ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>Как я уже отмечал выше, тот факт, что образы воспоминания и представления участвуют в восприятии, известен давно. В. Вундт (2007) пишет, например:
То, что мы считаем непосредственно воспринятым, в значительной части зависит от наших воспоминаний о бесчисленных прежних впечатлениях, причем мы не можем сознательно отделить то, что дано нам прямо, от добавленного путем ассимиляции [с. 67].
О том же говорят Г. Эббингауз и У. Джеймс:
Всюду непосредственно данное дополняется и расширяется на основании прежнего опыта. Душа восстанавливает, по крайней мере посредством представлений, более широкие связи и более объемлющие единства, в которых она прежде пережила то, что теперь в ней происходит отрывочно и с пробелами [Г. Эббингауз, 1998, с. 87]. Главное мозговое условие восприятия – это старые следы ассоциации, освещаемые лучами впечатления, получившегося в органе чувств [У. Джеймс, 2003, с. 345].
У. Джеймс (2003) отмечает еще одно обстоятельство:
…люди замечают в предметах только те их стороны, которые они ранее научились различать. Каждый из нас может заметить известное явление после того, как на него нам указывают, но едва ли кто-то и из десяти тысяч людей сумеет самостоятельно открыть это явление… Короче говоря, вещи, которые мы обыкновенно видим, это лишь те вещи, которые мы воспринимаем, а воспринимаем мы только те вещи, которые имеют для нас известную отметку или ярлык, и эта отметка запечатлелась в нашей мысли [с. 255].
Наиболее глубоко разработал проблему участия образов воспоминания и представления в восприятии Г. Гельмгольц. Он (2002) определяет образы восприятия и представления и их взаимоотношения между собой так:
Будем относить выражения образов в представлении только к отвлеченным от текущих чувственных впечатлений реминисценциям наблюдавшихся ранее объектов; выражение перцептивный образ – к восприятию, сопровождающемуся соответствующими чувственными ощущениями; выражение первичный образ (это то, что я называю сенсорными впечатлениями. – Авт.) – к совокупности впечатлений, формирующихся без каких бы то ни было реминисценций прежнего опыта и не содержащих ничего, кроме того, что вытекает из непосредственных чувственных ощущений. Теперь нам ясно, что один и тот же перцептивный образ может иметь различную чувственную основу, то есть образ в представлении и актуальные впечатления могут входить в самых различных отношениях в перцептивный образ. …Прежний опыт и текущие чувственные ощущения взаимодействуют друг с другом, образуя перцептивный образ. Он имеет такую непосредственную впечатляющую силу, что мы не можем осознать, в какой степени он зависит от памяти, а в какой – от непосредственного восприятия [с. 30].
…часть чувственного восприятия, порождаемая опытом, не менее сильна, чем та, которая зависит от текущих ощущений. …Все в нашем чувственном восприятии, что может быть преодолено и обращено в свою противоположность с помощью очевидных фактов опыта, не является ощущением (сенсорными впечатлениями. – Авт.) [с. 31–32].
Как именно образы воспоминания и представления участвуют в формировании образа восприятия? Существуют ли и если да, то что представляют собой «итоговые образы» восприятия, каков механизм их формирования? Играет ли рефлексия какую-то роль в формировании образа восприятия?
Когда я закрываю глаза и перестаю воспринимать какой-то предмет, находящийся передо мною, образ его воспоминания немедленно появляется перед моим мысленным взором. Если я при этом с закрытыми глазами мысленно перевожу взгляд с предмета в сторону, образ его представления сменяется соответствующими образами представления тех предметов, которые находятся в этом месте. Иными словами, память услужливо предоставляет мне то, что я должен был бы увидеть, если бы, открыв глаза в привычной обстановке, сместил в определенном направлении взгляд с предмета. Все это очевидно свидетельствует о колоссальной роли образов представления в восприятии окружающего нас мира.
Может ли образ восприятия предмета существовать в сознании одновременно с образом представления того же предмета? Интроспекция свидетельствует, что может. О том же пишет Г. Гельмгольц (2002):
Когда я нахожусь в знакомой комнате, освещенной ярким солнечным светом, мое восприятие сопровождается обилием очень интенсивных ощущений. В той же комнате в вечерних сумерках я могу различить лишь самые освещенные объекты, в частности окно, но то, что я вижу в действительности, сливается с образами моей памяти, относящимися к этой комнате, и это позволяет мне уверенно передвигаться по ней и находить нужные вещи, едва различимые в темноте …Наконец, даже в полной темноте, припоминая находящиеся в комнате предметы, я могу чувствовать себя довольно уверенно. Так, путем постепенного сокращения чувственной основы перцептивный образ может быть сведен к образу-представлению и постепенно перейти в него целиком… прежний опыт и текущие чувственные ощущения взаимодействуют друг с другом, образуя перцептивный образ. Он имеет такую непосредственную впечатляющую силу, что мы не можем осознать, в какой степени он зависит от памяти, а в какой – от непосредственного восприятия [с. 30–31].
Все же по-прежнему остается непонятным, как именно образы представления участвуют в восприятии.
Согласно У. Найссеру (1981), после исчезновения объекта восприятия его образы – иконические и эйдетические – сохраняются некоторое время в сознании. Значит ли это, что они появляются только после прекращения восприятия объекта? Что это вообще за образы: инерционные образы восприятия или же уже образы воспоминания, что кажется более естественным, так как при их наличии перед человеком уже нет объекта восприятия? Феноменология психических образов вообще и остаточных образов восприятия в частности разработана недостаточно. Между тем трудно классифицируемые образы постоянно присутствуют в нашем сознании, и оно не проводит различий между ними и собственно образами восприятия. Хотя образы эти исподволь видоизменяют текущие образы восприятия, чего мы обычно даже не замечаем.
Участие образов представления в восприятии можно обнаружить, если взглянуть на знакомый предмет и тут же отвести от него взгляд. Предположим, мой взгляд был направлен на книжный шкаф. Сразу после исчезновения его из моего поля зрения я ловлю себя на том, что продолжаю как бы видеть образ его темной лакированной поверхности, латунные блестящие полоски металла и разноцветные обложки книг, но тут же понимаю, что не мог этого увидеть сейчас в сумраке комнаты. Следовательно, это образ моего воспоминания. Однако вновь возникает сомнение, так как латунные полоски располагаются вертикально, а не горизонтально, как им положено. Тогда это скорее образы представления? Но раз так, то почему эти неясные по своей феноменологии образы должны и могут возникать у меня только в том случае, когда я не воспринимаю шкаф, а воспринимаю, например, диван? Ведь, когда я воспринимаю образы других окружающих меня объектов, я одновременно легко представляю себе шкаф? Иными словами, я могу одновременно и воспринимать, и представлять – вспоминать разные объекты? Соответственно, я могу одновременно и воспринимать, и представлять – вспоминать один и тот же объект.
С помощью интроспекции легко можно обнаружить, что мы действительно способны одновременно воспринимать образ одного объекта и представлять или вспоминать его же образы. Иными словами, в нашем сознании параллельно сосуществуют две, а то и три феноменологически разные группы психических явлений: образы восприятия, воспоминания и представления, в том числе даже образы воспоминания, представления и восприятия одного и того же объекта. Следовательно, нам ничто не мешает представлять или вспоминать ранее виденные нами образы объекта одновременно с его воспринимаемыми сейчас образами. Эти образы представления и воспоминания, с одной стороны, и образы восприятия того же объекта, с другой стороны, прекрасно «уживаются» одновременно друг с другом в моем сознании, о чем фактически говорит и Г. Гельмгольц. Я, например, не отрываясь смотрю на дверцу шкафа, в замочной скважине которого вставлен ключ, и одновременно с этим представляю или вспоминаю – вижу внутренним взором, как ключ поворачивается и дверца открывается.
Трудно объяснить, как это происходит, сосуществуют они действительно одновременно или же мгновенно сменяют друг друга, создавая тем не менее ощущение своего одновременного присутствия. Для нас сейчас важно лишь то, что образы представления и воспоминания объекта сосуществуют с образами его восприятия. Это свидетельствует о том, что они способны непосредственно влиять на текущее восприятие. Мгновенные образы представления и воспоминания как бы «встраиваются» в текущее восприятие, в поток мгновенных образов восприятия.
О том же пишет Р. Вудвортс (1950):
Мартин (L. G. Martin, 1911) обнаружил, что многие люди способны представить то, что вначале казалось невозможным. Они могли смотреть на объект, наряду с этим вызвать его образы (представления. – Авт.) и сравнивать их. Его испытуемые сообщали, что по сравнению с реальным объектом образ обычно был менее ярким по цвету, неопределеннее в контурах и что, когда реальный объект был налицо, он возникал с трудом [с. 49].
Образы воспоминания окружающей человека именно здесь и сейчас реальности, как и схемы прошлых действий в аналогичных условиях, актуализируются в сознании образами восприятия самой окружающей реальности. Глядя, например, на дверь своей спальни в полутьме, когда я не могу видеть фактуру тонированного дерева, я отмечаю, что я ее одновременно как бы вижу и не вижу. Правильнее сказать, что у меня в сознании есть ее образы, несмотря на то что я ее не воспринимаю. Имеющейся у меня установки «я у двери своей спальни» достаточно для актуализации в сознании соответствующих образов воспоминания и представления, достраивающих в моем сознании смутный или даже отсутствующий образ восприятия двери.
Таким образом, то, что мы называем образом восприятия, – это не столько продолжающийся конечный период времени перцептивный образ, как принято считать, сколько, по-видимому, совокупность множества быстро возникающих и исчезающих мгновенных образов восприятия и воспоминания-представления окружающей реальности. Более отчетливо данный факт проявляется, если образы воспоминания чем-то отличаются от текущих образов восприятия реальности, менее – если они совпадают друг с другом.
