ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>Как соотносятся образ и время? Если репрезентация воспринимаемого или представляемого предмета сохраняется в сознании несколько секунд – это психический образ, а если репрезентация сохраняется в сознании минуты или даже больше – это тоже образ или уже нечто иное? Можно ли считать эквивалентными два образа восприятия одного и того же объекта, один из которых существует в сознании долю секунды, а другой – две секунды? По-видимому, нет. Но в чем заключается их различие? Образ, как и любое психическое явление, – это нечто, развертывающееся во времени, существующее в нем. Поэтому, рассматривая психический образ, мы вынуждены учитывать такой его параметр, как время существования. В противном случае понятие образ теряет определенность.
Если рассматривать вслед за У. Джеймсом (2003) сознание и психику как поток, то можно условно говорить о двух видах «срезов психики»: поперечном (мгновенном) и продольном – за период времени. В первом случае многие психические феномены даже сложно будет квалифицировать. Например, нельзя говорить о мгновенном39 образе восприятия слова, так как процесс произнесения, а соответственно, и восприятия слова продолжается около секунды, а нередко и дольше. Потому лишь в развернутом во времени психическом содержании можно отчетливо квалифицировать многие психические феномены.
Скорость протекания психических процессов определяет способности организма воспринимать и фиксировать развертывание изменений в окружающей среде. Эту скорость можно представить, например, как количество психических явлений, возникающих в сознании за период времени. Если мы рассмотрим период, продолжительность которого составляет лишь 1 мс, то не обнаружим в сознании никаких феноменов, которые сможем квалифицировать. Понятие мгновение – условное, так как любое «мгновение» состоит из более мелких «мгновений», которые мы субъективно просто не можем в нем вычленить. М. Вартофский (1988) справедливо отмечает, что:
«некоторая» единица времени проста и нераздельна с точки зрения феноменалистского анализа только благодаря тому, что в восприятии ее начало и конец сливаются [с. 314].
Что такое это субъективное «мгновение», сколько реально оно продолжается в единицах измерения времени? Обобщая данные предшествующих исследований, А. Н. Гусев [2007, с. 247–248], ссылаясь на Г. Вудроу, например, говорит о том, что световые стимулы длительностью около 12 мс воспринимаются как мгновенные вспышки. Для звуков эта длительность колеблется в диапазоне от 10 до 50 мс. И. Бидерман, Р. Мезанот и Дж. Рабинович (I. Biderman, R. J. Mezzanotte & J. C. Rabinowitz, 1982) приводят данные о том, что мы способны узнавать практически любое изображение всего лишь за десятую долю секунды. Из этого следует, что образы могут возникать, опознаваться и исчезать (то есть «укладываться») в очень непродолжительное время.
Интроспекция, а также многочисленные экспериментальные данные, имеющиеся в литературе, свидетельствуют о том, что если объект предъявлялся испытуемому меньше критического для его восприятия отрезка времени, то образ восприятия у испытуемого либо вообще не возникает, либо, возникнув, сопровождается сомнениями испытуемого в том, видел (слышал) ли он что-то. При незначительном увеличении времени предъявления объекта у испытуемого появляется ясное понимание факта наличия вовне чего-то, воспринятого им, без понимания того, какой именно предмет был им воспринят. При дальнейшем увеличении времени предъявления объекта испытуемый успевает его узнать, то есть зрительное впечатление превращается в нечто большее, чем мгновенно промелькнувший в сознании и исчезнувший бесследно непонятный образ какого-то предмета. Это большее представляет собой понятный зрительный образ восприятия конкретного, пусть даже и не до конца ясного пока испытуемому предмета. Например, слова, хотя и непонятно какого.
Самые непродолжительные визуальные репрезентации, понятные наблюдателю хотя бы в качестве некой существующей вовне данности, какого-то внешнего объекта, можно расценивать как перцептивный мгновенный образ. Итак, мгновенными зрительными образами восприятия я называю сенсорные феномены, существующие в сознании минимальное время и субъективно оцениваемые как факт наличия внешнего объекта. В качестве «мгновения» я условно рассматриваю применительно к перцептам отрезок времени, необходимый и минимально достаточный для развертывания ощущения или образа восприятия, минимально понятного40 воспринимающему. Каждый такой образ восприятия существует мгновение, а затем сменяется новым, который, в свою очередь, тоже немедленно сменяется следующим образом.
Мгновенный образ восприятия или мгновенное ощущение всегда осознанны, хотя и не всегда до конца понятны субъекту. Они могут быть понятны воспринимающему в разной степени: 1) нечто существующее; 2) нечто округлой формы; 3) круглый предмет с хвостиком; 4) яблоко; 5) красное яблоко с черенком и т. д. Наблюдатель может рефлексировать их как: 1) появление чего-то непонятного – неузнанный внешний объект; 2) появление конкретного, вполне понятного или хотя бы частично понятного объекта; 3) понимание факта наличия в собственном сознании психического явления – образа или ощущения; 4) понимание факта наличия внешнего объекта и/или психического явления и т. д. При этом сам образ восприятия или воспринимаемое ощущение могут в последующем быть либо сохранены в памяти с возможностью повторного их «извлечения», либо немедленно забыты, что может создавать у исследователей ошибочное предположение о «подпороговом восприятии» объекта.
Мгновенные образы восприятия становятся понятными субъекту предметами обычно в том случае, если сходные мгновенные образы повторяются в виде последовательностей, или серий. Это происходит при увеличении продолжительности времени восприятия объекта и сопровождается все более полным пониманием сущности воспринимаемого предмета. На первом этапе лишь регистрируется сам факт наличия чего-то воспринятого. На втором – происходит «грубое» опознание объекта, например предъявленный объект относится к категории слово, но расценивается как непонятное слово. На третьем этапе возникает понимание значения воспринятого слова и т. д.
В чем заключается разница между осознанием и разной степенью понимания образа восприятия? Для того чтобы разобраться в этом, целесообразно провести простой эксперимент. Попробуйте сначала просто быстро взглянуть на литографии М. Эшера «Бельведер» (рис. 5) и «Водопад» (рис. 6) и, отведя взгляд, описать себе, что вы увидели, а затем уже внимательно рассмотрите их.
 |  |
|
Рис. 5. Литография М. Эшера «Бельведер» |
Рис. 6. Литография М. Эшера. «Водопад» |
При мимолетном взгляде на них вы не заметите в них ничего необычного. Одновременно вам поначалу может показаться, что вы ухватили сущность этих изображений. В первом случае я, например, сначала увидел какое-то воздушное строение, похожее на нечто среднее между беседкой и летним дворцом. Во втором – небольшой дом, рядом с которым расположились две более высокие, чем дом, башенки. И ничего более. Таким образом, за время краткой экспозиции картин у меня в сознании возникли вполне осознаваемые мною образы восприятия и воспоминания изображенных на картинах объектов, имеющие даже вполне понятные мне значения.
Следовательно, возникшие образы вроде бы даже позволили мне понять содержание этих картин, но при этом, как показало последующее внимательное их рассмотрение, сути объектов я не ухватил. Не понял содержащихся в картинах глубоких смысловых искажений, того, что в них присутствуют невозможные в реальном мире детали. Из этого можно сделать вывод об очевидной этапности нашего восприятия, которое по мере увеличения времени экспозиции воспринимаемого предмета позволяет нам все глубже их понимать. Вместе с тем понимание сущности воспринимаемого объекта совсем не обязательно сопровождается рефлексией самих фактов восприятия, осознания и понимания его.
Вернемся к мгновенным образам восприятия. Какова их продолжительность, то есть сколько длится минимально необходимый для осознания возникшего ощущения или образа период времени? Еще Д. Юм [1965, с. 369] заметил «непостижимую быстроту», с которой сменяются наши психические явления. Случайно обратив внимание в процессе интроспекции на кратковременность собственных образов представления, я стал знакомиться с экспериментальными исследованиями, в которых изучались иные феномены, но из которых можно сделать вывод о существовании мгновенных образов восприятия и об их особенностях. Анализ литературы показывает, что продолжительность мгновенных образов восприятия фактически давно установлена экспериментально, хотя исследователи, по-видимому, никогда не ставили специально задачи изучения мгновенных образов восприятия как таковых и даже не обсуждали их. Тем не менее в психологии есть множество экспериментальных данных, свидетельствующих как о наличии мгновенных образов восприятия, так и об их продолжительности.
Непосредственно измерить продолжительность мгновенных образов восприятия, представления и воспоминания невозможно. Можно лишь попытаться косвенно измерить продолжительность мгновенных образов восприятия. Убеждение «здравого смысла» в том, что образ восприятия объекта существует столько же времени, сколько воспринимающему предъявляется объект, вряд ли разделяют все исследователи, и это правильно. Тем не менее при непродолжительном предъявлении предмета время существования его зрительного образа восприятия можно считать примерно равным времени экспозиции предмета, если пренебречь временем, необходимым для формирования образа, и временем существования иконического образа – послеобраза. К тому же в качестве продолжительности мгновенного образа восприятия объекта «А» можно условно принять его продолжительность только в том случае, если вслед за объектом «А», который был воспринят и опознан испытуемым, немедленно предъявляется объект «Б», который тоже опознается испытуемым. Последовательное предъявление объектов обеспечивает стирание послеобраза объекта «А» образом восприятия объекта «Б».
Соответственно, если измерить время между первым и вторым последовательными предъявлениями двух воспринятых и опознанных человеком объектов (желательно в ряду из нескольких последовательно предъявленных разных объектов), то оно будет примерно соответствовать времени существования в сознании образа восприятия первого объекта, так как для того, чтобы воспринять второй и последующие объекты, человек уже должен до этого воспринять и опознать первый. Иначе последующие образы сотрут первый и человек не сможет подтвердить факт его восприятия и опознания. Самый короткий интервал между предъявлениями объектов, которые испытуемый еще в состоянии опознать, и будет продолжительностью мгновенного образа его восприятия.
