ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Чтобы счастливо сражаться с врагами, надобно не только со всею осторожностью предусматривать все наветы и хитрости их, но и силы наши упражнять, быть всегда готовыми и способными отражать неприятельские нападения. Здесь будет сказано не о тех упражнениях, которые непосредственно усовершают дух, каковы суть чтение благочестивых книг, размышление, молитва и прочие, о которых будет сказано ниже, но о тех, которые нужны для подавления беспорядочных влечений испорченной чувственной природы, соединены с некоторой скорбью и вообще называются нравственным самоумерщвлением, или подвижничеством в благочестии, как говорит апостол (см. Ним. 4, 7; 1Кор. 9, 24 и далее). В науке аскетической это называется искусством гимнастическим.
Необходимость упражнения в подвигах самоумерщвления очевидна всякому. Поскольку испорченная природа наша весьма склонна к чувственным удовольствиям всякого рода, то вовсе нельзя ожидать, чтобы тот воздерживался от непозволенных удовольствий, кто не привык лишать себя позволенных. Никто из трудной брани не выйдет победителем, если заранее не приучит себя к искусству побеждать. Если будешь доставлять душе своей то, чего требуют желания, то сделаешь себя предметом злорадства для врагов своих, говорит Премудрый (см. Сир. 18, 31). У каждой способности тем больше ловкости и силы бывает, чем чаще упражняем ее приличными действиями. То же надобно сказать и о тех силах, которыми мы противимся внешним обольщениям и злой похоти. Если кто привык удовлетворять себе во всем, хотя бы то и не заключало в себе явного греха, тот легко может увлекаться и к греховным удовольствиям. Потому как в медицине жар врачуется холодом, а холод жаром, так Господь противоположил грехам противные лекарства: сластолюбивым заповедал воздержание, скупым щедрость, гневливым кротость, гордым смирение. Кто чем с большей силой увлекается к какому-нибудь пороку, тот тем с большим усилением должен склонять себя к мужественному сопротивлению этому влечению.
Апостол Павел говорит о себе, что он был в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе (2Кор. 11, 27). Я, говорит апостол, научился быть довольным тем, что у меня есть. Умею жить и в скудости, умею жить и в изобилии; научился всему и во всем, насыщаться и терпеть голод (Флп. 4, 11-12). Все подвижники воздерживаются от всего; те для получения венца тленного, а мы – нетленного. И потому я... усмиряю и порабощаю тело мое, дабы, проповедуя другим, самому не остаться недостойным (1Кор. 9, 25-27). Да и кто из святых позволял себе угождать плоти своей, не считал нужным всячески обуздывать ее? Даже и языческие философы поставляли лучшим правилом жизни: будь воздержан и терпелив (abstine et sustine), потому что они по опыту узнали, что если человек не будет приучать себя к более строгой жизни и всеми способами упражнять себя для этого, то никогда и ничего великого, достойного добродетели не в состоянии будет сделать.
Другой способ самоумерщвления есть чувство покаяния. Скорбь, причиняемая сердцу или чувственности такими упражнениями, не только способствует к подавлению страстных влечений плоти, но и служит живым выражением истинного покаяния. Ибо что более свойственно сердцу смиренному и сокрушенному, как добровольными страданиями омывать те нечистоты, которые прильнули к нему от непозволенных удовольствий?
Действительно, скорбь сердца неразлучна с искренним покаянием, как видно из многих примеров (см. Шар. 21,16; 4 Цар. 6, 30; Иудифь. 4, 9; 2Мак. 10, 25). Хотя мы собственным усилием и не можем удовлетворить Богу за свои грехи, за нас вполне удовлетворил Иисус Христос. Однако же Он не освобождает нас от обязанности покаяния; напротив, чем искреннее будет наше покаяние, тем более мы становимся участниками в удовлетворении, совершенном за нас Иисусом Христом. Отсюда происходят частые воздыхания, сетования, слезы благочестивых подвижников; отсюда – добровольные изнурения плоти, наказания, строгие посты, частые коленопреклонения, которыми они старались не только сопротивляться новым грехопадениям, но и загладить прежние грехи. Когда такие подвиги совершаются в духе покаяния и для более удобного исправления жизни, то в большей мере привлекают к нам благодать Божию и, следовательно, много помогают к достижению нравственного совершенства.
Разнообразны подвиги, которые ревнители благочестия совершали как для укрепления своих сил, так и для засвидетельствования искреннего покаяния. Но некоторые в совершении подвигов переступали за границы благоразумия, так что больше вредили здоровью тела, нежели споспешествовали спасению души. Поэтому надобно здесь указать на подвиги только более важные и особенно такие, которые вообще одобрены святыми отцами-подвижниками.
Подвиги самоумерщвления бывают и внутренние, и внешне. Первое место по важности занимает самоумерщвление внутреннее, которым мы стараемся подавить беспорядочные пожелания в самом источнике их. Ибо оно истребляет самый корень зла и не подвержено почти никаким злоупотреблениям. А когда нет внутреннего самоотвержения, то все, что ни делали бы мы, больше будет вредить, нежели доставлять пользу. В этом смысле апостол телесное упражнение называет малополезным (см. Ним. 4, 8).
Впрочем, не должно пренебрегать и внешним самоумерщвлением. Ибо такие подвиги, если только правильно совершаются, действительно выражают и усиливают ревность к благочестию, а также, по тесной связи души с телом, много споспешествуют внутреннему самоумерщвлению.
Между внешними упражнениями в самоотвержении имеют преимущество перед прочими те, которые не по собственному произволу предпринимаются, а по распоряжению Промысла Божия посылаются нам. Таковы, например, разные трудные обстоятельства, неприятные случаи, недостатки, потери вещей: случается священнику по требованию должности в полночь встать, в дурную погоду идти к больному, перенести холод или жар, голод, утомление, потерять какую-нибудь вещь, потерпеть болезнь, ушиб или недостаток в необходимых вещах и т.п. Что касается до произвольных подвигов, то все, что только служит к обузданию плоти, должно быть совершаемо с рассудительностью, чтобы ничего не было чрезмерного. Потому все советуют ничего более важного не предпринимать без совета и дозволения духовного руководителя.