В сознании охотника, идущего по лесу и ожидающего каждую минуту увидеть зверя, то есть имеющего соответствующую установку, реально могут возникать образы представления добычи, актуализируемые образами восприятия колеблемых ветром листьев и травы. Несмотря на то что представляемые образы встраиваются здесь в воспринимаемую картину реальности, обычно человек достаточно легко их разграничивает. Но стоит только появиться по любой причине неопределенности в мгновенных образах восприятия: из-за уменьшения освещенности, из-за изменения состояния человека и т. д., как образы представления легко подменяют собой образы восприятия. В шевелящемся в сумерках кусте или тумане охотник уже «видит» зверя и действует соответствующим образом. Всем хорошо знакомы и в том или ином виде большинством из нас переживались аффективно окрашенные иллюзии восприятия, когда в темноте образы восприятия безобидного объекта подменялись образом представления угрожающей фигуры.
Наше восприятие ухватывает какие-то главные моменты, опорные пункты окружающей реальности, и образ восприятия достраивается с помощью образов представления и воспоминания соответствующей модели-репрезентации до целостного объекта. Например, образ знакомого слова, воспринимаемого нами в ситуации неопределенности (плохая слышимость или видимость), но в привычной языковой конструкции, быстро возникает у нас лишь потому, что в памяти существуют уже многочисленные образы воспоминания данного слова в составе определенных языковых конструкций. Данная способность нашего сознания позволяет нам распространять свои знания на никогда не виденные ранее особенности реальности, сходные в чем-то с воспринятыми и понятыми в прошлом. В. Вундт (2007) описывает это так:
…мы узнаем знакомого, которого долгое время не видали; мы признаем стол именно столом, хотя бы мы никогда его не видали, в силу непреодолимо многих ассоциаций с другими столами, которые он в нас пробуждает [с. 69].
Иными словами, сознательное узнавание и распознавание объектов зависит от наличия у воспринимающего соответствующих моделей-репрезентаций.
Обсуждая работу Г. Гельмгольца, А. Н. Гусев (2007) пишет:
…в обычных условиях восприятия достаточно трудно определить, что в нашем образе от его чувственной основы – ощущений, а что привнесено опытом (то есть имеет отношение к модели-репрезентации. – Авт.) [с. 72].
Э. Бехтель и А. Бехтель (2005) еще раз напоминают хорошо известный факт:
…сохраняющаяся в памяти информация, перекодируясь, конструирует психические конструкции, соответствующие воспринимаемому объекту. Так обусловливается активный характер восприятия: мы не столько воспринимаем информацию, сколько ищем ее в окружающей среде [с. 45].
Образ, который формирует индивид, воспринимая объект, только частично состоит из непосредственно воспринимаемой информации, другая его часть складывается за счет когнитивного материала самого индивида и отражает его прошлый опыт. Такое искажение есть результат самого механизма опознания [с. 254].
Образы представлений и воспоминаний играют определяющую роль и в восприятии речи. Например, в непрерывной совокупности букв, приведенной Ч. Осгудом [2002в, с. 325], – собакаестмясо – сознание без труда выделяет привычные «фрагменты» – зрительные образы слов: «собака», «ест», «мясо».
Х. Шиффман (2003) отмечает:
Мы воспринимаем слова отдельно друг от друга, но то, что они действительно отделены друг от друга, неочевидно: нет никаких физических признаков, которые соответствовали бы воспринимаемому нами разделению. Более того… на спектрограммах (графическая запись частоты звуков речи во времени. – Авт.) нет пробелов, которые бы соответствовали тому, что мы воспринимаем как границы между словами. …Иностранный язык воспринимается… как быстрый, непрерывный поток звуков [с. 601].
Это лишний раз подтверждает, что именно исходно существующие в памяти носителей языка образы воспоминания и представления слов родного языка и конструкций из них играют важнейшую роль в восприятии речи, тогда как в звуках речи чужого языка мы не в состоянии часто даже выделить слова.
Роль образов представления в восприятии иллюстрируют и изображения, приведенные Ч. Осгудом (рис. 30), которые, как пишет автор (2002в):
…по-видимому, имеют небольшой смысл для большинства читателей – просто некое скопление форм и линий. Но как только вам скажут, что рисунки изображают «солдата с собакой, проходящих за воротами забора» и «женщину, моющую пол», они сразу же превращаются в понятную организацию [с. 325].
Рис. 30. Изображения, приведенные Осгудом
Зрительные впечатления были исходно непонятны, но после того, как вербальная конструкция солдат с винтовкой и собака с хвостом, проходящие за калиткой в заборе, актуализирует в сознании соответствующие визуальные образы представления, которые выступают в роли установки, рисунок воспринимается уже как иллюстрация.
Когда я воспринимаю знакомый объект, образ его восприятия совершенно явно достраивается за счет образов представления и воспоминания, причем эта «достройка» порой выходит за границы того образа, который я реально могу воспринять. Например, видя въезжающую на дачный участок машину жены, я узнаю ее за рулем, хотя вряд ли разглядел бы лицо человека в незнакомой машине. Когда я смотрю на свою входную дверь, то вижу (точнее, представляю) прихожую за ней. Образ восприятия в обоих случаях трансформируется имеющимся у меня сенсорным знанием в нечто существенно отличное от того, что может быть сейчас реально воспринято мною в этих условиях и из этого положения. Можно сказать, что в восприятии присутствуют, кроме непосредственно данных нам элементов, еще и привлекаемые сознанием дополнительные элементы.
Важная роль образов представления и воспоминания состоит в том, что, как я уже отмечал, они постоянно дублируют текущий образ восприятия реальности и немедленно замещают его при внезапном его «выключении». Без этого человек мгновенно дезориентировался бы в реальности даже, например, при кратковременном закрывании глаз. Они постоянно сохраняют для наблюдателя дополнительную модель окружающей его физической реальности, меняя ее в соответствии с меняющейся перцептивной картиной.
Роль образов представления и воспоминания в восприятии хорошо демонстрируют нам закрытые поверхности, о которых пишет Дж. Гибсон (1988):
Повсюду вокруг видны предметы, причем одни из них видятся позади других. Как такое возможно? Должна существовать информация… не только о закрывающих, но и о закрытых поверхностях. Что же это за информация?. Я намереваюсь показать, что информация в неявном виде содержится в краях, которые разделяют поверхности… Если заданы закрывающие края, то тем самым заданы как закрывающая, так и закрываемая поверхности. Утверждение, что наблюдатель может увидеть поверхности, которые невидимы, является, конечно, парадоксальным [с. 122].
Это парадоксально, но все же наблюдатель действительно почти что «видит» «поверхности, которые невидимы», так как в его сознании возникают визуальные образы их представления и он в буквальном смысле дополняет ими свои образы восприятия. Впрочем, это происходит лишь в том случае, если загораживается знакомый объект, то есть в сознании может быть актуализирована уже имеющаяся у наблюдателя модель-репрезентация известного ему предмета.
Дж. Гибсон (1988) продолжает:
…не существует линии раздела между настоящим и прошлым, восприятием и воспоминанием. Когда прекращается сенсорное возбуждение, исчезает особое чувственное впечатление, а не восприятие. Восприятие не становится памятью по истечении определенного промежутка времени. У процесса восприятия нет конца – оно осуществляется беспрестанно. Возможно, деление опыта на настоящий и прошлый навязано нам языком (в действительности оно навязано нам все же феноменологическими особенностями наших психических образов. – Авт.), потому что можно сказать либо «Я вижу Вас», либо «Я видел Вас», а промежуточной формы в языке нет. У глаголов есть только настоящее и прошедшее время. Нам не хватает слов, для того чтобы описать, например, тот факт, что вы осознаетесь мною независимо от того, находитесь вы в моем поле зрения или нет (это можно сделать, если объяснить, что в сознании Гибсона присутствует модель-репрезентация человека независимо от того, воспринимает ли он его в данный момент. – Авт.). Язык категориален. Поскольку мы склонны отделять настоящее от прошлого, мы невольно оказываемся вовлеченными в так называемую «путаницу с памятью» [с. 359–360].
Данное удивительно глубокое и тонкое наблюдение исследователя, внесшего, как мне представляется, самый большой после Г. Гельмгольца вклад в изучение восприятия, очень значимо для феноменологии восприятия, где переплетаются неразрывно «Я вижу», «Я видел», «Я представляю». Все же интроспекция не оставляет нам сомнений в существовании жестких различий между образами восприятия, с одной стороны, и образами воспоминания и представления – с другой, которые и порождают в сознании, а затем и в языке категории прошлого, настоящего и будущего времени.
Дж. Гибсон фактически указывает на то обстоятельство, что модели-репрезентации предметов не просто позволяют нам мысленно оперировать предметами, которые в данный момент не воспринимаются нами, но и активно участвуют в «достройке» окружающих нас, но не вполне доступных восприятию объектов. Гибсон (1988) замечает:
…если как следует разобраться, то оказывается, что сейчас мы видим ту или иную совокупность поверхностей, случайно оказавшихся в этот момент в поле зрения и обращенных в сторону наблюдателя. То, что мы видим, не ограничивается только тем, что мы видим сейчас. Последнее не может быть основой восприятия окружающего мира, оно связано с «Я» наблюдателя, а не с окружающим миром. Перспективный облик внешнего мира в данный момент времени просто задает для наблюдателя место, в котором он находится в это время. Процесс восприятия внешнего мира начинается не с этой конкретной проекции, не с этого моментального паттерна – он начинается с извлечения вариантов [с. 360–361].