А. Н. Гусев [2007, с. 247–248] сообщает, что еще В. Вундтом установлено, что двойной звуковой стимул воспринимается как единичный при интервале между стимулами менее 2–16 мс. Двойной световой стимул – при интервале менее 43 мс. Двойной тактильный – при интервале менее 27 мс. Здесь возникает целый ряд вопросов. Как именно время экспозиции объекта влияет на образ его восприятия? Через какое время после начала предъявления объекта появляется образ его восприятия? Меняется ли этот образ во времени? Как долго он сохраняется после прекращения предъявления объекта, то есть какова его инерция? С чем мы имеем дело после прекращения предъявления объекта: с сохраняющимся образом восприятия объекта (его инерцией) или уже с образом его воспоминания? И так далее.
Наиболее важные для исследования мгновенных образов восприятия эксперименты были проведены Дж. Сперлингом.
В экспериментах Дж. Сперлинга (G. Sperling, 1960) испытуемым на очень короткое время (50 мс) предъявляли карточку, на которой было изображено девять букв, расположенных в три строки по три буквы в каждой. Сразу же после предъявления карточки испытуемому предъявляли на том же месте другую карточку, содержавшую прямоугольную «метку», отмечавшую букву, находившуюся на этом же месте в предыдущей карточке. Данную букву испытуемый должен был назвать. Место метки менялось. Испытуемый всегда называл отмеченную букву, то есть он на тот момент помнил всю представленную на карточке информацию.
Результаты опыта демонстрируют, что 50 мс вполне достаточно для восприятия и распознавания объектов, образы которых потом сохраняются в памяти и могут быть воспроизведены. Следовательно, мы должны принять, что 50 мс хватает для формирования и осознания зрительного образа восприятия, опознания объекта восприятия, а также сохранения и последующего произвольного воспроизведения деталей соответствующего образа воспоминания. Все это является очевидным доказательством существования мгновенных визуальных образов восприятия.
Другие исследователи получили похожие результаты в иных экспериментах.
Так, Анна Трейсман и Г. Гелад (A. Treisman & G. Gelad, 1980) предлагали своим испытуемым быстро просмотреть множество объектов – 30 букв Y и I (рис. 7, а) и Z и I (рис. 7, б), изображенных на листе, и обнаружить среди них одну букву Т. При этом они установили, что испытуемые тратят на обнаружение буквы Т, расположенной среди других букв, приблизительно на 600 мс больше, чем в том случае, когда на листе имеется только одна буква Т. Они определили, что испытуемые должны были в среднем просмотреть приблизительно половину из 30 букв – 15, прежде чем найти букву Т. Следовательно, им требовалось приблизительно 600 / 15 = 40 мс, чтобы оценить и отклонить каждую ненужную букву.
Рис. 7. 30 букв Y и I (а) и Z и I (б), изображенных на листе,
среди которых нужно обнаружить одну букву Т
Итак, за 40 мс не просто возникает мгновенный визуальный образ восприятия объекта, но сознание успевает оценить этот образ и отбросить его или принять. Следовательно, 40 мс – это не просто время, необходимое для восприятия объекта и формирования его мгновенного зрительного образа восприятия, но и время, включающее в себя сознательную обработку данного мгновенного образа. В другом классическом эксперименте С. Стернберга (S. Sternberg, 1966) были получены сходные результаты.
Испытуемому показывали разные наборы цифр, которые он должен был запоминать. Каждый список содержал от 1 до 6 цифр. После предъявления список убирали и предъявляли тестовую цифру. Испытуемый должен был решить, содержалась ли она в списке. Испытуемые редко ошибались. Однако время решения возрастало пропорционально длине списка. Каждая цифра в списке увеличивала время на одну и ту же величину – примерно на 40 мс, то есть на 1/25 с. Сходные результаты были получены автором впоследствии (S. Sternberg, 1969) при использовании в качестве элементов запоминаемого списка букв, слов, звуков или изображений человеческих лиц.
Приведенные исследования тоже подтверждают, но совершенно иным способом, то, что мгновенный зрительный образ восприятия вполне укладывается в 40 мс.
В других опытах Дж. Сперлинга было фактически установлено, что даже 10 мс достаточно для формирования полноценного мгновенного зрительного образа восприятия.
В одном из опытов Дж. Сперлинга (1967) испытуемым предъявлялись ряды, состоящие из 7 букв, на 5 мс. Затем испытуемые видели яркую вспышку, которая прерывала существование инерционных образов на сетчатке. Таким образом, искусственно контролировалось время присутствия информации в сенсорном регистре41. Интервал между экспозицией букв и вспышкой увеличивался с «шагом» в 10 мс. Всякий раз испытуемого спрашивали, сколько букв и какие он увидел. Было установлено, что прибавление 10 мс прибавляет 1 букву.
Следовательно, 10 мс достаточно для формирования образа восприятия одной буквы, что дает скорость восприятия около 100 символов в секунду. Правда, это наблюдалось только для первых пяти букв, затем процесс замедлялся.
Учитывая, что вспышка стирала инерционный образ, можно заключить, что в последующем испытуемые давали отчеты уже на основе образов воспоминания, возникших в результате появления мгновенных образов восприятия.
Дж. Сперлинг и сотр. (Sperling et al., 1971) проводили также эксперименты по определению максимальной скорости распознавания. Испытуемым предъявлялись матрицы из букв, в которых нужно было найти и идентифицировать спрятанную цифру. В каждой матрице было от 9 до 16 букв, и матрицы сменялись каждые 40–50 мс. Было установлено, что распознавание одного символа также может осуществляться за время, равное 10 мс (80–120 символов в секунду).
Эти весьма показательные результаты свидетельствуют о возможности существования визуальных мгновенных образов восприятия в промежутке времени продолжительностью около 10 мс. Исследования Дж. Сперлинга также практически ответили и на поставленный выше вопрос: через какое время после начала предъявления объекта появляется образ его восприятия? Он появляется не позднее чем через несколько миллисекунд, так как за время порядка 10 мс происходит распознавание одного «символа» (буквы или цифры).
А. Марсел (A. J. Marcel, 1980; 1983) предъявлял в своих экспериментах испытуемым в течение 10 мс либо слово, либо пустое поле, а потом для стирания образа восприятия из иконической памяти – в течение 30 мс маскирующее изображение. Затем испытуемым либо просто предлагалось указать, видели они слово или нет (контроль), либо предъявлялся ряд букв для максимально быстрого определения – слово это или случайный набор букв. В ряде случаев предшествующее слово было связано по смыслу со словом буквенного ряда. В контрольной группе испытуемые одинаково часто сообщали, что видели слово и при действительном его предъявлении, и при предъявлении пустого поля. Тем не менее в экспериментальной группе опознание слова в буквенном ряду проходило быстрее, если оно было семантически связано с предшествующим словом. Автор делает вывод о том, что предъявленное в течение 10 мс слово, даже не будучи осознанным, «обрабатывается семантически».
Трудно согласиться с тем, что слово обрабатывается семантически, даже не будучи осознанным. Скорее, оно осознается, но не сохраняется при этом в памяти как воспринятое. Однако существенно то, что полного стирания образов из памяти в описанных экспериментах не происходило и воспринимавшиеся в течение всего 10 мс слова в последующем влияли на переработку новой словесной информации (эффект Марсела). Эти опыты нуждаются в продолжении, хотя для нас важнее здесь сейчас лишь то, что 10 мс предъявления достаточно для возникновения мгновенного образа восприятия, следы которого в ряде случаев как-то даже влияют на последующее восприятие.
Дж. Андерсон (2002) пишет:
Если мы предполагаем, что иконическая память действует приблизительно одну секунду и что за эту секунду могут кодироваться четыре объекта, то для переноса внимания с одного объекта на другой нужно.1/4.секунды. …Вероятно, эта завышенная оценка продолжительности иконы и времени кодирования букв… [с. 94].
Другими словами, по мнению автора, одной секунды вполне достаточно для формирования минимум четырех визуальных образов. В то же время М. Колтерт [Coltheart, 1983, p. 17–18], например, полагает, что «иконы» (иконические образы представления) создаются в течение первых десятков миллисекунд восприятия.
Дж. Маккин Кеттел (J. McK. Cattel, 1886, 1886а), используя тахистоскоп, оценивал время, необходимое для идентификации фигур, цветов, букв и предложений. Оно зависело от того, насколько испытуемый был знаком с предъявляемым материалом. Буквы и слова предъявлялись всего на 10 мс. Чем больше предъявляемая последовательность букв приближалась к значимой, например к слову, тем больше букв удавалось запомнить испытуемому. При предъявлении на 10 мс не связанных между собой букв испытуемый запоминал три-четыре из них. При предъявлении слов (по три, четыре буквы каждое) он запоминал уже до двух слов. Если же слова были связаны по смыслу, то испытуемый успевал «прочитать» и запомнить до четырех слов. Так как 10 мс – время меньшее, чем необходимо для саккады (которая продолжается от 20 до 30 мс) [Д. Ф. Фишер, 2006, с. 162], автор полагает, что воспринятое испытуемым можно рассматривать (выражаясь метафорически) как единичный «кадр» восприятия. Дж. Кеттел одновременно обнаружил, что в единичном «кадре» восприятия слова воспринимаются не менее легко, чем буквы. Это говорит о том, что они воспринимаются в целом, как гештальты. К тому же воспринимаются, по-видимому, даже легче, чем буквы, так как со словами человек имеет дело чаще, чем с отдельными буквами.
