ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Нужно отметить, что эти шесть – или семь, если присоединить к ним систему Бархаспатьи, – систем философии, хотя и отличаются одна от другой и критикуют одна другую, имеют тем не менее столько общего, что мы можем понять их только в том случае, если будем считать их продуктами одной и той же почвы, хотя и обрабатываемой разными руками. Все они обещают учить о природе души и о ее отношении к Высшему Существу или к Божеству. Все они хотят дать средства познания природы этого Высшего Существа и через такое познание проложить путь к высшему счастью. Все они высказывают одинаковое убеждение, что в мире существует страдание, которое есть нечто неправильное, которое не имеет права на существование и потому должно быть устранено. Хотя во всех шести так называемых ортодоксальных системах заметно сильное религиозное настроение, все они принадлежат к той фазе мышления, при которой многие ведические боги давно уже были заменены верованиями в Высшее Божество (Праджапати) и когда даже и эти фазы были оставлены и уступили место вере в Высшую Силу, или Божество, не имеющее другого имени, кроме Брахмана или сат ("Я есть то, что я есть"). Сами индусы, конечно, различают эти шесть ортодоксальных систем. У них нет слова для выражения понятия ортодоксальный; мы видели даже, что некоторые из этих систем, хотя они и атеистические, считаются, однако, позволительными, допустимыми, потому что они признают авторитет вед. Поэтому название ортодоксальный мы можем заменить названием ведический; если атеизм и кажется нам несогласимым с ведизмом или с ведической ортодоксией, то следует помнить, что для индийских философов атеизм означал нечто отличное от того, что это слово означает у нас. Оно означает отрицание деятельного, занятого, личного или очеловеченного Бога – того, кого называли Ишварой (Господь). Но индусские философы признавали за ним и выше него Высшую силу, которую и называли Брахманом, или Параматманом, или Пурушей. Отрицание этой реальности делало человека настиком (настоящим еретиком), таким, который говорил об этом невидимом, но вездесущем Существе: "На асти", "Его нет", "Он не существует". Поэтому Будда, так же как и Брихаспати (чарвака), был настикой (еретик), тогда как йога и санкхья – первая, как сешвара, то есть с Ишварой, а вторая – анишвара, то есть без Ишвары, первая теистическая, а вторая атеистическая – могли признаваться ортодоксальными, или ведическими.
Сами индусы вполне ясно понимали, что их философские системы отличаются одна от другой во многих существенных пунктах и что некоторые из них выше других. Мадхусудана, очевидно, признавал веданту лучшей из всех философских систем; так же думал и Шанкара, лишь бы только ему позволено было толковать сутры Бадараяны согласно принципам его неуклонного монизма. Мадхусудана, как мы видели, считал санкхью и йогу вполне отличными от двух миманс, от ньяи и вайшешики, и относящимися, скорее, к преданию (смрити), чем к откровению (шрути). Виджнянабхикшу, философ, обладавший значительной широтой взглядов, вполне признавал различие между шестью философскими системами, старался открыть за ними и в них общую всем им истину и указать, как их можно изучать вместе, или, лучше сказать, последовательно, и как все они имеют в виду вести изучающего по пути к истине.
В предисловии к Санкхья-сутрам, прекрасно изданным и переведенным профессором Гарбе, Виджнянабхикшу говорит:
"Когда мы читаем в Брихадараньяка-упанишаде (II, 4, 5, и IV, 5, 6), что я должно быть видимо, слышимо, взвешиваемо и созерцаемо, то очевидно, что слышание и все остальное указываются как средства прямого, непосредственного созерцания, при посредстве которого может быть осуществима высшая цель человека. Когда задается вопрос, как можно достичь этих трех вещей, то предание (смрити) даст ответ: "Оно (Я) должно быть слышимо из слов вед, должно быть взвешиваемо надлежащими аргументами и после этого должно быть непрерывно созерцаемо. Таковы средства созерцания, видения Я".
