта можно уже с явной долей сомнения.
Еще до того, как человек появился на Земле, некоторые существа чувствовали себя прекрасно, хорошо были приспособлены для земной жизни. Но были и "несчастные" организмы, крайне неудачные, инстинкты которых не только мешали им жить, но даже приводили их к гибели. "Если бы существа эти могли рассуждать, – писал русский ученый И.И.Мечников, – и сообщать нам свои впечатления, то очевидно, что хорошо приспособленные, как орхидеи и роющие осы, стали бы на сторону оптимистов. Они объяснили бы, что мир устроен совершенным образом и для достижения полнейшего счастья и удовлетворения следует повиноваться своим естественным инстинктам. Существа же дисгармоничные, дурно приспособленные к жизненным условиям, обнаружили бы явно пессимистические взгляды. Так было бы с божьей коровкой, влекомой голодом и вкусом к меду и безуспешно добивающейся его в цветках, или с насекомыми, направляемыми инстинктом к огню, обжигающими крылья и становящимися неспособными к дальнейшему существованию; очевидно, они объявили бы, что мир устроен отвратительно и что лучше бы ему вовсе не существовать16.
Согласно доктрине неодарвинизма, эволюция биоорганизмов от комочка слизи к человеку совершается благодаря естественному отбору из общего множества мутаций (спонтанных изменений в молекулярной структуре генов) тех, которые полезны для выживания. Единственным оппонентом классического дарвинизма и неодарвинизма выступает ламаркизм, который вылился сейчас в учение о наследовании приобретенных признаков.
Общепринятая до сих пор теория появления современного человека может быть в целом изложена так. Предок человека по некоторым причинам отказался от проживания на деревьях и начал ходить вертикально. Его пальцы развились, и он начал изготавливать орудия. Его мозг был относительно крупнее, чем у других приматов, таких, как антропоиды. Три фактора – вертикальная походка, изобретение орудий и развитие мозга рассматривались как решающие в возникновении современного человека.
Новейшие достижения в палеоантропологии приходят в противоречие с этой гипотезой. Так, американский ученый Джефри Гудмен утверждает, что еще до появления современного человека существовали австралопитеки (homo erectus, т.е. человек прямоходящий) и неандерталец как человеческие виды, которые как раз и отличались названными чертами: вертикальной походкой, орудиями и развитым мозгом. Каждый из этих типов человека в течение значительного времени сосуществовал с другими человеческими видами17.
Прямым прародителем человеческой линии чаще всего считаются африканские австралопитеки. Они имели человекоподобное расположение зубов, вертикальную походку и относительно большой мозг. Не имея внушительного размера, силы или устрашающих клыков, они скитались по травянистым саваннам Африки семейными группами, собирая растительную пищу, подъедая остатки львиной добычи и время от времени охотясь на мелких животных – кроликов и черепах. Не ясно, имели ли они грубые каменные орудия.
Хомо эректус является первым гоминидом, достаточно развитым, чтобы быть отнесенным к собственно человеческому роду. Вооруженный набором орудий, включающим ручные топоры, он был, по-видимому, значительно более способным охотником, нежели австралопитеки. Грубый скелет неандертальца свидетельствует о большой силе. Увеличенный мозг демонстрирует явное продвижение вперед по сравнению с хомо эректус. Действительно, средний объем мозга у некоторых популяций неандертальцев даже несколько больше, чем у современного человека. Возросший объем мозга неандертальца был, вероятно, связан с управлением более массивной и сложной мускулатурой. Набор орудий показывал относительно мало изменений или новшеств. Ричард Клейн из Чикагского университета отмечает, что они были "никудышными охотниками".
По мнению Гудмена, современный человек дебютировал около 35 тыс. лет назад, когда неандертальцы все еще бродили по Европе. Он пришел им на смену. Современный человек существенно отличается как вид от своих предшественников. Опыты, проведенные с помощью компьютера (доктор Ф.Либерман, сотрудник Массачусетского технологического института), показали, что ни один из предлюдей не мог издавать то многообразие звуков, которое существенно для современной речи и современного языка.