Приведенные данные важны для нас в первую очередь все-таки тем, что за 10 мс успевает возникнуть мгновенный зрительный образ восприятия. И после него в памяти испытуемого сохраняются образы воспоминания по крайней мере 2–3 объектов. То, что автор называет «единичным кадром восприятия», мы имеем все основания рассматривать как истинный мгновенный образ восприятия. Из результатов экспериментов, проведенных Reicher, которые приводят Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. [2007, с. 204], тоже следует, что слово, действительно, легче воспринять и запомнить.
Испытуемым всего на несколько миллисекунд предъявляли слово или отдельную букву. Затем предъявлялся стимул, содержащий маскирующие знаки на том месте, где находились буквы, и два варианта ответа. Испытуемому надо было решить, какой из двух вариантов слова или буквы предъявлялся ранее. Если ему предъявляли изображение либо только буквы К, либо слова «WORK» (работа), а затем спрашивали, была ли последняя буква K или D, испытуемые отвечали точнее в случае предъявления целого слова, а не одной буквы.
Приведенные данные вновь демонстрируют, что экспозиции объекта продолжительностью даже в несколько миллисекунд достаточно в ряде случаев для появления мгновенного зрительного образа восприятия.
Результаты экспериментов Е. Тульвинга и К. Голда (E. Tulving & C. Gold, 1963) свидетельствуют о том, что, во-первых, восприятие слов сильно зависит от контекста, во-вторых, что времени предъявления слова от 45 до 90 мс вполне достаточно для его понимания и запоминания, даже если оно не имеет отношения к контексту.
Исследователи предъявляли испытуемым для прочтения часть предложения, состоявшую из одного-четырех слов. Затем на очень короткое время – либо последнее слово этого предложения («исполнение»), либо совершенно иное, не связанное с данным контекстом слово, и просили испытуемых опознать его. Последнее слово предъявляли в течение 10 мс. Если испытуемый ошибался, время экспозиции увеличивалось на 10 мс, до тех пор пока испытуемый не опознавал слово. Вариант контекстов:
– Эту
– Эту актрису
– Эту актрису похвалили
– Эту актрису похвалили за выдающееся
При увеличении количества информации в значимом контексте скорость опознания возрастала и время экспозиции слова уменьшалось с 70 до 45 мс. С увеличением количества информации в неадекватном контексте время, необходимое для опознания слова, наоборот, увеличивалось с 70 до 90 мс.
Исследования по изучению других сенсорных модальностей демонстрируют, что не только зрительный анализатор способен формировать значительно больше одного образа в секунду. Б. М. Величковский [2006, с. 182] приводит, например, данные о том, что если с асинхронностью порядка 100 мс прикасаться к ладоням левой и правой руки (с помощью специальных вибраторов), то сидящему с закрытыми глазами наблюдателю начинает казаться, что что-то или даже кто-то быстро бегает между его ладонями. Из этого следует, что у испытуемого возникают мгновенные тактильные ощущения, из которых, в свою очередь, формируется сложная репрезентация отсутствующего в реальности объекта. Нас здесь интересует не столько то, что именно испытуемый ощущает, сколько его способность воспринимать десяток тактильных ощущений в секунду.
Как показывают эксперименты Н. Морея (N. Morey,1959) с эхоической памятью, слуховые образы подчиняются иным закономерностям по сравнению с визуальными. Вероятно, в первую очередь потому, что сам характер объектов здесь иной и разворачиваются они во времени гораздо медленнее, чем визуальные.
Очевидно, что разные по модальности ощущения и образы восприятия, например зрительные и слуховые, требуют разного времени для своего «развертывания». В частности, слуховые образы слов, точнее, то, что принято считать слуховыми образами слов, не способны существовать, то есть развернуться и «уложиться» в такой краткий момент времени, как субъективно переживаемое мгновение. Образ восприятия слова требует для своего формирования и появления в сознании в среднем около секунды. Я уже не говорю об «образе» восприятия самой короткой музыкальной мелодии. Вместе с тем сознание способно формировать и мгновенные слуховые образы. Так, громкий звук (интенсивностью 120 дБ), длящийся всего 3 мс, уже ощущается как отдельный щелчок [А. Н. Гусев, 2007, с. 16].
То, что в литературе принято называть аудиальным, или слуховым, образом слова, является не образом, а сложной последовательностью из многих мгновенных слуховых образов восприятия, более простых, чем звучащее слово, объектов – фонем, существующих доли секунды. Для того чтобы произнести слово, то есть создать специфический искусственный материальный языковой объект – специфическую последовательность волновых колебаний воздушной среды, требуется намного больше времени, чем занимает мгновенный образ слухового восприятия. Попробуйте, например, измерить время, за которое вам удастся произнести слово «исследование» или «коллективизация». На это уйдет от 1 до 2 с. Соответственно, и на восприятие такого слова уйдет то же самое время. Между тем в эксперименте [А. Н. Гусев, 2007, с. 184] человек способен воспринимать короткие тональные сигналы продолжительностью 5–50 мс в качестве щелчков, то есть в его сознании формируются за секунду десятки подобных мгновенных слуховых образов восприятия.
Репрезентация воспринимаемой речи в целом – это почти непрерывная последовательность переходящих друг в друга звуков разного рода: шумов, свистов, щелчков и т. д., но лишь сознание воспринимающего трансформирует эти последовательности в привычные гештальты слов. Ф. де Соссюр (2006) замечает:
Звуковая цепь, рассматриваемая сама в себе, есть линия, непрерывная лента, где ухо не различает никаких ясных и точных делений; чтобы найти эти деления, надо прибегнуть к значениям. Когда мы слышим неизвестный язык, мы не в состоянии решить, как должна быть анализирована эта последовательность звуков; дело в том, что такой анализ невозможен, если принимать во внимание лишь звуковой аспект языкового феномена. Но когда мы знаем, какой смысл и какую роль нужно приурочить к каждой части звуковой цепи, тогда для нас эти части обособляются друг от друга и бесформенная лента распадается на куски; в этом анализе нет ничего материального. …Он (язык. – Авт.) представляет неразделенную массу, где только внимательность и привычка могут различить составные элементы. Языковая единица не обладает никаким специальным звуковым характером, и единственным ее определением может быть следующее: отрезок звучания, являющийся с исключением того, что ему предшествует, и того, что за ним следует в речевой цепи, «означающим» некоего понятия [с. 106].
Таким образом, создавая специфические конструкции – гештальты из последовательностей мгновенных слуховых образов восприятия, сознание затем рассматривает эти конструкции как отдельные самостоятельные сущности, оперируя уже именно ими в качестве «образов» слов. Такие устойчивые конструкции состоят из многих жестко связанных между собой строго определенных мгновенных слуховых образов.
Аналогичными целостными гештальтами являются мелодии – еще более длительные последовательности мгновенных слуховых образов. Когда мы слушаем знакомую мелодию, то легко улавливаем фальшивую ноту, замечая, что прозвучавшая нота – не та, которая должна была бы быть. Мы знаем всю последовательность взаимосвязанных нот, образующую в целом эту мелодию. Поэтому сознание немедленно фиксирует разницу между должной и прозвучавшей нотами. Мы способны узнать мелодию как одинаковую сущность даже в разных тональностях, как, впрочем, и любое слово нашей речи. В виде таких, всегда одинаково разворачивающихся во времени чувственных конструкций существуют слуховые «образы» не только слов и мелодий, но и множества других привычных нам звуковых объектов и явлений: льющейся воды, двигающейся машины, работающего телевизора, идущего поезда и др.
Необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что, даже если забыть об отсутствии звука как такового в физической реальности, ни мелодия, ни слово не репрезентируются единичным мгновенным слуховым образом, а потому ни звучащее слово, ни тем более музыкальная мелодия не могут существовать в физической реальности в настоящий момент времени. Вообще в физической реальности существуют совершенно иные сущности – колебания воздуха, которые радикально изменяются в каждое следующее мгновение времени (например, в 1/10 или даже 1/20 доли секунды) и никогда не повторяются в том же виде. Тем не менее мы всегда воспринимаем их константно в виде знаковых слов и мелодий.
Я хочу подчеркнуть тот факт, что мгновенный слуховой образ восприятия репрезентирует нам не звучащее слово и даже не последовательность воздушных колебаний, соотносимых физикой со звуком, а лишь существующий примерно в момент возникновения мгновенного слухового образа восприятия в месте локализации барабанной перепонки слушателя фрагмент воздушной волны, а не всю волну или волны, составляющие мелодию. Точнее, даже физиологический результат взаимодействия фрагмента этой волны с барабанной перепонкой. Тогда как мгновенный зрительный образ восприятия репрезентирует нам целиком объект, существующий в окружающем мире примерно в момент восприятия.
Больше того, самого репрезентируемого аудиально объекта – слова (мелодии) в завершенном виде в физической реальности в данный конкретный момент времени (момент восприятия) не существует, так как он – объект только начал, например, возникать, или начальная часть звуковой волны уже исчезла из точки ее восприятия. Так, слово в первые мгновения его воспроизведения говорящим еще не существует как таковое, но первые его фрагменты сознание слушателя уже репрезентирует ему. Или, наоборот, начало мелодии уже отзвучало и затихло, тогда как завершение ее еще только репрезентируется сознанию слушателя.
Получается, что в физическом мире в каждый конкретный момент времени в точке восприятия существует не то, что мы привыкли считать аудиальным объектом. И наблюдатель воспринимает не слово или мелодию, а какие-то иные объекты, последовательности репрезентаций которых мы принимаем за слуховые «образы» слов и мелодий. Тем не менее существование звучащих слов и мелодий как реальных объектов не вызывает ни у кого из нас сомнений. Тогда возникает вопрос: если слов и мелодий в каждый конкретный момент времени нет в физической реальности, то где же они есть?
