ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Для трансперсонально ориентированных психологов характерно обращение к работам философа Мартина Бубера [1]. Им (как и многими экзистенциалистами) выделяются две основные системы отношений "Я – Это" (или "Я – Оно") и "Я – Ты". Первая из них лежит в основе ролевого, масочного, манипулятивного взаимодействия. Люди, вступающие в такое общение, осуществляют его с позиций своих социальных статусов, четко следуют социальным нормам, пытаются контролировать других людей и нередко сами оказываются под чужим контролем. При таком взаимодействии участники его по отношению друг к другу выступают скорее как объекты, чем субъекты. Французский философ Ж. Маритен так описывал ощущения человека в процессе объективно-ориентированного взаимодействия: "Я известен другим людям. Они знают меня в качестве объекта, а не субъекта. Они игнорируют мою субъективность как таковую: им неведома не только ее неисчерпаемая глубина, но и наличие целостности в каждом из ее действий..."[2, с. 238]. В основе же глубинного взаимодействия лежат "Я – Ты" отношения. Поистине глубокое взаимодействие происходит тогда, "когда соприкасаются или пересекаются внутренние окружности человеческих душ, их ядра" [3, с. 42], когда как бы исчезают границы между людьми, но при этом они остаются самими собой. Эрих Фромм очень тонко и точно подметил специфику "Я – Ты" отношений. Говоря о любви, как о единственно естественном и полноценном способе существования людей, он подчеркивал, что переживание чувства любви вызывает у людей парадоксальные состояния, вызванные ощущением того, что два человека становятся одним целым и при этом одновременно остаются самими собою [4].
Глубинное общение, при всей его позитивности для участников, рождает и ряд проблем. Одна из них связана с сохранением своей автономности, "неслитности" с партнером, с "... включенностью в наличные переживания собеседника с максимальной отрешенностью от себя, своего настроения, своих установок, оценок и т.п. " [5, с. 51]. Между тем такое "погружение" в другого человека чревато определенной опасностью. Можно как бы раствориться, "утонуть", "заболеть", "заразиться" его состоянием, проблемами и, что еще хуже, стать объектом психологического манипулирования. В качестве примера приведем описание похожего состояния слитности, которое испытал в процессе консультирования одного из студентов известный американский психолог и психотерапевт Ролло Мэй: "Слушая его, я совершенно расслабился, остановившись глазами на его лице. Все мое внимание было сосредоточено на его рассказе, и вскоре я был настолько поглощен, что ничего не замечал вокруг... Его рассказ настолько поглотил меня, что его чувства стали моими... Это отождествление было настолько реальным, что, кажется, если бы я в эту минуту заговорил, у меня бы тоже запинался голос. Напрашивается вывод, что ego и психическое состояние консультанта и клиента могут временно сливаться, образуя единое психическое целое" [6, с. 51-52].
Для того чтобы избежать такой опасности, необходимо уметь "отстраняться" от наличного состояния партнера, обладать "вненаходимостью", по образному выражению М. М. Бахтина [7], т.е. быть способным не только погрузиться во внутренний мир другого человека, но и без особых трудностей вернуться в свой собственный мир, вновь обрести свое Я [8]. Такая двойственная установка на слияние с партнером и на одновременную отстраненность от него позволяет быть объективным, не отождествляться с "Я" другого человека и одновременно не терять с ним внутренней связи [5].
Если же рассматривать профессиональное общение педагога, психотерапевта, то возникает еще и проблема их "отстраненности" от себя, своего "Я" и привнесения в ситуацию взаимодействия своей профессиональной позиции, т.е. им необходимо владеть способностью к одновременной разделенности и слитности своих внутренних позиций. Представители социономных профессий должны обладать, говоря словами П. Кейсмента, способностью к внутреннему супервизорству, т.е. уметь становиться на точку зрения наблюдателя, уметь поддерживать благотворное разделение внутри себя между "наблюдающим эго" и "переживающим эго", которые свободно взаимодействуют друг с другом. Обладая способностью к внутреннему супервизорству в процессе психотерапевтического взаимодействия, возможно осуществлять, по мнению П.Кейсмента, нечто большее, чем самонаблюдение, большее, чем самоанализ [9].
