ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
Как и все метапсихологические категории, "общение" выступает в качестве междисциплинарного предмета познания, к которому обращены многие другие науки: лингвистика (и в особенности психолингвистика), информатика, герменевтика, педагогика и др. Это в значительной степени объясняет многоплановый характер категории общения.
Взаимодействие человека с окружающим его миром осуществляется в системе объективных отношении, которые складываются между людьми в их общественной жизни.
Объективные отношения и связи (отношения зависимости, подчинения, сотрудничества, взаимопомощи и др.) неизбежно и закономерно возникают в любой реальной группе. Отражением этих объективных взаимоотношений между членами группы являются субъективные межличностные отношения, которые изучает социальная психология,
Основной путь исследования межличностного взаимодействия и взаимоотношений – это углубленное изучение различных социальных фактов.
Всякое производство предполагает объединение людей. Но никакая человеческая общность не может осуществлять полноценную совместную деятельность, если не будет установлен контакт между людьми, в нее включенными, и не будет достигнуто между ними должное взаимопонимание.
Итак, общение – это многоплановый процесс развития контактов между людьми, порождаемый мотивами совместной деятельности.
Общение включает в себя обмен информацией между участниками совместной деятельности (коммуникативная сторона общения).
Вторая сторона общения – взаимодействие общающихся – обмен не только словами, но и действиями.
Наконец, третья сторона общения предполагает восприятие общающимися друг друга.
Таким образом, в едином процессе общения можно условно выделить три стороны: коммуникативную (передача информации), интерактивную (взаимодействие) и, наконец, перцептивную (взаимовосприятие).
Понимание общения как производство общего, объединяющего людей в процессе их взаимодействия и совместной деятельности, предполагает, что этим общим прежде всего является язык как средство общения. Язык обеспечивает коммуникацию между общающимися, потому что его понимает как тот, кто сообщает информацию, кодируя ее в значениях слов, отобранных для этой цели, так и тот, кто принимает эту информацию, декодируя ее, то есть расшифровывая эти значения и изменяя на основе этой информации свое поведение.
Человек, адресующий информацию другому человеку (коммуникатор), и тот, кто ее принимает (реципиент), для осуществления целей общения и совместной деятельности должны пользоваться одной и той же системой кодификации и декодификации значений, то есть говорить на "одном языке". Если коммуникатор и реципиент используют различные системы кодификации, то они не могут добиться взаимопонимания и успеха в совместной деятельности.
Обмен информацией становится возможен, если значения, закрепленные за используемыми знаками (словами, жестами, иероглифами и т.д.), известны участвующим в общении лицам.
Значение – это содержательная сторона знака как элемента, опосредствующего познание окружающей действительности. Подобно тому, как орудие опосредствует трудовую деятельность людей, знаки опосредствуют их познавательную деятельность и общение.
Система словесных знаков образует язык как средство существования, усвоения и передачи общественно-исторического опыта.
Вступая в общение, то есть обращаясь к кому-либо с вопросом, просьбой, приказанием, объясняя или описывая что-то, люди ставят перед собой цель оказать воздействие на другого человека.
Цели общения отражают потребности совместной деятельности людей. Это не исключает случаев пустой болтовни, так называемого фатического общения (oт лат. fatuus – глупый), бессодержательного использования коммуникативных средств с единственной целью поддержания самого процесса общения.
Общение имеет или, во всяком случае, предполагает некоторый результат – изменение поведения и деятельности других людей. Такое общение выступает как межличностное взаимодействие, то есть совокупность связей и взаимовлияний людей, складывающихся в процессе их совместной деятельности. Межличностное взаимодействие представляет собой последовательность развернутых во времени реакций людей на действия друг друга.
Совместная деятельность и общение протекают в условиях социального контроля, осуществляемого на основе социальных норм принятых в обществе образцов поведения, регламентирующих взаимодействие и взаимоотношения людей.
Общество вырабатывает в качестве социальных норм специфическую систему образцов поведения, им принятых, одобряемых, культивируемых и ожидаемых от каждого, находящегося в соответствующей ситуации. Их нарушение включает механизмы социального контроля, обеспечивающего коррекцию поведения, отклоняющегося от нормы.
Диапазон социальных норм чрезвычайно широк – от образцов поведения, отвечающего требованиям трудовой дисциплины, воинского долга и патриотизма, до правил вежливости.
Социальный контроль в процессах взаимодействия осуществляется в соответствии с репертуаром ролей, "используемых" общающимися людьми. Под ролью понимается нормативно одобряемый образец поведения, ожидаемый окружающими от каждого, кто занимает данную социальную позицию (по должности, возрастным или половым характеристикам, положению в семье и т.д.).
Один и тот же человек, как правило, выполняет различные роли, входя в различные ситуации общения.
Взаимодействие людей, исполняющих различные роли, регулируется ролевыми ожиданиями. Хочет или не хочет человек, но окружающие ожидают от него поведения, соответствующего определенному образцу. То или иное исполнение роли обязательно получает общественную оценку, и сколько-нибудь значительное отклонение от образца осуждается.
Итак, необходимым условием успешности процесса общения является соответствие поведения взаимодействующих людей ожиданиям друг друга.
Нельзя представлять себе процессы общения всегда и при всех обстоятельствах гладко протекающими и лишенными внутренних противоречий. В некоторых ситуациях обнаруживается антагонизм позиций, отражающий наличие взаимоисключающих ценностей, задач и целей, что иногда оборачивается взаимной враждебностью – возникает межличностный конфликт. Социальная значимость конфликта различна и зависит от ценностей, которые лежат в основе межличностных отношений.
Причиной возникновения конфликтов являются также непреодоленные смысловые барьеры в общении, препятствующие налаживанию взаимодействия общающихся. Смысловой барьер в общении это несовпадение смыслов высказанного требования, просьбы, приказа для партнеров, создающее препятствие для их взаимопонимания и взаимодействия.
Помимо общепринятой системы значений, слова, как и другие факты сознания человека, имеют некоторый личностный смысл, некоторую особую значимость, индивидуальную для каждого. Соотношение значений и личностного смысла было исследовано в трудах А.Н.Леонтьева. "В отличие от значений личностные смыслы... не имеют своего "надиндивидуального", своего "не психологического" существования. Если внешняя чувственность связывает в сознании субъекта значения с реальностью объективного мира, то личностный смысл связывает их с реальностью самой его жизни в этом мире, с ее мотивами. Личностный смысл и создает пристрастность человеческого сознания". Личностный смысл, то есть особую значимость для человека, приобретает то, что связывает цели деятельности с мотивами ее осуществления, то, в чем оказываются запечатленными его потребности.
За взаимодействием и коммуникативной стороной общения выступает его перцептивный аспект – осуществляемое в общении взаимное восприятие его участников.
Общение становится возможным только в том случае, если люди, вступающие во взаимодействие, могут оценить уровень взаимопонимания и дать себе отчет в том, что представляет собой партнер по общению. Участники общения стремятся реконструировать в сознании внутренний мир друг друга, понять чувства, мотивы поведения, отношение к значимым объектам. "При общении вы прежде всего ищите в человеке душу, его внутренний мир", – писал К.С.Станиславский.
Однако эта реконструкция внутреннего мира другого человека задача весьма сложная. Субъекту непосредственно дан лишь внешний облик других людей, их поведение и поступки, используемые ими коммуникативные средства, и ему приходится проделать определенную работу для того, чтобы, опираясь на эти данные, понять, что представляют собой люди, с которыми он вступил в общение, сделать заключение об их способностях, мыслях, намерениях и т.д.
Сам по себе отдельный поступок однозначно не связан с внутренним психологическим планом, за ним стоящим, и это обстоятельство превращает межличностное восприятие в решение психологической задачи. Перцептивный аспект общения – это восприятие, понимание и оценка человека человеком. Познавая других людей, индивид получает возможность лучше, более надежно определить перспективы совместной деятельности с ними. От точности "прочтения" их внутреннего мира зависит успешность согласованных действий.
В актах взаимного познания должен быть выделен еще один важнейший механизм межличностного восприятия – рефлексия.
Рефлексия входит в состав восприятия другого человека. Понять другого означает, в частности, осознать его отношение к себе как к субъекту восприятия. Таким образом, восприятие человека человеком можно уподобить удвоенному зеркальному отражению. Человек, отражая другого, отражает и себя в зеркале восприятия этого другого.
В процессах общения идентификация и рефлексия выступают в единстве.
Если бы каждый человек всегда располагал полной, научно обоснованной информацией о людях, с которыми он вступил в общение, то он мог бы строить тактику взаимодействия с ними с безошибочной точностью. Однако в повседневной жизни субъект, как правило, не имеет подобной точной информации, что вынуждает его приписывать другим причины их действий и поступков. Причинное объяснение поступков другого человека путем приписывания ему чувств, намерений, мыслей и мотивов поведения называется каузальной атрибуцией.
Каузальная атрибуция осуществляется чаще всего неосознанно – либо на основе идентификации с другим человеком, то есть при приписывании другому тех мотивов или чувств, которые сам субъект, как он считает, обнаружил бы в аналогичной ситуации, либо путем отнесения партнера по общению к определенной категории лиц, в отношении которой выработаны некоторые стереотипные представления.
Стереотип здесь – сформировавшийся образ человека, которым пользуются как штампом. Стереотипизация может складываться как результат обобщения личного опыта субъекта межличностного восприятия, к которому присоединяются сведения, полученные из книг, кинофильмов и т.п.
Проблемы коммуникативной деятельности межличностного взаимодействия и восприятия человека человеком исследуются главным образом социальной психологией.
Взаимодействие людей может быть эффективным лишь в том случае, если его участники являются взаимно значимыми. Безразличие и слепота к индивидуальным особенностям и запросам партнера, игнорирование его внутреннего мира, оценок, позиции искажают результат взаимовлияния, тормозят, а порой и парализуют само взаимодействие. Именно поэтому в современной психологии с особой остротой встает проблема "значимого другого".
Если обратиться к истории вопроса, то нетрудно выстроить развернутую во времени цепочку нарастания заинтересованности проблематикой значимых отношений, первые знания о которой на десятилетия предваряют 30-е годы нашего столетия, когда во многом усилиями американского ученого Г.Салливана в психологическом лексиконе прочно утвердилось понятие "значимый другой". С этой точки зрения имена У.Джеймса, Ч.Кули, Г.Салливана, Г.Хаймана как бы символизируют качественные точки в континууме, отражающем поступательное движение научной психологической мысли от момента зарождения проблематики значимых отношений до периода 30-40-х годов, когда она стала одной из ключевых в психологии. Понятно, что условные промежутки между этими ориентирами легко могут быть заполнены работами других, куда более многочисленных исследователей.
Несмотря на интенсивную разработку проблематики значимых отношений, остается открытым вопрос: какие характеристики личности ответственны за преобразования, которые она производит в мотивационно-смысловой и эмоциональной сферах субъекта? Важно понять, что реально значимо для других людей, на которых он так или иначе влияет. Имеются в виду не узкоиндивидуальные характеристики этого "значимого другого" (например, его характер, интересы, темперамент и т.п.), а его представленность в тех, с кем он имеет дело, то есть собственно личностные проявления. По существу, этот вопрос связан с проблемой научного определения критериев значимости другого, то есть оснований, позволивших бы четко и обоснованно дифференцировать именно тех партнеров по взаимодействию и общению, которые являются действительно значимыми для человека, и тех, кто не может на это претендовать.
В 1988 году А.В.Петровским была предложена трехфакторная концептуальная модель "значимого другого".
Рис. 2
Трехфакторная модель "значимого другого"
по А.В.Петровскому
Первый фактор – авторитет, который обнаруживается в признании окружающими за "значимым другим" права принимать ответственные решения в существенных для них обстоятельствах. За этой важной характеристикой стоят фундаментальные качества индивидуальности человека, которые позволяют окружающим полагаться на его честность, принципиальность, справедливость, компетентность, практическую целесообразность предлагаемых им решений. Если вести отсчет от исходной точки 0 к Р (рис. 2), то можно было бы, в случае точного измерения, зафиксировать множество состояний нарастаний этой представленной личности, иными словами, градации усиления "власти авторитета". Впрочем, авторитет – лишь высшее проявление этого типа позитивной значимости человека для других людей, и поэтому обозначим этот вектор более осторожно, как референтность Р+. Вместе с тем существует и прямо противоположное позитивной референтности качество, то, что можно было бы условно назвать "антиреферентностью". Если, к примеру, обладающий таким негативным качеством человек порекомендует своему знакомому посмотреть некий кинофильм или прочитать книгу, то именно из-за похвал и оценок этого человека и книга не будет прочитана, и кинокартина не вызовет интереса. Обозначим антиреферентность Р-. Его крайняя точка выражает максимальное и категорическое неприятие всего, что исходит от негативно значимого человека. В некоторых случаях при этом "с порога" могут отвергаться и вполне разумные, доброжелательные его советы и предложения.
Второй фактор – эмоциональный статус "значимого другого" (аттракция), его способность привлекать или отталкивать окружающих, быть социометрически избираемым или отвергаемым, вызывать симпатию или антипатию. Эта форма репрезентации личности может не совпадать с феноменами референтности или авторитетности, которые в наибольшей степени обусловлены содержанием совместной деятельности. Однако их значение в структуре личности "значимого другого" не следует недооценивать: враг в известном смысле не менее значим для нас, чем друг, эмоциональное отношение к человеку может не способствовать успеху совместной деятельности, деформировать ее. На рис. 2 аттракция А представлена множеством эмоциональных установок, располагающихся по нарастанию от точки О к точке А+, так и в противоположном направлении – к точке А-.