О свойстве и необходимости его. – Внутреннее самоумерщвление, как сказано выше, относится к подавлению беспорядочных пожеланий, следовательно, оно должно состоять в том, чтобы все, что в душе нашей есть расстроенного, порочного, исправить, поступать во всем по заповедям Божиим. Главное препятствие к достижению совершенства составляют страсти, которые прежде всего и должно подавлять. А если мы совершенство благочестия будем поставлять только во внешних подвигах и соблюдении священных обрядов, то набожность наша будет пустоцветом, без плодов, лицемерна, небогоугодна. Потому надобно отсекать самый корень страстей, чтобы, очистившись от них, стяжать чистоту сердца и спокойствие духа. Сюда относится и сказанное у пророка Иоиля: Раздирайте сердца ваши, а не одежды ваши, и обратитесь к Господу Богу вашему (2, 13).
Есть много таких, которые хотя по видимости показывают ревность к благочестию и усердно прилежат к внешним подвигам, но в душе бывают неблагоустроены, заносчивы, горды, своенравны, упрямы, непослушны, болтливы, тщеславны, самохвалы, раздражительны, строптивы, легко вдаются в безрассудные пересуды, взаимные оскорбления и пр. Душевное состояние таких тем опаснее, чем благовиднее кажется внешнее поведение их и чем больше оно нравится им самим. К ним справедливо может относиться то, что Спаситель говорил фарисеям: Горе вам книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония (Мф. 23, 27-28).
Нельзя одобрить тех, которые нравственное образование начинают с внешнего – с одежды, наружного положения тела, волос и т.п.; лучше начинать с внутреннего. Господь говорил древним: Обратитесь ко Мне всем сердцем своим (Иоиль. 2, 12). Поскольку сердце есть источник, начало всех действий, то каково сердце, таково будет и все наше поведение. Если в сердце будет жить Иисус Христос, то, без сомнения, Он будет проявляться и в наших нравах, взорах, словах, действиях, даже в одежде и во всех поступках, так что можно будет сказать с апостолом: И уже не я живу, но живет во мне Христос (Тал. 2, 20). Коротко: кто улучшает сердце человека, тот улучшает всего человека, потому что в сердце источники жизни (см. Притч. 4, 23). Следовательно, прежде и больше всего надобно упражняться в подвигах внутреннего самоумерщвления, а потом в необходимое пособие к этому присоединять и внешние подвиги. А кто мало заботится о внутреннем самоумерщвлении, тот уподобится человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое (Мф. 7, 26-27).
Частные наставления. – Здесь надобно сказать то же, что сказано выше об обуздании воображения, любопытства, об укрощении страстей. Сердце человеческое хотя бы и воздерживалось от пожеланий явно худых, однако же, беспокойное и непостоянное, оно всегда мятется туда и сюда и заблуждает. При счастливых обстоятельствах оно напыщается гордостью и восхищается беспорядочным весельем, предается своенравию, разным прихотям, диким капризам; в несчастии возмущается скорбью, негодованием или подавляется унынием, или вовсе поражается отчаянием, когда исчезает надежда на лучшее. Потому прежде и больше всего надобно стараться очищать свою душу от беспорядочных страстей, подавлять эгоистические стремления, оставить все капризы, прихоти, своенравие, самоугодие, никогда не настаивать на своем желании, но предавать себя и свою судьбу воле Божией, во всем полагаться на Промысел Божий. Чем более будем утверждаться в таком настроении духа, тем скорее достигнем спокойного состояния. Не желай, говорил авва Дорофей своему ученику, чтобы все делалось так, как ты хочешь, но желай, чтобы оно было так, как будет (как Бог устроит), и таким образом будешь мирен со всеми. И веруй, что все случающееся с нами, до самого малейшего, бывает по Промыслу Божию; и тогда ты без смущения будешь переносить все находящее на тебя.
К внутреннему самоумерщвлению, по отношению к другим особенно, относится то, чтобы думать о себе всегда скромно, смиренно; достоинства и заслуги других верно ценить; остерегаться того, чтобы безрассудно не подсматривать за другими, не наблюдать поступки чужие, особенно не предаваться пустым подозрениям, легкомысленным пересудам; надобно быть уклончивыми, уступать другим в делах безвредных, в мнениях о вещах безразличных; прощать обиды, причиненные нам, слабости извинять; быть готовыми с усердием услуживать, благотворить всем, хотя бы это было трудно и самолюбию нелюбо. В частности, по отношению к начальникам и старшим всегда должны быть покорны, почтительны, служить им не из страха наказания, но по совести, не при глазах только служа, как человекоугодники, но как рабы Христовы, исполняя волю Божию от души (см. Рим. 13, 5; Еф. 6, 6). Из сказанного видно, что в подвигах внутреннего самоумерщвления необходимо упражняться особенно в тех случаях, когда мы как бы неизбежно поставляемся в такие трудные обстоятельства по распоряжению Промысла Божия, которые зависят больше от общего течения времени и дел человеческих, а не от нашего произвола, и которых мы не в состоянии переменить.
Некоторые примеры. – Во всяком состоянии жизни общественной может быть много случаев к подвигам самоотвержения. Таковы, например, нелегкие труды по должности, ежедневные заботы, беспокойства, долгие бдения и другие неудобства и трудности, которым мы по требованию звания своего подвергаемся; многоразличные слабости, болезни не только тела, но и души: различные случаи, когда лишаемся каких-либо благ, именья, друзей, любимых родственников; неприятное сожительство с людьми безрассудными, угрюмого, строптивого нрава, которые и в нас возбуждают гнев и отвращение; пренебрежение, презрение, которое нам приходится иногда терпеть не только от порочных, но и от добрых людей по их ошибочному мнению о нас или по неразборчивому доверию слухам людским, и наоборот – похвалы, лесть людей, которые подстрекают к самомнению, тщеславию; какие-нибудь распоряжения, приказания начальников, которые как бы ни казались тягостными, неприятными нашему сердцу, однако же требуют нашей покорности им; общественные законы, которые много стесняют наш произвол, и другие бесчисленные трудности и неприятные случаи, в которые Промысел Божий ежедневно вводит нас для упражнения в самоотвержении, для очищения и усовершения нашей нравственности.