Выделение внутренней позиции наблюдателя в качестве обязательного условия успешности глубинного психотерапевтического взаимодействия невольно заставляет вспомнить относительно давнюю и не до конца решенную в рамках социальной психологии проблему нижней границы, или проблему минимальных размеров малой группы. Какой она должна быть: диадой или триадой? Московские психологи К. Е. Данилин и А. У. Хараш [10] отмечают, что в диаде фиксируется лишь самая простейшая форма взаимодействия – эмоциональный контакт. В диаде ^в принципе неразрешим конфликт, возникающий в связи с какой-либо деятельностью, он сразу же перерастает в конфликт межличностный. Присутствие третьего лица приводит к возникновению новой позиции – позиции наблюдателя, что принципиально изменяет взаимоотношения, так как этот третий может усилить позицию одного из участников конфликта или выступить в роли посредника между конфликтующими сторонами, т.е. может внести рациональное начало в эмоционально окрашенное взаимодействие.
Об этой проблеме мы вспомнили совершенно не случайно. Как раз позиция третьего участника, в роли которого выступает внутренний супервизор, и создает возможность психотерапевту переходить от позиции клиента на собственную позицию и обратно, "добавляя" каждый раз что-то новое к ним. Слушая соответствующий ответ клиента, терапевту в такой позиции легче определить, какое из его воздействий вызвало данный ответ.
Наличие у психотерапевта четко очерченной позиции наблюдателя позволяет ему не только интроективно (во время высказываний клиента он интроективно идентифицирует себя с ним) и проективно (восприняв клиента изнутри, терапевт вновь может его проектировать и интерпретировать) идентифицировать себя с пациентом, но также интроективно и проективно самоотождествляться со своей профессиональной позицией. В тех ситуациях, когда терапевт осуществляет воздействие на клиента, внутренний "наблюдатель" интроективно идентифицируется с его действиями и, восприняв их, может оценить характер и эффективность этих воздействий. Активность супервизора позволяет терапевту, по образному выражению П. Кейсмента, быть одновременно в "галошах" клиента и в своей "коже".
Таким образом, мы видим, что необходимым компонентом глубокого психотерапевтического взаимодействия в рамках отношений "Я – Ты" является существование у терапевта четкой позиции внутреннего наблюдателя, позволяющей ему: 1) различать и дифференцировать свое "эго" и "эго" клиента (т.е. "мое" и "не мое"); 2) совершать переходы из внутреннего мира клиента в свой внутренний мир и обратно; 3) одновременно совмещать, синтезировать точки зрения свою и клиента; 4) не отождествляться с клиентом и одновременно не терять с ним внутренней связи; 5) воспринимать себя как "Ты" для клиента, а не как "Это" и тем самым создавать условия "для восприятия и другого как "Ты"".
Поскольку внешняя и внутренняя психическая деятельности имеют сходную структурную организацию (П. Жане), а интер- и интрасубъектная коммуникация – диалогическую природу (М. Бахтин), то можно предположить, что "Я – Это" и "Я – Ты" отношения могут осуществляться и во внутреннем плане, в ходе автокоммуникации человека. "Я – Это" отношения, вероятно, связаны с самоманипулированием, самоконтролем, наращиванием, укреплением и разнообразием психологических защит, интериоризацией все новых и новых интроектов. "Я – Ты" отношения детерминируют процесс самоактуализации, поиск и обретение себя, своей сущности человеком. Как в ходе глубокого интерперсонального общения "Я – Это" отношения переходят в "Я – Ты" отношения, так и в процессе автокоммуникации возможны подобные преобразования.