Третий фактор репрезентативности личности – властные полномочия субъекта или статус власти. Как это ни парадоксально, но генерал менее значим для солдата, чем сержант, с которым рядовой взаимодействует непосредственно. Разрушение той или иной организации автоматически включает механизм действия статусных отношений. Выход субъекта, наделенного властными полномочиями, из служебной иерархии нередко лишает его статуса "значимого другого" для его сослуживцев. Это происходит, разумеется, если его служебный статус не сочетался с более глубинными личностными характеристиками – референтностью и аттракцией. Примеры подобного "низвержения с Олимпа", а следовательно, утраты значимости конкретного лица может привести каждый. Но пока статус индивида достаточно высок, он не может не быть "значимым другим" для зависимых от него лиц. У него в руках не "власть авторитета", но "авторитет власти". На рис. 2 возрастание статусных рангов получает отражение на векторе, ориентированном условной точкой В+.
В то время как в одном направлении от исходной точки властные полномочия усиливаются, в другом нарастает прямо противоположный процесс все большей дискриминации "значимого другого" (здесь понятие "значимость" приобретает весьма специфический смысл так может быть "значим" раб для господина, поскольку под угрозой жестокого наказания будет выполнять прихоти последнего). Обозначим подобную статусность В-. По сути дела речь идет о том, что в случае "плюсовой" В-значимости с полным основанием можно говорить о субъектной значимости другого (субъект влияния), а в ситуации "минусовой" В-значимости – о его объектной значимости (объект влияния).
Построив модели "значимого другого" в трехмерном пространстве, мы получаем необходимые общие ориентиры для понимания механизмов взаимодействия людей в системе межличностных отношений. Таким образом, открываем для себя возможность более обоснованно подойти к выявлению меры личностной значимости и влияния человека в группе. В качестве примера рассмотрим несколько позиций в пространстве позитивных значений выделенных нами критериев значимости. Для обозначения их с целью возможной наглядности приходится прибегать к метафорам.
Позиция 1 – "кумир". Некто наиболее эмоционально привлекательный, обожаемый, непререкаемо авторитетный, но не имеющий формальной власти над субъектом (В=0; Р+; А+).
Позиция 2 – "божество". Те же характеристики, которыми наделен окружающими "кумир", но при этом высочайшие возможности влияния на судьбу человека, которые дают ему прерогативы власти (В+; Р+; А+).
Позиция 3 – "компетентный судья". Высокостатусный по своей социальной роли и авторитетный, знающий руководитель, но не вызывающий симпатии, хотя и не антипатичный (В+; Р+; А=0).
Позиция 4 – "советчик-компьютер". Этот человек не располагает высокой властной позицией, он несимпатичен, хотя и не антипатичен для окружающих, но, тем не менее, последние подчиняются ему или, во всяком случае, считаются с его решениями, понимая, что в данной области он реальный авторитет и, отказываясь от его советов и рекомендаций, можно проиграть (В=0; Р+; А=0).
Позиция 5 – "деревенский дурачок". Не располагающий статусом по своей социальной роли, глупый, но при этом симпатичный человек (В=0; Р=0; А+).
Позиция 6 – "заботливый начальничек". Обладающий властью руководитель, который вызывает у работающих спим сотрудников благодарность за доброжелательное отношение, но профессионально не компетентный и потому не референтный. Авторитет его личности минимален, что легко обнаруживается в случае утраты им служебного положения (В+; Р=0; А+).
Позиция 7 – "кондовый начальник". Субъект, наделенный властными полномочиями, но не авторитетный для окружающих; беззлобный, в связи с чем не вызывает ни симпатий, ни антипатий (В+; Р=0; А=0).
Понятно, что описанные выше позиции не охватывают возможности, которые могли бы быть включены в полную модель "значимого другого". Рассмотренные несколько случаев – лишь частная иллюстрация эвристичности предлагаемого подхода. Так, например, в его рамках находят место и характеристики, связанные с антипатией, антиреферентностью и даже с "антистатусностью" личности, ее полным бесправием, фактически рабским положением, потерей не только власти, но и элементарной свободы действий. К счастью, в настоящее время в окружающей нас действительности последний случай встречается не слишком часто. Хотя, к примеру, положение "отверженного" ("опущенного") в исправительно-трудовой колонии дает известные основания говорить именно о полной беззащитности и рабской покорности. Заметим, что прошлое открывает широкие возможности для отыскания параметров "значимого другого", являющегося заведомо безвластным, но обладающего высокими значениями по выраженности других и, в частности, позитивных факторов. Так, ученые типа С.П.Королева, являясь заключенными в бериевской "шарашке", при заведомом бесправии могли иметь и имели высочайшую референтность для начальника, поскольку от их творческих решений зависела его карьера и судьба. Это противоречие между статусом власти и авторитетом хорошо показано А.И.Солженицыным в книге "В круге первом".
Важность выделенных параметров определяется двумя обстоятельствами: во-первых, представлением о необходимости и достаточности именно этих характеристик "значимого другого", без учета которых нельзя понять сущность межличностных отношений; во-вторых, тем, что эта гипотеза ориентирована на получение необходимых данных для каждого конкретного случая значимости – и реализуемые властные полномочия, и референтность, и аттракция доступны для измерительных процедур.
Последнее обстоятельство позволило экспериментально подтвердить эвристичность трехфакторной модели "значимого другого", которая первоначально носила гипотетический характер.
Так, например, водной из экспериментальных работ (М.Ю. Кондратьев) трехфакторная модель, будучи использована в качестве теоретического алгоритма исследования статусных различия и процессов группообразования в закрытых воспитательных учреждениях разного типа (детские дома, интернаты, колонии для несовершеннолетних правонарушителей и др.), позволила выявить ряд важных социально-психологических закономерностей. В результате была получена развернутая картина межличностных отношений воспитанников как в их среде, так и при взаимодействии с воспитателями.
Подросток в этих условиях заведомо признает властные полномочия представителя вышестоящего статусного слоя и безоговорочно ему подчиняется. Но, как правило, этот человек подростку антипатичен (В+; Р+; A-).Для высокостатусного же воспитанника "опущенный" не только не является "значимым другим", но и нередко вообще не воспринимается как личность, наделенная индивидуальными особенностями и способная к самостоятельным поступкам, его мнение не принимается во внимание, а образ негативно окрашен (В-; Р=0; А-).
Таким образом, определяющей для характеристики отверженного члена этой группы является роль невольной и постоянной жертвы, которая ему уготована в этой общности.
Все это дает основания более подробно остановиться на одной из форм репрезентации "значимого другого" – ролевом поведении.
В Соединенных Штатах Америки в период зарождения бихевиоризма складывалась теория ролевого поведения, разработанная философом Джорджем Мидом. Основанное Мидом направление не имеет определенного названия. Для его обозначения иногда используют такие термины, как "теория ролей" или "чикагская традиция" (поскольку ее лидеры – Мид, Дьюи и Парк – работали в Чикагском университете). Учитывая своеобразие мидовского подхода, мы называем его теорией ролевого поведения.
Согласно ортодоксальному бихевиоризму, поведение строится из стимулов и реакций, связь которых запечатлевается в индивидуальном организме благодаря полезному для него эффекту. По Миду же, поведение строится из ролей, принимаемых на себя индивидом и "проигрываемых" им в процессе общения с другими участниками группового действия.
Мид начал с положения о том, что значение слова для произносящего его субъекта остается закрытым, пока последний не примет на себя роль того, кому оно адресовано, то есть не установит отношения с другим человеком. Перейдя от вербальных действий к реальным социальным актам, Мид применил тот же принцип, что и в трактовке речевого общения: человек не может произвести значимое, всегда адресованное людям действие, не приняв на себя роли других и не оценивая собственную персону с точки зрения других.
Принятие на себя роли и ее "проигрывание" (имплицитное или эксплицитное) – это и есть отношение, в отличие от тех сторон психической реальности, которые фиксируются в категориях образа действия – мотива. Нераздельность различных сторон этой реальности обусловливает их внутреннюю взаимосвязь.
Отношение выражено в действиях, предписанных "сценарием" роли и мотивированных интересами участников социального процесса, и предполагает понимание ими (представленность в форме образа) значения и смысла этих действий. Иначе говоря, отношение невозможно вне образа, мотива, действия, равно как и они на уровне человеческого бытия немыслимы без отношения. Так обстоит дело в реальности. Но чтобы эта реальность раскрылась перед научной мыслью и стала ее предметом, потребовался длительный поиск. В ходе поиска удалось освоить наиболее крупные "блоки" психического, в частности, отчленить отношение от других психических проявлений и только тогда соотнести его с ними.
Уже в 50-е годы XX века близость к теории ролевого поведения обнаруживает популярная как на Западе, так и в России концепция трансакционного анализа Э. Берна. Отправляясь от идей психоанализа, Э.Берн выделял три "эгосостояния" людей в их отношении друг к другу ("взрослый", "родитель", "ребенок"). Согласно его концепции, в каждый момент жизни каждый человек находится в одном из "эгосостояний", определяющих его отношение к другим людям. Понятие трансакция применялось для характеристики отношения "эгосостояний" вступающей в общение диады. Вступая в отношения и взаимодействие с другим человеком, индивид находится в одном из "эгосостояний". "Взрослый" как "эгосостояние" обнаруживает компетентность, рациональность, независимость; "родитель" – авторитарность, запреты, санкции, догмы, советы, заботы; "эгосостояние" "ребенок" содержит аффективные реакции, непосредственность, импульсивность. В различных обстоятельствах индивид может проявлять различные "эгосостояния", и на этой основе строятся его отношения с другими людьми.
Наряду с "эгосостояниями" Э.Берн ввел понятие "игра", используя его для обозначения различных способов манипулирования людьми. Концепция трансакционного анализа описывает множество игр, с помощью которых вступающие в определенные отношения люди пытаются управлять поведением партнеров.
В трансакционном анализе теория ролевого поведения оказывается существенно продвинутой и операционализированной, найдя применение в психотерапии и детской психологии. Однако социальная природа личности также мало может быть раскрыта исходя из теории ролевого поведения, как и из учения о "коллективных представлениях". Нельзя проникнуть в эту природу, игнорируя общественно-историческую практику. Подобно тому, как Дюркгейм своим апсихологизмом, оказавшимся неприемлемым для научного объяснения человеческого поведения, побудил, тем не менее, искать пути разработки категории отношения (показателен в этом смысле трансакционный анализ), так присущая мидовскому мышлению неразработанность категории личности порождала неудовлетворенность ролевым редукционизмом, игнорированием личностного начала человеческой активности. Назревала потребность расчленить коммуникативное (ролевое) и личностное.
Потребовались усилия огромного числа ученых, работающих в области социальной психологии, чтобы отыскать решения, позволяющие вскрыть сущность социальных межиндивидных отношений и общения людей в связи с пониманием личности как психологической категории. Однако для этого социальная психология должна была обрести статус экспериментальной дисциплины.
Интерес к процессам взаимодействия людей в различных человеческих общностях зародился на ранних этапах общественного развития. Первые наблюдения над социальным поведением – зачатки будущей социально-психологической науки – отмечаются еще в античности в произведениях Платона и Аристотеля, позднее, в период Просвещения, у Ш.Монтескье, П.Гольбаха, Д.Дидро, Ж.Ж.Руссо, в России в трудах А.Н.Радищева и других мыслителей XVIII столетия. Не образуя сколько-нибудь законченной системы знаний, эти наблюдения, тем не менее, пробуждали стремление понять закономерности социального развития индивида в обществе себе подобных и тем самым подготавливали почву для первых социально-психологических концепций, создание которых относится к середине и концу XIX века. Философской базой для разработки этих социально-психологических теорий послужил главным образом позитивизм Огюста Конта – философское течение, считавшее задачей исследования в психологии описание и систематизацию сведений, полученных в ощущении.
В Европе и Америке первые попытки создания социально-психологической теории в конце XIX – начале XX века связаны с именами представителей психологической школы в социологии Г.Тарда, Г.Лебона, У.Макдугалла, С.Сигеле, Э.Дюркгейма. По установившемуся мнению, первой публикацией по социальной психологии на Западе считается "Введение в социальную психологию" Макдугалла (английского психолога, работавшего затем в США). Год выхода этой книги – 1908-й – иногда рассматривается как своеобразная точка отсчета в истории социальной психологии.
Пионеры социальной психологии пытались найти всеобщие законы, которые можно было бы применить для объяснения социальных явлений. Например, объяснение истоков солидарности и сплоченности людей Тард искал в категориях имитации и подражания, Лебон в "законе духовного единства", Дюркгейм – в "коллективных представлениях". Таким образом, они подменяли законы истории законами психологии, сводя общественные явления к психическим. Личность растворялась, размывалась в человеческой общности, теряя свои индивидуальные особенности и способность самостоятельно действовать и принимать решения.
Большое влияние на развитие социальной психологии оказали работы Г.Зиммеля и Ч.Кули. Они первые стали рассматривать личность не абстрактно, а в связи с процессами взаимодействия людей с группами и внутри групп, представляя личностные черты как своеобразную проекцию взаимоотношений человека с социальными группами.
Личность нельзя изучать вне социального контекста, вне среды таков был справедливый вывод. Кули ввел в социальную психологию термин "первичная группа" (семья, неформальные объединения по месту жительства или работы и т.д.). Однако само понятие социальной среды было у Зиммеля и Кули чрезвычайно узким и сводилось к "малой группе", а контакты "лицом к лицу" определяли сущность межличностного общения в группах. Обосновывая общественный характер психической жизни личности, Кули вместе с тем трактовал само общество как совокупность психологических связей, игнорируя тот факт, что любая группа – это не нечто замкнутое и автономное, а часть общества. Акцентирование внимания на чисто психологических отношениях, возникающих на основе взаимодействия "лицом к лицу", не давало подлинной картины межиндивидных отношений.