Очевидно, что они есть в качестве неких целостных сущностей только в нашем сознании. Они формируются в нем из образов восприятия других сущностей, которые присутствуют в физическом мире42, не являясь сами тем, что мы привыкли считать звучащими словами и мелодиями. И лишь наше сознание выделяет репрезентации слов и мелодий в потоке прочих слуховых репрезентаций. Правильнее сказать, сознание конституирует, создает эти «физические объекты», репрезентируя их в качестве звучащей мелодии или слова. Таких единичных (как принято считать) объектов, как звучащее слово или мелодия, вообще нет в физической реальности, в которой существует (как мы в соответствии со здравым смыслом полагаем, забыв на время кантовское указание о принципиальной непознаваемости физической реальности и отсутствии в ней каких-либо объектов) лишь непрерывная последовательность разных воздушных колебаний. И в каждый следующий момент времени в точке восприятия эти колебания уже совершенно иные.
Звучащее же слово или тем более мелодию даже конституировать в качестве объектов можно не в настоящем мгновении, а только за достаточно продолжительный период времени. В определенной точке физической реальности, в которой располагается, например, наше ухо, в каждый данный момент есть лишь тот элемент «растянутого во времени» аудиального объекта, называемого нами «звучащим словом» или «мелодией», который репрезентируется в сознании как звук определенного вида, условно говоря, «фрагмент конкретной воздушной волны», который может «уместиться» в данной точке в этот момент времени. В каждый следующий момент времени в точке наблюдения в физическом мире появляется уже другой «фрагмент воздушной волны», а в сознании – другой звук. Назовем такие звуки «простыми». При этом предыдущего «фрагмента» физического объекта – волны уже нет в этой точке пространства.
Таким образом, за секунду в месте локализации воспринимающего уха сменяют друг друга разные «фрагменты воздушных волн», а в сознании возникают десятки «простых» звуков, десятки мгновенных слуховых репрезентаций. Сознание же строит тем не менее особую сложную единую конструкцию, состоящую из строго определенной последовательности «простых» репрезентаций (мгновенных слуховых образов). И эта психическая конструкция выступает как репрезентация специфической физической сущности (слова или мелодии), которой, однако, в физической реальности нет в любой конкретный момент времени в данной точке пространства (это притом, что мы опять забудем на время, что и самой такой «физической» сущности, как звук, нет в физическом мире).
В своих классических экспериментах Дж. Сперлинг (G. Sperling,1960; Дж. Сперлинг, 1967) попытался определить в том числе количество информации, воспринимаемой при кратковременном (50 мс) предъявлении.
На слабо освещенный экран проецировали матрицу, содержащую 12 символов, расположенных в три ряда по 4 символа. Непосредственно после предъявления матрицы раздавался высокий, средний или низкий звуковой тон. В случае высокого тона испытуемый должен был воспроизвести верхнюю строчку, среднего – среднюю и нижнего – нижнюю. Было установлено, что при предъявлении звуковой «метки» испытуемые могли воспроизвести символы (буквы) из любого ряда. В этом эксперименте они воспроизводили поочередно от 8,1 до 11 символов из 12 возможных, в среднем – 9,1. Однако после окончания эксперимента, при попытке вспомнить всю матрицу по просьбе экспериментатора, испытуемые воспроизводили не более 3,8–5,2 буквы, в среднем – 4,3 (что соответствует нижней границе «магического числа» (см. разд. 1.9.4)). Таким образом, непосредственно после предъявления символов испытуемый помнит в среднем 9,1 символа, но уже спустя непродолжительное время после их предъявления в его памяти остается лишь 4,3 символа. Следовательно, сразу после предъявления его память хранит образы всех или почти всех 12 символов, которые доступны непродолжительное время, если их «извлекать» особым образом. Тем не менее в конечном счете в его памяти остается не более 4–5 образов.
Представляется очевидным, что такие результаты объясняются непродолжительностью хранения зрительной информации в памяти. Причем время хранения меньше, чем даже время, требуемое для воспроизведения (произнесения) 7±2 букв. Иконические образы, по данным Дж. Сперлинга, сохраняются в сознании в течение примерно трети секунды43 после исчезновения объекта из поля восприятия, тогда как на воспроизведение 4–5 букв, по моему опыту, требуется не менее секунды (попробуйте произнести скороговоркой А, Б, В, Г и Д). Этого времени, по-видимому, вполне достаточно для стирания иконических образов.
Р. Л. Солсо (1996), ссылаясь на результаты экспериментов Эриксена и Коллинза, пишет:
…иконическое хранилище может кратковременно удерживать зрительную информацию в ее исходном виде и с большой детальностью. Некоторые ученые полагают, что ее объем практически неограничен (в пределах возможностей сетчатки глаза) [с. 68].
Время хранения в эхоической памяти очень мало (от 250 мс до 4 с) (тем не менее это существенно больше, чем иконическое хранение, составляющее «примерно 250 мс». Авт.), а в кратковременной памяти оно значительно больше и составляет 10–30 с [с. 71].
…но наиболее полно информация сохраняется в течение первой секунды после слуховой стимуляции [с. 73].
Думаю, что все эти данные нуждаются в дополнительном экспериментальном уточнении. Сохранение мгновенных образов восприятия в памяти зависит от множества самых разных факторов: исходного состояния испытуемого, условий восприятия, сложности воспринимаемого объекта, модальности образа, особенностей предъявления воспринимаемого объекта (так как увеличение продолжительности предъявления приводит к появлению последовательности сходных мгновенных образов восприятия), интервала между окончанием предъявления первого объекта и началом предъявления второго и даже интервала между началом предъявления первого объекта и началом предъявления второго. Так, Б. М. Величковский (2006) сообщает об исследованиях, в которых было установлено, что:
…инерция слуха определялась… началом, а не концом предъявления, так что звуковой сигнал длительностью 10 мс имел «инерцию» 110 мс, а длительностью 100 мс – только 20 мс [с. 200].
Дж. Р. Андерсон отмечает, что Дж. Сперлинг, изменяя постэкспозиционное поле (поле после предъявления стимула), обнаружил, что в случае светлого постэкспозиционного поля сенсорная информация сохраняется в течение только 1 секунды, а при темном поле – в течение 5 секунд. Следовательно, яркое постэкспозиционное поле склонно «вымывать» из иконической памяти предъявлявшийся материал. Такой же эффект оказывает и предъявление других объектов после демонстрации первого, которые эффективно «переписывают» результаты первой демонстрации, уничтожая память о первом наборе букв. Данные факты показывают, что сохранение мгновенных образов в памяти зависит и от особенностей последующей стимуляции. И возникновение новых мгновенных образов иного содержания «эффективно» удаляет предыдущие мгновенные образы и из сознания, и из памяти.
Совершенно неясно, является ли продолжительность мгновенных образов восприятия каждой модальности константной для данного субъекта величиной или меняется в зависимости от условий восприятия и состояния воспринимающего. Неясно количество сходных мгновенных образов восприятия в последовательности этих образов, минимально достаточное для понимания и гарантированного сохранения образа в памяти. Продолжительность мгновенных зрительных и слуховых образов тоже различается. Можно сказать, что мгновенные образы восприятия, их динамика и сохранение в памяти – это недостаточно изученная область психологии.
В литературе часто рассматривают чуть ли не в качестве одинаковых феноменов визуальный и слуховой образы восприятия одного и того же слова, несмотря на то что феноменологически это совершенно разные явления. Не говоря уже о разной их модальности, даже продолжительность того, что называют слуховым «образом» слова, существенно больше, чем продолжительность визуального образа изображения этого же слова. Как уже отмечалось, звучащее слово – это психическая репрезентация даже не физического объекта, а последовательности связанных между собой физических объектов – фонем. Хотя мы и привыкли в соответствии со «здравым смыслом» считать звучащее слово объектом. Что касается письменного слова, то, по моему мнению, оно воспринимается человеком, свободно владеющим письменностью, не в качестве последовательности образов букв, а как единый объект. И, как показывают эксперименты [см, например: Д. Ф. Фишер, 2006, с. 162; Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др., 2007, с. 204], слово нередко воспринимается человеком легче и быстрее, чем даже буква.
Для формирования мгновенного зрительного образа восприятия некоторых сложных объектов может потребоваться существенно большее время, чем для возникновения мгновенного визуального образа восприятия слова или буквы. Б. М. Величковский (1982) сообщает, например, о том, что испытуемые узнают сложный зрительный материал в процессе восприятия предметной сцены лишь при длительности предъявлении около 300 мс. Обсуждая эксперименты Дж. Сперлинга, он (2006) пишет:
Согласно данным современных экспериментов по восприятию и кратковременному удержанию зрительных конфигураций типа наборов буквенно-цифровых матриц или бессмысленных форм, мы способны воспринять меньше информации (от 1 до 4 элементов) и на более короткое время, чем думал Сперлинг. Возможно, впрочем, что эта информация перерабатывается глубже, например, вплоть до выделения различной категориальной принадлежности букв и цифр [с. 272–273].
Мне представляется, что простые объекты воспринимаются в соответствии с закономерностями, обнаруженными Дж. Сперлингом. Сложные же объекты типа сюжетных картин (см. литографии Эшера, рис. 5 и 6) воспринимаются как бы поэтапно. При их восприятии возникают те же мгновенные образы, но каждый последующий или каждая новая серия мгновенных образов позволяют глубже понять воспринимаемый объект, уточнить его детали. Поэтому для максимально полного понимания сложного объекта требуется уже не 10 мс и даже не 40 мс, а, возможно, существенно большее время [Б. М. Величковский, 1982].
Мгновенно появляясь и немедленно исчезая из сознания испытуемого, мгновенные образы восприятия могут содержать много сложной информации, но при этом не сохраняться в его памяти вовсе. В итоге у наблюдателя возникает впечатление об отсутствии самого факта восприятия данного объекта или о «подсознательном» его восприятии. Следовательно, необходимо четко разграничивать процессы возникновения, существования и понимания человеком мгновенного образа восприятия, с одной стороны, и процессы сохранения и последующего воспроизведения воспринятой информации, что убедительно демонстрирует, например, классический опыт Дж. Сперлинга (1967) (см. с. 190), который показал, что испытуемый воспринимает практически весь объем поступающей к нему информации, но она стирается настолько быстро, что он не успевает даже о ней рассказать.