Без сомнения, большую пользу получим в нравственном отношении, если будем стараться владеть собой, управлять своей растленной природой, противящейся таким неприятным обстоятельствам, возвышаться над ними духом и, так сказать, препобеждать себя, стать выше своей чувственности и самолюбия. Такие подвиги самоумерщвления имеют то преимущество, что не по собственному нашему произволу изыскиваются, а по распоряжению Промысла Божия посылаются нам и потому лучше всего бывают приспособлены к нашему нравственному состоянию, ведут к спасению. Такие трудности по своей продолжительности и частой повторяемости становятся менее скорбными сердцу и впоследствии щедро вознаграждают человека за терпение с незлобием. Это и значат слова Спасителя: Терпением вашим спасайте души ваши (Лк. 21,19). Такие победы над собой не вредят ни здоровью, ни исполнению обязанностей; и так как другими они мало примечаются, то тут и нет опасности возмечтать о себе высоко или увлечься тщеславием.
Совсем иначе бывает в произвольных подвигах самоумерщвления, например, когда кто для удручения плоти возлагает на себя жестокую власяницу, тяжелые вериги и т.п. Потому опытные подвижники этому роду самоотвержения, как ежедневному и более других необходимому, отдают преимущество перед внешними подвигами и скорбями. Безрассудно желать мученичества и не иметь твердости духа переносить какую-нибудь встретившуюся неприятность. Диавол часто возбуждает желание трудных подвигов или несбыточного для того, чтобы отвлечь наше внимание от сподручного и того, что нужно делать. Мы часто в воображении сражаемся с африканскими чудовищами, а между тем допускаем какому-нибудь презираемому насекомому уязвлять нас.
Необходимые предосторожности. – Первая и главная забота должна быть обращена на внутреннее самоумерщвление, в котором неослабно должно упражняться во всех случаях жизни. К этому надобно присоединить и те подвиги, которые опытные подвижники, старавшиеся преуспевать в добродетелях, почитали полезными для обуздания плоти. Хотя дух бодр, но плоть немощна; похоти ее всячески надобно укрощать и подчинять разуму. Кроме того, такие подвиги много способствуют как к возбуждению чувства покаяния, так и к испрошению у Бога благодати.
К добровольному обузданию плоти, или чувственности – гнездилища страстей, относятся особенно: уединение, пост, бдение и другие подвиги. Чтобы не злоупотреблять этими подвигами, надобно заметить следующие предосторожности.
Во-первых, безрассудно было бы в таких подвигах поставлять сущность нравственного совершенства. Хотя строгость по отношению к плоти придает большую силу духу, но самое совершенство состоит преимущественно в любви к Богу, к которой все наши действия должны относиться, как средства к своей цели. Равно когда мы такими подвигами стараемся удовлетворить Богу за грехи, то силу удовлетворения должны присваивать не себе, не своим подвигам, а заслугам Иисуса Христа, Который один есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира (1Ин. 2, 2). Этими подвигами, свидетельствующими о нашем покаянии, мы стараемся усвоять заслуги Его и потому радуемся в страданиях и восполняем недостаток в плоти нашей скорбей Христовых (см. Кол. 1, 24). Но безрассудно делают те, кто крайне истощает свою плоть; плоть надобно только укрощать, чтобы подчинить духу, а не расстраивать совершенно. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь (Еф. 5, 29).
Во-вторых, поскольку внешние подвиги, служащие к укрощению плоти, составляют не цель, не самое совершенство, а только средства к достижению его, то и надобно упражняться в них столько, чтобы они не вредили здоровью и исполнению наших высших обязанностей; все должно быть в меру. Но мера их должна быть различна по различию возраста, сложения тела, темперамента, внешнего состояния и других условий жизни разных людей. Когда плоть ослабляется больше надлежащего, говорит святой Григорий Великий, то по большей части бывает неспособна к упражнению в добрых делах, бессильной для молитвы, проповедания слова Божия. Часто бывает, что когда мы преследуем врага, то убиваем и любимого гражданина своего. Есть довольно таких примеров, что те, которые вначале чрезмерной строгостью совершенно расслабили свое тело, после, соскучившись ею, возвращались в мирскую жизнь или, по крайней мере, для восстановления своих сил предавались бездеятельности, лакомству до похотей и другим крайностям; по выражению апостола, начав духом, оканчивали плотию (см. Гал. 3, 3).
Потому слишком строгих подвигов для укрощения плоти не должно предпринимать без совета духовного руководителя, который всегда должен указывать средний путь, советовать жизнь несколько строгую, неумеренную ревность благоразумно обуздывать, быть одинаково далеким от крайностей – от излишнего снисхождения, потворства и от чрезмерной строгости. Умеренная строгость жизни, кроме того что необходима к подавлению страстей, еще весьма много способствует здоровью и исполнению обязанностей; напротив, жизнь изнеженная удовольствиями расслабляет как душу, так и тело. Вообще, советуют телесные силы лучше немного больше подкреплять, нежели больше надлежащего ослаблять. Святой Василий Великий говорит, что полезнее укреплять тело, нежели ослаблять его силы; и лучше делать его бодрым для совершения доброго дела, нежели произвольным каким-нибудь изнурением одряхлять. Если духовный руководитель заметит в ком-нибудь ревность больше обыкновенной, то прежде всего должен советовать подвиги внутреннего самоумерщвления и умеренность в удовлетворении ежедневных потребностей жизни, а потом постепенно испытывать и во внешних подвигах, что и сколько он может понести и становится ли дух его от того сильнее, бодрее.
Примечание. Вышесказанное относится к пути жизни обыкновенной, общей для всех. Но премудрый Господь во всякое время украшал Свою Церковь душами особенно любезными, которые потому вел путем не для всех общеупотребительным, а по высоким и дивным стезям строгого покаяния как бы для того, чтобы представить их изнеженному и объюродившему миру в пример, чтобы тем пристыдить и вразумить к спасению. Преимущественным знаком призвания к таким подвигам некоторые считают следующее: если кто имеет сильное и непрерывное желание большей строгости жизни; если от такой строгости, дозволенной духовным руководителем, происходят действия спасительные во всех отношениях, так что кроме умножения бодрости духа и самое тело еще более укрепляется. История свидетельствует, что многие из подвижников, при всей необыкновенной строгости, доживали до глубокой старости, каковы, например, преподобные Павел Фивейский, Антоний Великий, Симеон Столпник и другие.