Психологизирование природы общественных отношений в группах присуще и современным исследователям (Дж.Морено, Р.Бейлс, М.Аргайл, Ч.Осгуд, Л.Беркович и др.).
Начиная с 20-х годов XX века социальная психология становится ведущим направлением в психологической науке США, Англии, Германии, Франции и Японии.
В.Мёде и Ф.Олпорт положили начало исследованиям по выявлению влияния (положительного или отрицательного), которое оказывают первичные группы на своих членов в процессе выполнения ими определенной деятельности. При этом интерес привлекали случаи как позитивного, так и негативного отношения индивида к группе. Выяснилось, что общий эффект деятельности групп находится в прямой зависимости оттого, "рядом" или "вместе" они действовали, выполняя определенные задания. Было даже обнаружено, что присутствие наблюдателей из числа авторитетных для группы лиц создавало атмосферу, которая приводила к повышению производительности всей группы и отдельных ее членов (эффект фасилитации).
Значительный интерес во всем мире вызвали исследования того, в какой мере межличностные отношения влияют на повышение производительности труда, на отношение к труду, трудовую дисциплину. В ходе так называемых хотторнских (Хотторн – город в США) экспериментов Э.Мейо сделал выводы, которые легли в основу последующих исследований роли психологических факторов в современном производстве. Было выявлено, что производительность труда каждого рабочего зависит от его самочувствия в группе и соответствует чаще всего не столько его возможностям, сколько системе ценностных ориентаций, норм, установок, сложившихся в группе, определяется не только оплатой и условиями труда, но и характером возникших и упрочившихся неформальных отношений. Неформальная структура способна тормозить или, наоборот, обеспечивать процессы управления на уровне малых групп.
Было установлено, что характер неформальных отношений существенно влияет на все производственные показатели, в том числе такие, как производительность труда, текучесть рабочей силы, а также на отношение рабочих к изменению норм, расценок.
Основы социальной психологии закладывались первоначально под влиянием гештальтпсихологии, бихевиоризма и психоанализа. Это влияние ощущалось и в последующей методологической направленности работ психологов.
Вторая мировая война активизировала исследования процессов группового развития. Сплоченность и боеспособность групп, устойчивость их структуры при действии сил, направленных на разрыв и разрушение внутригрупповых связей, эффективность деятельности групп в зависимости от типа или стиля руководства – все это явилось предметом экспериментального изучения. Группы (формальные и неформальные, первичные и вторичные, референтные и др.) стали объектом особого внимания, а изучение межиндивидных отношений ведущим направлением в зарубежной социальной психологии.
Исследования групповых феноменов вышли за рамки социальной психологии и стали широко использоваться в управлении промышленностью. Эти феномены учитываются при решении сложных вопросов подготовки кадров, научной организации труда, комплектования различных человеческих общностей. В центре исследований и оказалась малая группа, своеобразное промежуточное звено в системе "личность – общество". По отношению к личности малая группа рассматривалась как та социальная среда, которая жестко детерминирует поведение и особенности человека, а по отношению ко всему обществу малая группа выступала, таким образом, аналогом, своеобразной моделью общественных отношений.
Соответствующий раздел социальной психологии получил название "исследование малых групп", или "групповая динамика". Один из крупнейших социальных психологов США Л. Фестингер отмечает, что групповая динамика возникла как ответ на вопрос, почему одни группы имеют влияние на своих членов, а другие – нет. Чтобы объяснить это различие, могущее иметь широкое практическое значение, нужно было найти такие законы группового развития, которые позволили бы не только объяснить, но и предсказывать способность группы влиять на своих членов в области их установок и поведения.
К.Левин, как уже говорилось, видел источники и движущие силы развития взаимоотношений людей в их социальной жизни. Он рассматривал потребности как стержень направленности личности, называя их главным генератором, источником активности человека. Центр внимания переместился на изучение эффективности группового взаимодействия, лидерства, коммуникаций, распространения влияния и создания авторитета. Левин применял понятия "силовое поле", "напряженность", "вектор", заимствованные у физики, пытаясь связать ее законы с человеческим поведением.
На общее развитие групповой динамики как особой области социальной психологии оказали в наши дни несомненное влияние не только теория "поля" К.Левина, но и иные социально-психологические концепции, связанные с именами Дж. Морено, Л. Фестингера и др.
Одна из характеристик особенностей развития социальной психологии за рубежом, в первую очередь в США, – огромное количество накопленного эмпирического материала (библиография только по прикладным аспектам социальной психологии достигает в США свыше 10 000 наименований).
Начиная с экспериментов С.Аша и М.Шерифа (40-е годы, США), считалось установленным, что под давлением группы по меньшей мере треть индивидов меняет свое мнение и принимает навязанное большинством, обнаруживая нежелание высказывать и отстаивать собственное мнение в условиях, когда оно не совпадает с оценками остальных участников эксперимента, то есть проявляя конформизм. Индивид, находясь в условиях группового давления, может быть либо конформистом, либо нонконформистом. Дальнейшие исследования носили характер уточнения этого вывода. Выяснилось, усиливается ли конформизм при увеличении группы, как сами испытуемые интерпретируют свое конформистское поведение, выявлялись половые и возрастные особенности конформистских реакций и т.д.
Указанная альтернатива оборачивалась педагогической дилеммой: либо видеть смысл воспитания в формировании личности, находящейся в непрерывном противостоянии с социальным окружением, то есть негативиста, либо воспитывать индивидов, склонных всегда соглашаться с остальными, не умеющих и не желающих противостоять влиянию группы, то есть конформистов. Очевидная неудовлетворительность подобной постановки вопроса наводила на мысль об ошибочности исходной альтернативы. Видимо, в самом понимании сущности взаимодействия личности и группы крылась некая серьезная методологическая ошибка, заводящая психолога в тупик. Выход из этой ситуации состоял в том, чтобы переместить сущность концепции групповой динамики и выяснить, насколько правомерно использование предложенной в ней модели группового взаимодействия.
Казалось бы, теория малых групп учитывала общественный фактор. Однако на поверку вышло не так. Что представляет собой группа, которая воздействует на индивида в классических экспериментах С.Аша, Р.Крачфилда, М.Шерифа? Это – случайное объединение людей, то, что может быть названо диффузной группой (от лат. diffusio – "рассеивание", "разлитие", антоним "сплоченности"). По условиям эксперимента предусматривалось изучение чисто механического воздействия группы наличность, группы как простой совокупности индивидов, ничем, кроме места и времени пребывания друг с другом, не связанных.
Концепция "группового давления" позволила выяснить особенности некоторых форм взаимодействия личности с группой и возникающих явлений конформизма, но вместе с тем невольно заставляла исследователей вращаться в замкнутом кругу представлений о том, что единственной альтернативой конформности является нонконформность, асуггестивность (устойчивость личности к внушению). В группе людей, лишь внешне взаимодействующих друг с другом, притом по поводу объектов, не связанных с их реальной деятельностью и жизненными ценностями, иного результата и не приходилось ожидать: подразделение членов группы на конформистов и нонконформистов делалось неизбежным. Однако давало ли такое исследование возможность сделать вывод, что перед нами была модель отношений в любой группе, деятельность в которой имеет личностно значимое и общественно ценное содержание?
В свете данного вопроса становится понятным, что составляет суть концепции "малой группы", принятой исследователями групповой динамики. Взаимоотношения людей мыслятся ими как непосредственные, взятые безотносительно к реальному содержанию совместной деятельности, оторванные от социальных процессов, частью которых они на самом деле являются. В этой связи была выдвинута гипотеза, что в общностях, объединяющих людей на основе совместной деятельности, взаимоотношения людей опосредствуются ее содержанием и ценностями (А.В.Петровский). Если это так, то подлинной альтернативой конформности должен выступить не нонконформизм (негативизм, независимость), а некоторое особое качество, которое предстояло изучить экспериментально.
Гипотеза определила тактику экспериментальных исследований. Была сделана попытка сопоставить внушающее воздействие наличность неорганизованной группы и сложившегося коллектива. И совершенно неожиданно выяснилось, что внушающее влияние случайно собравшихся людей на индивида проявляется в большей степени, чем влияние организованного коллектива, к которому данный индивид принадлежит.
Состояние индивида в незнакомой, случайной, неорганизованной группе в условиях дефицита информации о лицах, ее образующих, способствует повышению внушаемости (связь между неопределенностью ситуации и внушаемостью отмечалась многими авторами).
Таким образом, если поведение человека в неорганизованной, случайной группе определяется исключительно местом, которое он выбирает для себя (чаще всего непреднамеренно) в градации "автономия – подчиненность группе", то в коллективе существует еще одна специфическая возможность – самоопределение личности. Личность избирательно относится к воздействиям конкретной общности, принимая одно и отвергая другое в зависимости от опосредствующих факторов – оценок, убеждений, идеалов.
Таким образом, было выявлено, что дилемме "автономия – подчиненность группе" противостоит самоопределение личности, а противоположность неосознаваемым установкам внушаемости составляют осознаваемые волевые акты, в которых реализуется самоопределение. Все это позволило сформулировать задачу новой серии исследований.
Если побуждать личность якобы от имени коллектива, к которому она принадлежит (методика "подставной группы"), отказаться от принятых в нем ценностных ориентаций, то возникает конфликтная ситуация, которая разделяет индивидов, проявляющих конформность, и индивидов, способных осуществить акты самоопределения, то есть действовать в соответствии со своими внутренними ценностями.
Самоопределение возникает в том случае, когда поведение личности в условиях специально организованного группового давления обусловлено не непосредственным влиянием группы и не индивидуальной склонностью к внушаемости, а главным образом принятыми в группе целями и задачами деятельности, устойчивыми ценностными ориентациями. В высокоразвитой группе, в отличие от диффузной, самоопределение является преобладающим способом реакции личности на групповое давление и потому выступает как формообразующий признак. Обратимся к конкретному эксперименту.
Сначала выявлялись общие позиции согласия или несогласия членов группы с предложенными этическими суждениями. Как правило, выделялась основная масса испытуемых, которые выражали согласие с общепринятыми нормами, отраженными в предложенных экспериментатором суждениях, и небольшая группа лиц, которые занимали негативную позицию. В дальнейшие эксперименты последняя группа не включалась, так как изучение нагативизма как психологической проблемы не входило в задачи данного исследования. По отношению ко всем остальным возникал вопрос: что означает психологически их согласие с предложенными этическими суждениями? Является ли оно результатом подчинения групповому давлению, неявно выраженному в самом факте общепринятости моральной нормы? Другими словами, не результат ли это конформизма? Но можно было выдвинуть диаметрально противоположное предположение: быть может, согласие есть не подчинение групповому давлению, не конформизм, а результат совпадения ценностей личности с общепринятыми этическими суждениями, выраженными экспериментатором? И тогда то, что внешне выглядит как конформизм, несет в себе иной психологический смысл и выступает как подлинная альтернатива конформизму.
Последующий эксперимент был построен таким образом, чтобы давление группы (это была, разумеется, "подставная группа") направить вразрез с общепринятыми ценностями и создать конфликтную ситуацию, в которой должно было быть подтверждено или опровергнуто одно из выдвинутых выше предположений. Тем самым производилась экспериментальная дифференциация группы на конформистов и людей, которые обнаруживают самоопределение, беря на себя защиту общегрупповых ценностей даже в тех случаях, когда от них "отказывается" остальная часть группы.
Постановка вопроса о самоопределении связывала проблему внутригруппового взаимодействия с содержанием того, что воздействует наличность через групповые коммуникации. Это позволяло отвергнуть представление о фатальном приоритете коммуникации и коммуникатора перед объективным содержанием информации.
Формула "стимул – реакция" была пригодна для психологической интерпретации искусственно созданной экспериментальной ситуации. Однако при обращении к реальным отношениям эта схема (или конформист, или нонконформист) обнаруживала свою несостоятельность.
Феномен самоопределения оказался той самой искомой "клеточкой", в которой обнаруживаются важнейшие социально-психологические характеристики живого социального организма – группы. Отношения между двумя или несколькими индивидами не могут быть сведены к непосредственной связи между ними. Относительно непосредственные взаимоотношения могут быть зафиксированы в диффузной группе. В группах же, осуществляющих совместную деятельность, отношения неизбежно опосредствуются содержанием, ценностями и целями совместной деятельности. Таким образом, по своим психологическим характеристикам группа высокого уровня развития качественно отличается от других малых групп. Поэтому попытка распространить те выводы, которые были сделаны при их изучении, на группу высокого уровня развития обречены на неудачу.
Тот факт, что межличностные отношения опосредствуются содержанием реальной деятельности, позволяет увидеть объемную структуру высокоразвитой группы. Если в традиционно трактуемой группе отношения между индивидами выступают как иерархизированные по отношению к групповой деятельности, ее целям и принципам, то в высокоразвитой группе групповые процессы иерархизируются, образуя многоуровневую структуру. В этой многоуровневой структуре можно выделить несколько страт (слоев), имеющих различные психологические характеристики, применительно к которым обнаруживают действие различные социально-психологические закономерности.
Центральное звено групповой структуры (А) образует сама групповая деятельность, ее содержательная характеристика. По сути своей это хотя и ядерное – по отношению к психологическим стратам, но не собственно психологическое образование. Это предметно-деятельностная характеристика группы. В настоящее время выделен набор эмпирических показателей, которые могли бы быть сведены в блоки оценок предметной деятельности, дающие общую характеристику ядра групповых процессов.