"Созерцаемо" – это значит: при помощи средств, предлагаемых философией йоги. Из разных мест вед известны три вещи: 1) высшая цель человека, 2) знание, необходимое для ее достижения и 3) природа атмана (Я), составляющая объект этого знания. Намерение Возвышенного проявилось в учении Капилы (в его шестиглавном учебнике) о вивеке или о различии между пурушей и пракрити; все аргументы его поддерживаются откровением (шрути).
Если на это возразят нам, что у нас уже имеется логическое изложение этих предметов в системах ньяи и вайшешики, делающее санкхью излишней, и что навряд ли возможно, чтобы и та и другая (с одной стороны, санкхья, а с другой – ньяя и вайшешика) были средствами к истинному знанию, если при этом принять во внимание, что каждая из них представляет Я в разной форме: ньяя и вайшешика как обладающего свойствами, а санкхья как не обладающего ими, и таким образом противоречат друг другу, – то на такое возражение мы ответим: "Нет, никоим образом". Санкхья не делается излишней от того, что существует ньяя и вайшешика, и они не противоречат друг другу. Они отличаются друг от друга только тем, что ньяя и вайшешика трактуют об объектах эмпирического знания, а санкхья – о высшей истине. Ньяя и вайшешика, следуя обычному мнению, что Я чувствует радость и страдание, имеют целью только первые шаги к знанию, а именно – признание атмана как отличного от тела, так как сразу, одним скачком невозможно войти в сферу самой отвлеченной мудрости. Знание этих предварительных школ, достигаемое простым устранением идеи, что Я есть тело, есть только эмпирическое понимание фактов, точно так же как от устранения ошибки, когда мы на далеком расстоянии принимаем человека за столб, следует признание, что у него есть руки, ноги и т.д., то есть познание истины, хотя и чисто эмпирической.
Прочтите следующий стих из Бхагавадгиты (III, 29): "Те, кто обмануты гунами, составляющими пракрити, привязываются к делам гун (саттва, раджас и тамас). Пусть поэтому те, которые знают всю истину, не слушают людей скромного разума, которые еще не знают всей истины". Мы видим, что тут последователи систем ньяи и вайшешики, хотя они и придерживаются ложного мнения, что Я может быть деятелем, не считаются вполне заблуждающимися, а только не знающими всей истины по сравнению с последователями санкхьи, знающими всю истину. И даже такое знание, которым они обладают, шаг за шагом при посредстве низшего бесстрастия (апаравайрагья) ведет к освобождению, тогда как знание последователей санкхьи сравнительно с низшим знанием есть абсолютное и при посредстве высшего бесстрастия (паравайрагья) ведет прямо к освобождению. Из выше цитированных из Бхагавадгиты слов следует, что только тот, кто знает, что Я не есть деятель, может дойти до полной истины. Об этом же мы узнаем из многочисленных истинно ведических текстов, таких как: "Тогда он преодолел все сердечные горести", думая, что желания и т.п. принадлежат только внутреннему органу (манас)" (Бр.-уп., IV, 3, 22); "Он, оставаясь тем же (я), странствует по обоим мирам, как бы думая и как бы двигаясь (но не в действительности)" (Бр.-уп., IV, 3, 7); "И все, что бы он ни видел здесь, не действует на него" (Бр.-уп., IV, 3, 16); и из смрити: "Все дела совершаются составными частями материи (гунами пракрити); только тот, кто обманут аханкарой (субъективностью), воображает, что он есть деятель" (Бхг., III, 27); "Я состоит из блаженства (нирвана) и знания и не заражено (гунами). Свойства (гуны) полны страдания, а не знания, и они принадлежат пракрити, а не я" (V.P., VI, 7, 22). Из приведенных цитат мы видим, что знание провозглашаемое ньяей и вайшешикой по отношению к высшему существу, превзойдено.
Однако мы не хотим сказать, что ньяя и вайшешика не являются средствами настоящего знания, ибо их учение не превзойдено санкхьей по отношению к той части, которая трактует о различии между Я и вещественными телами. Тут мы должны следовать принципу (изложенному в пурва-мимансе), что значение слова таково, какова его главная цель, и применить этот принцип к философским системам. Ньяя просто повторяет популярную идею, что радость принадлежит Я, не приводя никаких дальнейших доказательств; стало быть, эту главу не следует считать действительно существенной (или главной целью ньяи).