То, что многие мгновенные образы восприятия действительно сохраняются в сознании очень недолго, а затем бесследно исчезают, подтверждается и данными интроспекции. Трудности с сохранением мгновенных образов восприятия в памяти характерны не только для зрительной, но и для слуховой модальности.
Так, Глюксберг и Коуэн [Glucksberg & Cowan, 1970] предлагали испытуемым слушать разные сообщения, поступающие одновременно в правое и левое ухо. При этом они просили испытуемых обращать внимание на сообщения, поступающие в одно ухо. Периодически в другом ухе звучала цифра. Если испытуемого немедленно спрашивали, слышал ли он цифру, то он давал правильный ответ в пять раз чаще, чем если его спрашивали спустя некоторое время. В течение первых 2с с момента предъявления цифры результаты резко снижались, а через 5 с достигали уровня спонтанного обнаружения. Исследователи пришли к выводу, что информация из игнорируемого сообщении находится в памяти очень короткое время и теряется в течение 5 с.
Обсуждая эксперименты с раздельным предъявлением слуховой информации и гипотезы Д. Дойча и Дж. Дойча, У. Найссер (1981) пишет, что авторы:
…предположили, что вся информация перерабатывается полностью, независимо от того, является ли она объектом внимания или нет. …Отбор осуществляется только на стадии запоминания и осуществления действия. Испытуемые… воспринимают оба голоса, но забывают вторичную информацию настолько быстро, что она практически не влияет на их поведение или сознательный опыт. …Наши психические механизмы знают обо всем, что происходит вокруг нас, но отвергают большую часть этой информации, как не имеющую значения, еще до того, как она достигнет сознания. …Утверждение Дойчей… означает только то, что мы постоянно регистрируем, а затем забываем множество не связанных между собой сенсорных данных [с. 101].
Мне представляется ошибочной идея о том, что информация забывается до того, как достигнет сознания, потому что отсутствие запоминания не означает отсутствия феномена в сознании в прошлом. Просто, кратковременно присутствуя в сознании, психический феномен не фиксируется затем памятью и не имеет в результате какой-либо возможности повторного появления в сознании в будущем.
У. Найссер спрашивает: «А что же в таком случае происходит с игнорируемой информацией?» И сам же дает ответ:
Вообще говоря, с ней ничего не происходит. Она разделяется на много видов информации, для которых у нас нет схем. Мы просто не воспринимаем ее. Но разве не было бы полезнее для нас все-таки воспринимать ее? Разве нельзя разворачивать одновременно больше одной схемы? Ответ на этот довольно интересный вопрос зависит не от общих психических принципов, а от уровня развития навыков индивида [с. 105].
…когнитивную активность человека более целесообразно рассматривать как совокупность приобретенных навыков, чем как функционирование единого, постоянного в отношении своих возможностей механизма [с. 107].
В этой цитате мне представляется интересной фраза о «многих видах информации, для которых у нас нет схем». Не исключено, что действительно большинство возникающих у нас мгновенных образов не актуализируют в сознании никаких адекватных моделей-репрезентаций или «схем», в результате чего бесследно исчезают, но из этого не следует, что «мы просто не воспринимаем ее». Наоборот, мы очень быстро воспринимаем ее и столь же быстро отвергаем как неактуальную и не фиксируем в памяти возникавшие в сознании мгновенные образы восприятия.
У. Найссер [1981, с. 110] приводит данные о том, что опытные пианисты способны слушать прозу, играя одновременно с листа на фортепиано, а профессиональные машинистки могут печатать на машинке, слушая какой-либо текст или напевая детские песенки по памяти. Он пишет:
Сбор информации не находится всецело под сознательным контролем; если бы это было так, мы оказались бы слишком рассеянными, чтобы выжить. Громкие звуки, ритмически повторяющиеся раздражители, внезапные видимые движения, волевые стимулы – все это примеры сигналов, к восприятию которых мы всегда готовы [с. 112].
Я думаю, правильнее, наверное, было бы сказать, что мы их и воспринимаем во множестве, в микродоле каждой протекающей секунды, но станут ли они предметом более продолжительного и специального рассмотрения со стороны нашего сознания, зависит от того, привлекли ли они наше внимание за мгновения своего существования. Автор продолжает:
Младенцы, безусловно, рождаются со схемами принятия такой информации, используемыми для того, чтобы начать новые циклы перцептивной активности [с. 112].
Само понятие «чего-то одного» далеко не ясно: сколько явлений (или вещей) присутствует в моем сознании, когда я слушаю оркестровую музыку, смотрю балет, веду машину и т. д. [с. 122].
Вот о том-то и речь. «Вещей» этих бесчисленное множество. И воспринимаются они нами ничтожное время, а потом бесследно исчезают навсегда. И в своем абсолютном большинстве никогда больше не становятся предметом наших воспоминаний и объектами нашего сознания. А потому у нас и создается впечатление, что они вроде бы и не существовали вовсе. Можно предположить наличие в сознании как бы двух «плоскостей» анализа информации. В одной идет непрерывная регистрация максимально возможного объема сенсорного потока в форме мгновенных образов восприятия и отбор лишь малой части информации из этого потока. В другой – специальное рассмотрение отобранного с повторной актуализацией в сознании как выбранных мгновенных образов, так и чего-то ассоциированного с ними. Эти «плоскости» сознательного анализа могут быть как параллельными во времени, то есть существующими одновременно, так и чередующимися во времени благодаря быстродействию сознания.
Но вернемся к мгновенным образам восприятия. Для нас важно: 1) мгновенные образы восприятия очень быстро (за миллисекунды) возникают и через миллисекунды – десятки миллисекунд сменяются новыми; 2) существуя, они осознаются; 3) мгновенные образы не рефлексируются, то есть не рассматриваются специально и не понимаются нами в качестве реальных объектов нашего сознания, даже несмотря на то, что занимают в конечном счете львиную долю его содержания и большую часть времени его работы; 4) для того чтобы у мгновенного образа восприятия появился шанс быть зафиксированным памятью, он должен привлечь к себе внимание; в этом случае немедленно появляются новые мгновенные образы восприятия того же объекта; 5) одиночные или повторяющиеся недостаточное количество раз мгновенные образы восприятия в своем большинстве не фиксируются памятью; 6) фиксация некоего «итогового» образа восприятия в памяти зависит, видимо, в том числе от количества повторений сходных мгновенных образов, о чем свидетельствуют опыты.
Так, например, эксперименты Б. М. Величковского и К.-Д. Шмидта [Б. М. Величковский, 2006, с. 374] показали, что узнавание предъявлявшихся испытуемым цветных «слайдов с видами городов, настолько похожих семантически, что вербальные описания не позволяли их различать», зависит только от длительности первоначального показа слайда, но, например, не от интервала между разными последовательными слайдами.
Следовательно, чем больше количество возникших последовательно мгновенных образов восприятия слайда (а их тем больше, чем длительнее период восприятия), тем лучше узнавание слайдов, а соответственно, и их запоминание.
Факт наличия мгновенных образов восприятия может помочь нам объяснить некоторые психические феномены. Так, например, Г. Гельмгольц пишет в своей «Физиологической оптике»:
…наблюдатель мог устойчиво направлять свой взор на фиксационную отметку, и в то же время он мог концентрировать свое внимание на любой части темного поля так, что, когда вспыхивала искра, он получал впечатления об объектах только в этом определенном участке пространства. В этом эксперименте внимание целиком независимо от позиции и аккомодации глаз… Таким образом, можно просто сознательным и произвольным усилием фокусировать внимание на некоторых выбранных точках в абсолютной темноте и бесструктурном поле. Для развития теории внимания это один из наиболее принципиальных экспериментов, которые могут быть сделаны [цит. по: В. И. Белопольский, 2007, с. 98].
Интроспективные наблюдения в процессе повторения сходного опыта привели меня к выводу, что визуальное внимание (внимание, направленное на зрительное восприятие чего-либо) невозможно «оторвать» от актуального образа восприятия, если оно не переключается на параллельно возникающие образы представления. Тем не менее порой действительно создается впечатление, что внимание на очень непродолжительное время как бы «отрывается» от взора, фиксированного на какой-то точке. Однако этот «отрыв» либо сопровождается утратой ясности восприятия в точке фиксации взора в результате переключения внимания на образы представления, либо, вероятно, сопровождается все же очень быстрыми движениями глаз в сторону нового, произвольно выбранного центра внимания и формированием мгновенного образа восприятия. Данный феномен требует дополнительного изучения.
Можно продолжить опыт Гельмгольца и, зафиксировав взор, сконцентрировать внимание на восприятии каких-то еле заметных слуховых феноменов. Тогда зрительный образ как бы тускнеет и начинает чередоваться с более яркими слуховыми образами. Возникает эффект, напоминающий «мерцание». Можно предположить, что в ситуациях, требующих диссоциации внимания, при постоянной концентрации внимания на основном объекте оно может, вероятно, переключаться на десятые и сотые доли секунды на другие объекты, что приводит к появлению на фоне последовательностей мгновенных образов восприятия основного объекта мгновенных образов восприятия иных объектов. Данное обстоятельство и может трактоваться исследователями как независимость внимания от положения глаз.