Внутренний диалог обычно происходит между различными инстанциями. Это может быть мысленный диалог с конкретным собеседником, т.е. с интериоризированным образом другого человека. Такие диалоги очень глубоко проанализировал М. Бахтин на материале произведений Ф. М. Достоевского. Указывал на этот феномен и А. А. Ухтомский [11].
В практике клиентно-центрированной психотерапии также возникают диалоги с интериоризованным партнером. Клиент вдруг осознает, что терапевт оказывается как бы в его голове и с ним можно вести внутренний диалог (говорить как будто бы с самим собой) [13].
Трансперсональный подход и, в частности, направления, которые можно к нему отнести (гештальттерапия, психосинтез, например), акцентируют внимание на важности для психологического роста субъекта такого диалога, который происходит между его внутренними инстанциями* (субличностями, личностью и сущностью, "собакой сверху" и "собакой снизу"), а не между субъектом и партнером, пусть даже и интериоризированным. Нарушение "Я – Я" диалога приводит к появлению болезненных состояний души человека, к возникновению экзистенциальных кризисов [5]. Однако такой диалог часто бывает затруднен из-за слишком большой активности нашей личности и особенно такой ее составляющей, как рассудок.
* Далее такая форма диалога будет именоваться как "Я – Я" диалог.
Именно рассудок вынуждает нас отождествляться со своим физическим телом и нашими социальными ролями. В результате этого теряется способность воспринимать себя как целостную сущность, теряется контакт с самим собой, с нашим Внутренним Я [8]. Возникает вопрос: возможна ли нейтрализация воздействий рассудка? Да, возможна, и для этого, по мнению М. Боуэн, необходимо научиться контролировать направленность рассудка, концентрировать его на чем-то одном, конкретном, тем самым как бы "связав" и ограничив его воздействие на эмоциональную сферу. Необходимо также изменить характер отношений с рассудком: из врага, манипулятора, из "Это" превратить его в своего друга, в "Ты", принять со всеми его особенностями, сделать его объектом своего внимания, центрироваться на нем. Продуктивность и полезность такой центрации на рассудке очень наглядно и психологически точно описывает М. Боуэн: "Иногда неистовая и пульсирующая энергия моих мыслей настолько овладевает мной, что я просто не могу спокойно сидеть и оказываюсь вынужденной прервать свою медитацию. В других случаях я выхожу из медитации, ощущая спокойствие и центрированность на своем Внутреннем Я. Так случается, когда я наблюдаю за тем, что проделывает мой рассудок, не позволяя себе попасть под его контроль. В подобных случаях, когда мой рассудок блуждает, я могу сказать себе: "Вот здесь я думаю о том, что же я собираюсь приготовить сегодня вечером..." или "вот здесь я разговариваю с этим человеком. ...Я хочу прекратить все это сейчас же и сконцентрироваться на моем дыхании". В эти моменты я перестаю думать и ощущаю ту изумительную тишину, которая возникает между вдохом и выдохом, когда столь живо и ясно ощущение Единения. Затем я снова теряю это, и мой рассудок опять блуждает..." [8, с. 29-30].
Данная пространная цитата содержит ряд важных для дальнейшего анализа моментов. Первый из них связан с демонстрацией того, как рассудок совершает интервенции в процесс медитации, как обнаружение этого и трезвая, правдивая констатация данного факта лишают его манипулятивной силы.* Второй момент дает представление о том, что контактирование с нашим Внутренним Я есть процесс, который своей мимолетностью, динамичностью, деликатностью и быстро сменяющейся рассудочной деятельностью весьма напоминает процесс сознавания.
* Эверетт Шостром указывает, что "говорение" правды ("Я тебе не верю") в глаза манипулятору уменьшает силу его воздействия на вас, отрезвляет его.
Третий момент заключается в том, что необходим некий внутренний наблюдатель, супервизор, воспринимающий и оценивающий все, что происходит во внутреннем пространстве субъекта. "В процессе медитации, – рефлексирует М. Боуэн, – я учусь быть свидетельницей своих мыслей, не отождествляя себя с ними, а также наблюдать происходящее объективно, не воспринимая его с позиции личности (эго)" [8, с. 30]. Такое умение произрастает из самой природы человека, который живет "как душа и как тело и как психофизически нейтральное единство этих сфер" [14, с. 127].