Утверждая, что нет различия между системами ньяей, вайшешикой и санкхьей, нельзя ли признать очевидное противоречие между санкхьей, с одной стороны, и брахма-мимансой (ведантой) и йогой – с другой? Первая отрицает существование вечного Ишвары, а две другие утверждают его. Конечно, нельзя сказать, что и противоречия между этими системами (атеистической и теистической) могут быть также устранены простым допущением, как ранее, двух других точек зрения – метафизической и эмпирической, допуская теистическое учение только ради толпы. Такое решение тут было бы невозможным. Атеистическое мнение, что Ишвару трудно узнать и что потому он не существует, могло бы быть повторяемо последователями санкхьи как популярная идея и для того чтобы уничтожить желание людей приобрести божественное состояние и божественные почести (посредством покаяния и т.п.), как бывает с последователями ньяи (найяиками), когда они говорят, что Я обладает свойствами (что должно считаться только временным замечанием). В ведах и в других местах Ишвара (антропоморфическое божество) нигде прямо не отрицается, так что можно было бы сказать, что теизм должен считаться только общим популярным мнением.
Но вопреки всему этому мы полагаем, что и тут также эти различные взгляды в действительности обусловливаются эмпирическими или метафизическими понятиями.
Ибо, так как такие сочинения, как Бхагавадгита ("Они говорят, что мир не реален, без опоры, без Ишвары". – XVI, 8), осуждают атеистическое учение, то мы можем предположить, что последователи санкхьи просто повторяли обычный популярный взгляд, что Ишвара не существует, для того чтобы не поощрять стремление к божественному состоянию (столь обычное среди святых) или ради какой-нибудь подобной цели. Они, естественно, думали что, если, следуя в этом материалистам, не будут отрицать существования деятельного Ишвары, то этим помешают приобретению различающего знания (знания последователей санкхьи, различающего между пракрити и пурушей), так как мысли тех, кто верит в бесконечного, вечного и совершенного Ишвару, всецело поглощаются этим Ишварой (так что они уже не могут внимать существенному учению санкхьи). Нигде не утверждается, что теистическое учение веданты должно ограничиться только жертвенными и тому подобными целями. Но из таких мест Махабхараты, как: "Никакое знание не равняется знанию санкхьи, никакая сила – силе йоги" (XII, 1167); или: "Пусть не будет никакого сомнения в том, что знание санкхьи считается высшим" (XII, 11198), – мы должны признать знание санкхьи высшим сравнительно с другими системами, хотя только по отношению к той части, которая трактует о различии Я от пракрити, а не по отношению к части, возражающей против существования Ишвары. Далее из смысла заявления Парашары и всех других выдающихся авторитетов мы видим, что только один теизм есть абсолютная истина. Из Упа-пураны Парашары и из подобных произведений истина брахма-мимансы в ее главе об Ишваре совершенно очевидна. Там мы читаем:
"В системах Акшапады и Канады (то есть в ньяе и вайшешике), в санкхьи и в йоге все те части, которые не согласны с ведами, должны быть отвергнуты всеми, для кого Веда – единственный закон".
"В системах Джаймини и Вьясы (то есть в пурва- и уттара-мимансах) нет ничего противоречащего ведам, ибо они в их знании значения веды посредством веды вполне овладели ведами".
Из других мест также можно заключить о высшем авторитете брахма-мимансы, по крайней мере относительно той ее части, которая трактует об Ишваре. Так, в Махабхарате мы читаем:
"Разнообразные философские учения предлагались различными учителями, но прилепляйся только к тому, что установлено аргументами, Ведой и практикой хороших людей" (XII, 7663).
Из мест Мокшадхармы, из практики Парашары и всех выдающихся авторитетов следует, что доказательство существования Ишвары, провозглашенное брахма-мимансой, ньяей, вайшешикой и другими системами, должно считаться самым сильным; точно так же в Курме, других пуранах Нараяны ясно говорится о неведении последователей санкхьи по отношению к Ишваре – "прибегай к не имеющему начала и конца Брахману, которого не способны понять санкхьяики, хоть они и сильны как йогины".