Значительную реорганизацию претерпел человеческий череп. Отличающая его высоколобная форма служит обрамлением еще более радикальной отправной точки эволюции – увеличенной лобной части мозга, ответственной практически за каждую отличительно человеческую деятельность. Не имеющая прецедентов структура мозга хомо сапиенс с ее выделенной лобной долей повлекла за собой качественные изменения, удивительные с точки зрения происходящих количественных изменений.
Уникальная лобная часть человеческого мозга (включая неокортекс и кору головного мозга) делает возможным значительно развившийся интеллект человека, тонкие двигательные способности – проворство пальцев, а также лингвистические способности – речь, которая также участвует в индивидуальном поведении, в общественных взаимоотношениях, определяя такие черты, как настроение, подавление внутренних побуждений и этическое суждение. Без таких изменений индивида и определенных телесных навыков возникновение современной культуры было бы невозможным.
Новая теория возникновения современного человека опровергает укоренившуюся эволюционную теорию в самом ее основании. Она дает существенную биологическую базу для переосмысления природы человека как вида, к которому мы принадлежим. Многие характеристики отличают его от предшествующих человеческих видов. Это относится к развитой лобной части, сложному органу речи, необычайному владению пальцами. Другими словами, мы, современные люди, резко отличны по уровню интеллекта и культуры от неандертальцев и других предчеловеческих видов, несмотря на наши расовые и индивидуальные различия.
Центральную роль в возникновении современного человека играло развитие лобной части мозга. Без нее не было бы никакого лингвистического умения даже при наличии сложного речевого органа, так как становление языка невозможно без повторяющегося, интеллектуального процесса мышления, при помощи которого человек запоминает и концептуализирует осознанные им внешние объекты или опыт и выражает их в специальных символах. Равным образом необычайная способность владеть пальцами и процесс изготовления точных орудий являются одновременно процессом улучшения примитивных орудий на основе обучения методом проб и ошибок и на основе творческих идей – процесс, который продолжается в течение долгого периода через многие поколения.
В то же время с развитием языка, изобретением хорошо спроектированных орудий, приобретением тонких ручных навыков, проистекавших из использования речевого органа и пальцев, человек накопил новую информацию и знание. Он поместил их в лобной доле, что в свою очередь еще больше развило функции лобной доли. Качественно и количественно развитая лобная доля в свою очередь обогатила язык и усовершенствовала орудия. Таким образом, эти три интеллектуальных органа как целое спиральным восхождением не только расширили, но и преобразовали интеллектуальные и культурные способности современного человека.
По мнению многих современных исследователей, каменный топор сыграл огромную роль в истории человечества. Он явился первым социальным преобразующим средством производства. Вторым была паровая машина, движущая сила промышленной революции XVIII в. Третьим стал компьютер – эпохальное средство производства знания в том смысле, что он производит большие объемы новой информации, а не материальные ценности.
Концепция антропогенеза опирается сегодня на теорию генно-культурной коэволюции. Она является сложным взаимодействием, в котором культура генерируется и оформляется биологическими императивами, в то время как одновременно в генетической эволюции в ответ на культурные нововведения изменяются биологические свойства. По мнению американских ученых Ч.Ламсдена и Э.Уилсона, генно-культурная коэволюция одна и без посторонней помощи создала человека.
Вот общий смысл этой концепции. Определенные уникальные свойства человеческого ума приводят к тесной связи генетической эволюции и культурной истории. Человеческие гены воздействуют на то, как разум формируется: какие стимулы осознаются и какие упускаются, как обрабатывается информация, каковы типы воспоминаний, наиболее легко вызываемых в памяти, эволюции, которые они, вероятнее всего, вызовут и т.д.
Процессы, которые создают подобные эффекты, называются эпигенетическими нормами. Эти нормы коренятся в особенностях человеческой биологии, и они влияют на формирование культуры. Например, аутбридинг значительно более вероятен, чем кровосмешение между братом и сестрой, так как особи, воспитывавшиеся вместе в течение первых шести лет жизни, редко проявляют интерес к полноценным половым контактам. Вероятность создания определенных палитр цветов выше, чем других, из-за иных сенсорных норм, определяющих характер восприятия цвета.