Иными словами, модели-репрезентации позволяют нам не ограничиваться в своем восприятии «только тем, что мы непосредственно видим сейчас». Я сказал бы, что «процесс восприятия внешнего мира начинается с извлечения» имеющихся в нашей памяти его моделей-репрезентаций.
Дж. Гибсон (1988) продолжает:
Нам трудно свыкнуться с мыслью, что скрытая поверхность может восприниматься, – мы привыкли считать, что она может только припоминаться. Для того чтобы какую-либо вещь можно было воспринимать, она должна быть «дана органам чувств»… [с. 271].
В этой связи он приводит эксперимент Каплана:
Испытуемым показывались кинокадры, заполнявшие весь экран, где кадр за кадром снималась на фотопленку случайно текстурированная бумага, причем каждый последующий кадр отличался тем, что с одного края бумаги проводились ровные срезы. Ни на одном отдельно взятом кадре не было видно никакой линии, однако с одной стороны этой невидимой линией создавалось постепенное удаление текстуры с помощью последовательного отрезания узких полос бумаги. Постепенное прибавление текстуры можно было получить, запустив пленку в обратном направлении. …Все наблюдатели без исключения видели, как одна поверхность уходила за другую (или выходила из-за нее), а эта вторая поверхность закрывала (или открывала) первую. …Поверхность, скрывающаяся из виду, никогда не виделась как поверхность, перестающая существовать, а поверхность, появляющаяся в виду, никогда не воспринималась как поверхность, лишь сейчас обретающая существование. Короче говоря, у заслоняющего края одна поверхность виделась буквально позади другой. Если показ фильма прекращался и строй останавливался, то восприятие края исчезало – оно сменялось восприятием совершенно непрерывной поверхности. Если оптическое превращение возобновлялось, то опять возникало восприятие края. …Скрывшаяся поверхность продолжала видеться и после того, как она скрылась, а открывшаяся казалась существовавшей и до того, как она открылась. Было бы неправильно описывать ситуацию таким образом, что в первом случае поверхность помнится, а во втором – предвосхищается. Лучше было бы сказать, что она воспринималась ретроспективно и проспективно. Вполне разумно считать, что восприятие простирается в прошлое и будущее. Заметьте, однако, что считать так – значит вступать в противоречие с общепринятым учением, согласно которому восприятие ограничено настоящим [с. 272–273].
Данное рассуждение Дж. Гибсона ставит вопросы. 1. Воспринимается ли скрытая поверхность, как полагает Дж. Гибсон? 2. Простирается ли восприятие в прошлое и будущее?
Вряд ли можно согласиться с автором, что «скрывшаяся поверхность продолжала видеться и после того, как она скрылась». Продолжала видеться лишь не скрывшаяся пока часть скрывавшейся поверхности. Что совсем не одно и то же. Другое дело, что скрывшуюся ее часть достраивала наша модель-репрезентация воспринимаемой нами скрывающейся поверхности. Новой, открывающейся поверхности, которая тоже якобы создавалась (из ничего) нашим восприятием, не существовало до того, «как она открылась» нашему восприятию. То, что она, как пишет Дж. Гибсон, «казалась существовавшей и до того», опять обусловлено соответствующей моделью-репрезентацией, достраиваемой нашим восприятием, так как мы привыкли к тому, что поверхности в окружающей реальности лишь появляются из-за других заслоняющих их поверхностей или скрываются ими, но не возникают из ничего.
Дж. Гибсон совершенно прав в том, что нет оснований полагать, будто скрывшаяся поверхность «помнится», а открывающаяся поверхность «предвосхищается». Они действительно «видятся», точнее, представляются зрительно в результате достраивания образов восприятия соответствующими моделями-репрезентациями. Точно так же нет никаких оснований полагать, что первая воспринимается «ретроспективно», а вторая – «проспективно», и что вообще наше «восприятие простирается в прошлое и в будущее».
Итак, якобы «скрывающаяся» и «появляющаяся» поверхности не «видятся», а лишь очень ярко и зримо представляются наблюдателю. Настолько зримо, что даже у такого исследователя, как Дж. Гибсон, появляется уверенность в их зрительном восприятии.
У. Найссер (1981) рассматривает другой аспект проблемы:
Любая реальная ситуация бесконечно богата информацией. Всегда можно увидеть и узнать больше, чем видит и знает какой-то конкретный индивид. Почему же мы не видим и не знаем всего? Ответ, который чаще всего можно услышать, теоретически соблазнителен, но едва ли адекватен; он гласит: «Мы отфильтровываем информацию». …Нет таких механизмов, процессов или систем, функция которых состояла бы в том, чтобы отклонять эти стимулы, так что они воспринимались бы, если бы эти механизмы почему-либо отказали. Воспринимающий не собирает эту информацию просто потому, что он лишен необходимых для этого средств. Тот же принцип применим и тогда, когда воспринимающий наделен соответствующими сенсорными механизмами для восприятия, но не имеет нужного навыка, то есть в тех случаях, когда необходимое перцептивное научение не имело места. Отбор – позитивный процесс, а не негативный. Воспринимающие выделяют только то, для чего у них есть схемы, и волей-неволей игнорируют все остальное [с. 97–98].
«Схемы», о которых говорит здесь автор, – не что иное, как модели-репрезентации уже известных воспринимающему вещей. Именно они заставляют наблюдателя «фильтровать» воспринимаемую информацию, направляя его восприятие по простейшим, привычным и накатанным путям, не загружающим чрезмерно сознание. Однако с точкой зрения У. Найссера трудно согласиться полностью. Наблюдатель действительно воспринимает в первую очередь предметы, модели-репрезентации которых у него есть, что тем не менее не мешает ему формировать и новые модели-репрезентации еще неизвестных ему объектов.
У. Джеймс (2003) пишет:
Ощущения – непосредственные результаты воздействия нервных токов на сознание, когда эти токи входят в мозг и прежде чем они пробудили некоторые ассоциации с прошлым опытом. …Очевидно, что такие непосредственные ощущения могут существовать только в первые дни жизни. Но они совершенно невозможны у взрослых с их воспоминаниями и множеством приобретенных ассоциаций. …У новорожденного мозг образует абсолютно чистое ощущение. Но опыт оставляет свой след… Следствием этого являются другой род чувств и высшая степень суждения [с. 14].
Действительно, видимо, есть основания говорить о первичных, данных нам от рождения ощущениях, точнее, сенсорных впечатлениях, или прообразах, упоминаемых в литературе. Они радикально отличаются не только от образов, но и от ощущений взрослого человека. Главным их отличием является бедность их значения или даже вовсе его отсутствие.
Большой толковый психологический словарь (2001) определяет впечатление как:
…предполагаемый нервный эффект стимуляции. Эта модель употребления – своего рода физиологическая метафора для обозначения всего, что возникает в мозгу… [с. 152].
Я тем не менее полагаю, что данное понятие обозначает не физиологическое, а психологическое явление, возникающее в результате взаимодействия с окружающим миром организма, не имеющего еще соответствующих моделей-репрезентаций.
Понятие прообраз широко используют Э. Бехтель и А. Бехтель (2005), которые определяют его как:
…периферический информационный поток, формируемый в процессе оптофизической дифференциации пространства и проецируемый в бинарную систему; транзиторную психическую конструкцию, участвующую в осуществлении опознания [с. 335].
Если первую часть этого определения принять нельзя в силу ее аморфности и неопределенности, то вторая часть имеет все-таки психологическую соотнесенность, и ее можно использовать при рассмотрении микрогенеза образа восприятия как один из ориентиров, пусть и туманных.
Как и почему происходит приобретение сенсорным впечатлением, или прообразом, понятного человеку значения, которое превращает впечатление уже в образ восприятия? Что такое сенсорное впечатление феноменологически?
Ф. Х. Олпорт (2002) пишет:
Предположим, мы смотрим на некоторый объект с целью опознать его в условиях короткой экспозиции или при освещенности, недостаточной для его узнавания. Будем от пробы к пробе постепенно удлинять время экспозиции или увеличивать освещенность. Сначала мы увидим какое-то красное пятно округлой формы, но опознать объект еще не сможем, Экспозиция или освещенность увеличится, и мы вновь сделаем попытку опознать объект. Может последовать целая серия безуспешных попыток или ошибочных восприятий, и вдруг мы узнаем объект сразу: это – яблоко. Это не красный диск, не свекла, не круглый красный мяч, а яблоко. Мы не ошибаемся, так как объект имеет много характерных признаков. Мы не можем сказать, что это только цветовые впечатления; это также не одна только конфигурация. Хотя объект обладает определенной фактурой, организацией частей, непрерывностью контура и воспринимается как фигура на фоне, он представляется как нечто большее, нежели каждое из этих свойств. Он подчиняется закону константности величины и цвета, и легко может быть создана система отсчета для «яблок», устанавливающая, кажется ли предъявленный объект большим или маленьким яблоком [с. 73–74].
«Темное пятно» исходно является для нас таковым потому, что мы знаем, что такое «пятно» и что такое «темное». Если бы мы не знали этого, оно было бы лишь чем-то мелькающим в нашем поле зрения (если бы мы знали, что такое «мелькание» и «поле зрения»). Иными словами, если бы мы не имели никаких знаний о мире, как новорожденный, например, оно было бы чем-то воспринимаемым, осознаваемым, но абсолютно непонятным, ничего для нас не значащим и почти неспособным поэтому удержаться в нашей памяти. Мы смогли бы его запомнить, если бы оно чем-то привлекло наше внимание, а следовательно, получило бы поэтому некий смысл для нас, пусть даже только как некая непонятная сущность. Вот это непонятное, но воспринимаемое нами «нечто» (впоследствии «темное пятно» и даже «яблоко») и есть прообраз, или сенсорное впечатление. Следовательно, прообразы – это вполне осознанные, быстро сменяющие друг друга в нашем сознании чувственные впечатления, в данном случае – зрительные, не имеющие для воспринимающего ясного или хотя бы как-то понятного ему значения. При концентрации на них внимания и удержании их в сознании они могут превратиться в осмысленные64, то есть понимаемые65 в разной степени образы, приобретшие почему-либо то или иное значение.