В-третьих, все таковые подвиги надобно совершать так, чтобы они действительно споспешествовали христианскому совершенству, и совершать с сердцем сокрушенным и смиренным, сообразно с духом и правилами Церкви, без всякого своенравия, самочиния, с искренним намерением при помощи их достигнуть высшей степени добродетелей. А когда нет такого настроения духа, то все изнурительные подвиги хотя много скорби причиняют плоти, но духу не доставляют никакой пользы, даже весьма гибельны бывают, когда под ними скрывается высокое мнение о себе, тщеславие, своенравие, человекоугодие и другие страсти.
Из сказанного видно, что многие строгие подвиги высоких подвижников составляют для нас больше предмет удивления, нежели подражания. Но в суждении о них надобно быть осторожным, чтобы не осуждать, как делают протестанты. Ибо о многих известно, что они в этом случае следовали особенному внушению Божию, что несомненно подтвердил счастливый конец – блаженная кончина и прославление Богом святости их. А если Сам Бог, дивный во святых Своих, вел их такими строгими путями, чтобы показать богатство благодати Своей на сосудах милосердия, приготовленных к славе, то кто ты, человек, что споришь с Ним (см. Рим. 9, 20 и далее)? Положим, что тот или другой подвижник по чрезмерной ревности переступил за пределы умеренности и благоразумия и погрешил; но кто не подивится их геройскому духу, с которым они по пламенной любви к Богу совершали такие трудные подвиги? Лучше должны мы пожалеть о своей лености, беспечности и ослеплении людей нашего века, которые высокие образцы подвижничества считают чем-то странным.
Об уединении. – Мы говорим здесь не о совершенном уединении, когда кто-нибудь вовсе и навсегда удаляется от всякого разговора и общения с людьми, ибо такой род жизни не для многих возможен и полезен и только те могут удаляться в пустыню, которые чувствуют в себе особенное призвание Божие к этому.
Но есть другого рода уединение, которое состоит преимущественно в следующих трех видах: когда кто уклоняется постоянно от бесполезного свидания и разговора с людьми праздными, плотскими; когда кто только на известное время удаляется от общения с другими; когда кто и в самом собрании людей старается иметь собранность мыслей, что называется умственным уединением.
Кто постоянно находится среди многолюдства, у того внимание всегда бывает развлечено, мысли рассеяны, разные впечатления от предметов виденных, слышанных наполняют душу, смущают, сердце волнуется то чувствами плотского веселья, то гнева, негодования, горести и т.п., как волнуется море, колеблемое ветрами, а к благодатным впечатлениям становится нечувствительным, черствеет. При возмущенном состоянии духа нельзя следить за ходом своей внутренней жизни, видеть свои грехи, как нельзя видеть своего лица в возмущенной воде, и очищать сердце от страстных чувствований, которые в свое время приносят плоды по своему роду; при развлечении человек к молитве становится неспособен. А кто находится в уединении, у того легче может быть сосредоточено внимание на одном главном деле спасения, мысли собраны, дух спокоен и способен к духовному созерцанию, молитвенному возношению к Богу, тот избавляется от многих искушений, от опасных впечатлений со стороны внешних предметов и плотских людей. Как рыбы, оставаясь долго на суше, говорил святой Антоний Великий, умирают, так и подвижники, находясь долго вне кельи или пребывая с мирскими людьми, теряют любовь к безмолвию. Потому как рыба рвется в море, так и мы должны спешить в келью, дабы, оставаясь вне оной, не забыть о внутреннем бдении. Еще говорил он, что кто живет в уединении (в пустыне и безмолвии), тот свободен от трех искушений: от искушения слуха, языка и взора; одно только у него искушение – искушение в сердце. Особенно полезно уединение обуреваемым плотской страстью, которая от соблазнов, везде встречающихся в мире, как огонь от ветра разгорается. Но для некоторых небезопасно уединение, потому что от него может родиться нелюдимость; особенно вредно уединение склонным к высокому мнению о себе, тщеславию и вообще тем, которые не подавили в себе страстей, не приобрели смирения, терпения, рассудительности, разумения хитростей в брани с духовными врагами.
Другой вид уединения состоит в том, чтобы только на время, в известные сроки, например в Великий пост и всегда во время говения, удаляться от общения с людьми и от забот о земных вещах, с тем именно намерением, чтобы в уединенной келье собраться с мыслями, успокоить дух от возмущения, очистить от мирской пыли страстей и ослабевшие силы его восстановить. Такое уединение Сам Господь Иисус Христос освятил Своим примером, часто уединяясь в пустыню (Мф. 1, 35; 6,46; Лк. 5,16; 6, 12; 9, 28; 21, 37; 22, 39-40; Мф. 4,12; 14, 23; 26, 36-44); не потому, впрочем, чтобы Сам имел нужду в уединении, а для того, чтобы Своим последователям подать пример. Почему, когда апостолы, возвратившись из посольства на проповедь, возвестили, что они сделали и чему учили, Он сказал им: Пойдите вы одни в пустынное место и отдохните немного (Мк. 6, 31). И действительно, какое следствие от того, когда мы, долгое время развлекаясь среди шумного многолюдства и заботами о земных делах, живем больше для других, нежели для себя? Забыв о своем внутреннем состоянии, мы очень легко подвергаемся различным слабостям по силе мирских соблазнов, по увлечению страстей, господствующих в мире, неизбежно проникающих наше сердце и заражающих нас эпидемией нравственного растления под видом приличия, цивилизации, всеобщего обычая и прочего. Потому и благоразумие требует по временам удаляться в уединение, чтобы оставить все заботы и, собравшись с мыслями, все их сосредоточить на одном предмете – на размышлении о Боге и о вечном спасении души. Ибо уединение состоит не в том только, чтобы быть без людей. Еще мало остаться одному, чтобы получить пользу от уединения; чтение пустых книг, воспоминания о прошедшем, развлечение мыслями по предметам, попадающимся на глаза, – все это легко может представлять в нашем воображении те явления, от которых мы хотели и должны были освободиться в уединении. Истинное уединение состоит в том, чтобы, забыв все земное, ни во внешней, ни во внутренней природе не ощущать и не замечать никакого движения и предмета, кроме одной мысли о Боге и о своем спасении.