Влияние психо-генетических структур на культуру представляет собой лишь одну половину генно-культурной эволюции. Второй является то воздействие, которое культура оказывает на лежащие в ее основе гены. Определенные эпигенетические нормы, т.е. конкретные способы, которыми развивается ум, вынуждают индивидов принимать культурные альтернативы, дающие им возможность выжить и воспроизводиться более успешно. В течение многих поколений эти нормы и гены, определяющие их, обладают тенденцией к росту у населения. Следовательно, культура воздействует на генетическую эволюцию, так же как гены воздействуют на культурную.
Японский ученый Й.Масуда более подробно описывает теорию генно-культурной эволюции. В то время как поступки обычных животных односторонне определяются генами, человек создает культуру на основе действия мозга и умственных способностей. Характеристики культуры, выработанные в ее истории, развиваются, культура в свою очередь начинает воздействовать на генетическую эволюцию. Таким образом, человеческие гены и культура следуют курсу коэволюции, обоюдно воздействуя друг на друга.
Раскрывают ли эти новейшие исследования тайну антропогенеза? На наш взгляд, они не проясняют всей глубины проблемы. Как человек стал человеком? Для того, чтобы выделиться из животного царства, он должен был обрести сознание, способность к социальной жизни, обрести такое существенное качество, как готовность трудиться, речь. В нашей литературе господствовала так называемая трудовая теория происхождения человека. Согласно ей, обезьяны будто бы убедились в том, что искусственные орудия гораздо эффективнее естественных. Тогда они стали создавать эти орудия и сообща трудиться. Мозг стал развиваться. Появилась речь...
Трудовая теория антропосоциогенеза страдает врожденными изъянами. Вот что пишет об этом В.М.Вильчек: "Они пишут: первобытный человек догадался, понял, открыл, изобрел и т.д. Но этот "первобытный человек" – обезьяна. Действительно, существо очень догадливое, умное: но чтобы обладать хотя бы частью тех качеств, которые ей были необходимы, чтобы произойти в человека в соответствии с "трудовой" гипотезой, она, обезьяна, предварительно должна была уже быть человеком, находящимся на относительно высокой ступени развития. Чтобы снять это внутреннее противоречие в "трудовой" гипотезе, надо объяснить, каким образом прачеловек мог нечто выдумать, изобрести, открыть, не умея придумывать, изобретать, открывать и решительно ничего не выдумывая, не изобретая и не открывая..."18.
Воспроизведем основные положения этой критической концепции В.М.Вильчека. Прежде всего, исследователь пытается уточнить: что такое труд? Обычно мы быстро даем ответ: "Труд – это целесообразная деятельность". Но целесообразной деятельностью занимаются все животные. Разве бобер, который перекрывает воду, создавая запруду, не видит в этом целесообразности для себя? Некоторые животные преобразуют саму среду обитания, координируют совместные действия. Но это еще не труд.
В противном случае, как справедливо замечает ученый, надо признать трудом всякое добывание, а также и поедание пищи, устройство гнезда и логова, акты, связанные с продолжением рода. В этом случае придется признать искусством брачные игры и ритуалы зверей и птиц, политикой – защиту территории и потомства, соблюдение иерархии в стае и т.д.
Если же называть трудом нечто, что отделяет человека от природного царства, подразумевая под ним специфически человеческий способ деятельности, то как он появился раньше человека? Как вообще человек мог обрести то, что не заложено в его инстинктуальной программе? Что заставило его искать внеприродные пути самовыражения? Именно эти вопросы не затронуты в трудовой концепции антропогенеза, которая озабочена только тем, как выстроить последовательность чудодейственных благоприобретенных свойств, делающих человека человеком.
Укоренившееся в философии натуралистическое объяснение человека наталкивается на поразительные противоречия. Так, придерживаясь дарвиновских воззрений на природу человека или марксистских взглядов на роль труда в процессе превращения обезьяны в человека, следовало бы ожидать, что первые шаги человеческой мысли будут связаны с познанием физического окружения. В той же мере само поведение человека может быть направлено только на достижение прямой пользы для себя. Лишь так можно обеспечить стратегию человеческого выживания. Живое существо призвано приспособиться к природному окружению, овладеть практическими навыками. Тогда его поведение окажется максимально эффективным.