Кроме того, самые первые слова Брахма-мимансы и другие указания доказывают, что только Ишвара есть главный объект ее. Если бы она была опровергнута в этом пункте, то и вся философия брахма-мимансы не была бы средством настоящего знания согласно вышеупомянутому принципу, что значение слова таково, какова его главная цель. Главная цель санкхьи, напротив, не отрицание Ишвары, а высшая цель, достигаемая Я посредством ведущего к ней различения между телом и Я. Стало быть, она, хотя и превзойденная в той ее части, которая трактует об отрицании Ишвары, остается средством истинного знания и опять-таки согласно принципу, что значение слова таково, какова его главная цель. Стало быть, санкхья имеет свою особую сферу и погрешает только в той ее части, которая трактует об отрицании Ишвары, личного и деятельного бога.
Было бы неверно говорить, что в брахма-мимансе главный объект – Ишвара, а не его вечное божество или господство. Ибо, так как возражение пурвапакши, что миманса не придает значения другим преданиям (смрити), не может быть отстаиваемо, то ясно, что объектом брахма-мимансы может быть только Ишвара, характеризуемый его вечным господством.
Если скажут, что первая сутра Брахма-мимансы не гласит: "Следовательно, теперь желание познать высшего Брахмана" и что поэтому слово брахман не обозначает тут парабрахман, то мы не должны из-за отрицания Ишвары санкхьей предполагать, что и системы веданты и йоги также говорят только о развившемся Ишваре (то есть о карьешваре, продукте пракрити), потому что в этом случае весь смысл сутр (от II, 2, 1), направленных против санкхьи и показывающих, что немыслящая материя, будучи неспособной к созданию, не может быть установлена простым рассуждением, был бы нелепым; ибо если бог веданты был богом созданным, или продуктом материи, то последователи санкхьи были бы правы, уча о независимой материи (пракрити). Наконец, вечный характер Ишвары совершенно ясен из такого места Йога-сутр, как: "Он (Бог) есть гуру (учитель) даже древнейших мудрецов, так как он не ограничен временем" (I, 26), а также и из комментария Вьясы на эту сутру. Поэтому ясно, что санкхья имеет в виду отрицать только обычный антропоморфический взгляд на Ишвару, или в виде уступки, или как смелое утверждение, или по какой-либо Причине, и потому нет действительного противоречия между ней и брахма-мимансой и йогой.
Такие уступки встречаются также и в других авторитетных произведениях, как например, в Вишну-пуране (I, 17, 83): "О, Дайтья, эти различные мнения я провозгласил для тех, которые допускают различия (то есть которые еще не монисты), делая уступку дуализму. Пусть будет выслушано мое извлечение".
Возможно даже, что в некоторых из признанных систем излагаются мнения, противоречащие ведам, для того чтобы закрыть дурным людям путь к познанию истины. Такие части, конечно, не будут средствами истинного знания; таким средством будут только другие, главные части, согласующиеся с шрути (откровением) и смрити (преданием). Так мы видим, что в Падма-пуране осуждаются все системы, за исключением брахма-мимансы и йоги. Тут бог (Шива) говорит Парвати:
"Слушай, богиня, я последовательно расскажу тебе о еретических теориях, от слушания которых даже мудрецы теряют свое знание.
Прежде всего я сам учил шайве, пашупате и другим системам, а потом другие учения были провозглашены брахманами, преисполненными моей силой. Канада провозгласил великое учение – вайшешику, Гаутама (Готама) – ньяю, а Капила – санкхью. Брахман Джаймини составил очень большое сочинение атеистического направления, первую из двух миманс, трактующую о значении вед. Потом, для того чтобы погубить демонов, Дхишана (Брихаспати) предложил совершенно презренную систему чарваку; а Вишну в образе Будды предложил ошибочную систему бауддху, которая учит, что люди должны ходить голыми и носить голубые и другие цветные одеяния; и сам я, богиня, в образе брахмана (то есть Шанкары) учил в этот век Кали доктрине об иллюзии (майя), которая лжива и есть буддизм, только скрытый. Эта доктрина широко распространилась в мире и придает ложное значение словам Веды. В ней сказано, что все дела должны быть оставлены и после оставления всех дел рекомендуется полное бездействие.