Мгновенный образ восприятия играет важнейшую роль в выживании живого существа, позволяя мгновенно опознавать появившийся в поле зрения объект и реагировать на него рефлекторно. В обобщенном виде можно, по-видимому, констатировать следующее: 1) мгновенный зрительный образ восприятия формируется при кратковременном предъявлении объекта восприятия (времени экспозиции до 40 мс, а реально и еще меньшего), чего вполне достаточно для его возникновения в сознании, а нередко и для его сохранения в памяти; появляется он в течение нескольких миллисекунд после попадания объекта в поле восприятия; 2) мгновенный зрительный образ восприятия сохраняется при исчезновении объекта из поля зрения от нескольких десятков до 250–300 мс в зависимости от многих факторов; мгновенный слуховой образ восприятия при прекращении слухового стимула сохраняется до нескольких секунд (хотя эти данные нуждаются в уточнении); 3) возникновение мгновенного образа нового объекта восприятия «стирает» в сознании предыдущий мгновенный образ, не позволяя ему сохраниться в памяти; 4) в случае сохранения объекта в поле восприятия возникает последовательность сходных мгновенных зрительных образов восприятия этого объекта; 5) если мгновенный образ или последовательность мгновенных образов становятся объектом внимания, они могут сохраняться в памяти, но, даже став предметом внимательного рассмотрения, мгновенные образы, по-видимому, не обязательно фиксируются памятью; если же мгновенные образы не стали объектом внимания, то они не фиксируются памятью и безвозвратно теряются; 6) нет никаких других образов восприятия, кроме мгновенных образов и последовательностей сходных мгновенных образов восприятия; 7) последовательности сходных мгновенных образов восприятия создают то, что, собственно, и принято определять сейчас в психологии словами образ восприятия.
Факт наличия мгновенных образов важен не столько даже сам по себе, сколько как возможное объяснение многих неясных пока проблем восприятия и функционирования психики вообще.
А. Н. Гусев (2007) вслед за В. Вундтом поднимает вопрос еще об одной проблеме, касающейся восприятия и времени. Он пишет:
Это так называемые пороги нерасчлененной длительности. В классической психологии сознания это время называли временной продолжительностью внимания – то физическое время, в течение которого может быть предъявлено некоторое количество стимулов, которые воспринимаются как некая целостность. Понятно, что порог нерасчлененной длительности зависит от природы стимулов, заполняющих данный отрезок времени, и проблема заключается в самом слове «целостность». Тем не менее для простых тональных и световых стимулов тот интервал, в пределах которого испытуемые воспринимают его как настоящий момент времени, простирается от 2,3 до 12 с (при некоторых условиях даже больше, как полагал Э. Титченер) [с. 248].
Автор рассматривает особенности субъективного восприятия времени и перцептивных феноменов при предъявлении испытуемому сходных стимулов. Но на эту же ситуацию можно взглянуть и в другом ракурсе. Речь здесь может идти, по сути дела, о максимальной длительности промежутка времени, в пределах которого последовательность мгновенных образов восприятия конкретного объекта еще рассматривается человеком как нечто целое, единичное и существующее в настоящий момент, то есть в качестве единичного образа восприятия. Тогда можно уже исследовать два вопроса: сколько времени продолжается то, что можно рассматривать как субъективно единичный образ восприятия объекта? и какое количество мгновенных образов восприятия образует то, что мы привыкли считать единичным образом восприятия?
Мне представляется, что на второй вопрос можно получить ответ, рассматривая наше восприятие кинофильмов, где на протяжении секунд мы можем видеть, как нам кажется, неизменяющийся образ восприятия неподвижного объекта, а на самом деле успеваем пережить за это время десятки мгновенных образов восприятия.
Пожалуй, особенно наглядное доказательство факта существования мгновенных образов восприятия предоставляет нам кино. Известно, что человек способен различать на экране единичные картины при скорости смены кадров менее 24 в секунду. Если мы разделим 1 с на 24 части, то получим время экспонирования одного кадра, равное 41,67 мс, что соответствует экспериментальным данным (см. выше) о средней продолжительности мгновенных образов восприятия (примерно один образ восприятия за 40 мс). Р. Л. Грегори [2002а, с. 482] приводит более точные данные о том, что включение и выключение света частотой до 30 вспышек в секунду (одна в 33 мс) воспринимается как мелькание. При большей частоте вспышек свет будет казаться непрерывным. Если свет яркий, критическая частота восприятия отдельных изображений (или мельканий) может достигнуть 50 вспышек в секунду (одна в 20 мс).
В кино отдельные картины проецируются с частотой 24 кадра в секунду, что значительно ниже критической частоты предъявления, необходимой для слияния изображений. Однако каждое изображение показывается трижды в быстрой последовательности, так что, хотя показывается всего 24 кадра в секунду, частота мельканий составляет 72 вспышки света в секунду (один кадр примерно в 14 мс). Эта величина превышает критическую частоту мельканий для всех, кроме ярких участков изображений, попадающих на периферию сетчатки, поэтому там могут быть видны отдельные мелькания. Кроме того, в кинематографе и в мультипликации чрезвычайно важно, чтобы соседние кадры отличались друг от друга незначительно, иначе нашей зрительной системе не удается «сливать» их в одно плавное изображение.
На основе сказанного можно предположить, что мгновенные образы восприятия обычно возникают в нашем сознании с частотой, превышающей 25–30 образов в секунду. Непрерывная смена сходных, но различающихся в деталях, мгновенных образов восприятия одного и того же объекта создает эффект его непрерывного изменения или движения. Разворачивающаяся в нашем сознании последовательность таких слегка отличающихся друг от друга мгновенных образов объекта расценивается нами как единый образ восприятия его движения. Скорость смены мгновенных образов восприятия в сознании при этом не может быть меньше 24 в секунду. В противном случае у нас возникло бы ощущение разорванности движений окружающих нас объектов. В нашей памяти изменения окружающей реальности тоже должны быть представлены последовательностями мгновенных образов воспоминания, которые сливаются в сознании в непрерывные образы движений объектов.
Вероятно, скорость, составляющую несколько десятков образов, возникающих за 1 секунду, следует рассматривать как разрешающую возможность человеческого восприятия изменений окружающей реальности. Поэтому если потенциально заметные глазу изменения объекта происходят существенно чаще или, наоборот, реже, чем одно за несколько десятков миллисекунд, то наше сознание просто не в состоянии их репрезентировать как движение. А. Н. Гусев [2007, с. 234] отмечает, что стробоскопический феномен имеет базовый общепсихологический характер. Он выражен также в слухе и осязании.
Б. М. Величковский [2006, с. 180] приводит данные о том, что на основании видеосъемки и компьютерной симуляции походки человека даже уже после 100–500 мс экспозиции испытуемые отчетливо видят движущегося человека, уверенно различая мужчин и женщин. Он отмечает, что для восприятия движения, по-видимому, существенными оказываются события внутри интервала времени порядка 100 мс. Автор [2006, с. 181–182] ссылается на А. Мишотта, который показал, что остановки движущегося предмета не замечаются наблюдателем, если они продолжаются менее 100 мс. Но тут же дополняет, что с увеличением точности измерения этот интервал уменьшился с 100 до 30 мс. Это вполне соотносится с приведенными выше данными о продолжительности мгновенных образов зрительного восприятия, составляющей от 10 до 40 мс.
Выше я упоминал о том, что обратил внимание на экспериментальные исследования восприятия, лишь обнаружив интроспективно очень быстро сменяющиеся в моем сознании образы представления. Следовательно, интроспекция позволяет обнаружить очень кратковременные образы представления. Хотя надо сразу сказать, что эти образы субъективно все же продолжительнее мгновенных образов восприятия, обнаружить которые интроспективно невозможно. Поэтому правильнее называть их не мгновенными, а только кратковременными. Тем не менее образы представления по своей продолжительности субъективно существенно меньше секунды.
Интроспекция демонстрирует, что неизменные образы представления присутствуют в сознании очень непродолжительное время и тут же сменяются новыми, хотя и похожими образами, что в конечном счете создает ощущение непрерывного «течения» или изменения образа представляемого объекта. Кратковременные образы представления могут сменять друг друга без всякой очевидной связи между собой по содержанию, а могут появляться в виде устойчивых последовательностей, репрезентируя движение определенного объекта или развитие конкретной ситуации.
Обычно кратковременные образы представления непрерывно возникают и бесследно исчезают из нашего сознания, не сохраняясь в памяти. Они существуют настолько непродолжительное время, так многочисленны и калейдоскопичны, что мы, как правило, не успеваем зафиксировать внимание на каком-то из них, выделить его и подвергнуть рефлексии, да, собственно, и не стремимся делать это, а потому в основном не замечаем и не понимаем самого факта их почти постоянного наличия и смены в нашем сознании. Хотя при произвольном усилии кратковременные образы представления можно достаточно легко обнаружить в процессе интроспекции в виде быстро сменяющихся, а потому чаще неясных «мельтешащих» образов.
Из-за того что память обычно не способна повторно предъявить кратковременные образы представления сознанию, они для нас остаются как бы и не существовавшими вовсе. Тем не менее эти образы создают особый психический фон, достаточно легко обнаруживаемый интроспективно, на котором возникают отдельные более значимые и даже сохраняющиеся в памяти образы представления и вербальные конструкции – «мысли». Память может регистрировать последовательности сходных кратковременных образов представления в форме как бы «итоговых», совокупных за период образов.
Образы представления очень лабильны, поэтому даже при специальной целенаправленной попытке зафиксировать в процессе интроспекции определенный образ представления сознание, не будучи в состоянии повторно воспроизвести только что исчезнувший образ, регистрирует не данный конкретный образ, а лишь сам факт появления и немедленной замены этого образа следующим, сходным с ним. Удается лишь воссоздать похожий образ и как-то зафиксировать эту его похожесть на исчезнувший образ. Впрочем, то же самое возникает и при попытке вновь воспроизвести любой образ воспоминания, что лишний раз подтверждает утверждение У. Джеймса (2000; 2003), что ни один образ никогда не повторяется в сознании дважды.