Благодаря отстраненности, "вненаходимости" внутреннего супервизора появляется возможность не "утонуть" в личности, "обуздать" ее, сделать более пассивной и менее манипулятивной, превратив ее в "интенциональный референт" [15] своего внутреннего диалога. Однако к личности не стоит относиться, как к побежденному врагу*. Для того чтобы позитивный внутренний диалог стал возможен, необходимо не просто "разделение" внутри субъекта, не просто, чтобы личность стала участником и одновременно темой этого диалога, но необходимо, чтобы он был действительно личностно-центрированным, так как сущность может "проявиться" (вспомним взаимопереходы процессов персонализации и персонификации) только в оппозиции к личности.
* Кстати, в одном из исследований, посвященном изучению имплицитной модели партнера по общению как друга или врага [16], было выявлено, что для испытуемых характерна или высокая степень сходства оценок, даваемых другу и самому себе, или взаимодополнение личностных качеств. В связи с этими фактами появляется основание предполагать, что отношение к своей личности именно как к другу значительно облегчается благодаря включению механизма самопроекции.
Если вновь вернуться к феноменологии, описанной М. Боуэн, то мы без особого труда найдем моменты, которые свидетельствуют о ее конгруэнтности (инконгруэнтности) в откровенном диалоге со своим рассудком, о его принятии, высвобождении творческого потенциала, обострении интуиции, делающих способ самого бытия более творческим,* т.е. те референты, которые лежат в основе клиент-центрированной психотерапии.
** Английский психолог Т. Мерри, в частности, указывал на то, что эмпатия привносит некоторый элемент творчества в терапию [17].
Таким образом, человеку ни в коей мере не следует дистанцироваться от своей личности, "закрывать на нее глаза", избегать взаимодействия с ней. Напротив, ему необходимо изучать особенности "этой невротической модели" (Р. Мэй), определять, как и где она в нас проявляется. Нам следует, как советовал А. Маслоу, постоянно разоблачать и преодолевать собственную психопатологию. Вместе с тем следует открыто выражать свои чувства, которые мы испытываем по поводу чрезмерной, "антисущностной" активности нашей личности, т.е. мы должны быть конгруэнтны по отношению к ней, точнее, инконгруэнтны [17]. Инконгруэнтность исходит из самой природы нашей сущности. Может ли человек быть не искренен, не честен перед своей совестью? Конечно же, нет! Но сущность неконгруэнтна, она аутентична, она есть полное, живое и бескорыстное переживание, она – мгновения боли и экстаза [18]. Именно в таких переживаниях и "растворяются" маски и защиты личности. Вот почему в ходе глубокого эмоционального психотерапевтического взаимодействия клиенты начинают испытывать ощущения пустоты и легкости. Сходное чувство появляется и в процессе медитации. Однако при медитации возникает еще одно важное явление: успокаивается рассудок, успокаиваются эмоции, что способствует более полному и точному пониманию человеком своих мыслей, чувств, побуждений, а также их истоков [19]. Это как раз и есть то состояние, которое позволяет человеку быть максимально инконгруэнтным.
Высвобождающаяся при сбрасывании "оков" фасадов и масок энергия, а также повышение роли интуиции, вследствие разблокирования природных основ бытия человека, создают предпосылки для всплеска его творческой активности, переосмысления постулатов своей жизни, отказа от ее стереотипов и т.д.
Совершая акты принятия своей личности, индивид одновременно активизирует свою сущность, так как принимающее начало заключено уже в ней самой. Сущность как "Бог внутри себя" (К. Юнг), как "духовное Я" (Т. Флоренская) и как "источник силы и мудрости" (М. Боуэн) не может быть холодно отстраненной, непринимающей. Сущность есть аутентичное, самопринимающее, творческое начало в человеке.