Двухлетний ребенок видит лозунг и буквы лозунга, но не понимает его смысл. Лозунг для него не более чем промелькнувшее, ничего не значащее, а потому непонятное зрительное впечатление – прообраз. Лишь с появлением в этих его визуальных впечатлениях какого-то «личностного смысла» [А. Н. Леонтьев, 1983а, с. 237], хотя бы в форме осознания того, что это – особый предмет или даже того, что отдельные элементы этого изображения представляют собой буквы, ребенок начинает не просто обращать внимание на эти сенсорные впечатления, но и понимать факт их наличия. Они становятся для него значимыми, а потому в определенной степени понятными, то есть превращаются для него в образы, имеющие элементарное значение.
Исходя из сказанного, сенсорными впечатлениями, или прообразами, я называю не имеющие еще понятного субъекту значения перцептивные явления, возникающие в сознании вследствие врожденной способности к формированию мгновенных перцептивных образов.
При кратковременном предъявлении наблюдателю объекта в его сознании может не возникнуть ничего, возникнуть «нечто» непонятное ему или возникнуть узнаваемый им в разной степени визуальный образ. Это непонятное наблюдателю, но осознаваемое им «нечто» и есть сенсорное впечатление. Способность формировать сенсорные впечатления присуща человеку от рождения. С течением времени впечатление может приобретать некое значение, превращаясь в «несущий смысл» психический феномен, то есть, говоря метафорически, не имеющий исходно значения, «пустой» психический феномен со временем может приобретать смысл (значение) для человека, превращаясь в полноценный, хотя и понятный ему в разной степени образ восприятия.
Отличие сенсорного впечатления (или прообраза) от мгновенного образа восприятия заключается в отсутствии у первого и наличии у второго значения, хотя бы в минимальной степени понятного наблюдателю. Для того чтобы трансформироваться в понятный мгновенный образ восприятия, сенсорное впечатление должно актуализировать в сознании соответствующую модель-репрезентацию, если таковая уже есть в сознании. Возникающие сенсорные впечатления по разным и порой не вполне понятным причинам могут актуализировать либо не актуализировать в сознании соответствующие им модели-репрезентации – свои значения, если таковые уже сформированы у наблюдателя. Во втором случае они остаются непонятными и бесследно исчезают. Сенсорные впечатления, естественно, участвуют в формировании новых моделей-репрезентаций еще пока неизвестных субъекту предметов.
Э. Бехтель и А. Бехтель (2005) считают прообразом:
…все то, что субъект воспринимает, но не идентифицирует как конкретный объект. …Эпизоды такого в чистом виде мы можем проследить на некоторых кинематографических приемах, когда оператор дает объект в настолько необычном ракурсе, что вы его не можете опознать. Например, на огромном экране появляются какие-то непонятные размытые цветные пятна. Постепенно они уменьшаются в размерах, становятся более четкими, приобретают определенные формы, и вы видите что-то похожее на глаз, который в упор смотрит на вас. Все то, что вы воспринимали до опознания глаза, было фактически прообразным восприятием… [с. 218].
Вряд ли с авторами можно согласиться полностью, так как если я воспринимаю уже эти пятна как объект (хотя и не могу его опознать) и считаю их образом чего-то, пусть и непонятного мне, то это уже не прообраз, а непонятный образ восприятия. Авторы поднимают также вопрос о длительности существования прообраза и его возможной структуре:
Вероятно, она может быть идентифицирована с эконической или эхоической памятью и составляет 0,125–0,250 с. Длительность существования ко-образа должна быть значительно меньше, поскольку для сличения с прообразом предъявляется большое количество ко-образов. Саккадические движения глаз совершаются с частотой 30–70 раз в секунду. Это означает, что с такой же частотой меняется картина восприятия, падающая на сетчатку и подающаяся в центральный конец анализатора для обработки. Если к этому добавить движения глаза, определяемые физиологическим нистагмом и дрейфом глазных яблок, то частота смены картин восприятия возрастет еще больше. Однако фактическое время экспозиции еще меньше, поскольку требуется определенное время для перемещения глазных яблок, когда изображение не фиксируется. Можно считать, что время зрительной экспозиции составляет тысячные доли секунды [с. 219].
…время существования блица, судя по всему, составляет несколько тысячных секунды… Блицы, полученные в пределах одного масштаба восприятия, накапливаются, наслаиваясь друг на друга. В этом случае прообраз представляет собой конструкцию, соответствующую не одному, а многим блицам, то есть становится кумулятивной конструкцией [с. 220].
Приведенные данные интересны тем, что, несмотря на совершенно иные подходы, авторы пришли примерно к тем же результатам, что и я. Не вижу смысла резко разделять мгновенные образы и сенсорные впечатления, так как они различаются, как мне представляется, лишь наличием или отсутствием понятного субъекту значения. Соответственно, продолжительность сенсорных впечатлений равна длительности мгновенных образов и составляет миллисекунды и десятки миллисекунд.
Текущее восприятие следует рассматривать, по-видимому, как поток прообразов, лишь небольшая часть которых, актуализируя элементы значения, как-то понятные наблюдателю, трансформируется в мгновенные образы. Даже узнаваемые образы понятны ему в очень разной степени. Ясные и относительно ясные мгновенные образы сменяются в сознании вовсе непонятными сенсорными впечатлениями. Произвольному воспоминанию впоследствии доступны только образы, которые к тому же были зафиксированы памятью. Сенсорные же впечатления исчезают безвозвратно. В абсолютном большинстве случаев они даже не привлекают к себе внимания. Именно поэтому большая часть воспринятого «проходит мимо» нас, а у исследователей возникает предположение о наличии в нашем сознании некоего «фильтра» или «схем», выступающих в роли последнего. В общем-то, имеющиеся в сознании воспринимающего модели-репрезентации окружающего мира можно рассматривать как своеобразный метафорический «фильтр», отбирающий только те впечатления, которые способны актуализировать эти имеющиеся модели репрезентации.
Так как различия между мгновенными образами и сенсорными впечатлениями заключаются лишь в наличии или отсутствии значения у тех и других, то есть фактически в их способности вызывать ассоциации, можно говорить о непрерывном континууме перцептивных явлений, располагающемся между двумя полюсами. На одном находятся почти совершенно «пустые» сенсорные впечатления, не пробуждающие в сознании почти никаких ассоциаций – «пустые» чувственные репрезентации (новорожденных). На другом – максимально понятные, имеющие сложное значение мгновенные образы восприятия. И те и другие осознаются, то есть существуют в сознании, но одни бессмысленны и непонятны, другие – наполнены субъективным смыслом. Нераспознавание сенсорного впечатления может быть обусловлено не только отсутствием необходимого значения у возникающего впечатления, но и качествами самого сенсорного впечатления, обусловленными условиями процесса восприятия: продолжительность, освещение, помехи и др.
Человек, владеющий китайским языком, видит в китайском иероглифе понятный ему символ. Человек, не знающий китайский язык и письменность, понимает только, что видит непонятный иероглиф. Ребенок же лишь понимает, что видит нечто. Следовательно, и образ восприятия может быть понятен нам в разной степени. Такие в разной степени понятные нам образы постоянно присутствуют в нашем восприятии. Множество сенсорных впечатлений, непрерывно появляясь в сознании и исчезая затем из него навсегда, чтобы никогда более ничем нам о себе не напомнить, создают своего рода перцептивный «фон», который постоянно и малозаметно для нас присутствует в сознании. На этом «фоне» возникают «фигуры» – мгновенные образы восприятия, некоторые из которых даже фиксируются памятью.
Наряду с прообразами и мгновенными образами восприятия, которые формируют то, что можно назвать «перцептивной плоскостью» сознания, в последнем почти постоянно присутствуют образы представления и воспоминания, образующие другую, относительно самостоятельную плоскость психических феноменов – «плоскость представлений и воспоминаний». Причем, как свидетельствует интроспекция, большинство возникающих в сознании визуальных образов представления тоже не имеют ясного для субъекта значения, что обусловлено, в первую очередь, кратковременностью их существования.
Множество представлений и воспоминаний, появляясь в сознании на очень короткое время, создают свой «фон», на котором в виде «фигур» возникают отдельные привлекающие к себе внимание образы представления и воспоминания. «Фоновые» феномены не фиксируются памятью и, исчезнув, не могут быть более никогда возвращены в сознание. Хотя в сознании сохраняется воспоминание, может быть, правильнее сказать – понимание самого факта их наличия и исчезновения. По крайней мере, в процессе рефлексии удается обнаружить их существование в сознании в данный момент и понять, что они постоянно присутствуют в нем.
Многие авторы, в том числе, например, А. Н. Гусев [2007, с. 234], отмечают, что в кинематографе и мультипликации чрезвычайно важно, чтобы соседние кадры отличались друг от друга незначительно, иначе нашей зрительной системе не удается «сливать» их в одно плавное изображение. В связи с этим возникает вопрос: а что это за «слитое изображение», точнее – образ? И что представляет собой процесс трансформации образов отдельных кадров в некий объединенный «итоговый» «плавный» образ движущегося объекта?