Для того чтобы обнаружить кратковременные образы представления-воспоминания, достаточно представить себе, например, белый экран кинотеатра, а на нем черно-белое изображение, возникавшее при обрыве пленки во время просмотра старого кинофильма. В результате у меня, например, картины в виде черных крестов, перечеркнутых кругов и т. п. начинают быстро сменять друг друга. Можно также закрыть глаза и представить себе какой-то знакомый объект, например лицо близкого человека. При этом в сознании тоже появляются быстро сменяющие друг друга образы воспоминания и представления. Они очень разнообразны и варьируют от совокупностей неясных пятен до более или менее четких образов знакомого лица.
Часто образы репрезентируют просто совокупности каких-то черных или темно-серых линий и незавершенных фигур на сером фоне, которые вроде бы что-то изображают, но не очень ясно, что именно. Они так быстро сменяют друг друга в сознании, что по большей части не удается их зафиксировать и осмыслить. Тем не менее все они осознаются как явления сознания, но в силу кратковременности своего существования и их калейдоскопичности большинство из них малопонятны или вовсе непонятны. Почти так же, как не очень понятны картины, проносящиеся за окном набирающего скорость поезда при фиксации взгляда на неподвижной оконной раме поезда. Они составлены из множества фрагментов каких-то знакомых предметов, но за краткий миг их существования в сознании не удается понять, что это за предметы. В лучшем случае остается лишь ощущение их знакомости.
Даже кратковременные образы представления, появляясь в сознании всегда, осознаются, но понимаются нами лишь при специальной концентрации на них внимания. Например, я закрываю глаза и передо мной быстро движется черная строка на белом фоне. Я, безусловно, осознаю этот образ, то есть регистрирую факт наличия его в сознании, но не понимаю его. Слишком быстро бегут буквы, и я не успеваю их прочитать. Затем они вдруг сливаются и сменяются другим образом – силуэтом лежащего быка, который немедленно трансформируется в новую фигуру.
Смутные кратковременные образы представления рождают столь же неясные ассоциации. Так, например, какая-то незавершенная фигура, то есть часть непонятной черной фигуры на белом фоне, похожая на небрежно нарисованный рукой ребенка контур куклы, попадая в поле моего внимания, вдруг актуализирует в моем сознании непонятные ассоциации: вербальную мысль «это знак, как-то связанный с N» и неприятное чувство тревоги, что в совокупности рождает следующую мысль – «это знак, неблагоприятный для N». В следующем возникшем и немедленно исчезнувшем образе воспоминания удается узнать конкретного человека. Неясно, что именно в образе позволяет сказать себе: «Это именно он» – и как мне удается узнать среди множества других мимолетных образов именно этот образ.
Что я успеваю понять в кратковременном визуальном образе представления, если моему вниманию удается «ухватить» его на короткое время? Если это не образ знакомого объекта, то обычно – ничего, кроме самого факта его наличия. Но иногда внимание выхватывает конкретный образ. Это выражается в том, что данный образ, точнее, его содержание становится точкой притяжения для немедленно возникающих в сознании ассоциаций. Содержание образа превращается в «тему», задающую поток новых ассоциаций, которые как бы «рассматривают», «трактуют» так или иначе данную «тему». Это «рассмотрение» образа приводит в том числе к появлению новых сходных образов воспоминания-представления и вербальных конструкций, оценивающих, квалифицирующих, объясняющих и описывающих рассматриваемый образ.
Вероятно, именно из-за кратковременности существования каждого единичного образа представления и воспоминания, их непрерывной смены, фрагментарности, обычно непонятности, чередования невербальных и вербальных образов и т. д. исследователи и не могут чаще всего сказать, что представляют собой их мысли: вербальные идеи, чувственные образы или что-то еще.
Я полагаю, что кратковременность сенсорных репрезентаций, причем как образов восприятия, так и образов представления-воспоминания, и представленность в виде последовательностей кратковременных образов являются их характерными признаками.
Мгновенный образ восприятия и даже кратковременный образ воспоминания-представления, а тем более несколько сходных последовательно возникших мгновенных образов могут вызывать не только двигательный рефлекторный ответ, но и отчетливую физиологическую реакцию организма: изменение кожно-гальванической реакции, частоты сердечных сокращений, другие вегетативные реакции. При этом совершенно не обязательно, чтобы мгновенные образы восприятия, вызвавшие вегетативные реакции, в последующем сохранялись в памяти. Иными словами, возникнув в сознании на десятки миллисекунд и даже вызвав физиологический ответ организма, они могут бесследно исчезнуть из сознания, не зафиксировавшись в памяти. Соответственно, и сам факт их появления в сознании часто не остается в памяти субъекта в качестве имевшего место психического события.
Здесь мы сталкиваемся с тем, что многие исследователи рассматривают как «бессознательное», или «подпороговое»44, восприятие. Хотя логичнее было бы предположить, что в большинстве подобных случаев в сознании появлялись вполне осознанные, но очень кратковременные образы восприятия, не оставившие после себя отчетливого следа в памяти, а потому как бы и не существовавшие вовсе. В этой связи есть, по-видимому, основания говорить о пороговом количестве сходных мгновенных образов, после превышения которого мгновенные образы восприятия фиксируются памятью и могут быть воспроизведены в последующем, что позволяет испытуемому вновь возвращаться к ним в будущем и утверждать, что он воспринял объект.
Многие авторы отождествляют «подпороговое восприятие» с «неосознаваемым восприятием». Так, В. М. Аллахвердов (2000) приводит, например, в качестве одного из доказательств наличия такого восприятия экспериментальные данные Д. Викенса:
…испытуемые оценивали сходство двух последовательно предъявляемых слов: например, надо было установить, рифмуются ли слова (рыба – глыба), принадлежат ли они к общей категории (стол – шкаф), вызывают ли одинаково окрашенные эмоции (дворец – красота) и т. д. Первое слово «тахистоскопически» предъявлялось на 50, 60, 70, 80 мс и сразу же после экспозиции маскировалось. Маска (то есть хаотическое изображение, стирающее все, что сохранялось на сетчатке глаза) удерживалась 1,5 с, после чего в течение 5 с экспонировалось второе слово. Затем испытуемый должен был высказать свое суждение. Даже при длительности экспозиции первого слова в 50 мс некоторые высказывания испытуемых о принадлежности к общей категории, о синонимичности и т. д. пары слов оказались правильными, причем даже в том случае, когда само первое слово испытуемому не удавалось воспроизвести, то есть он его не осознавал (точнее, не мог вспомнить. – Авт.). А. Марсел показал также, что слово, предъявленное всего лишь на 10 мс, которое, разумеется, не осознается (не вспоминается потом. – Авт.), влияет на последующие процессы переработки словесной информации… [с. 273–274].
Данная цитата доказывает не то, что якобы существует неосознаваемое, или «подпороговое», восприятие, а то, что в нашем сознании существуют мгновенные образы восприятия и их последовательности, которые осознаются в момент своего существования, но не воспроизводятся впоследствии, так как не были зафиксированы памятью испытуемого. В то же время образы воспринятых слов актуализировали, по-видимому, в сознании испытуемых свои значения (к этому мы еще вернемся ниже), сохранившиеся даже после стирания из памяти самих зрительных образов воспринятых слов, что повлияло «на последующие процессы переработки словесной информации».
К сегодняшнему дню накопилось огромное количество литературы, посвященной вопросам «подпорогового», «неосознаваемого», «субсенсорного» и т. п. восприятия (см. например: P. Merikle, M. Dantman, 1998; И. Смирнов, Е. Безносюк, А. Журавлев, 1996; Э. Р. Пратканис, 2003; Э. А. Костандов, 2004 и др.). Мне представляется, что большинство рассматриваемых в этой связи экспериментов ничего не доказывает, так как они содержат серьезные методологические изъяны. Невозможно доказать, что так называемый «подпороговый» сигнал является не-воспринимаемым. Представляется более очевидным, что на протяжении периода предъявления объекта у испытуемого возникает несколько мгновенных образов его восприятия или даже последовательностей мгновенных образов восприятия, которые и определяют результаты опыта, хотя вследствие быстрого исчезновения их из памяти испытуемые отрицают факт восприятия или не могут воспроизвести воспринятое. Проблема методологически сложна и требует дополнительных исследований.
«Подпороговое восприятие» включает в себя так называемые «подпороговые ощущения», или «предощущения»45. Обсуждая последние, в большинстве случаев следует говорить о реакциях организма не на подпороговые ощущения, которых не может быть в принципе, так как это что-то вроде «сухого дождя», а о физиологических реакциях на субсенсорные (неощущаемые) стимулы, то есть здесь следует обсуждать физиологические процессы. Необходимо также отдавать себе отчет в том, что проблема реакций человека на подпороговые воздействия чрезвычайно многогранна. Здесь, как и везде, нет четкой границы между черным и белым, например между ощущаемыми и неощущаемыми воздействиями. Существует множество переходных и смешанных состояний, а также неясных феноменов и еще больше сомнительных предположений исследователей. А. Н. Гусев (2007) приводит несколько аспектов этой проблемы, рассматриваемых в книге Н. Диксона и влияющих, по его мнению, на результаты экспериментов:
Испытуемый реагирует на стимул, сила и длительность которого ниже порога его восприятия, определенного ранее.
Испытуемый чувствует стимульное воздействие, но не имеет никакого понятия о характере этого воздействия.
Может быть зарегистрирована реакция на стимул, о котором испытуемый ничего не знает.
У испытуемого имеется некое представление о стимуле, но отрицается какая-либо реакция на него.
Испытуемый знает о стимуле и о своей реакции на него, но не понимает или отрицает связь между ними.
А. Н. Гусев (2007) продолжает:
Среди исследователей восприятия до сих пор нет однозначного мнения о степени и характере воздействия подпороговых стимулов на человека… [с. 115–116].