Так, были выделены три критерия оценки группы: 1) оценка выполнения основной общественной функции – участия в общественном разделении труда; 2) оценка соответствия группы социальным нормам; 3) оценка способности группы обеспечить каждому ее члену возможность для развития. Все психологические характеристики группы оказываются зависимыми от этих социально обусловленных образований.
Выделение указанных блоков оценки совместной предметной деятельности позволяет определить социально-психологические параметры групп разного уровня развития.
Следующая за описанным выше слоем страта Б – психологическая по своей сущности – фиксирует отношение каждого члена группы к групповой деятельности, ее целям, задачам, принципам, на которых она строится, мотивацию деятельности, ее социальный смысл для каждого участника.
В страте В локализуются характеристики межличностных отношений, опосредствованных содержанием совместной деятельности (ее целями и задачами, ходом выполнения), а также принятыми в группе принципами, идеями, ценностными ориентациями. Именно сюда, видимо, следует отнести различные феномены межличностных отношений, например, самоопределение личности и другие, о которых речь пойдет дальше. Деятельностное опосредствование – принцип существования и принцип понимания феноменов этой психологической страты.
Наконец, последний, поверхностный слой межличностных отношений (Г) предполагает наличие связей (главным образом эмоциональных), по отношению к которым ни цели деятельности группы, ни общезначимые для нее ценностные ориентации не выступают в качестве основного фактора. Это не значит, что такие связи в полном смысле слова непосредственные. Вряд ли можно предположить, чтобы отношения любых двух людей не имели опосредствующего звена в виде тех или иных интересов, вкусов, эмпирических тяготений, суггестивных влияний, привычных ожиданий и т.д. Но содержание групповой деятельности на этих связях, по существу, не сказывается или обнаруживается в очень слабой степени.
Подобно тому, как недопустим перенос закономерностей, свойственных диффузной группе, на высокоразвитую группу, было бы неправомерно универсализировать выводы, полученные при изучении феноменов поверхностного слоя межличностных отношений в группе. Точно так же связи в страте В являются необходимыми, хотя и недостаточными для характеристики группы без учета данных о страте Б, то есть без выяснения социального смысла деятельности ее участников, мотивов их деятельности и т.д.
В ряде социально-психологических исследований высокоразвитых групп (производственных, учебных, спортивных), особенно имеющих прикладной характер, результаты экспериментального изучения поверхностного слоя используются для характеристики группы в целом. При этом определяющая роль приписывается шкале приемлемости, коммуникативности и прочим факторам, не связанным с предметной деятельностью группы. Естественно, что психологические оценки, предлагаемые в результате этих обследований, не являются адекватными, а иногда могут оказаться дезориентирующими.
Анализ феномена самоопределения личности позволил предположить, что в развитой группе закономерно должны обнаруживаться и другие социально-психологические феномены, качественно отличающиеся от явлений, характерных для случайного скопления людей.
Традиционная социальная психология абсолютизировала схему взаимоотношений и взаимодействия, которая вводила в условия эксперимента лишь групповые стимулы и групповые реакции, но не принимала во внимание бесчисленное многообразие промежуточных звеньев. "Надсознательный категориальный строй" психологии, замыкая исследователя в круг поведенческих характеристик, заранее отсекал возможность направить эксперимент на изучение содержательной и мотивационной сторон межличностных отношений.
Что же составляет принципиальное отличие высокоразвитой группы от других их видов? В высокоразвитой группе в качестве определяющих выступают взаимодействие и взаимоотношения людей, опосредствованные целями, задачами и ценностями совместной деятельности, то есть ее реальным содержанием. С данной точки зрения, группа высокого уровня развития – это группа, где межличностные отношения опосредствуются общественно ценными личностно значимым содержанием совместной деятельности. Это качественное отличие, как выяснилось, поддается исследованиям, в которых принципиальное значение приобретает как раз учет указанного опосредствующего звена и возможность экспериментально выделить его существенно важные параметры. К их числу может быть отнесено преобладание проявлений самоопределения личности и снижение конформных реакций в значимых для коллектива ситуациях. Но как далее станет очевидным, этот параметр является лишь первым в ряду других. Сторонники групповой динамики не сумели прийти к соглашению по вопросу о типологии групп, потому что не сумели выделить главные факторы, обеспечивающие формирование группы. В концепциях групповой динамики они либо отсутствуют, либо оказываются рядоположными с второстепенными факторами (размер группы, число групповых коммуникаций и т.д.).
Для создания типологии групп мы используем следующую модель. Компоненты, ее образующие, с одной стороны, показывают степень опосредствованности межличностных отношений, а с другой – содержательную сторону опосредствования, развивающегося в двух противоположных направлениях: в направлении, соответствующем (в самой общей форме) общественно-историческому прогрессу, и в направлении, препятствующем ему. Назовем первое направление просоциальным развитием опосредствующих факторов, а второе – их антисоциальным развитием.
Теперь на основе различного сочетания компонентов можно выделить пять типов групп.
Первая группа несет на себе необходимые признаки группы, отвечающие требованиям общественного прогресса. Высокая социальная значимость факторов в максимальной степени определяет и опосредствует межличностные отношения, делает группу высокосплоченной.
Вторая – представляет общность, где высокий уровень развития социальных ценностей лишь в очень слабой мере опосредствует групповые процессы. Возможно, это только что созданная группа с далеко еще не сложившейся совместной деятельностью. Здесь успех одного человека не определяет успешной деятельности других и неудача одного не влияет на результаты другого. Нравственные ценности в такой группе функционируют, но они не отработаны в процессе общения и совместного труда, а привнесены из широкой социальной среды. Их дальнейшая судьба зависит от того, будет ли налажена деятельность, которая их повседневно созидает и укрепляет.
Третья – представляет группу, где налицо высокий уровень опосредствования взаимоотношений индивидов, но факторы, которые их опосредствуют, враждебны социальному прогрессу. Позиция рассматриваемой фигуры может занять любая антиобщественная корпорация, например мафия.
Четвертая – образует общность, где взаимоотношения людей фактически не опосредствуются факторами совместной деятельности, а если такое опосредствование все же имеет место, то антисоциальный характер опосредствующих факторов лишает деятельность группы какой-либо общественной ценности (например, группа хулиганов).
Наконец, пятая группа представляет типичную диффузную группу, где на нулевой отметке оказываются и социальная ценность опосредствующих факторов, и степень их выраженности в системе межличностного взаимодействия. Пример – собранная из случайных людей экспериментальная группа, которой предлагаются не значимые в социальном отношении задания.
В указанном пространстве может быть размещена любая социальная группа. Каждый тип деятельности обладает своим диапазоном опосредствованности межличностных отношений и ее социальной ценности, а тем самым своей сплачивающей силой.
Социально-психологическая концепция, основывающаяся на таких представлениях о многоуровневой структуре групповой активности и типологии групп, в основу которых положена опосредствованность межличностных отношений содержательно-ценностными аспектами деятельности, получила название стратометрической концепции. Если обратиться к различным социально-психологическим системам, составляющим в совокупности американскую социальную психологию (к топологическим идеям или "теории поля" К.Левина, социометрии Дж.Морено, теории "когнитивного диссонанса" Л.Фестингера, теории "согласия и привлекательности" Т.Ньюкома и т.д.), то напрашивается такой вывод. Различия между системами относятся не столько к выбору объектов исследования и, что особенно важно, не к представленному в них пониманию сущности взаимодействия и взаимоотношений людей, сколько к способу интерпретации полученных эмпирических данных. Если сравнивать, например, "теорию поля" у Д.Картрайта и А.Зандера и отправляющуюся от идей Б.Скиннера "теорию подкрепления" у Д.Тибо и Г.Келли, то можно зафиксировать различия в трактовке сил, сталкивающихся в сфере групповых процессов, но не в выборе объекта изучения. Объектом исследования неизменно остается взаимодействие индивидов, определяемое в одном случае "структурой поля", а в другом – типом и размерами вознаграждения. Задачи исследования взаимодействия в малой группе всегда остаются одними и теми же – выявляются психологические параметры групповой динамики в зависимости от размера группы, интенсивности оказываемого ею давления, взаимности в социометрических выборах.
Таким образом, заметно различаясь в теоретической интерпретации конкретных эмпирических исследований, отдельные направления американской психологии используют одни и те же методологические предпосылки, имеют дело с одной и той же моделью межличностных отношений.
Можно сказать, что за фактами и закономерностями, выявленными путем строго экспериментального исследования, лежит область непредумышленного постулирования, которая заменяет для представителей разных направлений американской социальной психологии единую теоретическую и методологическую платформу. Не случайно социальные психологи Франции, Нидерландов, Бельгии, ФРГ, Англии, объединяющиеся вокруг "European Journal of Social Psychology" уже ряд лет критикуют современную американскую психологию, в частности, за то, что они называют "эмпирической предубежденностью". Последняя выражается в иллюзии, будто теория может возникнуть на основе собирания фактов и измерений, получаемых без предварительных теоретических разработок.
Можно допустить безукоризненность экспериментальных данных, однако нельзя согласиться, когда эти данные, а следовательно, и идея, за ними стоящая, неправомерно обретают статус всеобщности, становятся объяснительным принципом для целого класса явлений.
Так родились и мифы, которые оказались определяющими для понимания сущности межличностных отношений. Когда российские психологи впервые начали экспериментально изучать межличностные отношения и взаимодействия, им пришлось иметь дело с этими постулатами. В этих условиях сложилась психологическая теория деятельного опосредствования межличностных отношений (А.В.Петровский).
Эта теория представляет собой систему взаимосвязанных утверждений и доказательств, она располагает методами объяснения и предсказания различных социально-психологических феноменов, а также эффектов внутригрупповой активности. Выявленная исследователем закономерность предполагает – что и присуще теории – переход от одного утверждения к другому без непосредственного обращения к чувственному опыту. Исходя из этих соображений, можно сопоставить теорию деятельностного опосредствования не с отдельными теоретическими ориентациями, а с традиционной социальной психологией.
Другими слонами, объектами сопоставления должны быть, с одной стороны, традиционная, как бы само собой разумеющаяся модель группы (групповых процессов, групповой динамики, группового взаимодействия), а с другой – модель групповых процессов, основу которой составляет теория деятельностного опосредствования. Если в психологии малых групп принято рассматривать межличностные отношения как непосредственное взаимодействие (давление, подчинение, симпатия), то в этой теории межличностные отношения рассматриваются как опосредствованные содержанием совместной групповой деятельности. Это положение, позволяющее в пределах социально-психологического исследования преодолеть постулат "непосредственности", является исходным и определяющим.
Деятельностное опосредствование в качестве объяснительного принципа для понимания сущности межличностных отношений в группах определяет все другие принципиальные отличия принятой в рамках данной теории модели групповых процессов в сравнении с традиционным подходом. При традиционном рассмотрении социально-психологических феноменов группа трактуется в качестве совокупности коммуникативных актов и эмоциональных тяготений, как имеющая характер эмоционально-коммуникативной общности. В данном отношении нет различий у приверженцев теории поля, групповой динамики, интеракционизма и т.д. В свете теории деятельностного опосредствования группа рассматривается как часть общества, которая имеет содержательные характеристики, относящиеся к ее деятельности и ценностям, принимаемым ее членами.
Следует подчеркнуть, что традиционная социальная психология, различая группы по размеру, времени существования, типу лидерства, степени сплоченности, композиции, не знает различия по уровню развития предметно-ценностной деятельности, не выделяет групп высшего уровня, которые качественно отличаются от традиционно изучаемых малых групп. В социально-психологических теориях проступает идея о том, что закономерности межличностных отношений, экспериментально выявленные в малой группе, могут быть экстраполированы на любые другие группы того же размера, той же продолжительности существования, той же композиции. Данный вывод также может рассматриваться как неправомерный и необоснованный. Если, к примеру, в социально-психологическом эксперименте выявлено, что восприятие руководителя группы зависит от ее размеров (с возрастанием группы ее члены снижают оценку "человеческим факторам" руководителя), то у исследователей не возникает сомнения в том, что усматриваемая закономерность может быть универсализирована и распространена на любую другую группу. Или, положим, если Н.Фландерс и С.Хавумаки показали, что адресованная нескольким избранным членам группы похвала со стороны руководителя действует как принцип "разделяй и властвуй" и порождает различия в статусе членов группы, то это утверждение превращается в общезначимую социально-психологическую закономерность, в равной мере приложимую и к случайной группе, и к группе сплоченной, объединенной общими целями и ценностями, что, конечно, неправомерно.
Каковы же в итоге принципиальные позиции теории деятельностного опосредствования отношений?
Первая ее позиция состоит в том, что установившееся в традиционной психологии представление о принципиальной сводимости социально-психологических закономерностей, свойственных любой группе, к общим закономерностям групповой динамики не может быть принято. И наоборот, социально-психологические феномены, показательные для высокоразвитой группы, не могут быть обнаружены в группах низкого уровня развития. Уже самоопределение личности не может быть выявлено в диффузной группе, где нет общего звена, опосредствующего поведение индивидов, и поэтому неизбежно единственной альтернативой конформизму выступает нонконформизм. Также обстоит дело и со всеми другими явлениями в сфере межличностных отношений в коллективе.
Вторая позиция. Вопреки установившемуся мнению, согласно которому открытые социальными психологами закономерности мыслятся как верные для группы "вообще", в высокоразвитых группах межличностные отношения и закономерности, которым они подчиняются, не просто иные по сравнению с диффузными группами, а качественно отличные, часто как бы "перевернутые", с противоположным знаком.