То, что наше сознание формирует итоговые образы восприятия из последовательностей мгновенных образов, подтверждается хорошо известными всем нам фактами. Например, если быстро вращать горящий уголек или фонарик, они воспринимаются нами в виде огненного или светящегося круга. Иными словами, наше сознание создает некий синтетический, итоговый за период образ, складывающийся из множества мгновенных образов восприятия, который к тому же сохраняется потом в памяти. Процесс формирования «итогового» образа восприятия наглядно проявляется и в так называемом феномене стробоскопического движения. При последовательной асинхронной демонстрации наблюдателю двух близких неподвижных объектов с асинхронностью около 100 мс обычно воспринимается лишь один объект, движущийся от места первого предъявления к месту второго.
Ч. Осгуд [2002а, с. 151] описывает эксперименты Брауна и Вота (1937), которые, используя специальный аппарат, последовательно зажигали источники света А, Б, В и Г (рис. 31) по кругу в контролируемом темпе. При большом интервале между вспышками четыре вспышки воспринимались как отдельные и последовательные. При уменьшении интервала возникал феномен фи-движения (ложного движения), когда одно световое пятно начинало описывать углы квадрата. Иными словами, происходило как бы связывание вспышек между собой. Образ воспоминания первой вспышки связывался с образом восприятия второй вспышки и т. д., формируя некий новый синтетический образ квадрата, не соответствующий физической реальности.
При дальнейшем уменьшении интервала этот синтетический образ еще более видоизменялся: траектория светового пятна становилась сначала дугообразной, и потом превращалась в круг, заключенный внутри действительных местоположений источников света. Лишь при уменьшении интервала до 50 мс образ вновь становился более адекватным реальности, так как все 4 источника становились видимыми одновременно. В этом случае повторное включение каждого источника происходило через 50 × 4 = 200 мс, или 5 раз в секунду. Этого времени оказывалось, видимо, недостаточно для исчезновения предыдущих образов восприятия (или образов воспоминания) каждого из четырех источников, и они сливались с вновь возникающими образами восприятия новых вспышек, создавая иллюзию постоянно горящих источников.
Рис. 31. Световые источники,
последовательно зажигаемые по кругу
В данном наблюдении важно то, что взаимодействие многих непрерывно возникающих новых образов восприятия и сохраняющихся в сознании образов воспоминания приводит к появлению синтетических «итоговых» образов восприятия иллюзорных объектов, не соответствующих воспринимаемой в этот момент физической реальности.
А. Н. Гусев (2007) отмечает, что М. Вертхаймер, изучая фи-феномен, подчеркивал, что:
…эта иллюзия движения явно выходит за пределы того, что дано глазу непосредственно, и поэтому служит примером организующей деятельности нашего восприятия [с. 232].
Б. М. Величковский (2006) обращает внимание на то, что:
…если признаки объекта (цвет или форма) отличаются друг от друга, то в процессе движения происходит соответствующая трансформация восприятия – примерно в середине траектории иллюзорный объект меняет свой цвет на цвет второго объекта [с. 336].
Иными словами, сознание наблюдателя трансформирует в итоге мгновенные образы восприятия в какие-то новые синтетические, «слитые» или итоговые образы, которые к тому же репрезентируют отсутствующее в реальности движение объекта. Автор продолжает:
…Деннет осторожно формулирует… гипотезу «множественных набросков». Многочисленные латентные описания текущих событий сосуществуют одновременно, причем одни из них могут усиливаться по мере поступления новой информации, тогда как другие – ослабевать. …Гипотеза множественных набросков пока сама имеет довольно эскизный характер, не позволяющий делать экспериментально проверяемые предсказания [с. 337].
Мне представляется, что эти самые «множественные наброски» есть не что иное, как множество мгновенных образов восприятия, воспоминания и представления, следующих друг за другом или, возможно, даже сосуществующих друг с другом в сознании.
Х. Шиффман (2003) указывает, что:
…на восприятие конкретного сигнала влияют все фоновые раздражители, включая те, что предшествовали ему, а в некоторых случаях и те, что возникли после него [с. 86].
Наличие мгновенных образов, суммируемых и трансформируемых сознанием по каким-то пока неясным алгоритмам, позволяет понять, как именно такое возможно.
Анна Трейсман и Г. Шмидт (A. M. Treisman & H. Schmidt, 1982) изучали, что происходит при одновременном восприятии разных объектов с теми из них, которые находились вне фокуса внимания. Основной задачей испытуемых было обнаружение идентичности двух черных цифр, высвеченных в одной части поля зрения. Именно там фокусировалось внимание испытуемых. В другой, игнорируемой части поля зрения предъявлялись буквы разного цвета. Могли предъявляться розовая T; желтая S и синяя N. После того как испытуемые сообщали о числах, их просили сообщить о любых буквах, которые они видели, и о цвете этих букв. Испытуемые сообщали о восприятии иллюзорных соединений особенностей букв (например, розовая S) почти так же часто, как и о наблюдении реальных качеств объектов.
Данные эксперименты свидетельствуют, что мгновенные образы восприятия сменяются неким итоговым образом, сохраняющимся в памяти, о наличии которого человек отдает потом себе отчет. Причем этот итоговый образ может являться комбинацией элементов, составлявших разные мгновенные образы восприятия, их своеобразным «сплавом».
К феномену, который я рассматриваю как формирование «итогового» образа восприятия, имеет непосредственное отношение другое явление, заключающееся во влиянии предшествующего образа восприятия объекта А на последующее восприятие объекта Б.
В психологической литературе широко обсуждается прием, впервые использованный советским режиссером Л. В. Кулешовым (Л. В. Кулешов, 1941; Л. Кулешов, А. Хохлова, 1975), который чередовал в своих фильмах кадры, изображавшие ничего не выражающее лицо актера, с кадрами, демонстрирующими мертвую женщину, тарелку супа или играющую девочку. В результате зрителям лицо казалось печальным, задумчивым или счастливым. Данный феномен демонстрирует, что никак не связанные между собой по содержанию мгновенные образы восприятия либо даже последовательности из многих мгновенных образов восприятия каждая, которые появляются в сознании друг за другом, участвуют в формировании какого-то нового интегративного образа, который сохраняется затем в памяти.
Э. Бехтель и А. Бехтель (2005) так описывают восприятие кинофильма:
Если первым кадром показать стоящую на стоянке автомашину, а вторым – взрыв, то зрителем эта последовательность будет восприниматься как взаимосвязанные события – взрыв автомашины. Хотя во время съемок никакая автомашина не взрывалась, оба кадра снимались раздельно, и в фильме они даны тоже так (следовательно, это наше сознание формирует некий итог увиденного. – Авт.). Установление причинно-следственных отношений этих двух событий и есть психическая функция, в основе которой лежит феномен взаимодействия по смежности. У плохого режиссера, не умеющего следовать такому закону, могут быть совсем неожиданные результаты. Я недавно видел киножурнал, в котором вначале была показана палуба большого современного корабля, а следующим кадром – солдаты в шинелях времен Гражданской войны, бегущие в атаку с винтовками наперевес. У зрителя вначале возникает совершенно полное убеждение, что солдаты бегут по палубе, хотя режиссер хотел показать совсем другой сюжет, и в дальнейшем это становится понятным (то есть разные последовательные мгновенные образы опять порождают некий новый итоговый образ. – Авт.) [с. 165].
Законы апперцепции используют опытные кинорежиссеры. Вначале герой несколько раз показывается крупным планом. Это формирует у зрителя соответствующее представление. В последующем герой может показываться уже любым планом, поскольку зритель восполняет воспринимаемое в настоящий момент с экрана теми представлениями, которые он сформировал ранее. И даже если герой показан со спины, зритель все равно проецирует на него представление, сформированное ранее при просмотре крупного плана, и может представить себе выражение его лица. Если эта последовательность нарушается, то зритель вынужден «доконструировать» образ героя в условиях перцептивного дефицита, что вызывает определенные трудности [с. 261].
В исследованиях Ш. Мерфи и Р. Зайонца (S. Murphy, R. Zajonc, 1993; 1995) испытуемым на очень короткое время предъявлялись зрительные стимулы позитивного или негативного содержания (например, улыбающееся или злое лицо). Затем их просили оценить фотографии людей с нейтральным выражением лица по шкале «позитивное лицо – негативное лицо». Те испытуемые, которым предварительно предъявлялись «позитивные» стимулы, более позитивно оценивали предъявленные лица по сравнению с теми испытуемыми, которым предъявлялись предварительно негативные стимулы.
Формирование «итогового» образа зависит еще от одного важного обстоятельства: периода времени между окончанием предъявления первого объекта и появлением второго объекта. Он определяет, повлияет ли второй мгновенный образ восприятия на образ воспоминания первого. Б. М. Величковский (2006) сообщает о зависимости эффективности опознания первого объекта от задержки предъявления второго объекта.
Испытуемым показывался ряд букв, причем одна из букв маскировалась кольцом или сплошным диском, перекрывавшим критическую позицию. Если меткой был диск, то при одновременном показе с буквами успешность восприятия букв на критической позиции была минимальной, затем – примерно в течение третьей секунды – она улучшалась. Если меткой было кольцо, то при нулевой задержке испытуемый просто видел букву в кольце и успешность воспроизведения была максимальной. При росте асинхронности предъявления… кольца (то есть при увеличении периода времени между предъявлением буквы и кольца. – Авт.) восприятие буквы ухудшалось, и при асинхронности порядка 100 мс наступал момент, когда кольцо как бы «стирало» букву – феноменально оно окружало пустое место. При увеличении задержек до 200–300 мс кольцо переставало оказывать какое-либо влияние на восприятие и воспроизведение вновь улучшалось [с. 192–193].