Следовательно, играют определенное значение спонтанные изменения порогов чувствительности испытуемого, степень его информированности и наличие у него установок, возможность физиологического ответа организма на стимул без участия психики, качество рефлексии испытуемых и даже их интеллектуальная состоятельность. К сказанному можно было бы добавить и другие аспекты проблемы: методологические ошибки в постановке экспериментов, ошибки в трактовке их результатов, невоспроизводимость полученных в экспериментах результатов и др.
Подводя итог, можно сказать, что нет и не может быть никакого «подпорогового восприятия», так как образ восприятия и ощущение – это сознательные психические явления. Не может быть подсознательных образов и ощущений, а без образов и ощущений не может быть восприятия. Все то, что относят к «подпороговому», или «субсенсорному», восприятию, – это либо физиологические явления, либо не зафиксировавшиеся в памяти испытуемых образы восприятия и ощущения, либо ошибочные трактовки результатов экспериментов.
В гештальтпсихологии тоже постулируется, что психические образы – это сконструированные психикой целостности, или гештальты, не являющиеся просто суммой своих более элементарных частей. Наиболее типичный пример – слуховой образ слова, который не является просто суммой составляющих его звуков. В 1890 г. Х. фон Эренфельс [цит. по: Е. Е. Соколова (2005)] продемонстрировал идею гештальта на примере музыкальной мелодии, исполняемой в разных тональностях. Знакомая мелодия узнается человеком как та же самая, несмотря на полное несходство составляющих ее тонов. Ч. Осгуд (2002в) пишет:
Перцептивные формы как интегрированные целые допускают перенос, несмотря на значительные изменения в сенсорных элементах, их составляющих. Известной иллюстрацией тому является мелодическая тема. Временная последовательность тонов, которая неизменно узнается нами как «Милая Аделина», может переходить от струнных к духовым или голосу, из одного ключа в другой и т. п.: даже измененная по ритму, она еще сохраняет свой «целостный характер» [с. 327].
Е. Е. Соколова (2005) замечает:
Х. Эренфельс сформулировал следующую проблему: откуда берется это новое «качество целостности», или «гештальт-качество» (от нем. Gestalt… «целостная структура» или «форма»)? Сам Х. Эренфельс решал эту проблему так: «Новое “качество целостности” (гештальт-качество) представляет собой еще одно, новое содержание сознания, которое “автоматически” появляется в сознании, как только в нем возникнут составляющие мелодию звуки, то есть сумма N элементов становится целостной благодаря прибавлению к ней в сознании нового элемента (N + 1)». С его точки зрения, целостных мелодических структур в самой реальности (объективно) не существует. Целостность психического образа – это, видимо, результат работы самого сознания, механизм которой Х. Эренфельс не раскрыл. …А. Мейнонг считал гештальт-качество результатом специального, «продуктивного» духовного акта… Таким образом, восприятие не есть зеркальное отражение физической реальности; восприятие есть результат специальной «целостно образующей» духовной деятельности [с. 139–140].
Из приведенной цитаты не вполне понятно, в какой именно феноменологической форме «новое содержание сознания автоматически появляется в сознании». Остается только согласиться с тем, что Х. фон Эренфельс «не раскрыл его механизм».
Е. Е. Соколова (2005) подчеркивает важное свойство образа-гештальта:
…целое дано в восприятии испытуемого раньше, чем какая-либо его часть [с. 141].
Многократно описанная в литературе в качестве типичного примера образа-гештальта последовательность музыкальных тонов, или мелодия, не является в строгом смысле образом. Слишком уж явно сама мелодия выходит за пределы того, что можно было бы считать единичным физическим объектом, поэтому нельзя говорить и об образе ее восприятия. Как я уже говорил выше, мелодия – это жестко структурированная последовательность образов более простых объектов – отдельных звуков, которые тем не менее формируют в сознании человека особую целостность – гештальт. С большим основанием о слуховом образе восприятия можно говорить применительно к короткому слову, например слову «я». Хотя абсолютное большинство звучащих слов так же, как и мелодии, представляют собой устойчивые последовательности разных звуков, а «образ восприятия слова» тоже является целостной сложной психической конструкцией, состоящей из строго определенной последовательности более простых образов – образов фонем.
О том, что зрительный образ – это тоже особый гештальт, свидетельствует факт, на который обратил внимание еще К. Коффка (2002): фигура и фон образуют вместе единую структуру, поэтому первая никак не может существовать отдельно и независимо от второго. Соответственно и воспринимается фигура по-разному в зависимости от фона. Например, серый овал (рис. 8) выглядит более светлым на черном фоне, чем на белом.
Рис. 8. Серый овал на черном и на белом
При восприятии букв алфавита Л. Брайля для слепых, где каждая буква кодируется несколькими выпуклыми точками, возникают тактильные гештальты [В. В. Нуркова, 2006, с. 149].
Ч. Осгуд [2002в, с. 327] верно замечает, что целостный характер гештальта теряется, когда мелодия проигрывается в обратном направлении, и этому факту теоретики гештальта не уделили должного внимания. Вместе с тем квадрат или круг сохраняют свой «целостный характер», несмотря на любые изменения в их величине, цвете, точке зрения и т. д. Автор полагает, что этот феномен связан как с константностью восприятия, так и с образованием понятий. Мне представляется, однако, что данное обстоятельство связано лишь с феноменологическими различиями между визуальными и слуховыми образами, а именно с тем, что уже единичный визуальный мгновенный образ квадрата или треугольника возникает как «короткоживущий» гештальт и существует в сознании в течение всего лишь нескольких десятков миллисекунд.
Слуховой же образ слова или тем более мелодии формируется как феноменологически совершенно иной «длительноживущий» гештальт, состоящий уже из целой последовательности мгновенных слуховых образов восприятия тонов мелодии или фонем слова, которые в строго определенном порядке возникают в сознании на протяжении всего времени восприятия мелодии или слова (от одной до нескольких десятков секунд и даже больше). Следовательно, слуховые «образы» слова или мелодии – гештальты сформированы как специфические последовательности строго определенных мгновенных слуховых образов, поэтому-то изменение порядка мгновенных образов в них и приводит немедленно к разрушению соответствующего гештальта.
К. Дункер (1981) касается интересного вопроса – сходства гештальтов, представленных в нашем сознании:
…«сходство» не обусловлено идентичными элементами; там, где имеется идентичность элементов, мы встречаемся со «сходством» совершенно иного типа, которое даже не следовало бы называть тем же словом. Если бы сходство было обусловлено идентичными элементами, то это означало бы, что чем больше два объекта или процесса имеют общих элементов, тем более они должны быть сходными. Однако это неверно. Представьте себе мелодию, сыгранную в двух различных ключах; здесь нет ни одного общего элемента, и тем не менее какое сходство: мы замечаем, что это одна и та же мелодия; сходство это настолько велико, что мелодия, заученная в одном ключе, может быть легко воспроизведена в другом. С другой стороны, можно оставить все элементы идентичными, изменив только один или два из них, и мелодия будет полностью разрушена. То же самое можно заметить и в любом виде нашего поведения или приобретенного опыта. Сейчас нам нужно внести различение между гештальтом и суммой. Если сходство двух явлений (или физиологических процессов) обусловлено числом идентичных элементов и пропорционально ему, то мы имеем дело с суммами. Если корреляция между числом идентичных элементов и степенью сходства отсутствует, а сходство обусловлено функциональными структурами двух целостных явлений как таковых, то мы имеем гештальт [с. 39].
Таким образом, сходство гештальтов заключается не в идентичности входящих в них элементов, а в сходстве структуры составляющих сравниваемые психические гештальты последовательностей соотносимых элементов.
Своеобразный гештальт в виде развертки во времени последовательности из многих мгновенных зрительных образов восприятия мы имеем, когда сталкиваемся с восприятием движения объекта. Возникающий в этом случае сложный визуальный гештальт движения состоит из строго определенной последовательности мгновенных зрительных образов восприятия конкретных незначительных и всегда повторяющихся в сходном виде изменений объекта. Если переставить эти мгновенные образы (например, поменяв местами кадры на кинопленке, регистрирующей движение объекта), то исчезнет гештальт конкретного движения и возникнет восприятие хаотического изменения объекта. Гештальт воспринимаемого звучащего слова также исчезнет, если поменять местами его слоги.
Многократное повторение и восприятие сходных ситуаций и событий в окружающем мире приводит к запоминанию гештальтов движения и к тому, что в сознании человека может актуализироваться весь сложный гештальт в результате восприятия лишь каких-то его частей. Увидев, например, падающую чашку, мы легко можем представить себе ее разлетающиеся осколки. Вероятно, способность сознания оперировать «сложными» гештальтами связана с тем, что многие из них оно способно удерживать в памяти целиком. Еще В. Вундт (2007) давал испытуемым прослушивать ряды звуков, состоящие из одного, двух, трех, четырех и т. д. тактов. Такты могли быть различной степени сложности: двухдольные (тик-так), трехдольные (ритм вальса – раз-два-три) и т. д. Испытуемым не разрешали считать количество тактов. Вслед за первым рядом сразу же предъявлялся второй. Испытуемый должен был ответить, возникает ли у него ощущение равенства рядов или нет. Ему приходилось сравнивать удерживаемый в памяти ряд звуков с непосредственно воспринятым. Испытуемые давали верные ответы для восьми двухдольных, шести трехдольных и пяти четырехдольных тактов (16, 18, 20 ударов соответственно).
Следовательно, человек способен одновременно удерживать в сознании слуховые образы 16–20 последовательных ударов метронома, сгруппированных в слуховой гештальт. Вероятно, именно это позволяет нам формировать целостные чувственные репрезентации сущностей, отсутствующих в физической реальности в каждый данный момент, но развернутых во времени (слов, мелодий и т. п.), а также чувственно репрезентировать само время и изменения объектов во времени, то есть их движения.