Умственное уединение состоит в том, чтобы и при самых занятиях делами, и в многолюдном собрании не развлекаться по сторонам, иметь собранность мыслей, внимать себе, входить во внутренность своего сердца и так, как бы в заключенном святилище, благоговейно беседовать с одним Богом. Всякому очевидно, что такое уединение имеет большое преимущество перед внешним уединением. Но такого уединения нельзя достигнуть без пособия продолжительного внешнего уединения или без приучения себя к самоуглублению и сосредоточенному размышлению о небесных предметах.
О сне. – Ревновавшие о христианском совершенстве подвижники как в прочих потребностях природы, так и во сне старались, сколько возможно, отказывать себе как для обуздания своей плоти, так и потому, что считали потерянным то время, которое не проводили на страже своего спасения, в служении Богу. Впрочем, в этом роде самоумерщвления надобно быть осторожным, чтобы не переступить за пределы, поставленные природой. Нарушение ее уставов никогда не остается без наказания, ибо от чрезмерного лишения сна силы тела крайне истощаются, бодрость духа упадает и мы становимся почти неспособны к совершению дневных дел. "Слишком короткий сон недостаточен для отдохновения мозга и нервов, для укрепления тела и вознаграждения понесенной им траты соков во время бдения. Человек невыспавшийся чувствует слабость, вялость и неспособен к новым занятиям; понятия его бывают смешанны, чувствования тягостны, движения утомительны; он ничем не доволен, сердит, угрюм, потому что его мозг и нервы находятся еще в раздражении. Но продолжительный и частый сон производит слабость и бездействие мозга. Записные сонливцы имеют тупой рассудок, слабую память, вялое, мертвое воображение, тупые чувства, бывают тучны, неповоротливы, ленивы. Также и продолжительное отдохновение или бездействие обленивает и расслабляет тело и все его действия; увеличивает тело в объеме и отнимает у него силу; располагает к какому-то нравственному и физическому усыплению; поселяет отвращение от телесных движений и умственных занятий; делает человека по приемам неловким, а по уму тупым; производит полнокровие, завалы, приливы крови к груди, голове, желудку и бывает причиной разных воспалений. Продолжительность сна изменяется по возрасту, полу, темпераменту, по роду занятий, времени года и климату; потому и нельзя назначить одно всем общее правило. Вообще взрослым в умеренном климате полезнее ложиться в 9-10 часов вечера и пробуждаться в 4-6 часов утра, с восходом солнца, как общего пробудителя всей природы". Советуют спать не меньше шести и не больше семи часов в сутки, а в старости и пяти часов сна достаточно. Впрочем, всякий по собственному опыту должен уразумевать, сколько нужно спать, чтобы не ослаблялись бодрость духа и здоровье тела и не было какого-нибудь вреда для души, упущения в исполнении обязанностей.
Святые подвижники, смотря на сон преимущественно с нравственной стороны, замечали, что от многого сна ум дебелеет, умножаются суетные помыслы, усиливается похоть и наводится печаль.
По словам святого Лествичника, бдение очищает ум, а долгий сон ожесточает душу. Бодрый инок – враг блуда, а сонливый – друг ему. Бдение есть погашение плотских разжжений, избавление от сновидений. Излишество сна приносит забвение, а бдение очищает память.
Человек, как существо, состоящее из души и тела, живет и действует под влиянием двух миров, видимого и невидимого. Такая зависимость его от этих миров обнаруживается не только в бодрственном состоянии, но и во время сна, когда душа, менее стесняясь телом, бывает более открыта влиянию мира духовного и удобнее подвергается его действиям, особенно же злокозненности злых духов. Отсюда открывается необходимость обратить внимание на духовное бодрствование во время сна, как на одно из средств против врагов духовных, неусыпно бодрствующих для нашей погибели. Духовное бодрствование во время сна с первого взгляда представляется невозможным, потому что душа наша во время сна не имеет ясного самосознания и владычества воли, а следовательно, и разумного внимания, самообладания, без которого невозможно бодрствование. Но чтобы бодрствование души было возможно и продолжалось во время сна, для этого нужно дать ей предварительно доброе настроение, перед сном наполнять ее чистыми, святыми мыслями, чувствами и образами, дать деятельности ее благочестивое направление, чтобы она сама собой по этому направлению во сне стремилась к Богу. Хотя такое стремление нашей души во время сна будет совершаться без деятельного участия нашей свободы, но, несмотря на это, будет иметь нравственное достоинство и вменится нам в заслугу, потому что оно будет необходимым следствием сознательного, свободного, предварительного, благочестивого настроения нашей души и потому низведет на нее осенение благодати Божией и содействие святого ангела-хранителя, охраняющего и укрепляющего во время сна. Когда мы, говорит святой Лествичник, встаем от сна чисты и мирны, то это бывает тайным благодеянием, которое мы получаем от святых ангелов, особенно когда мы уснули со многою молитвою и трезвением. Впрочем, чтобы наше духовное бодрствование во время сна было тверже, постояннее, для этого необходимо не только перед отходом ко сну, но и в продолжение всей жизни охранять свою память и воображение от нечистых помыслов и образов. Ибо деятельность нашей души во время сна совершается по законам этих способностей, по закрытии самосознания и свободы действующих механически, по закону ассоциации (сцепления) идей, так что мы видим во сне большей частью то же самое, что делали и о чем размышляли в бодрственном состоянии. Святой Лествичник говорит, что душа, которая днем непрестанно поучается слову Божию, обыкновенно и во сне упражняется в том же, ибо сие второе бывает истинным воздаянием за первое делание, на отвращение духов и лукавых мечтаний.
Если мысль о вечном спасении никогда не должна оставлять христианина, то он непременно должен быть вооружен ею и на ложе своем, во время сна телесного. К этому располагает его мысль о потере того времени, которое проходит во сне без духовного бодрствования. Кто неуклонно стремится к Небесному Отечеству, тот дорого ценит краткую свою жизнь на земле, считая потерянной каждую минуту, проведенную им без нравственной пользы для души своей. При таком взгляде на жизнь христианин никогда не может быть равнодушен к той части своей жизни, которая проходит во сне и составляет почти третью часть всей земной жизни, и потому, отходя ко сну, должен бодрствовать духом.