Из приведенных данных можно сделать вывод, что последовательные мгновенные образы при возникновении их с интервалом примерно до 100 мс приводят к сохранению в памяти суммарных, или итоговых, образов. В данном случае – буквы в кольце. Но при интервале около 100 мс они перестают сливаться и второй образ просто замещает собой первый, кольцо стирает букву. При увеличении интервала до 200–300 мс первый образ уже успевает сохраниться в памяти и образ кольца его не стирает.
Г. Глейтман, А. Фридлунд и Д. Райсберг (2001) пишут, ссылаясь на Вертхаймера:
Представьте себе, что мы включили на мгновение свет в какой-то точке поля зрения и сразу же выключили его, а после определенного временного интервала (30–200 мс) включили свет в другой точке. В результате мы получим псевдодвижение. Кажется, будто свет переместился из одной точки в другую, хотя не было никакого движения между этими двумя точками пространства… Этот феномен просто ошеломляет: если правильно подобрать временные интервалы, псевдодвижение невозможно отличить от настоящего движения (Wertheimer, 1912) [с. 259].
Мы имеем здесь два (или даже больше) разных мгновенных образа восприятия, различающихся местоположением источника света. Их последовательное появление может приводить к сохранению в памяти итогового образа иллюзорного движения источника света.
Все приведенные эксперименты свидетельствуют о сложном микрогенезе образов восприятия, в процессе которого могут возникать и сохраняться в памяти «итоговые» образы восприятия, не соответствующие воспринимаемым объектам. Более того, наше сознание способно удерживать сразу несколько последовательных феноменологически трудно квалифицируемых образов (восприятия? воспоминания?), анализировать их все сразу в целом, делая из них своего рода чувственные выводы в виде новых «итоговых» образов (восприятия? воспоминания?).
Очевидно, что для лучшего понимания механизмов микрогенеза образа необходимо продолжить аналогичные исследования.
Термин микрогенез, как отмечает Б. М. Величковский [2006, с. 198], был введен в психологии Х. Вернером, чтобы отличать актуальное развитие восприятия, мышления и эмоций от процессов их онто- и филогенеза. Затем изучением микрогенеза (или «актуалгенеза») занимались Ф. Крюгер и его ученики. Одним из первых исследователей микрогенеза восприятия был ученик В. Вундта, один из основателей экспериментальной психологии в России Н. Н. Ланге (1893), который полагал, что:
…процесс восприятия состоит в чрезвычайно быстрой смене целого ряда моментов или ступеней, причем каждая предыдущая ступень представляет психическое состояние менее конкретного, более общего характера, а каждая следующая – более частного и дифференцированного [с. 3].
В. М. Бехтерев (1999) тоже писал:
…многие первичные ощущения… организуются по определенным правилам в элементарные восприятия (линии, углы, тона, тембр и т. д.). …Образ – это не мгновенный «комплекс ощущений», а знак некоторого длящегося процесса, «строящийся» из «предощущений». …Мы можем рассматривать только механизмы построения все более усложняющихся гештальтов – образов [с. 164].
Теория микрогенеза восприятия была создана представителем Лейпцигской школы Ф. Зандером [цит. по: Б. Мещеряков, В. Зинченко, 2004, с. 293].
В опытах В. Ди Лолло и А. Уилсона (Di Lollo & Wilson, 1978) было показано, что интеграция перцептивных образов зависит от асинхронности включения стимулов или, другими словами, от времени между включениями первого и второго стимулов, а не от интервала времени между выключением первого и включением второго стимулов.
Авторы предъявляли испытуемым две матрицы 5 × 5, которые при физическом наложении образовывали полную матрицу с одной пустой ячейкой (рис. 32). Испытуемые должны были обнаружить ячейку при различных комбинациях длительности предъявления и продолжительности межстимульного интервала. В тех случаях, когда время экспозиции первого изображения превышало 100–120 мс, даже при межстимульном интервале 10 мс не происходило суммации изображений и испытуемые были не в состоянии указать пустую ячейку.
Рис. 32. Псевдослучайные матрицы
На мой взгляд, результаты позволяют предположить, что 100–120 мс достаточно для возникновения за этот период времени уже не одного, а нескольких мгновенных образов первого объекта, которые суммируются самостоятельно, формируя свой итоговый образ, что не позволяет следующим за ними мгновенным образам второго объекта «присоединиться к ним» и оказать искажающее влияние на первый итоговый образ, сохраняющийся в памяти. В результате не происходит последующей «суммации изображений». Такое предположение в определенной степени согласуется с данными, полученными в результате исследования перцептивных образов иной модальности. Б. М. Величковский (2006) пишет:
Множество исследований было посвящено анализу элементарных временных характеристик слуха, аналогичных инерции зрения. …Инерция слуха определялась в последнем случае началом, а не концом предъявления, так что звуковой сигнал длительностью 10 мс имел «инерцию» 110 мс, а длительностью 100 мс – только 20 мс. Этот результат довольно трудно интерпретировать как эффект памяти, скорее, это эффект микрогенеза восприятия… [с. 200].
Возможно, предъявление звука продолжительностью 10 мс приводило к возникновению образа восприятия, сохраняющегося 110 мс, тогда как предъявление звука продолжительностью 100 мс приводило к возникновению образа восприятия, сохраняющегося всего 20 мс. Все это в очередной раз демонстрирует сложность и недостаточную изученность как процесса восприятия, так и тем более микрогенеза того, что принято называть образом восприятия.
Б. М. Величковский [2006, с. 193] полагает, что существует глобальная двухуровневая архитектура восприятия: сначала объект воспринимается как относительно недифференцированное, но локализованное в трехмерном пространстве нечто, затем – как предмет с индивидуальными признаками, такими как цвет и форма. Он (2006) пишет:
…нами была обоснована теория микрогенеза, согласно которой восприятие предмета начинается с его динамической локализации в трехмерном окружении, после чего происходит спецификация его общих очертаний и, наконец, инвариантное восприятие тонких внутренних деталей… Базовый цикл микрогенеза восприятия может занимать до 300 мс и требовать… участия внимания… [с. 204].
Как я уже говорил выше, интроспекция свидетельствует, что в сознании одновременно присутствуют образы восприятия объекта и входящие в его же модель-репрезентацию образы воспоминания и представления того же и сходных с ним объектов, что подтверждается и данными литературы [см., например: Р. Вудвортс, 1950, с. 49]. И те и другие образы участвуют в формировании итогового за период (от десятков миллисекунд до, вероятно, нескольких секунд) психического феномена, который сохраняется в сознании как образ восприятия (или уже как образ воспоминания?), но который в любом случае тем не менее принято называть образом восприятия. То, что мы, не отказавшись от привычных стереотипов, пока не в состоянии даже квалифицировать психические феномены, существующие в нашем сознании (образ восприятия, или уже образ воспоминания, или, наконец, нечто третье), свидетельствует лишь об огромной сложности проблем, с которыми мы имеем здесь дело.
Внимание наблюдателя привлекают и в первую очередь фиксируются памятью те мгновенные образы восприятия, которые способны вызвать ассоциации, то есть актуализировать в сознании модели-репрезентации уже известных объектов. Г. Гельмгольц (2002), например, пишет:
Гораздо более отчетливо обнаруживается роль понимания в восприятии… при плохом освещении, когда мы не можем сразу дать себе отчет, что за предмет мы видим и как далеко он находится… Но вдруг нам становится ясно, что за предмет перед нами, и тотчас под влиянием правильного понимания у нас формируется со всей отчетливостью правильный перцептивный образ, и мы уже не в состоянии вернуться к первоначальному, неполному восприятию [с. 31].
«Первоначальное, неполное восприятие», о котором говорит автор, феноменологически представляет собой, по-видимому, те мгновенные зрительные образы восприятия, которые почти не вызывают ассоциаций, а потому обычно и не сохраняются в памяти человека впоследствии. Широко обсуждаемая в литературе «избыточность нашего восприятия» проявляется в том, что большая часть мгновенных образов восприятия, а тем более сенсорных впечатлений, возникающих в нашем сознании, не попадает в число тех «избранных», которые оказываются в зоне активного внимания и затем принимают участие в формировании итоговых образов.
Я не предполагаю излагать здесь какую-то собственную концепцию микрогенеза, так как подобная задача требует специальных экспериментальных исследований, а хочу лишь обратить внимание на то, что в микрогенезе образа восприятия участвуют не только мгновенные образы восприятия, но и входящие в модель-репрезентацию воспринимаемого аспекта реальности образы его представления и воспоминания.
О том, что образы представления в конечном счете могут определять «итоговый» образ восприятия, свидетельствуют наблюдения М. П. Никитина, работавшего в лаборатории В. М. Бехтерева. Автор проводил эксперименты по узнаванию изображений предметов, предъявлявшихся с индивидуально подобранной околопороговой длительностью экспозиции (от 0,8 до 3 мс). После каждого предъявления испытуемый зарисовывал то, что видел, и давал словесный отчет. Результаты показали, что всякая новая идея о предмете «запускает» микрогенез восприятия сначала. Б. М. Величковский (2006) цитирует М. П. Никитина:
Некоторые лица так описывают этот момент: «Помню, что некоторое время ясно осознавал общие очертания некоторых линий, но, как только блеснула идея о предмете, сразу забыл их». Та же закономерность проявилась и в динамике зарисовок: сразу после возникновения идеи, даже если она была правильной, увеличивалось количество ошибочно изображенных деталей! Испытуемый говорил «птица» и рисовал птицу другого вида, чем та, которая была на карточке [с. 225].