Однако новейшие этнографические исследования, накопленный эмпирический материал опровергает такое предположение. Человек, как выясняется, менее всего озабочен тем, чтобы приблизиться к природе. В известном смысле он издревле старался как бы отделиться от нее. Проще говоря, первобытный человек, если глядеть на него современными глазами, не понимал собственной выгоды. Вместо того чтобы успешно адаптироваться к внешнему миру, он, напротив, демонстрировал собственную неприспособленность к природе, к ее велениям и законам.
Человек утратил свою первоначальную природу. Мы не можем сказать, почему это произошло. Ученые говорят о влиянии космических излучений или радиоактивности земных месторождений радиоактивных руд, которые вызвали мутации в механизме наследственности. Сходный регресс – угасание, ослабление или утрата некоторых инстинктов – не является, вообще говоря, абсолютно неизвестным природному миру.
"Частичная утрата (ослабленность, недостаточность, поврежденность) коммуникации со средой обитания (дефект плана деятельности) и себе подобными (дефект плана отношений) – и есть первоначальное отчуждение, исключавшее прачеловека из природной тотальности. Данная коллизия глубоко трагична. Как трагедия она и осмыслена в мифе об изгнании перволюдей из рая, причем в мифе метафорически воплощено представление об утрате как плана деятельности ("съедение запретного плода"), так и плана отношений в сообществе ("первородный грех"). "Изгнанный" из природной тотальности, ставший "вольноотпущенником природы", как назвал человека Гердер, прачеловек оказывается существом свободным, то есть способным игнорировать "мерки вида", преступать непреложные для "полноценных" животных табу, запреты, но лишь негативно свободным: не имеющим позитивной программы существования"19.
Социальность, культурные стандарты диктуют человеку иные образцы поведения. Инстинкты в человеке ослаблены, вытеснены чисто человеческими потребностями и мотивами, иначе говоря, "окультурены". Действительно ли притупление инстинктов – продукт исторического развития? Новейшие исследования опровергают такой вывод. Оказывается, слабая выраженность инстинктов вызвана вовсе не развертыванием социальности. Прямая связь здесь отсутствует.
Человек всегда и независимо от культуры обладал "приглушенными", неразвитыми инстинктами. Виду в целом были присущи лишь задатки бессознательной природной ориентации, помогающей слушать голос земли. Идея о том, что человек плохо оснащен инстинктами, что формы его поведения мучительно произвольны, произвела огромное впечатление на теоретическую мысль. Философские антропологи ХХ в. обратили внимание на известную "недостаточность" человеческого существа, на некоторые особенности его биологической природы. Например, А.Гелен полагал, что животно-биологическая организация человека содержит в себе определенную "невосполненность". Однако тот же Гелен был далек от представления, будто человек на этом основании обречен, вынужден стать жертвой эволюции. Напротив, он утверждал, что человек не способен жить по готовым стандартам природы.
Однако природа способна предложить каждому живому виду множество шансов. Оказался такой шанс и у прачеловека. Не имея четкой инстинктуальной программы, не ведая, как вести себя в конкретных природных условиях с пользой для себя, человек бессознательно стал присматриваться к другим животным, более прочно укорененным в природе. Он как бы вышел за рамки видовой программы. В этом проявилась присущая ему "особость": ведь многие другие существа не сумели преодолеть собственную природную ограниченность и вымерли.
Но чтобы подражать животным, нужны какие-то проблески сознания? Нет, вовсе не нужны. Способность человека к подражанию не исключительна. Этот дар есть у обезьяны, у попугая... Но в сочетании с ослабленной инстинктивной программой склонность к подражанию имела далеко идущие последствия. Она изменила сам способ человеческого существования. Стало быть, для обнаружения специфичности человека как живого существа важна не человеческая природа сама по себе, а формы его бытия.
Итак, человек неосознанно подражал животным. Это не было заложено в инстинкте, но оказалось спасительным свойством. Превращаясь как бы то в одно, то в другое существо, он в результате не только устоял, но постепенно выработал определенную систему ориентиров, которые надстраивались над инстинктами, по-своему дополняя их. Дефект постепенно превращался в известное достоинство, в самостоятельное и оригинальное средство приспособления к окружающей среде.