Межличностные отношения (индивид-индивид) могут быть условно представлены двумя линиями связей: деятельностными (по А.С.Макаренко, "ответственная зависимость") и сугубо личными. Взаимовлияние этих двух линий межличностных отношений в группе высокого развития и в случайном объединении будет характеризоваться очевидной асимметрией. В диффузной группе предполагается, что связи, необходимо возникающие в групповой деятельности, еще не способны оказать существенного влияния на личностные отношения членов группы, тогда как личностные отношения (симпатия и антипатия, большая или меньшая податливость влиянию) легко деформируют связи, образующиеся в деятельности. Для высокоразвитой группы надо ожидать обратного: отношения "ответственной зависимости", формирующиеся в совместной деятельности, окажут определяющее влияние на личностные связи, в то время как последние не могут нарушить системы деятельности группы и необходимо возникающих в ней деловых взаимоотношений.
Приведенный выше тезис оказывается исходным для открытия новых и реинтерпретации уже известных социально-психологических явлений. Приведем лишь один пример.
В исследованиях ряда западных психологов (Ф.Олпорта, Н.Триплета, Е.Катрелла) изучалась связь между успешностью деятельности и присутствием других людей. Однозначная зависимость тут отрицалась, но не давалось объяснения, почему в одних случаях присутствие других лиц повышает успешность деятельности, а в других снижает. В лучшем случае указывалось на зависимость успешности деятельности от частных взаимоотношений, складывающихся между субъектом деятельности и каждым из окружающих в отдельности (Б.Коллинс). Можно по-иному оценить неоднозначность указанной связи. Влияние присутствия других, по-видимому, должно оказаться различным в зависимости от того, образуют ли участники деятельности и присутствующие один коллектив или представляют собой диффузную группу. В условиях реальной групповой деятельности есть основания ожидать образования положительной взаимосвязи в высокоразвитой группе и ее отсутствия (или минимальной выраженности) и случайном сообществе.
Противоречивость выводов, полученных исследователями, работающими в рамках традиционного подхода к явлениям групповой динамики, представляется в общем не исключением, а правилом. Пусть исследовательская установка психолога не различает группы по уровню развития отношений деятельности, но сами группы объективно несут на себе эти различия и проявляют их в эксперименте. Последнее обстоятельство и приводит к противоположным выводам, в особенности если экспериментаторы имеют дело не с лабораторной, а с реальной группой.
Итак, беда традиционной социальной психологии состоит не в том, что она не отражает в принятой ею парадигме экспериментального исследования деятельностных параметров групповых процессов, а в том, что, учитывая эти параметры, она не ориентируется на них как на основание для дифференцированного подхода к группам разного уровня развития. Все это дает право осуществить пересмотр фонда экспериментальных фактов, накопленных традиционной социальной психологией, с точки зрения теории деятельностного опосредствования.
Трудно назвать другую психологическую проблему, которая привлекала бы внимание современных социальных психологов атакой степени, как групповая сплоченность и совместимость. Литература, ей посвященная, насчитывает тысячи названий. Экономический кризис на рубеже 20-30-х годов, фашизм в Германии и Италии, вторая мировая война – все эти события явились факторами активизации исследований, направленных на укрепление внутригрупповых и межгрупповых связей. Проблема сплоченности оказалась в центре внимания десятков специальных психологических учреждений в США, Англии, Японии и ФРГ. Именно в этих странах возникли определяющие теоретические установки, утвердившиеся в понимании природы и характера сплоченности, а также методологические подходы к ее изучению.
Приняв в качестве исходных эмоционально-психологические отношения между индивидами, находящие выражение в коммуникативной практике малой группы, прежде всего в частоте, длительности и порядке взаимодействия, психологи, по существу, не ставили перед собой задачи установить, от чего зависят сами эти отношения. Таким образом, содержательный аспект групповых взаимоотношений, в том числе феномена сплоченности, как правило, устранялся из социально-психологического исследования. Ведущим же способом выявления сплоченности стала регистрация взаимодействий, коммуникативных актов, взаимных выборов и предпочтений, базирующихся на симпатиях и антипатиях, а практические рекомендации психолога относительно повышения сплоченности группы по преимуществу были связаны с возможным изменением ее социометрической структуры. "При изъятии лиц с низким социометрическим статусом из группы и включении в нее лиц с высокой степенью социометрического статуса улучшалась сплоченность группы",128 – писал Дж.Морено. Таким образом, достаточно произвести некоторые преобразования в сложившейся структуре группы (к примеру, вывести конфликтных лиц), и разобщенная группа станет собранной и сплоченной. Быть может, в отдельных случаях далеко зашедшего межличностного конфликта прибегнуть к "остракизму" и следует, но это отнюдь не генеральный путь повышения сплоченности.
Такая программа исследований сплоченности не предусматривает изучения норм и ценностных ориентаций, которые складываются в группе на наиболее важной для нее основе – на основе активной совместной деятельности, имеющей предметный характер, определенную направленность, смысл и цель. Не случайно исследования сплоченности были главным образом сугубо лабораторными, где объектами изучения становились искусственно сформированные группы, функционировавшие в условных ситуациях кооперации или конкуренции, авторитарного или демократического стиля лидерства и т.д.
Сплоченность как устойчивость структуры группы, ее способность оказывать сопротивление силам, направленным на ослабление или разрыв межличностных связей, трактуется как "такое состояние группы, к которому она приходит в результате возрастания взаимодействий между членами группы, причем чем больше частота взаимодействия между членами группы, тем больше степень их симпатий друг к другу, выше уровень сплоченности, и наоборот". Такие формулировки весьма типичны для многих руководств по социальной психологии,
В этих руководствах описано множество приемов для получения коэффициентов сплоченности. Сравнивая между собой эти коэффициенты, психологи стремятся извлечь определенную информацию об особенностях протекания процессов внутригруппового развития. В большинстве своем методики опираются на гипотезу о том, что между количеством, частотой и интенсивностью коммуникаций в группе и ее сплоченностью существует прямая связь, а поэтому количество и сила взаимных положительных или отрицательных выборов – свидетельство сплоченности.
Источники групповой и индивидуальной активности, формирование установок, ценностных ориентаций и норм – все это, таким образом, рассматривается как производное от уровня межличностного общения и эмоциональной окраски коммуникаций. Коэффициент групповой сплоченности в связи с этим чаще всего определяется как частное от деления числа взаимных связей на их количество, теоретически возможное для данной группы. Этот коэффициент должен был отразить интенсивность общения членов в группе. Однако оживление межиндивидуальных контактов может говорить не только об укреплении дружеских и деловых взаимоотношений, направленных на общественную пользу. Наблюдения свидетельствуют, что в условиях конфликта число контактов заметно возрастает, и потому, используя в качестве исходных данных только число членов группы и частоту взаимодействий, невозможно судить о "качестве" или "знаке" сплоченности.
Американский психолог Т.Ньюком для анализа групповой сплоченности использует понятие "согласие" (consensus), имея в виду однородность суждений индивидов в отношении объектов ориентации: "Под понятием "согласие" я подразумеваю ни больше ни меньше как существование между двумя или более личностями сходных ориентаций по отношению к чему-нибудь".129
Уровнем согласия Т.Ньюком характеризует сплоченность любой группы. Однако согласие оказывается здесь связанным лишь с частотой взаимодействий, и круг тем самым еще раз замыкается, а сплоченность вновь сводится к эмоционально-психологическим характеристикам. Любая форма коммуникации, считает Ньюком, имеет своим следствием возрастание степени согласия. Согласие рассматривается также как одна из групповых характеристик, объясняющих механизм образования норм, или один из способов трансляции обычаев и нравов от одного поколения к другому. Но и в этих случаях согласие связывается с теорией коммуникации и взаимодействия. Поэтому, пытаясь операционально измерить степень согласия, существующего между членами группы, исследователи постоянно испытывают неудовлетворенность, ибо вынуждены вновь и вновь прибегать к анализу числа коммуникаций, их продолжительности и силы. Причина такой вполне понятной неудовлетворенности заключается в самом подходе к изучению сплоченности, игнорирующем социальную сущность внутригрупповых процессов, их деятельностную природу и сводящем ее к эмоциональной привлекательности.
Итак, групповая сплоченность рассматривается большинством социальных психологов прежде всего как взаимная привлекательность и согласие в отношении важных объектов ориентации. Казалось бы, с этим нельзя не согласиться. Однако, указав на сходство позиций и установок среди членов группы как важный ее признак, Р.Бейлс, Т.Ньюком, Г.Хомманс и другие психологи тем не менее в методологии исследования по существу игнорируют его, считая, что сходство позиций членов группы в конечном счете определяется частотой их общения. Качественные характеристики групп определены условиями и последствиями коммуникативных актов, пишет Ньюком.
Сама по себе констатация того, что согласие есть условие сплоченности индивидов, сомнений не вызывает – "когда в товарищах согласья нет, на лад их дело не пойдет". Вопрос в другом: по отношению к чему необходимо согласие как источник сплоченности группы, что является детерминантой согласия, как его измерять (через коммуникативную практику группы или каким-то иным образом), всели случаи согласия в отношении тех или иных объектов ориентации могут и должны свидетельствовать о групповой сплоченности, наконец, как согласие связано с другими параметрами межличностных отношений.
Концепция групповой сплоченности, принятая в традиционной социальной психологии, оказалась неспособной решить многие важные проблемы групповой динамики, что в той или иной степени вынуждены признать и сами исследователи.
Частота контактов и наличие взаимных социометрических выборов могут рассматриваться как показатели, специфические для диффузной группы. Однако для понимания явлений, возникающих в группах иного уровня, эти показатели не являются сколько-нибудь информативными, так как количество взаимодействий и выборов здесь не выступает в качестве системообразующего признака. Сплоченность следует рассматривать в качестве меры единения, которое вызвано осознанием общности цели, задач и идеалов, а также межличностными отношениями, имеющими характер товарищества, взаимопомощи. Однако при конкретном определении коэффициентов сплоченности исследователи в качестве исходных данных использовали обычно только два параметра: число членов группы и количество коммуникаций независимо от их эмоциональной окраски.
Верно понимая сплоченность как интегральную социально-психологическую характеристику группы, многие авторы, тем не менее, применяли приемы исследования, не соответствующие сплоченности индивидов в группе высшего уровня развития. Это приводило экспериментальное решение в противоречие с исходными теоретическими позициями.
Информативное содержание коэффициентов сплоченности, получаемых путем подсчета взаимных социометрических выборов и выявления частоты обращений друг к другу, по существу лишало психолога возможности проследить механизм образования сплоченности, не давало возможности строить прогнозы об особенностях социального поведения исследуемых групп.
Представление о сплоченности как эмоционально-коммуникативном объединении индивидов, более или менее правильно отражающее реальный феномен психологии диффузных групп, оказывается непродуктивным, когда становится теоретической основой экспериментального исследования групп, объединенных в первую очередь целями, задачами и принципами совместной деятельности. Очевидно, что для выявления сплоченности и получения индексов ее выраженности необходимо обратиться к содержательной характеристике групповой совместной деятельности. Так возникло представление о сплоченности как ценностно-ориентационном единстве коллектива.
Ценностно-ориентационное единство в качестве показателя групповой сплоченности выступает как интегральная характеристика системы внутригрупповых связей, показывающая степень совпадения мнений, оценок, установок и позиций членов группы по отношению к объектам, наиболее значимым для осуществления целей деятельности группы и реализации в этой деятельности ее ценностных ориентаций. На такой основе могла быть построена и собственно экспериментальная программа получения индекса сплоченности, в качестве которого была принята частота совпадений мнений или позиций членов группы по отношению к значимым объектам.
"Расшифровывая" индексы сплоченности как ценностно-ориентационного единства, можно сопоставлять различные группы по уровню развития, вообще получать данные для более глубоких представлений о характере взаимоотношений личностей в группе, чем при использовании социометрических индексов сплоченности, которые, как было уже отмечено, не обладают достаточной информативностью.
Высокая степень ценностно-ориентационного единства не создается в результате коммуникативной практики группы, а является следствием активной совместной групповой деятельности. Именно она составляет основу общения между членами группы и всех феноменов межличностных отношений. Поэтому и характер взаимодействий в группе оказывается следствием единства ценностных ориентаций ее членов.
Ценностно-орнентационное единство группы как показатель ее сплоченности отнюдь не предполагает совпадения оценок во всех отношениях, нивелировку личности в группе. Ценностно-ориентационное единство – прежде всего сближение оценок и нравственной и деловой сфере, в подходе к целям и задачам совместной деятельности.
Достоверный и тонкий психологический анализ сплоченности людей, объединенных общим делом, дает А.И.Герцен в книге "Былое и думы": "...в сущности, я и теперь убежден, что в действительно близких отношениях тождество религии необходимо, – тождество в главных теоретических убеждениях. Разумеется, одного теоретического согласия недостаточно для близкой связи между людьми; я был ближе по симпатии, например, с И.В.Киреевским, чем с многими из наших. Еще больше – можно быть хорошим и верным союзником, сходясь в каком-нибудь определенном деле и расходясь в мнениях; в таком отношении я был с людьми, которых бесконечно уважал, не соглашаясь в многом с ними, например, с Маццини, с Ворцелем. Я не искал их убедить, ни они – меня; у нас довольно было общего, чтоб идти не ссорясь по одной дороге. Но между нами, братьями одной семьи, близнецами, жившими одной жизнью, нельзя было так глубоко расходиться".130
По существу речь здесь идет о противопоставлении сплоченности как эмоциональной близости людей и сплоченности как ценностно-ориентационного единства союзников и, наконец, единомышленников. Для последних необходимо наличие "тождества религии", что, как поясняет А.И.Герцен, означает "тождество в главных теоретических убеждениях".