Время сна не только не проходит даром, напротив, может и должно приносить христианину великую нравственную пользу, именно: во время сна душа наша, как известно из наблюдений над духовной жизнью, все прежние свои мысли, чувствования, желания и поступки с большим удобством превращает в свою жизнь, в свое существо, нежели в бодрственном состоянии, подобно тому как и телесная пища во время сна лучше превращается в кровь и плоть. Если же так, то у бодрствующего, вследствие предварительного доброго настроения души, во время сна добрые мысли, желания, чувствования дневные входят в глубину души, получают силу, существенность и преобразуются в нравственный характер. Кроме того, во время сна прекращается свободная деятельность души нашей и душа необходимо обращается или к Богу, источнику своей жизни, или к драм злым, или блуждает в мире грез, мечтаний, смотря по тому, какое направление она дала себе в бодром состоянии. Итак, чтобы душа наша во время сна находилась в общении с Богом и миром ангельским, для этого необходимо духовное бодрствование.
Отсюда видно уже, каким опасностям и вреду подвергается душа наша во сне без духовного бодрствования, именно: при худом настроении духа в нас по законам памяти и воображения и во сне будет раскрываться начало зла, глубже вкореняться в нашей душе и обращаться в нашу жизнь. Если душа была рассеяна в продолжение всего дня и жила одними мечтами, то она непременно остается такой и во сне и потому неспособна будет заниматься своим спасением. Без предварительного доброго настроения душа наша бывает неспособна к общению с миром ангельским и, подвергаясь гибельному влиянию злых духов, лишенная во сне способности различения, она не может узнать и избавиться вражеских козней.
Потому-то святые отцы-подвижники, понимая важность и необходимость духовного бодрствования во время сна, перед отходом ко сну и сами усердно молились, составив прекрасные образцы молитв, и нас научили молиться Богу, чтобы Он дал нам ум бодрый, помысл целомудренный, сердце трезвящееся, да и сонным безмолвием просветимся зрением судеб Божиих, да соблюдет нас от всякого зла.
К замечательным явлениям, происходящим во время сна, относятся сновидения. Главная основа их лежит в предварительном настроении души нашей, вследствие которого она или погружается в собственный мир мыслей, желаний, чувствований, или соприкасается к миру ангельскому, или подвергается влиянию злых духов. В первом случае бывают сновидения естественные, во втором – сверхъестественные под влиянием добрых ангелов, в третьем – по действию злых дров.
Как пользоваться сновидениями. – Так как сновидения нередко возмущают наш ум и дают повод к различным, большей частью неосновательным толкованиям и весьма часто к вражеским прельщениям, то необходимо знать правила, как пользоваться сновидениями, чтобы не только избежать вреда, но и получить от них нравственную пользу.
Главное правило для избежания душевного вреда, могущего произойти от доверия к снам, состоит в том, чтобы не верить им. Человек, имеющий веру в сновидения, говорит Премудрый, подобен тому, кто обнимает тень и ловит ветер, а сновидения многих привели в заблуждение и обманули надеявшихся на них (см. Сир. 34, 2-7). Неверие в сны должно простираться до того, что даже снов знаменательных, которые после подтвердились событием, не должно считать происшедшими свыше без особенных ясных доказательств на то. Ибо бесы, говорит святой Лествичник, тщеславятся перед нами в сновидениях, как будто они пророки; будучи пронырливы, они заключают о будущем из обстоятельств и возвещают нам оное, чтобы мы по исполнении сих видений удивились и, как будто уже близкие к дарованию прозрения, вознеслись мыслью. Если сновидение действительно от Бога, Он Сам и объяснит его или пошлет истолкователя.
Гораздо лучше и безопаснее для нас не доверять сновидениям даже Божественным, чтобы только не принять демонских внушений и лживых мечтаний воображения за видения Божий. Если когда, говорит блаженный Диадох, ниспослано будет нам видение благости Божией и мы не примем его, то за это не разгневается на нас многовожделенный Иисус, точно так, как не разгневается добрый домовладыка на своего верного и осторожного раба, который, не узнав его голоса, не отворит ему ночью дверей дома из опасения быть обманутым.
Другое правило касательно снов состоит в том, чтобы мы по общим качествам своих сновидений судили вообще о своем нравственном состоянии. Ибо сны наши, откуда бы они ни происходили, непременно зависят и от предварительного настроения нашей души, и потому в них, как в зеркале, мы всегда можем видеть свое нравственное состояние. Так, у кого сны хорошие, тот и жизни хорошей. Святой Максим признаком бесстрастия считает, когда у человека во время бодрствования и во сне представления вещей всегда приходят на сердце просты. У кого сны страстные и многосложные, тот жизни порочной. Ибо страстями возмущаемый ум, говорит святой Максим, получает страстные мечты и в бдении, и во сне, так что когда похоть усилится, то ум мечтает и во сне о предметах, питающих сластолюбие, а когда превозмогает раздражение, то видит предметы страшные. Кто часто видит сны страшные, беспорядочные, мятежные, у того душа или, по крайней мере, тело находится в болезненном состоянии. Напротив, когда душа, говорит святой Максим, начнет чувствовать себя здравою, тогда начнет иметь и сновидения легкие и безмятежные. У кого сны фантастические и смешные, у того душа, непременно рассеянная, живет одними несбыточными мечтами и пустыми призраками. Ибо люди, усердно занятые важными делами, по большей части, как показывает опыт, ничего не видят во сне.
Впрочем, безопасность и польза христианина требуют, чтобы он это общее значение своих снов обращал более к худому мнению о себе, нежели к доброму, и пользовался ими к своему исправлению. Так, один подвижник благочестия, потеряв терпение по случаю бесчестия, нанесенного ему одним братом, и увидев потом во сне птицу, не имевшую крыльев и перьев до половины тела, но певшую весьма приятно, объяснил это по отношению к себе, что хотя он молится и совершает псалмопения, но обезобразил себя ссорой с братом. Другой подвижник, часто видя себя нагим, объяснил себе, что и душа его нага, и усугубил свое покаяние. В бодрственном состоянии самолюбие наше покрывает наши слабости, недостатки, а во сне они сами собой из глубины души выплывают наружу, когда самолюбие засыпает, и являются в каких-либо образах, символах.