Кассирер намечает подступы к целостному воззрению на человеческое бытие как протекающее в символических формах. Он обращается к трудам биолога И.Юкскюля, последовательного сторонника витализма. Ученый рассматривает жизнь как автономную сущность. Каждый биологический вид, развивал Юкскюль свою концепцию, живут в особом мире, недоступном для всех иных видов. Вот и человек постигал мир по собственным меркам.
Юкскюль начинает с изучения низших организмов и распространяет их последовательно на все формы органической жизни. По его убеждению, жизнь совершенна с виду – она одинакова и в малом, и в великом. Каждый организм, отмечает биолог, обладает системой рецепторов и системой эффекторов. Эти две системы находятся в состоянии известного уравновешивания.
Можно ли, спрашивает Кассирер, применить эти принципы к человеческому миру? Вероятно, можно в той мере, в какой человек остается биологическим организмом. Однако человеческий мир есть нечто качественно иное, поскольку между рецепторной и эффекторной системами у него развивается еще третья система, особое соединяющее их звено, которое может быть названо символической вселенной. В силу этого человек живет в более богатом, но и качественно ином мире, в новом измерении реальности.
Кассирер отмечает символический способ общения с миром у человека, отличный от знаковых сигнальных систем, присущих животным. Сигналы есть часть физического мира, символы же, будучи лишенными, по мысли автора, естественного или субстанциального бытия, обладают прежде всего функциональной ценностью. Животные ограничены миром своих чувственных восприятий, что сводит их действия к прямым реакциям на внешние стимулы. Поэтому животные не способны сформировать идею возможного. С другой стороны, для сверхчеловеческого интеллекта или для божественного духа, как подмечает Кассирер, нет различия между реальностью и возможностью: все мысленное в силу самого акта мышления для него становится реальностью, так как реализуется во всех своих возможных потенциях. И только в человеческом интеллекте наличествует как реальность, так и возможность.
Для первобытного мышления, считает Кассирер, весьма трудно проводить различие между сферами бытия и значения, они постоянно смешиваются, в результате чего символ наделяется магической, либо физической силой. Однако в ходе дальнейшего развития культуры отношения между вещами и символами проясняются, как проясняются и отношения между возможностью и реальностью. С другой стороны, во всех тех случаях, когда на пути символического мышления выявляются какие-либо препятствия, различие между реальностью и возможностью также перестает ясно восприниматься.
Вот откуда, оказывается, родилась социальная программа. Первоначально она складывалась из самой природы, из попытки уцелеть, подражая животным, более укорененным в естественной среде. Потом у человека стала развиваться особая система. Он стал творцом и создателем символов. В них отразилась попытка закрепить различные стандарты поведения, подсказанные другими живыми существами.
Таким образом, у нас есть все основания считать человека "незавершенным животным". Вовсе не через наследование благоприобретенных признаков он оторвался от животного царства. Для антропологии ум и все, что его занимает, относится к области "культуры". Культура же не наследуется генетически. Из логики приведенных рассуждений вытекает следующее: трудно выделить такое человеческое качество, которое, являясь каким-то задатком, выражает всю меру самобытности человека. Отсюда и возникает догадка: возможно, нетривиальность человека вообще не связана с самой человеческой природой, а проступает в нестандартных формах его бытия.
Иначе говоря, существо вопроса не в том, что человек обладает неразвитыми инстинктами, ущербной телесностью или более совершенным, чем у животных, интеллектом. Гораздо более значимо другое: в чем особенности человеческого существования, обусловленные сплетением этих качеств? Развивая концепцию Кассирера, американский культуролог Теодор Роззак утверждает: до наступления палеолитической эры господствовала другая – "палеотаумическая" (от двух греческих слов – "древний" и "достойный удивления"). Еще не было никаких орудий труда, но уже была магия. Мистические песнопения и танцы составляли сущность человеческой природы и определяли его предназначение еще до того, как первый булыжник был обтесан для топора.
Вот контуры этой древней жизни: сначала мистические видения, потом орудия, мандала вместо колеса, священный огонь для приготовления жертвоприношения, поклонение звездам еще до того, как появился календарь, золотая ветвь вместо посоха пастуха и царского скипетра. Одним словом, молитвенно-восторженное восприятие жизни в противовес одностороннему практицизму палеолитической эры20.