В этих наблюдениях интересно то, что не только возникающие в сознании образы воспоминания и представления, входящие в актуализированную сенсорными впечатлениями модель-репрезентацию, влияют на итоговый образ восприятия объекта, но даже всплывающие в сознании в процессе восприятия понятия могут резко менять итоговый образ. Это свидетельствует об отсутствии в ряде случаев жесткого детерминирования сенсорными впечатлениями итогового образа восприятия.
Что же собой представляет привычно перекочевывающий из одного учебника психологии в другой образ восприятия? Понятно, что это не единичный мгновенный образ восприятия и даже не просто последовательность таких образов. Это нечто гораздо более сложное, состоящее из многих элементов и развернутое во времени, но при этом рефлексируемое субъектом и сохраняющееся в его памяти как единичное и целостное. Можно, по-видимому, говорить о формировании в каждом случае восприятия особой новой сенсорной психической конструкции, разворачивающейся во времени, в создании которой сложным и непонятным пока образом участвуют как мгновенные образы восприятия, так и составляющие модель-репрезентацию воспринимаемого объекта кратковременные образы воспоминания и представления, а также итоговые образы, сохраняющиеся в памяти.
Говоря иначе, это поток сходных между собой мгновенных образов, который представляет собой своего рода гештальт и рассматривается человеком как единичная перцептивная репрезентация реальности, занимающая период времени, называемый в литературе «порогом нерасчлененной длительности» (см., например: А. Н. Гусев, 2007). Микрогенез итогового образа (или образов) восприятия – процесс создания таких психических феноменов. То, что наше сознание всегда стремится к построению в процессе восприятия сенсорной психической конструкции, как мы уже обсуждали выше (см. разд. 1.6.8), иллюстрируют еще классические опыты В. Вундта (2007) с метрономом:
…испытуемый внимательно слушает равномерный ритм метронома, но спустя какое-то время начинает выделять в ряду одинаковых ощущений ритмичную структуру, напоминающую мелодию. В. Вундт пишет: «…для нас в высшей степени трудно слышать удары маятника совершенно равными по силе, иначе говоря, слышать их не ритмически. Мы постоянно впадаем вновь в восходящий или нисходящий такт. …Наше сознание ритмично по своей природе» [с. 12].
А. Н. Гусев [2007, с. 29] отмечает, что тот же самый эффект проявляется в зрении, когда приходится достаточно долгое время, например ожидая чего-то, смотреть на равномерно текстурированную поверхность стены (например, кафельной). Вскоре одинаковые кафельные квадраты начинают объединяться в различные фигуры. Иными словами, наша психика непроизвольно и естественным образом всегда старается выстроить на основе сенсорных впечатлений ту или иную завершенную модель-репрезентацию определенного аспекта реальности и сохранить ее для последующего использования.
Р. Клацки [2007, с. 183] справедливо считает, что если бы не было иконических образов, мы могли бы «видеть» зрительные стимулы лишь до тех пор, пока они остаются у нас перед глазами, а если бы не было эхоической памяти, мы могли бы «слышать» звуки лишь до тех пор, пока они звучат. Следовательно, у нас возникли бы большие трудности с пониманием устной речи. Он (2007) пишет:
Возникает вопрос: происходит ли вообще стирание эхоического образа? Ответ на этот вопрос зависит от того, что мы будем понимать под стиранием. Если под стиранием иметь в виду нечто эквивалентное стиранию зрительного образа, то есть подлинную замену одного стимула другим, который за ним следует, то ответ, пожалуй, будет отрицательным. …Наша способность распознавать последовательности звуков должна означать, что новые звуки не стирают другие, только что им предшествовавшие. Если бы они их стирали, мы… не могли бы воспринимать речь, поскольку произнесение даже одного слога требует некоторого времени и нельзя, чтобы вторая его часть стирала первую. Однако и в эхоической памяти все же, видимо, существует какое-то явление, подобное стиранию. Новые звуки могут в некоторой степени маскировать и уменьшать длительность хранения звуков, предъявленных ранее (D. W. Massaro, 1972). Это явление лучше называть интерференцией, чтобы отличать его от быстрого и полного стирания, более четко выраженного в иконической памяти. Эта эхоическая интерференция сходна с эффектом светлого поля, предъявлявшегося в экспериментах Сперлинга после набора букв, – она уменьшает время сохранения следов, но не уничтожает их сразу [с. 188–189].
Интроспекция свидетельствует, что сознание способно удерживать целиком фразу, состоящую из нескольких слов. В. Вундт (2007) объясняет способность сохранения содержания «объемом сознания», Дж. Миллер (1964) связывает это с «магическим числом»66.
Р. Клацки (2007) сообщает о том, что Дж. Сперлинг (G. Sperling, 1967) заметил, как испытуемый, записывая буквы в задачах на вспоминание, часто произносит их про себя. Сперлинг предположил, что в этом, возможно, проявляется более общий процесс, происходящий в кратковременной памяти, – процесс повторения. Испытуемый произносит букву про себя, слышит, что он говорит, а затем помещает на хранение в кратковременную память то, что услышал, тем самым восстанавливая первоначальный след. Р. Клацки (2007) пишет:
Подлинные звуки при этом могут отсутствовать, но при повторении вместо них используются мысленные образы звуков (слуховые образы представления и воспоминания слов. – Авт.), которые не произносятся. …Если сравнить полученную таким образом скорость со скоростью внешней, звуковой речи, то окажется, что они примерно одинаковые, составляя обычно от 3 до 6 букв в секунду. …Если повторение – это мысленное предъявление человеком самому себе какого-то элемента (например, мысленное произнесение буквы), то повторение может быть также и зрительным (в форме зрительных образов воспоминания. – Авт.). …Повторение, осуществляемое, видимо, с помощью внутренней речи, не только поддерживает и оживляет следы в кратковременной памяти: предполагается, что оно обусловливает также перенос информации в долговременную память, увеличивая тем самым прочность долговременных следов [с. 197–198].
Вероятно, именно в отсутствии необходимого количества повторений мгновенных образов заключается причина того, что лишь некоторые из них, даже повторно возникающие в сознании, сохраняются затем в нашей памяти.
П. Линдсей и Д. Норман [1974, с. 321] приводят дополнительные данные о кратковременной памяти, обсуждая эксперимент Ллойда и Маргарет Питерсонов (L. Peterson, M. Peterson), которые просили испытуемых запомнить три буквы, а спустя 18 с воспроизвести их. Оказалось, что испытуемые не могли запомнить эти три буквы, если в эти 18 с должны были в быстром темпе вести «обратный счет тройками».
П. Линдсей и Д. Норман [1974, с. 330] приводят также данные другого эксперимента:
Аткинсон и Шифрин (R. C. Atkinson, R. M. Shiffrin, 1971) сначала предъявляли испытуемому в акустической модальности ряд букв для запоминания, затем на 30с давали задание по различению сигнала в другой модальности – визуальной, после чего проверяли запоминание букв. Это позволило избежать как повторения материала, подлежащего запоминанию, так и интерференции этого материала за счет действия других сходных слуховых стимулов. Оказалось, что спустя 30 с после предъявления материала испытуемые хорошо помнят его. Однако еще через 30 с память становится настолько «хрупкой», что даже незначительная интерференция разрушает ее. Авторы полагают, что через 30 с, очевидно, происходит изменение чувствительности к интерференции.
Приведенные данные позволяют констатировать, что процессы микрогенеза перцептивных образов, их удержания в сознании, влияние на их сохранение новых образов восприятия иных объектов, а также особенности микрогенеза образов восприятия разной модальности очень сложны и недостаточно изучены.
Определенный вклад в понимание проблемы микрогенеза образа восприятия внесли Э. Бехтель и А. Бехтель (2005), которые ввели два новых понятия: блиц (нечто похожее на мгновенный образ восприятия) и ко-образ (нечто похожее на модель-репрезентацию). Однако авторы рассматривают и блиц, и ко-образ то в качестве психических конструкций:
Есть психические конструкции, которые существуют сотые и даже тысячные доли секунды (блиц, прообраз, ко-образ, образ), а есть такие, «сроки жизни» которых более продолжительны [с. 295].
Ко-образ представляет собой специальную психическую конструкцию, создаваемую для осуществления опознания. Это короткоживущее или, по нашей классификации, транзиторное, психическое образование, формируемое оперативным контекстом. …Ко-образ следует рассматривать либо как единую конструкцию с последовательно развертывающимся сюжетом, когда первые ее элементы обеспечивают само опознание и одновременно выступают в качестве релизинг-фактора, допуская информационное насыщение ко-образа после его формирования, либо как последовательную обойму ко-образов, выполняющих указанные функции [с. 220],
то как физиологические сущности:
Блиц представляет собой переработанный информационный поток, который в бинарной системе появляется в виде прообраза [с. 57].
Его (прообраз. – Авт.) нельзя считать психической категорией, поскольку прообраз еще не имеет психического смысла, – это высоко организованная нейрофизиологическая категория. Ее превращение в психическую происходит путем организации информационных потоков… [с. 220].
Здесь мы опять сталкиваемся со смешением разных плоскостей анализа, которые, в принципе, не должны пересекаться: психологической, информационной и физиологической, что лишает подобный анализ всякого смысла, так как «нейрофизиологическая категория», даже «высоко организованная», никак не может превратиться в «психическую категорию». Ко-образы, как я уже сказал, по своим функциям чем-то напоминают модели-репрезентации. Авторы даже рассматривают их чаще как психические конструкции:
Ко-образ представляет собой конструкцию, не просто соответствующую какому-то активированному представлению, а созданную специально для данного случая опознания. Ее конструирование обусловлено участием в этом процессе не всего представления, а только определенной его части, необходимой именно для данного опознания. В каждый момент времени какая-то часть контекстуальных систем находится в активированном состоянии, образуя оперативный контекст, подготавливая контекстуальную информацию к мобилизации (функция предвозбуждения). Наиболее активированные элементы данных систем редуплицируют свои информационные блоки в виде ко-образов и направляют их в бинарную систему [с. 223].