В результате конкретных экспериментальных исследований и анализа полученных данных был сделан обоснованный вывод о том, что в группах высокого уровня развития коэффициент ценностно-ориентационного единства по сравнению с диффузными группами весьма высокий. Если в первых коэффициенты сплоченности были близки к единице (от 0,6 до 0,92), то во вторых коэффициенты групповой сплоченности колебались от 0,2 до 0,5. Все это дает основание отнести сплоченность как ценностно-ориентационное единство ко второму слою в стратометрической структуре коллектива, оставив сплоченность как эмоционально-коммуникативную объединенность группы в качестве одной из характеристик поверхностного слоя внутригрупповой активности.
Одним из аспектов, или компонентов, общей сплоченности группы может быть признана совместимость образующих ее людей. Традиционно едва ли не ведущим способом выяснения совместимости индивидов в группе служил гомеостатический подход. Решая задачу на приборе типа "гомеостат", члены группы добиваются или не могут добиться согласованности сенсомоторных действий, что рассматривается как наличие или отсутствие их совместимости. По-видимому, и в самом деле таким способом может быть выявлена совместимость как согласованность людей в группе при осуществлении простейших совместных действий. Но можно ли на этой основе делать вывод о совместимости людей в группе, если иметь в виду более сложные виды деятельности? Люди, которые не могут так вращать ручки гомеостата, чтобы не мешать, а помогать друг другу, в такой элементарной деятельности и впрямь несовместимы. Но дает ли это основания заключить, что они окажутся несовместимы и в конструкторской, военно-тактической, художественно-творческой деятельности? Разве именно наличие сенсомоторной согласованности обеспечивает совместимость членов группы в других видах деятельности? Это уже кажется более чем сомнительным.
Указанные соображения вынуждают искать основу психологической совместимости в согласованности не при выполнении той или иной отдельно взятой операции, а внутри цельной, совместно выполняемой деятельности, которая для субъекта детерминируется общей задачей и в структуру которой оказывается встроенным образ ее участников (их способности, намерения, представления о способах решения задач). В контексте этого теоретического подхода исследуется сплоченность группы как согласованность функционально-ролевых ожиданий, то есть представлений участников совместной деятельности о том, что именно, с кем и в какой последовательности должен делать каждый из членов группы при реализации общей для всех цели. Как показало конкретное исследование, отсутствие согласованности функционально-ролевых ожиданий может стать источником конфликтов, эрозии сплоченности и появления признаков психологической несовместимости в группе.
Согласованность функционально-ролевых ожиданий не является, однако, определяющей характеристикой совместимости в группе.
Групповая деятельность – явление динамическое. Далеко не всегда можно во всей полноте расписать все функции всех членов группы и заблаговременно согласовать все функционально-ролевые ожидания, в особенности, если деятельность носит творческий характер. В таком случае сплоченность как согласование функционально-ролевых ожиданий не может обеспечить подлинную интеграцию личности в группе.
Данное обстоятельство заставляет нас вернуться к представлению о ценностно-ориентационном единстве как основном и важнейшем показателе сплоченности высокоразвитой группы, но уже обратившись не столько к предметно-целевым характеристикам групповой деятельности, сколько к ее нравственной основе, находящей выражение в личностной позиции каждого ее члена по отношению к тем, с кем он связан общей целью.
Все формы ценностно-ориентационного единства, которые были до сих пор рассмотрены, характеризовали сплоченность как результат совпадения ориентаций в некотором объекте (цель, задачи, руководитель и т.п.), когда, фигурально выражаясь, "все смотрят в одном направлении". Теперь же надо рассмотреть случаи единства, проявляющегося в том, что все в группе видят друг друга, относятся друг к другу с единой нравственной позиции. Здесь имеется в виду феномен возложения ответственности, то есть устойчивая позиция личности, проявляющаяся в признании правомерности отнесения возможных социальных санкций (одобрения или наказания за успех или неудачи совместной деятельности) к себе лично или к другим лицам в группе.
Феномен возложения ответственности изучался в западной социальной психологии как индивидуально-психологическая характеристика человека, проявляющаяся или не проявляющаяся в зависимости от того, что представляет собой другой индивид, на которого может быть возложена ответственность за неудачу или которому могут быть возданы почести за успех, и что представляет собой ситуация деятельности – кооперативная или конкурентная (Г.Келли, А.Тилл, С.Шерман и др.). Так, канадские психологи показали зависимость возложения ответственности от внешней привлекательности другого лица. Выяснилось, что ответственность за хорошие поступки и успешные дела приписывается хорошеньким женщинам, а женщинам внешне непривлекательным приписывается ответственность за неудачи и плохие поступки. Обычно акты возложения ответственности изучали в игровых условиях, вне связи с конкретной социальной средой, значимой совместной деятельностью в группах. Поэтому интересный сам по себе феномен по существу не был объяснен и использован в целях интерпретации процессов и явлений внутригрупповой активности.
Эксперименты, проведенные с позиций теории деятельностного опосредствования, свидетельствуют, что характер возложения ответственности обнаруживает зависимость от уровня развития группы. Подтвердилась гипотеза, что в группе высокого уровня развития акты возложения ответственности носят в основном объективный характер, а индивидуальный вклад каждого оценивается адекватно практически вне зависимости от конечного успеха или неудачи совместной деятельности. Противоположная картина наблюдалась в низкоразвитой группе, где в случае успеха совместной деятельности субъект оценки отмечает свои заслуги, а в случае неудачи готов переложить вину на других или, по крайней мере, на "объективные обстоятельства". Можно предположить, что в такой группе акты возложения ответственности обусловлены главным образом индивидуально-психологическими особенностями субъекта оценки, и это как раз та сфера, где обнаруживают действие все те закономерности и зависимости, которые были экспериментально обнаружены западными социальными психологами и неправомерно отнесены к характеристике малых групп вообще.
Неадекватность в приписывании ответственности за успехи или неудачи реально выполняемой и социально оцениваемой деятельности является конфликтогенным фактором в любой группе. Так как сплошь и рядом участники совместной деятельности не в состоянии объективно измерить собственный вклад в общее дело, то их оценки имеют явно субъективный характер. Нравственная сила, блокирующая крайности субъективизма, создает условия для совместимости людей на основе принятых моральных норм – не уклоняться от ответственности, не перекладывать вину "с больной головы на здоровую", не приписывать себе успех, умаляя значения другого в общих достижениях, не ссылаться на "объективные обстоятельства" и т.д. Подводя некоторые итоги, скажем, что сплоченность группы высокого уровня развития и совместимость ее членов образуют своего рода иерархию уровней. На самом нижнем уровне оказывается сплоченность, выражающаяся в интенсивности коммуникативной практики группы, совместимость как взаимность социометрических выборов, психофизиологическая совместимость характеров и темпераментов, согласованность сенсомоторных операций при выполнении действий и т.д. Сплоченность на этом уровне является необходимым условием для интеграции индивида в группе, где межличностные отношения в минимальной степени опосредствованы содержанием и ценностями социальной деятельности. Необходимые и достаточные для характеристики диффузной группы, эти условия недостаточны и не столь уже принципиальны для характеристики высокоразвитой группы.
Опосредствованность межличностных отношений содержанием совместной деятельности, которая ставит перед каждым участником вопрос: "Что надо делать, чтобы в условиях разделения труда соответствовать требованиям и ожиданиям других членов группы?" – поднимает группу на более высокий уровень сплоченности. Эта форма сплоченности оказывается необходимой для определенных, в достаточной степени стабильных этапов становления совместной деятельности и является признаком недиффузности группы. Однако она оставляет в стороне вопрос, во имя чего совершается деятельность и согласуются функционально-ролевые ожидания ее участников.
Высший уровень сплоченности и совместимости людей в совместной деятельности выступает в форме ценностно-ориентационного единства, с одной стороны, и адекватности возложения ответственности – с другой.
То, что люди, входящие в группу, не могут там находиться в одинаковых позициях по отношению к тому, чем занята группа (к целям ее деятельности), и друг к другу, пожалуй, можно рассматривать в качестве постулата социальной психологии. Вопрос о том, как понимать и характеризовать это противостояние людей, которое закрепляется в понятиях "лидер", "руководитель", "авторитет", "ведомые", "подчиненные" и т.д., и находит отражение в их личностных характеристиках.
Каждый член группы в соответствии со своими деловыми и личностными качествами, своим статусом, то есть закрепленными за ним правами и обязанностями, престижем, который отражает меру его заслуги вклада в общее дело, имеет определенное место в системе групповой организации. С этой точки зрения групповая структура представляет собой своеобразную иерархию престижа и статуса членов группы. Вершину этой иерархической лестницы занимает лидер группы, приобретающий право брать на себя наиболее ответственные решения, затрагивающие интересы всех членов группы. Обычно подчеркивается, что лидер может быть, а может и не быть официальным руководителем группы и что оптимальным является случай совпадения лидера и руководителя в одном лице. Если же такого совпадения нет, то эффективность деятельности группы зависит от того, как сложатся отношения между официальным руководителем и неофициальным лидером или лидерами.
Изучение проблемы лидерства за последние пятьдесят лет на Западе накопило большой фонд эмпирических данных, что многократно порождало надежду на ее решение и столь же часто – разочарования. Первую серию этих надежд и разочарований вызвала "теория черт лидера", основывавшаяся на представлении о том, что лидеры являются носителями определенных качеств и умений, присущих им, и только им, имеющих врожденный характер и обнаруживающихся независимо от особенностей ситуации или группы.
Сначала на первый план вышли физические черты (рост, вес и т.д.). Быть выше других, иметь большой вес – такими представлялись признаки лидера не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова. Но основное подкрепление "теория черт" пыталась найти в изучении личностных характеристик лидера (Е.Богардус и др.). Однако в 1948 году американский исследователь Р.Стогдилл сравнил между собой более ста двадцати исследований "черт лидера" и пришел к выводу об отсутствии серьезных научных данных, позволяющих считать, что лидерами становятся люди, обладающие какими-то особенными чертами характера или специфическим набором этих черт.
Поиски детерминант лидерства как психологического явления уже в начале 50-х годов смещаются в область изучения групповых взаимоотношений. Так возникает "теория лидерства как функции группы" (Г.Хомманс и др.), в которой лидер понимается как лицо, в наибольшей степени отвечающее социальным ожиданиям группы и наиболее последовательно придерживающееся ее норм и ценностей. К сожалению, "теория лидерства как функции группы" не имела доказательного характера в связи с тем, что ее логическая структура содержала "круг в определении". Ибо лидер, по определению, есть индивид, обладающий наибольшим статусом и престижем, что, естественно, свидетельствует о том, что он как лидер соответствует нормам и ценностям, которые группа приписывает лидеру.
Наиболее общепринятой в западной социологии является "теория лидерства как функции ситуации" (Р.Бейлс, Т.Ньюком, А.Хейр). Наблюдая, как одни и те же люди в разных группах могут занимать разное положение, играть в них различные роли (ребенок может быть "лидером" среди ребят своего двора и "ведомым" в классе; учитель может быть "лидером" в школе и лишаться этого положения в семье), ее авторы сделали вывод, что лидерство является не столько функцией личности или группы, сколько результатом сложного и многопланового влияния различных факторов при вхождении в различные ситуации.
Данная точка зрения, как правило, не подвергается пересмотру в современной социальной психологии, хотя и получает вместе с тем ряд уточнений. При этом используется подход, найденный еще в 50-х годах Р.Бейлсом и уточненный затем Ф.Фидлером. Согласно вышеназванной теории, в каждой группе наличествуют по меньшей мере два типа лидеров: эмоциональный (обеспечивающий регулирование межличностных отношений) и инструментальный (захватывающий инициативу в специфических видах деятельности и координирующий общие усилия по достижению цели). Понимание лидерства как "функции ситуации" порождает представление о множественности лидеров (или лидерских функций) в группе, принимающих на себе ответственность за организацию тех или иных дел или отдельных сторон общей деятельности. Предполагается, что каждая ситуация общения в группе способна выдвинуть своего "ситуативного" лидера и в принципе лидеров может быть столько, сколько членов в группе. В то же время признается возможность появления универсального, или абсолютного, лидера, единолично обеспечивающего многоплановую групповую деятельность. Соответствующая типология лидерства учитывает прежде всего эту позицию, идет ли речь об объеме деятельности (универсальный или ситуативный лидер) или содержании деятельности (лидер – генератор идей, лидер – исполнитель и т.д.).
Надо сказать еще об одной типологии лидерства, идущей от работ К.Левина, Р.Липпита и др., в которой за основу классификации принимается стиль руководства: авторитарный, директивный или же демократический, либеральный. Как правило, в многочисленных работах западных социальных психологов подчеркиваются нежелательные последствия активности авторитарного лидера и оптимальность действия лидера демократического. Впрочем, в последнее время данная типология лидерства вызывает серьезные возражения своей прямолинейностью. Следует отметить, что многие социальные психологи справедливо критикуют психологические теории лидерства за неправомерные попытки перенести результаты лабораторного эксперимента в область явлений общественной жизни, где действуют многообразные социально-экономические факторы, влияние которых не способно учесть исследование, ориентированное на позитивистские концепции.