Взглянем еще раз на проблему антропогенеза через призму проанализированных здесь открытий философской антропологии. Орудия труда действительно сыграли немалую роль в жизни человека. Однако они не могут объяснить тайны превращения обезьяны в человека, чуда сознания, секретов социальной жизни человека. Обычная эволюционная теория, которая исходит из поступательного развития живой материи, здесь оказывается бессильной. Появление самого эксцентричного создания на Земле – человека – связано с качественным прорывом в приключениях живой материи.
Ученые подчеркивают, что у питекантропа признаков асимметрии головного мозга выявить пока не удалось. А вот у неандертальца при исследовании черепа были обнаружены следы развития речевых центров. С неандертальцами связывают начало социализации человека. Именно в эту эпоху уходит основными корнями мифологическое сознание. Сам же феномен мифологии сформировался к этапу позднего палеолита21.
Теперь мы можем представить себе, что древние представления о родстве людей и видов животных вполне совместимы с изложенной здесь концепцией. Каждый род, как известно, носил имя своего тотема. По мнению немецкого писателя Элиаса Канетти, мы можем размышлять о феномене человека на материале древнего тотемизма. Стоит рассмотреть с этой точки зрения некоторых египетских богов. Богиня Шехмет – женщина с головой львицы, Анубис – мужчина с головой шакала. Тот – мужчина с головой ибиса. У богини Хатор – голова коровы, у Гора – голова сокола. "Эти фигуры, – пишет Э.Канетти, – в их определенной неизменной – двойственной человеческо-животной – форме властвовали в религиозных представлениях египтян. В этой форме они повсюду запечатлевались, к ним – именно в этой форме – возносились молитвы. Удивительно их постоянство. Однако уже задолго до того, как возникли устойчивые системы божеств подобного рода, двойные человеческие создания были обычны у бесчисленных народов Земли, никак не связанных между собой"22.
Как понимать эти изначальные фигуры? Что они, собственно, собой представляют? Мифические предки австралийцев – человек и животное одновременно, иногда человек и растение. Эти фигуры называются тотемами. Есть тотем – кенгуру, тотем – опоссум, тотем – эму. Для каждого из них характерно, что это человек и животное одновременно: он ведет себя как человек и как определенное животное и считается предком обоих.
По мнению Канетти, чтобы их понять, нужно иметь в виду, что это представители мифических времен, когда превращение было универсальным даром всех существ и происходило безостановочно. Человек мог превращаться во что угодно. Он умел также превращать других. Представляется, что именно дар превращения, которым обладает человек, возрастающая текучесть его природы и были тем, что его беспокоило и заставляло стремиться к твердым и неизменным границам.
Итак, какие последствия имела способность человека создавать внеинстинктуальную сетку связей? Между человеком и реальностью возникло огромное пространство символов. Сложилась иная, внеприродная программа действий. Произошло как бы удвоение реальности, которая получила отражение в сфере мысли, сознания. Человек оказался погруженным в специфические условия существования. Это пространство можно назвать культурой, ибо она-то и является той сферой, где неожиданно раскрылся творческий потенциал человека.
Однако такая постановка вопроса, само собой понятно, не снимает с повестки дня обсуждение проблем, связанных с ущербностью биологической природы человека. Исследования, начатые философскими антропологами, были продолжены. Ученые стремились объяснить, почему историю человеческого вида сопровождает безумие. Они подчеркивали, что эволюция похожа на лабиринт с множеством тупиков, и нет ничего удивительного и невероятного в допущении, что природная оснастка человека, как бы она ни превосходила экипировку других биологических видов, тем не менее содержит какую-то ошибку, какой-то просчет в конструкции, предрасполагающий человека к самоуничтожению.
В современной литературе эти взгляды наиболее последовательно изложены в книге английского философа и писателя Артура Кестлера "Призрак в машине". Автор показывает, что всякая изолированная мутация вообще вредна и не может способствовать выживанию. У эволюции есть ограниченный комплект излюбленных тем, которые она проводит через множество вариантов. Одна и та же проформа как бы расцветает в пестром разнообразии версий. Отсюда уже недалеко и до архетипов в биологии – идея, которую выдвигал еще Гете в своих "Метаморфозах растений" (1790), а вслед за ним и немецкая романтическая натурфилософия.