Ко-образы в таком понимании отличаются от моделей-репрезентаций и выполняют иные, гораздо более узкие функции. Тем не менее импонирует попытка авторов рассмотреть формирование образа восприятия как сложный процесс соединения прообраза и ко-образа.
Выше мы уже обсуждали то, что ни понятие ощущение, ни понятие образ, во-первых, не имеют в психологии общепринятых определений, во-вторых, даже их описания в литературе вызывают много возражений и вопросов. Сказанное заставляет задуматься о необходимости признания того факта, что традиционно рассматриваемые в психологии в качестве наших психических явлений сущности, обозначаемые понятиями ощущение и образ, будучи несколько более ясными и более «психологическими», чем, например, перенасыщенное в когнитивной психологии физиологическим содержанием понятие психическая репрезентация, тем не менее не в полной мере отражают реальности нашей психики, а их описания не соответствуют тому, что мы действительно переживаем в сознании. Другими словами, созданные исследователями понятия ощущение и образ обозначают, возможно, не столько то, что существует в нашей психике, сколько гипотетические конструкты67 самих исследователей, пытавшихся смоделировать и объяснить собственные психические явления.
Неудивительно поэтому, что М. Мерло-Понти [1999, с. 30], например, рассматривает ощущение лишь как «объясняющий концепт», Ф. Х. Олпорт [2002, с. 70] считает ощущение «абстрактной конструкцией», а А. Н. Гусев (2007) замечает, что:
…рассматривая ощущения и восприятия как теоретические понятия научной психологии, мы в известной степени имеем дело с научными абстракциями, такими же, как гравитационное или электромагнитное поле в физике [с. 14].
Из сказанного может следовать, что если понятие яблоко, например, обозначает существующее в физической реальности яблоко, которое репрезентируется человеку не только и не столько в форме вербальной модели (понятия яблоко), но в первую очередь чувственно, в виде модели сенсорной – визуально воспринимаемого и ощущаемого всеми органами чувств предмета, то понятия ощущение и образ не столько репрезентируют конкретные реально присутствующие в нашей психической жизни элементарные психические феномены, сколько, по-видимому, обозначают искусственные конструкты, созданные в прошлом исследователями для объяснения себе и окружающим содержания собственной психики.
Что же в действительности обозначают понятия «ощущение» и «образ»: гипотетические конструкты исследователей или все же реально присутствующие в человеческом сознании сущности? Если это реальные психические сущности, то можно ли считать образ и ощущение единичными, а тем более относительно простыми психическими явлениями, как это в основном принято в психологии, или же это нечто иное?
В литературе обычно отождествляется зрительный образ объекта с единичной психической «как бы картинкой», которая якобы существует в психике примерно так же, как объекты существуют в физической реальности. Однако после рассмотрения мгновенных образов восприятия возникают обоснованные сомнения в том, что в психике вообще есть продолжающиеся секунды и дольше, изолированные, единичные и тем более статичные образы объектов. Это касается даже образов восприятия неподвижных предметов, воспринимаемых неподвижным наблюдателем, не говоря уже об образах представления. М. К. Мамардашвили (2004) вспоминает, что, беседуя с журналистом о природе кинообраза в одном из интервью, Жан-Люк Годар заметил, что:
…нет истинного образа, такого, который где-то существует в единственном числе и его нужно только найти и увидеть [с. 304].
То же самое абсолютно применимо и к психическому образу. Нет зрительного образа в единственном числе, продолжающегося секунду и дольше, и его невозможно просто найти и увидеть в такой форме в собственном сознании. Мы имеем дело, видимо, лишь с «сериями» очень кратковременно существующих образов.
Попробуйте остановить свой взгляд на одном из окружающих вас предметов. При внимательной рефлексии нетрудно заметить, что образ воспринимаемого предмета, оказывается, как бы «колышется» и очень незначительно, но меняется. Это его движение имеет что-то общее с тем движением образа, которое можно видеть в нагретом воздухе, например в пустыне или при восприятии предметов, находящихся позади и чуть выше пламени костра. Но при обычном восприятии предмета колебание или смещение образа почти незаметно. Тем не менее можно обнаружить, что неподвижный объект восприятия как бы постоянно смещается, «плывет», флюктуирует в нашем поле восприятия. На передний план в нем все время выступают то одни, то другие его элементы. Объект как бы «живет», «дышит», несмотря на нашу внутреннюю убежденность в его физической статичности и незыблемости.
Это движение, «жизнь» образа, вероятно, обусловлены тем, что в сознании нет одного и того же устойчивого и постоянного в каждое следующее мгновение зрительного образа восприятия данного конкретного предмета, а есть непрерывно сменяющая друг друга череда мгновенных образов реальности. Множество неразрывно связанных между собой и перетекающих друг в друга последовательных мгновенных образов, объемных, голографических «как бы картинок», моделирующих даже не объект, а воспринимаемый аспект реальности в целом, «поток» зрительного восприятия.
Одной из важных характеристик наших психических феноменов, в том числе сенсорных, является то, что они не конечны. Мы постоянно переживаем нескончаемый процесс развертывания последовательностей непрерывно сменяющих друг друга в сознании мгновенных образов, «текущую» в сознании панорамную «как бы картину», репрезентирующую нам реальность, непрерывно изменяющуюся «сцену спектакля», в котором мы участвуем. Причем мы можем интроспективно выделить мгновенные образы восприятия, отделить их друг от друга.
То, что принято называть словами «образы» и «ощущения», представляет собой не изолированные феномены нашей психической жизни, а лишь почему-либо выступающие из общего течения сенсорных репрезентаций их «блоки», фрагменты. Лишь благодаря предметности восприятия они и были, вероятно, замечены исследователями, которые обозначили их специальными терминами «образы объектов» и «вызываемые объектами ощущения», зафиксировав тем самым в языке. Каждый человек, усваивая соответствующие слова языка, обнаруживает со временем у себя в сознании нечто, соответствующее этим якобы изолированно присутствующим в его психике «наиболее простым» сущностям.
Рассмотрим другую проблему. Действительно ли образ восприятия яблока является простым и единичным (то есть четко отграниченным и самостоятельным, независимым от всех других психических феноменов) психическим явлением? Классическая психология призывает нас рассматривать его именно в таком виде. В соответствии с ней возникший при появлении предмета в поле зрения образ его восприятия, во-первых, существует, пока мы воспринимаем предмет, не меняя условия восприятия, во-вторых, остается неизменным. Следовательно, он может сохраняться в сознании секунды и даже гораздо дольше. Однако представление о «единичности» возникающего в неизменяющихся условиях восприятия перцептивного образа не соответствует реальности.
Понятие зрительный образ восприятия, объясняемое, например, как «нечто похожее на картинку в голове», не раскрывает сути того, что представляет собой наша визуальная перцептивная модель реальности, еще и потому, что зрительная перцептивная репрезентация предмета складывается не только из собственно образов восприятия. Есть все основания полагать, что психическое явление, которое принято рассматривать в качестве образа восприятия, представляет собой целый комплекс кратковременных образов восприятия, воспоминания и представления воспринимаемой части реальности и сходных с ней аспектов реальности, воспринятых в прошлом. Трудно сказать, в какой форме они сосуществуют – как мгновенно сменяющие друг друга или как присутствующие в сознании параллельно и одновременно. Их сосуществование и взаимодействие в сознании обеспечивают нам структурирование окружающей реальности.
Вероятно, кроме собственно содержания мгновенных зрительных образов восприятия, именно количество повторяющихся сходных мгновенных образов в «потоке» образов восприятия определяет, что именно попадет в зону активного внимания сознания, что из воспринятого будет понято и в какой степени. Наконец, что из воспринятого будет зафиксировано в памяти. Перцептивный зрительный образ – это к тому же не образ восприятия предмета, а всегда образ восприятия доступной зрению окружающей реальности в целом, включающий не изолированные визуальные модели определенных объектов – фигуры, а «фигуры на фоне». Последнее верно, когда мы внимательно рассматриваем конкретный предмет.
Слуховой образ слова – тоже не изолированный образ слова, а скорее элемент, выделенный сознанием из многослойного слухового потока восприятия, тоже «фигура на фоне». Я даже не касаюсь здесь вопроса о том, что слуховые образы слов – и не образы вовсе, а устойчивые последовательности образов других кратковременных аудиальных объектов – фонем. Вообще слуховые образы восприятия – это всегда не просто отдельные как бы условные копии неких изолированных объектов, а лишь произвольно выделенные сознанием части общей слуховой репрезентации реальности.
Итак, психические феномены, которые присутствуют в нашем сознании, не вполне соответствуют тому, что принято описывать в учебниках по психологии при рассмотрении содержания понятий ощущение и образ. Следует ли из этого, что в психике нет, например, образа восприятия объекта или ощущений, вызываемых объектом, и эти понятия лишь обозначают конструкты исследователей? Безусловно, нет. И в основе понятия образ объекта, и в основе понятия ощущение лежат вполне реальные фрагменты нашего психического содержания, которые каждый может обнаружить в своем сознании. Следовательно, можно констатировать, что эти сущности были в прошлом действительно выделены из прочего психического содержания и получили специальное обозначение, а не просто были искусственно созданы исследователями в качестве очередных конструктов. Другое дело, что привычно вкладываемое в эти понятия содержание не соответствует современным представлениям об этих психических явлениях, то есть содержание этих понятий должно быть определено более точно.