В последнее время американские психологи, и прежде всего Ф.Фидлер, сделали попытку построить "операциональную" модель лидерства, в которой были бы преодолены упрощения интерпретации лидерства как функции многообразных проблемных групповых ситуаций. Предложенная Ф.Фидлером "вероятностная модель эффективности лидера" предполагает, что эффективность групповой деятельности зависит от того, насколько стиль лидера соответствует данной ситуации. Эффективность лидера определяется степенью свободы, которую допускает групповая ситуация и которая дает лидеру возможность осуществлять влияние.
Выделенные Ф.Фидлером переменные (стиль лидерства, ситуация его реализации) достаточно убедительно характеризуют состояние лидера в группе, однако, скажем сразу, они являются недостаточными для его понимания. В предложенной модели отсутствует третья важнейшая переменная, которую американский психолог не принял. Такой третьей переменной должен быть уровень развития группы, определяемый степенью деятельностного опосредствования межличностных отношений. Один и тот же "стиль руководства" водной и той же ситуации (фактор, определяемый Ф.Фидлером как task – "задача") будет эффективным или неэффективным в зависимости от того, как и насколько поведение лидера будет опосредствовано ценностным содержанием деятельности.
Модель Ф.Фидлера исходит из представления об имманентности конфликта между лидером и группой. Ориентированный на задачу лидер, стремясь обеспечить успех ее решения группой, постоянно идет, как подчеркивает Ф.Фидлер, на риск ухудшения межличностных отношений с последователями. Это действительно более чем вероятная ситуация для определенного типа групп низкого уровня развития. Но есть ли основание переносить эти выводы на группы, где цель групповой деятельности обладает равной ценностью для всех членов группы – и для лидера, и для ведомых?
"Вероятностная модель эффективности лидера" не может быть использована для исследования высокоразвитой группы уже потому, что ее руководитель не поставлен перед альтернативой: либо группа, либо групповая цель.
Фидлером была предложена идея АСО – assumed similarity of opposite ("предполагаемое сходство противоположностей") – способ оценки стиля руководства. Величина АСО является количественным выражением установки личности по отношению к "значимым другим". Чем выше у индивида АСО, тем больше он склонен замечать недостатки "значимых других", требовать и контролировать, тем больше он ориентирован на выполнение задачи группы, а не на улучшение межличностных отношений. О противоположной установке свидетельствует низкий индекс АСО. Лица с высоким АСО соответствуют психологической характеристике авторитарного стиля руководства: низкий АСО – признак демократического стиля. Генеральная идея, заложенная в методику АСО, если иметь в виду не процедуру, а результат ее применения, – это противопоставление лидера (индивида с высоким АСО) группе. Лидер с высоким АСО стремится к решению групповой задачи, и поэтому он вынужден быть требовательным, даже вступая в конфликт с сотрудниками, которые, как молчаливо предполагается, в такой степени на групповую цель не ориентированы. Лидер с низким АСО выражает эту тенденцию членов группы и поэтому заботится не столько о цели и результатах их деятельности, сколько об "отлаживании" эмоциональных контактов с ними. Но описанная ситуация не показательна для взаимоотношений в группе высокого уровня развития типа коллектива. Совместная деятельность здесь определяется общей, принятой (присвоенной) всеми социально значимой целью, опосредствующей всю систему межличностных отношений и в том числе отношений "руководитель – подчиненные".
В группах высокого уровня развития такое деление, как "деловой", "инструментальный", "авторитарный" и "эмоциональный", "демократический" лидер, во многом теряет смысл, потому что эмоциональная интеграция детерминируется деятельностными характеристиками, деловой интеграцией. Но в таком случае главное средство оптимизации групповых отношений состоит не в их психологически обоснованной "косметике", а атакой организации групповой деятельности, которая обеспечивала бы наилучшие возможности для личностных проявлений и межличностных отношений.
Если необходимо понять, оптимизировать, "отладить" человеческие отношения, нам надо переместить центр внимания с них самих на содержание групповой деятельности, на условия ее превращения из социально значимой в личностно значимую для каждого члена группы. При реализации этой задачи снимаются противопоставление "делового", "авторитарного" лидера остальной группе и бессмысленная контроверза "операциональный" – "эмоциональный" лидеры. Все это дает основания заключить, что поправки, внесенные Ф.Фидлером в "ситуативную теорию лидерства", не меняют ее сути и ее общей оценки.
Противоположные точки зрения представлены в идее "деятельностного опосредствования" групповых взаимоотношений, полагающей, что силой, которая сплачивает группу индивидов в высокоразвитую общность, служит предметная деятельность. Чтобы "поймать" эту силу в понятийную "ловушку", необходим иной аппарат, чем разработанный для описания личности и вне деловых межличностных отношений. Хотя группологи и вынуждены были ввести понятие о задаче как детерминанте групповых взаимодействий, однако, будучи занесено в социально-психологические схемы исследовательской практики, оно выступило в них лишь как аморфный остаток предметной деятельности, внеположный внутренней организации группового процесса. Когда выделяется тип лидера, ориентированного на задачу, то речь идет либо о его качествах, характеризующих отношение к этой задаче (потребность в успехе, чувство ответственности, инициативность, сопротивляемость препятствиям и др.), либо о реакциях последователей и группы в целом на такой стиль лидерства. Но вне зоны социально-психологического видения остается социогенная, группообразующая роль предметного фактора, то есть его роль в сплочении группы, регуляции взаимоотношений внутри нее, и создании коллективной мотивации, в динамике общения, распределении функций между ее членами, изменении социальной перцепции – словом, во всем многообразии процессов, определяющих внутренний облик этой общности как особого субъекта познания и действия.
Как же дать такую характеристику групповой деятельности, которая могла бы объяснить (феномен лидерства в его многочисленных и глубоко интересующих социальных психологов проявлениях, как показать значение третьей переменной при интерпретации поведения и личностных качеств лидера? Здесь можно опереться на результаты конкретной экспериментальной работы исследователей, которые попытались соорудить такие "понятийные ловушки" (М.Фролова и др.).
Экспериментаторы сопоставили характеристики тренеров команд, отнесенных по специальной методике к группам высокого уровня развития ("эффективные" тренеры), с тренерами спортивных команд низкого уровня развития ("неэффективные" тренеры). При этом задачи спортивной деятельности и квалификации спортсменов (мастера спорта) были одинаковыми. В качестве переменных выступали индивидуальный стиль деятельности и индивидуально-психологические качества личности тренера, определяемые с помощью популярной методики Т.Лири,131 дополненной социально-психологическими шкалами "Коллективистическая направленность тренера" и "Деловые качества тренера". В качестве переменной выступал, по существу, и уровень развития группы, представленный в характеристике "эффективного" или "неэффективного" тренера.132
Первый вывод относился к индивидуально-психологическим особенностям лидера или руководителя (тренера). Как выяснилось, различия между "эффективными" и "неэффективными" тренерами по их индивидуально-психологическим качествам (по методике Т.Лири) оказались статистически незначимыми. Лидеры эффективных и неэффективных команд, по существу, одинаково оценивались подчиненными по таким показателям, как властность, обидчивость, скромность, добродушие, уступчивость и т.д. Таким образом, было получено еще одно доказательство того, что практически любое сочетание личностных качеств не является противопоказанным для лидера в высокоразвитой общности типа коллектива (во всяком случае, в восприятии членов такой группы).
Контраст составили данные по дополнительным социально-психологическим шкалам ("Коллективистическая направленность тренера" и "Деловые качества тренера"). Здесь различия были значимыми.
Индивидуально-психологические черты руководителя, воспринимаемые членами группы, явно относятся к поверхностному слою стратометрической структуры взаимоотношений в группе типа коллектива, тогда как оценка коллективистической и деловой направленности – к ее глубинным слоям.
Второй интересный вывод, относящийся к взаимоотношениям лидера и ведомых, был получен при сопоставлении самооценки группы потрем факторам межличностного восприятия: 1) содействие деловой интеграции группы; 2) содействие интеграции эмоциональной; 3) осуществление личного влияния в группе. В качестве самооценки группы выступали усредненные взаимооценки членов группы по этим трем факторам. То, насколько восприятие команды тренером оказалось адекватным самовосприятию, является существенно важной характеристикой групповой деятельности и производимых ею межличностных отношений, их конфликтности или гармоничности.
В других экспериментальных работах, ориентированных на теорию деятельностного опосредствования, показано, что самооценка группы и ее оценка руководителем фактически никогда не совпадают. Однако расхождение оказалось разнонаправленным, в особенности в отношении фактора деловой интеграции. Руководители высокоразвитых групп имеют тенденцию завышать оценку группы по сравнению с ее самовосприятием. Руководители недостаточно развитых групп обнаруживают склонность к занижению оценки. Таким образом, некоторую неточность в сторону завышения оценок руководителем своей группы следует считать практически целесообразной, так как она выражает веру руководителя в своих подчиненных, признание их значимости, оптимистическую позицию по отношению к группе. Эффект занижения у неэффективных руководителей является показателем их собственной неадекватности и, скорее всего, имеет негативные последствия для группы.
Третий вывод, полученный с помощью методики исследования межличностного восприятия, говорит о том, что в высокоразвитых группах спортсмены видят в тренере человека, вносящего значительный вклад в деловую и эмоциональную интеграцию команды, а также пользующегося большим личным влиянием в ней. Руководитель такой группы также высоко оценивает других членов группы, в особенности по факторам деловой и эмоциональной интеграции.
Иная картина в недостаточно развитых группах, где члены команды усматривают в своем тренере дезорганизатора прежде всего деловых, а затем и эмоциональных отношений, хотя признают его личное влияние в группе. Впрочем, последнее, как отмечается в исследовании, приводит скорее к негативным результатам для команды. Что касается руководителя, то он платит команде той же монетой, рассматривая своих подчиненных как дезорганизаторов и в сфере деловых, и в сфере эмоциональных отношений, а также как лишенных инициативы (по фактору личного влияния).
Вероятно, перечень подобных примеров можно было бы продолжить, но уже приведенных данных достаточно, чтобы необходимость учета третьей переменной, а именно уровня развития группы или характеристики деятельностного опосредствования межличностных отношений в ней при исследовании феномена лидерства и его эффективности, стала очевидной.
Еще раз используем ту схему, которая уже была нами рассмотрена, но теперь применительно к проблеме взаимоотношений между лидером и ведомыми (руководителем и подчиненными).
Рис. 3
Взаимоотношения между лидером и ведомыми
(руководителем и подчиненными)
Изменения, отражаемые вектором ОА (рис. 3), свидетельствуют о нарастающей опосредствованности межличностных взаимоотношений ценностным содержанием деятельности. Достижение поставленной общей цели предполагает осознаваемую всеми необходимость упорядочения, организации, взаимоподчинения, согласования. Социальная система реализует свои требования к данной общности, содействуя максимальной ее организованности, и задает ей ценностные характеристики.
Изменения, отражаемые вектором ОА, говорят об усилении гуманного, нравственного начала в ценностных ориентациях, опосредствующих межличностные отношения, одной из важнейших характеристик которых становится демократизация отношений. Соответственно, вектор ОВ фиксирует антидемократическое развитие, автократизм, реакционность, подавление равноправия, деструкцию и дискриминацию личности в данной общности.
В условном пространстве, образуемом тремя векторами, могут быть локализованы четыре типа отношений между лидером (руководителем) и группой. Фигура 1 символизирует отношения, для которых характерны полновластие и самодеятельность группы, ответственность руководителя перед коллективом и сознательное подчинение руководителю, порядок и сознательная дисциплина, превращение общих интересов в сфере общественно значимой деятельности в личные интересы у каждого члена общности, а также другие составляющие демократического стиля руководства.
Фигура 3 символизирует отношения, для которых характерны произвол руководителя, его волюнтаризм, строжайшая регламентированность. Заведомо привилегированный руководитель оторван от подчиненных, пребывает над ними. Типичный стиль руководства авторитарный.
Фигура 2 демонстрирует фактическое отсутствие совместной деятельности, навыков ее осуществления; при высоком уровне гуманных отношений между людьми отсутствуют организация и управление, ответственная зависимость: лидерство имеет временный, ситуативный характер, нет требовательности и контроля за исполнением, неформальные лидеры (если они имеются) конкурируют с официальным руководителем (если его назначают), взаимная терпимость, снисходительность и всепрощение из самых лучших побуждений, но объективно в ущерб делу. Стиль лидерства типа laisser-fair'e, или попустительский.
Фигура 4 говорит об анархии в системе взаимоотношений, праве сильного, иерархизации отношений власти, о бездуховности и негуманности внутренних связей, об отсутствии организованности и управления. Стиль руководства может быть охарактеризован как анархический.
Различение стилей руководства в соответствии с предложенным способом понимания их происхождения, а также их отношением к важнейшим детерминантам имеет принципиальное значение и позволяет лучше понять многие психологические особенности лидерства. Свою интерпретацию и рамках предложенной схемы, отражающей деятельностный подход к исследованию межличностных отношений в группе, получает и "теория черт лидера", которая, по общему мнению (как в России, так и на Западе), обнаружила свою несостоятельность еще пятьдесят лет назад. Имея задачу выделить общие (природные) черты подлинного лидера, исследователи изучали конкретные, существенно различающиеся группы, в которых они отделяли лидеров от "нелидеров". Это были группы дошкольников, мальчиков в летнем лагере, студентов, военнослужащих, дискуссионные, психотерапевтические группы и т.д. и т.п. Совершенно очевидно, что деятельность в каждой из таких групп предъявляла свои специфические требования к лидеру, стимулировала проявление соответствующих личностных черт. В число этих групп попадали общности, где межличностные отношения до некоторой степени были опосредствованы содержанием совместной деятельности, и это не могло не отражаться на облике лидера. Так, например, была найдена такая последовательность черт лидеров бойскаутов (по убывающей): интерес к групповой деятельности и знание ее, установка на сотрудничество, навыки приспособления и искренность. Но в большинстве исследованных выборок совместной деятельности, по существу, не было, и отношения имели относительно непосредственный характер. Соответственно изменялся и набор личностных качеств лидера. Другими словами, смешав всевозможные типы групповой деятельности, представленные к тому же в группах разного (по признаку деятельностного опосредствования) уровня развития, сторонники "теории черт" не смогли выделить какие-либо инвариантные черты "лидера вообще". Иного результата и не следовало ожидать.