Я учил в ней о тождестве высшего Я и Я индивидуального и изображал высшую форму Брахмана совершенно свободной от свойств, для того чтобы разрушить мир в этом веке Кали. Эта широко распространенная, неведическая и ложная доктрина была предложена мной как представляющая истинное значение вед, для того чтобы все живое погибло".
Все это объяснено мною в комментарии к брахма-мимансе, и поэтому ошибочно говорить о какой-либо из признанных ортодоксальных систем философии, что она не есть средство истинного знания и что она опровергается другими. Потому что в действительности ни одна из них не противоречит другим и не опровергается ими в том, что составляет ее главный объект.
Но если спросить себя, не делает ли так же и философия санкхьи простой уступки по вопросу о множественности душ, то мы решительно должны ответить: нет. Потому что в этом пункте действительно нет противоречия между санкхьей и ведантой, так как в главе, которой начинаются Брахма-сутры (II, 3, 43), объявляется, что индивидуальное Я есть часть высшего Я, так как множественность утверждается в ведах; брахма-миманса, стало быть, тоже признает множественность атманов. Но что индивидуальные души, как их понимает санкхья, есть атман – это, конечно, отрицается ведантой, ибо из сутры IV, 173 следует ("Они знают его и учат его, как атмана"), что для ведантистов, с точки зрений абсолютной истины, только высшая душа есть атман. Тем не менее санкхья от этого не утрачивает своей авторитетности, так как она не превзойдена ведантой в том, что составляет особенность ее учения: знание о том, что индивидуальная душа отлична от всего другого – это истинное средство освобождения. Стало быть, тут нет никакого противоречия, так как понятие о разных атманах и о едином атмане, столь хорошо знакомые из вед и предания, могут быть вполне примирены, сообразно тому, смотрим ли мы на дело с эмпирической или метафизической точек зрения, как мы объяснили это в "Комментарии" к Брахма-мимансе – Sapienti sat".
Я привел здесь длинное извлечение из рассуждений Виджнянабхикшу, хотя сознаюсь, что в некоторых случаях довольно трудно проследить нить его аргументации даже после того, как профессор Гарбе употребил столько труда, чтобы распутать ее. И тем не менее это извлечение, даже в том виде, как я дал его, надеюсь, покажется читателю не бесполезным как хороший образец индийской манеры полемизировать. Мало того, несмотря на все, что говорили против Виджнянабхикшу, я не могу отрицать того, что до известной степени он прав, по моему мнению, видя некоторое единство в разнообразии различных философских систем и рассматривая каждую из них как шаг к высшей и окончательной истине. Он, несомненно, помогает нам понять, каким образом последователи систем, на наш взгляд прямо противоположных одна другой относительно важных вопросов, тем не менее ухитрялись жить в мире и между собой и с ведами – высшим авторитетом во всех религиозных, философских и нравственных вопросах. Идея, что очень распространенное толкование Веданта-сутр Шанкарой есть извращение вед и сутр Бадараяны и нисколько не лучше буддизма, что буддизм есть дело Вишну, имеющее в виду погибель неверующих, – совершенно необычная идея и, очевидно, позднейшего происхождения. Ничто лучше не доказывает, по моему мнению, что эти пураны, в той форме, в какой они дошли до нас, – новейшего происхождения и, конечно, не принадлежат к периоду, предшествовавшему возрождению санскритской литературы, как именно эти цитируемые Виджнянабхикшу места из них; в них боги нового индийского Пантеона занимаются древней философией Индии и распространяют взгляды, для них заведомо ложные, с намерением обмануть человечество. Каков бы ни был возраст наших философских сутр – а некоторые из них в той форме, в какой они дошли до нас, несомненно, моложе пуран, – представляемая ими устная традиция (парампара) значительно старше, и, пытаясь проникнуть в дух шести систем, мы должны открыто доверяться их руководительству и не смущаться разными фантазиями позднейших сект.