О посте. – Плоть и дух по своим свойствам и потребностям совершенно противоположны друг другу, как два противоположные полюса или как две чаши на весах. Если одна чаша тяжелеет, перевешивает, понижается, то другая необходимо поднимается. И в нашем теле головной мозг, орган умственной деятельности, и желудок, орган плототворения, находятся в совершенной противоположности: при усиленном пищеварении ослабляется действие мозга, умственные способности тупеют и подавляются; и обратно: во время напряженной деятельности мозга при глубоком мышлении пищеварение в желудке происходит слабо и даже останавливается. По этой-то причине по утрам натощак мы бываем более способны ко всем умственным занятиям и молитве, а после обеда, согласно латинской пословице, сытое брюхо на ученье глухо (satur venter non studet libenter). Так и плоть: если досыта питается пищей, тучнеет, дебелеет, чувственные наклонности усиливаются, а дух в той же мере слабеет, подавляется, порабощается страстям, ум помрачается от мглы страстей, сердце грубеет, становится нечувствительным к благодатным впечатлениям; отсюда происходит нерадение, разленение, неохота к духовным подвигам, беспечность о спасении (см. Лк. 21, 34). И наоборот: если плоть утончается постом, то вместе с тем страсти укрощаются, слабеют, а дух, освобождаясь из-под влияния страстей, укрепляется, возвышается, сердце умягчается, становится способнее к сокрушению, умилению, ум очищается. О такой противоположности духа и плоти говорит и апостол: Плоть желает противного духу, а дух – противного плоти: они друг другу противятся, так что вы не то делаете, что хотели бы (Гал. 5, 17; см. также Рим. 8, 5-8). Потому подвижники благочестия во все времена признавали пост весьма полезным, даже необходимым средством для того, чтобы подчинить плоть духу, страсти укротить, а дух укрепить, сделать более способным к молитве, созерцанию небесных предметов и к другим духовным действиям; особенно пост необходим для сохранения целомудрия.
Но для совершенной победы духа над плотью, для постоянного преуспеяния в нравственном совершенстве недостаточно одной умеренности в употреблении пищи всякой, нужен строгий пост, то есть недостаточно одного ограничения количества пищи, а нужно, чтобы и качество пищи соответствовало сказанной цели, именно: надобно воздерживаться от пищи скоромной и употреблять в малой мере только пищу растительную, так как и другая пища имеет разные свойства и разно действует на наше тело и душу. Растительная пища послабляет и прохлаждает, а животная пища крепит и разгорячает наше тело, по своему раздражительному свойству располагает особенно к болезням, происходящим от густоты и волнения в крови, раздражительности сердца и кровяных сосудов, возбуждения нервов и сильного развития внутреннего жара. Растительная пища полезнее тогда, когда мы желаем ограничить питание тела, уменьшить, разжидить кровь, умерить жар, прохладить тело, остановить накопление жира и тучность, то есть полезнее в жаркое летнее время, в жарких климатах, для людей полнокровных, молодых, раздражительных, холериков, сангвиников, для склонных к чахотке, геморрою, ломоте, для подверженных приливам крови к животу, груди и голове, частым воспалениям, для страждущих горячкой, воспалением, кровотечением и вообще болезнями, которые производят волнение крови, жар в теле и раздражение в разных благородных органах. Растительная пища (собственно диета) преимущественно предписывается врачами при нынешнем способе лечения почти во всех острых и хронических недугах. А животная пища назначается тогда, когда хотим усилить питание отощалого тела, пополнить потерю крови, ускорить ее выделывание, сделать ее гуще и плотнее, усилить развитие внутренней теплоты тела, оживить силы, изнемогшие от телесного или умственного продолжительного напряжения, или после тяжких болезней сообщить ему полноту, сочность, плотность, то есть в холодное зимнее время и в холодных поясах земли, для слабых детей и дряхлых стариков, для людей хилых, малокровных, худосочных, бессильных, вялых духом и телом, для флегматиков и частью меланхоликов, для склонных к золотухе, выздоравливающих после тяжелых острых болезней и в некоторых хронических недугах. Животная пища, как диета, назначается реже, чем растительная.
Разность действия животной и растительной пищи яснее высказывается над животными; плотоядные бывают сильны и свирепы, а травоядные слабее и смирнее. Человек, кормящийся исключительно животной пищей и употребляющий спиртные напитки, имеет плотное и крепкое тело, быстрое кровообращение, возвышенную температуру, значительную мышечную силу, воинственный, вспыльчивый характер, обуреваемый сильными страстями. Противоположно действует пища растительная, рыбная и молочная. Святые отцы Церкви, древние мудрые законодатели, понимали эту разность в действии пищи и на ней основали разные посты, при назначении которых они имели в виду нравственность людей, а также их телесное здоровье и физическое благосостояние земли.
В первом отношении Святая Церковь учредила посты перед важнейшими праздниками для того, чтобы, усмирив бурное стремление страстей, облегчить нам исполнение христианских обязанностей и сделать нас более способными к духовному созерцанию великости воспоминаемых ею происшествий. Во втором отношении пост действительно улучшает состояние нашего здоровья, доставляя время и случай пищеварительным органам успокоиться и отдохнуть от употребления животной пищи и спиртных напитков, очищая их от нечистот и предотвращая новое накопление излишних пищевых остатков, уменьшая избыток и разгорячительное действие крови и через то отвращая множество различных болезней. Так называемый Филиппов пост, кроме религиозного значения по своему положению перед Рождеством Христовым, предохраняет от воспалительных зимних болезней. Великий пост, строгостью и продолжительностью ослабляя тело и обуздывая страсти, облегчает человека в принесении покаяния, по разговении возвышает цену наслаждения скоромной пищей и дает возможность животным, особенно теплых стран, выплодить своих детей. Посты Петров и Спасов весьма полезны тем, что много способствуют к перенесению летнего жара, ибо человек, питающийся растительной пищей и рыбой, мало развивает внутренней теплоты. Соблюдение постов по средам и пятницам приятно разнообразит пищу, ограничивает сгущение крови, способствует к очищению желудка и дает время отдохнуть пищеварительным органам. Но во всех этих случаях нужно соблюдать пост не только по качеству, но и по количеству пищи, – нужно есть не только постную пищу, но и в умеренном количестве. Роскошные постные обеды не только не выполняют в религиозном и диетическом отношении цели поста, но, напротив того, причиняют еще значительный вред. Наркотические и ароматные вещества вообще вредно употреблять как для здоровья, так и для нравственности. Таковы, например, горчица, перец стручковый, гвоздика, корица, ваниль, какао, чабер, садовый кресс, сельдерей, спаржа, артишоки, салеп, мускатный орех, трюфель, многие грибы. Также неполезно постоянное и продолжительное употребление одной рыбы (без растительной пищи), особенно морской, в которой содержится много фосфора – вещества очень возбудительного. Но рыба не так много и не быстро увеличивает в нас массу крови, как мясо теплокровных животных.