Вместе с тем если дифференцировать группы по видам деятельности, а затем и по уровню группового развития, разместив их в некоем условном пространстве (см. рис. 4), то, быть может, удастся для каждого конкретного типа групп выделить некоторый набор личностных характеристик, которые могут выступать как "качества", присущие лидеру подобной группы. Можно далее предположить, что эти качества будут изменяться по всем направлениям, задаваемым этой схемой (степень опосредствования межличностных отношений и социальное или асоциальное значение этих опосредствующих факторов).
Рис. 4
Личностные характерисики лидера
в группах различного уровня развития
Каков же может быть характер этих изменений? Прежде всего, чем ниже группа по своему развитию, тем более вероятно, что характеристика лидера будет включать сравнительно небольшой набор качеств. В некоторых работах они были выделены и неправомерно отнесены к чертам "лидера вообще" (физическая сила, агрессивность, самоуверенность, жестокость, авторитарность). Продолжив линии ED и FG за рамки нашей схемы, другими словами, выводя их за пределы социума, мы символизируем (положение X) систему биологически обусловленных межиндивидных отношений в стае, где установлен определенный "порядок клевания", выражающий "табель о рангах" у кур и других животных ("линейная ранжировка" при наличии резко доминирующей над всеми особи: A-B-C-D и т.д.; "треугольная ранжировка", свидетельствующая о наличии не одного, а нескольких факторов лидирования: A-B-C-D). Эти факторы – прежде всего физическая сила и агрессивность. Если вновь вернуться в сферу социальных детерминант, то нельзя не вспомнить, что исследователи констатировали наличие как "линейной", так и "треугольной" ранжировки, например, в бандах. Это еще одно подтверждение архаичного характера взаимоотношений между лидерами и ведомыми в группах низкого уровня развития.
Чем выше по своему развитию группа, тем более сложный и обширный набор нравственно оправданных личностных характеристик требуется для описания ее лидера (EF). Именно здесь возможно компенсирование одних качеств другими, что объясняет широкую их вариативность, кстати, не раз отмечавшуюся исследователями. Их опосредствованность содержанием конкретной групповой деятельности в свою очередь ведет к их вариативности по признаку специфики этой деятельности. В силу этого группа высшего уровня развития обеспечивает многообразие личностных черт своих лидеров. Сила и гибкость структуры этих групп может выражаться, в частности, и в том, что, к примеру, два индивида, весьма различающиеся по своим личностным качествам, могут оказаться способными осуществлять функции лидера.
Фигура DEFG может быть перевернута относительно оси OC, и тогда мы с ее помощью отразим проблему "черт лидера" применительно к группе, характеризуемой проявлениями бюрократизма, и к диффузной группе с положительной направленностью. Тогда на полюсе E1F1 (корпорация, взаимоотношения в которой интенсивно опосредствованы антисоциальными ценностными характеристиками) можно ожидать у лидера любого набора любых черт, так как качества его личности вообще не имеют значения в связи с тем, что он бюрократически навязан группе и пользуется властью не в силу каких-либо своих личных достоинств, а исключительно за счет извне полученных прерогатив. На другом полюсе может быть выделен (он и в самом деле неоднократно выделялся экспериментально) сравнительно небольшой набор качеств, создающих наиболее благоприятные условия для свободного общения и всеобщего благоденствия в группе, где люди связаны друг с другом только эмоциональным притяжением, а не какой-либо деятельностью (интеллектуальное превосходство, доброта, сострадание, внешняя привлекательность). Если мы продолжим линии Е1D1 и F1G1 за пределы реального социума (положение Y), то, очевидно, окажемся... в "царствии небесном", или в мире идеальных представлений о душевных качествах лучших среди смертных. Набор богоугодных качеств у серафимов, херувимов, архангелов и всех других небесных "лидеров", точнее, "заступников" и "хранителей" в ангельском чине весьма скуден.
Отсюда мы можем сделать вывод, что критики представлений "о чертах лидера" и правы, и не правы. Правы, когда они говорят о бесперспективности усилий выделить черты "лидера вообще", а тем более объяснить их какой-то природной предрасположенностью к лидерству. Не правы же, когда не видят, что в огромном материала по "чертам лидера" представлены группы разного уровня развития, где в одном случае может быть жестко зафиксирован конечный набор качеств лидера, соответствующий узкому содержанию деятельности данной группы, а в другом – широкая вариативность положительных личностных характеристик, которые не могут быть сведены к конечному множеству, к каким бы способам анализа ни прибегал исследователь (группировка, факторизация и т.д.).
Но основной порок "теории черт лидера" лежит в иной плоскости. Черты лидера не являются исходными и тем более единственными детерминантами лидерства, потому что не столько лидер создает ситуацию доминирования в группе, сколько группа порождает, выбирает, приемлет, культивирует и т.п. определенный тип лидера. Лидерство как социально-психологический феномен возникает в результате взаимодействия человека и конкретных общественно обусловленных обстоятельств предметной деятельности, субъектом которой он является как член группы определенного уровня развития. Социально-психологический облик группы первичен, черты в ней лидерства вторичны. Все сказанное не имеет своей целью как-то дискредитировать проблему "черт лидерства", но позволяет выявить ее подлинное место в строе социально-психологического знания.
Едва ли не важнейшая характеристика лидера связана с избирательностью, предпочтительностью, которой его наделяют члены группы, выделяя его среди всех по каким-то признакам, подлежащим психологическому изучению. Что составляет основу такого выбора?
При решении данного вопроса социальная психология фактически апеллирует к социометрическому выбору, в соответствии с которым группа (все или большинство ее членов) выбирает определенного индивида, признанного наиболее пригодным и желаемым для выполнения руководящих функций. В привлекательности личности лидера теоретический анализ легко обнаруживает эмоциональные тяготения как основу межличностного выбора. Однако не случайно исследователи подчеркивают неправомерность отождествления "лидера" и социометрической "звезды". "Звезда", то есть наиболее эмоционально-притягательный член группы, не обязательно выступает в качестве доминирующего в процессе общения. Точно так же лидер не обязательно является социометрической "звездой"... <В то же время не исключено, что лидер может одновременно быть и социометрической "звездой"> .133
С этими суждениями нельзя не согласиться. Однако остается непроясненным, какая система межличностного выбора – если не социометрическая – обусловливает избираемость, выделение лидера, какие внутригрупповые связи закрепляют его лидерское положение, в каких случаях лидер и социометрическая "звезда" едины в одном лице, а в каких нет.
Социометрические выборы (субъект-субъектная связь) представляют собой лишь внешнюю, лежащую на поверхности систему связей, обусловливающих выделение лидера. За ней же скрывается другая, более глубинная система межличностных связей, в большей степени выявляющая деятельностный, ценностный характер межличностных отношений. Ею прежде всего является система субъект-субъект-объектных отношений. Напомним: субъект, стремясь как-то воспринять, понять, осмыслить, принять или отвергнуть некоторый объект (им может быть идея, цель и способ деятельности, конкретная ситуация, чьи-либо, в том числе и самого субъекта, личные качества и т.д.), обращается к другому субъекту как к возможному источнику ориентации в этом объекте. Социальное опосредствование выступает здесь как опосредствование конкретным человеком. Референтность, авторитетность все это проявление данного типа отношений.
Чем выше группа по уровню развития, чем в большей степени межличностные отношения в ней опосредствованы содержанием и ценностями совместной социально заданной деятельности, тем более вероятно, что появление и стабилизация лидера в группе происходит как реализация именно этих отношений.
В группах диффузного типа преобладают субъект-субъектные отношения. Различие групп по уровню развития объясняет отмеченное, но не получавшее на протяжении долгого времени истолкования, совпадение "звезды" и "лидера", характерное для "диффузной группы", и отсутствие достоверной связи между ними в группах высокого уровня развития.
Сущность лидерства в условиях совместной деятельности составляет выбор группой одного или нескольких членов, к которому или к которым она обращается, чтобы обрести ориентацию в объекте групповой деятельности (в понимании ее цели, в применении средств, необходимых для успешного осуществления, и т.д.). Симпатии или антипатии могут сопутствовать такому выбору, но не детерминируют его. По существу, лидер – это наиболее референтное для группы лицо в отношении совместной деятельности, некий общий для группы средний член межличностных отношений, оказывающих влияние на ее эффективность.
Однако основания для возникновения этой референтности окажутся различными в зависимости от характера ценностей, опосредствующих межличностные отношения.
Если иметь в виду психологическую характеристику личности в группе высокого уровня развития типа коллектива (ось ОК), то ценностные ориентации лидера, к которым обращается общность, характеризуются исторической прогрессивностью в широком смысле этого слова (отвечают интересам общественного развития, направлены на реализацию социально значимых целей и т.д.), проникнуты демократизмом и гуманностью. Независимо от того, облечен ли лидер официальной властью, группа наделяет его атрибутами авторитета, то есть признает за ним право оценивать значимые обстоятельства совместной деятельности (и систематически запрашивает эти оценки), а также принимать решения, которые становятся определяющими для всей группы. Весьма вероятно, что у лидера статус референтометрической "звезды" в сфере задач групповой деятельности может сочетаться со статусом социометрической "звезды". Однако это не необходимое сочетание, так как лежащие в основе социометрического выбора симпатии и антипатии возникают не только в связи с содержанием групповой деятельности, но и в результате многопланового общения членов группы.
Если иметь в виду психологическую характеристику личности в группе, где ведущими являются бюрократические отношения (ось OL), то ценностные ориентации лидера характеризуются здесь качествами, отрицательными по отношению к общественному прогрессу, качествами антигуманными. Лидер оказывается референтным для группы не столько в результате свободного выбора ее членов, сколько в связи с тем, что он является носителем власти, и поэтому к его оценкам и мнению члены группы вынуждены обращаться, чтобы не навлечь на себя те или иные санкции. Если в высокоразвитой группе типа коллектива можно говорить о подлинной власти авторитета, то в корпоративных группировках речь может идти лишь об авторитете власти и только власти, поддерживаемой извне. Совпадение лидера и социометрической "звезды" в таких группах весьма маловероятно, так как лидер не является избранным по социометрическим критериям. Вместе с тем он как личность не оказывается предпочтительным и по критериям референтности. Референтна здесь не личность, а положение, статус, роль лидера, наделенного властными полномочиями безотносительно к личности, оказавшейся носителем данной роли. В этих условиях при смене лидера путем вмешательства извне смещенный лидер немедленно утрачивает черты "референтности", а новый столь же незамедлительно их обретает.
Если иметь в виду, что по координате ОC в направлении от C к О выраженность субъект-субъект-объектных отношений убывает и нарастает выраженность субъект-субъектных отношений, то при оси ОМ лидерство должно характеризоваться фактическим совпадением лидера и социометрической "звезды". При этом отсутствие совместной групповой деятельности объясняет то обстоятельство, что лидер не является наиболее референтным лицом для всей группы, а если и оказывается наделенным характеристиками референтности, то по случайным причинам, в связи с различными ситуациями общения и прошлым опытом каждого из членов группы.
Иную картину взаимоотношений лидера и группы мы увидим, прослеживая их по оси ON. Здесь также возможно совпадение лидера и социометрической "звезды". Однако социометрический выбор, как можно предполагать, будет основываться не столько на симпатии, сколько на страхе перед группой и всем, что стоит за группой, на страхе, который блокирует только надежда обрести сильного покровителя. В этой роли и выступает лидер. Не исключено, что социометрические и референтометрические выборы здесь будут совпадать, так как совместная предметная деятельность группы отсутствует. Вместе с тем типичное для группы анархического типа насилие всех над каждым и страх каждого перед всеми могут усиливать референтность лидера именно в отношении оценки, которую он дает каждому члену группы. Как показывают наблюдения, заключенные, находящиеся в следственном изоляторе, весьма чувствительны к оценке, которую мог бы дать им субъект, занимающий лидирующее положение в камере.
Необходимо подчеркнуть вероятностный характер предложенной здесь модели лидерства. Конкретные группы, как правило, не располагаются на концах осей ОМ, ON, OK, OL и могут занимать любое положение в рассмотренном условном пространстве.
Во всяком случае, изученные группы, как правило, могли быть отнесены к квадранту 1 (взаимоотношения в них в большей или меньшей степени опосредствованы социально ценным содержанием совместной деятельности) и сравнительно редко – к квадранту II (недавно сформированные группы, еще не объединенные общей деятельностью). Действия и взаимоотношения в изучаемых группах (спортсменов, рабочих, учащихся, работников сферы правопорядка и т.д.) обнаруживают зависимость от нравственных ценностей, хотя уровень их развития оказывался различным. Именно в этом смысле надо понимать их разделение на группы высокого уровня развития и группы относительно низкого уровня развития.
Использование здесь понятия "низкий уровень развития" не вполне соответствует сути дела, так как речь идет лишь о сравнительно менее высоком уровне развития группы, а не собственно о группах низкого уровня развития, которые никоим образом не могут рассматриваться как модификации высокоразвитых групп типа коллектива ни по характеру ценностей, которые разделяют их члены, ни по целям совместной деятельности.