Английский философ полагает, что человеческий мозг – это жертва эволюционного просчета. Врожденную ущербность человека, по его мнению, характеризует постоянный разрыв между разумом и эмоциями Адамова потомка, между критическими способностями и иррациональными убеждениями, продиктованными чувствами. Корень зла, по Кестлеру, надо искать в патологических чертах эволюции нервной системы приматов, которая завершилась появлением человека разумного. Миф о первородном грехе, с этой точки зрения, не лишен символического смысла: человеческий мозг в своем развитии совершил, так сказать, эволюционное грехопадение23.
Проблема соотношения рациональных и эмоциональных сфер человеческой психики в последние десятилетия особенно привлекла внимание специалистов. Современная наука показывает, что между участками мозга, в достаточной степени развитыми уже на уровне животных, и теми, которые получили развитие главным образом в процессе человеческой деятельности, существуют определенные структурные и функциональные различия.
Ссылаясь на версию биолога Мак-Лина, Кестлер показывает, что филогенетически (то есть в процессе исторического развития) природа наделила человека сначала мозгом пресмыкающегося, затем млекопитающего, а потом уже собственно человека. Кестлер невольно рисует картину невероятных коллизий между сферами психики. Вот и получается, что укладывая на кушетку больного, врач одновременно располагает рядом человека, обезьяну и крокодила.
Отвечая на проблемы, поставленные А.Кестлером, отечественный ученый П.Симонов пишет: "Многочисленные исследования нейроанатомов наглядно демонстрируют тот порядок усложнения и развития, который претерпели подкорковые отделы человеческого мозга. Следовательно, представление о мозге человека как механической сумме мозга пресмыкающегося, обезьяны и ныне существующего представителя человеческого рода – слишком рискованный метафорический образ, для того чтобы им воспользоваться в качестве строгой научной концепции"24.
Все концепции, выработанные сегодня в русле философской антропологии, можно свести в конечном счете к трем основным представлениям. Первое: человек – это злобная похотливая обезьяна, которая получила по наследству от животных предков все самое отвратительное, что накопилось в животном мире.
Второе представление, как бы в противовес первому, заключается в том, что человек изначально добр, альтруистичен, незлобив. Однако его природные задатки будто бы вступили в противоречие с развитием цивилизации. Именно социальность сыграла пагубную роль в судьбе человека, ибо она заставила его бороться за свое существование. Как раз оковы культуры и ослабили будто бы природные, инстинктивные свойства людей, в частности притупили охранительные чувства. Вот почему человек истребляет себе подобных. Ведь никто не станет отрицать того факта, что от каменного топора до ядерной бомбы прослеживается одна тенденция – стремление "расквитаться" с теми, кто стал собратом по цивилизации. Оказывается, Каин стал первым убийцей, потому что узы общности превратились в тягостные для двух изначально добрых единокровных братьев.
Приверженцы третьего направления убеждены в том, что человек сам по себе ни добр, ни зол. Его можно уподобить чистому листу бумаги, на котором природа и общество пишут любые письмена. Поэтому "мыслящий тростник" ведет себя как герой и как трус, как подвижник и как палач, как самоотверженный добряк и как подлый эгоист. Нет оснований идеализировать человека, обожествлять каждое его деяние. Но тем более незачем рисовать его "кошмары" щедрой кистью Гойи. Человек – не Бог, не злодей, не падший ангел. Он – продукт длительного биологического и социального развития, который, естественно, содержит в себе не только приобретения, не только благородные порывы, но и бессознательные инстинктивные побуждения, не только осмысленность, но и животное начало.
Однако очевидно, что накопленных сведений вполне достаточно, чтобы в поисках уникальности человека не поэтизировать присущую ему биологическую природу. Философские антропологи доказывают сегодня, что человек – это халтура природы. Культура же рассматривается как средство изменения человеческой природы в лучшую сторону, в сторону изживания животности в человеке. Но какова собственно человеческая природа?