Святые отцы так говорят о пользе поста. Основание всего доброго, по словам святого Исаака Сирина, возвращение души из вражьего плена, путь, ведущий к свету и жизни, – все это заключено в этих двух способах: собрать себя воедино и всегда поститься, то есть благоразумно поставить для себя правилом воздержание чрева, неисходное пребывание на одном месте, непрестанное занятие богомыслием. Отсюда покорность чувств, трезвость ума, укрощение свирепых страстей, возбуждающихся в теле, рачительность к делам добродетели, чистое целомудрие и прочее. Всякой борьбе с грехом и вожделением служит началом труд бдения и поста. Как началом всему худому служат упокоение чрева и расслабление себя сном, возжигающие блудную похоть, так святой путь Божий и основание всех добродетелей есть пост, бдение, бодрствование в службе Божией. Пост есть ограждение всякой добродетели, начало борьбы, венец воздержных, красота девства и святыни, матерь молитвы, источник целомудрия.
Авва Даниил говорил, что по той мере, как тучнеет тело, истощается душа; и, напротив, по мере истощения тела укрепляется душа. Петр Дамаскин говорит, что пост смиряет тело, бдение просвещает ум, безмолвие приносит плачь, а плачь очищает душу от грехов.
Количество пищи, достаточное для каждого человека, нельзя определить; что для одного много, то для другого мало. Это зависит от разности возраста, пола, темперамента, климата, времени года (зимой холод возбуждает голод, а жар ослабляет аппетит), от образа жизни, ремесла, привычки и прочего. Когда мы обыкновенно едим досыта, то, значит, едим вдвое больше, нежели сколько нужно для поддержания здоровья. Врачи говорят, что для нас гораздо здоровее есть меньше, чем больше, нежели сколько нужно, особенно при сидячей жизни. Авва Иосиф спросил авву Пимена: "Как должно поститься?" Авва Пимен отвечал ему: "Надобно, по моему мнению, есть каждый день, но есть не много, не досыта". "Как же ты, авва, в юности своей постился сам по два дня?" – сказал авва Иосиф. "Точно, постился и по три дня, и по четыре, и даже по неделе, – отвечал старец. – Но все это испытали отцы, как сильные в добродетели, и нашли, что лучше есть каждый день понемногу, и показали нам путь царский ибо он удобнее для нас". Крайности обе вредны. Как отягченное пресыщением тело расслабляет дух, так и от расслабления тела чрезмерным постом ослабевают душевные силы. Преподобный Кассиан говорит, что повседневное употребление пищи с умеренностью святые отцы признали более полезным для здоровья и для чистоты целомудрия, нежели пощение, простирающееся через три, четыре дня и до седмицы. Ибо от чрезмерного постничества изнемогает тело, становится ленивее к духовному служению и т.п., и такой постник часто принужден бывает для укрепления тела принимать пищу больше меры, а от отягчения пресыщением происходит уныние и расслабление в душе. Если некоторые из святых подвижников постились по нескольку дней и недель и доходили до крайнего изнеможения, то это не может быть примером подражания для всех. Они, может быть, имели от Бога особенное призвание к этому по особенным причинам и получали подкрепление от благодати; притом они постепенно привыкали к продолжительному посту. Такие постники должны быть больше предметом удивления, нежели примером для подражания.
Подвижники советуют употреблять пищу простую, не искать сладкой из предосторожности, чтобы не родилось пристрастие к пище или страсть к лакомству, которая влечет к пресыщению, предает страсти чревоугодия – родительнице плотской похоти; не отвергать невкусную пищу, но все предлагаемое вкушать понемногу, как дар Божий, с благодарением к Подателю всех благ. И святые отцы, и врачи советуют для укрепления здоровья чаще разнообразить пищу, чтобы она не приедалась. Наше тело требует разных питательных начал, которые все вместе нельзя находить в одной пище.
Когда мы живем вместе с другими, от которых зависит приготовление пищи, и когда предлагают нам пищу невкусную или дают слишком мало, или не вовремя, то в таком случае надобно стараться подавлять негодование, быть готовым отказаться от угождения своему вкусу и прихоти, надобно приспособляться к разным обстоятельствам в той мысли, что, верно, так угодно Богу и для нас полезнее.
Такое самоотвержение лучше водворит спокойствие, довольство в духе нашем и для Бога будет угоднее, нежели совершенное неядение. Надобно по возможности приспособляться к другим, с которыми живем, чтобы нам не казаться особняками. Кто хочет отличаться особенностью, тот, кроме оскорбления других, обыкновенно водится только самоугодием и, как самоугодник, больше нравится себе, предается помыслам самовозношения, тщеславится постом одного дня больше, нежели когда бы с другими пропостился семь дней. Во всяком случае, в лощении лучше всего поступать по церковному уставу, который указывает, когда какую пищу употреблять, определяет и меру строгости поста в разные времена года и который всякий христианин обязан исполнять как для своей пользы душевной и телесной, так и по послушанию Церкви. Да и кроме дней, определенных Церковью для поста, полезно соблюдать постоянную умеренность в употреблении пищи для того, чтобы не давать перевеса плоти над духом, чувственные влечения подчинять разуму и облегчать деятельность духа в исполнении священных обязанностей.
Но всякий постник должен помнить, что пост есть только средство к укрощению плотских страстей, к сохранению целомудрия, к облегчению деятельности духа, к более ревностному упражнению в подвигах благочестия, а не составляет сам по себе добродетели, и должен остерегаться, чтобы воздержание, которое должно быть пособием для добродетелей, не противилось им. Потому те погрешают, которые, часто соблюдая пост, тщеславятся им, высоко думая о своем постничестве, других пересуживают, уничижают или (от голода и разлияния желчи) бывают сердиты, в доме своем бывают немирны, угрюмы, раздражительны, строптивы, своенравны, упрямы, не терпят противоречий, оскорблений и т.п. К чему, говорит блаженный Иероним, утончается тело воздержанием, если дух насыщается гордостью? Какую похвалу заслужим бледностью от поста, если становимся синими от зависти? Что за добродетель не пить вина, а пьянствовать гневом и злобой?