ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>Разделение психических моделей объектов на конкретные и абстрактные обсуждается в литературе лишь в плоскости конкретных и абстрактных понятий. Ю. М. Лотман (2004) пишет, например:
Разные языки использует различные грамматические средства для того, чтобы выразить различие между словом, обозначающим любую вещь, и именно данной вещью. В русском языке это можно было бы выразить, употребляя во втором случае заглавные буквы: столик – это любой столик… Столик с большой буквы – это мой столик, лично знакомый, единственный, это Столик, который имеет признаки, отсутствующие в «столиках вообще», например, на нем может быть чернильное пятно [с. 127].
Между тем конкретные и абстрактные понятия различаются и на уровне своих сенсорных значений, то есть чувственных репрезентаций этих объектов.
Понятия, обозначающие конкретные объекты – имена собственные, формируются обычно в результате присоединения модели-репрезентации определенного слова к сенсорному предпонятию – чувственной модели-репрезентации конкретного объекта, обозначаемого данным словом, то есть по механизму «снизу вверх». Б. Рассел (2000) называет конкретные объекты партикулярностями и пишет:
…собственные имена обозначают партикулярности [с. 223].
Конкретные понятия могут возникать и путем усвоения (запоминания) определенного слова и объясняющей его вербальной конструкции – его вербального значения, то есть путем ассоциации модели-репрезентации слова и вербальной конструкции по механизму «сверху вниз». Например, ребенок узнает и запоминает, что Эрмитаж – это музей в Санкт-Петербурге, а Эйфелева башня – это башня в Париже, построенная инженером Эйфелем. Через какое-то, возможно, достаточно продолжительное время он видит ее изображение и у него формируется еще и чувственная модель-репрезентация, превращающаяся в чувственное значение этого же понятия. Для того чтобы у ребенка сформировалось по такому механизму новое понятие, в его сознании уже должны существовать абстрактные понятия, входящие в разъясняющую вербальную конструкцию: музей, город, башня, инженер и т. д.
Абстрактные понятия тоже могут формироваться и «снизу вверх» (на основе многих моделей-репрезентаций однотипных конкретных объектов, обозначаемых общим понятием), и «сверху вниз» (в виде вербальной конструкции, обозначаемой общим понятием). Значением общего абстрактного понятия в первом случае является собирательная модель-репрезентация, включающая в себя модели-репрезентации всех однотипных конкретных объектов (собак, или кошек, или деревьев), с которыми человек уже сталкивался к этому моменту. Причем объектов как «естественных» (например, кошек), так и искусственных, в том числе самых разных изображений кошек, их образов из фильмов и др.
Возникающая собирательная модель-репрезентация, обозначаемая общим абстрактным понятием, например кошка (вообще), представляет в сознании человека каждый объект множества «кошки», но не моделирует сенсорно в итоге ни одну конкретную кошку. Собирательная модель-репрезентация включает в себя множество визуальных образов воспоминания-представления всех кошек, с которыми человек сталкивался на протяжении жизни, но репрезентирует абстрактный психический объект, не существующий в физической реальности, – кошку (вообще). Появляясь в психике, такая универсальная чувственная модель любого объекта из определенного множества (кошек, или собак, или деревьев и т. д.) преподносит физическую реальность человеку уже особым образом. Можно даже сказать больше – она искажает ее, но это же в конечном счете способствует более глубокому пониманию реальности. Со временем абстрактное понятие, обозначающее такой псевдообъект, приобретает и вербальное значение, так как ассоциируется с соответствующей вербальной конструкцией. Например: кошка – это небольшое хищное домашнее животное, которое ловит мышей, мяукает, выгибает спину и царапается.
В случае формирования общего абстрактного понятия «сверху вниз» его значением является усваиваемая человеком вербальная конструкция, например: посуда – это тарелки, чашки, кастрюли и другие предметы, которые люди используют для приготовления и приема пищи и напитков. Само понятие играет в этом случае конституирующую роль в выделении и обобщении множества сенсорных моделей-репрезентаций предметов, а их образы выступают как ее иллюстрации.
На следующем уровне обобщения и абстрагирования с образованием еще более общих понятий: животное, растение, строение и т. д. – лежащие в их основе собирательные сенсорные модели-репрезентации начинают «расплываться», так как очередное более общее понятие включает в себя слишком сильно различающиеся между собой модели-репрезентации разных обозначаемых им объектов и сознание не в состоянии уже объединить их в нечто целостное и единое. Например, понятие животное требует уже объединения визуальных образов таких разных объектов, как ящерица, кит, летучая мышь и слон, что крайне затруднительно сделать. Поэтому в качестве основного или даже единственного значения подобных общих понятий на первый план безоговорочно выступает вербальная конструкция, определяющая данное понятие и очерчивающая его содержание и границы. Хотя и в этом случае сенсорные модели не исчезают, а лишь меняют свою функцию. Они превращаются в чувственные иллюстрации к таким общим абстрактным понятиям. Например, понятие млекопитающее актуализирует в моем сознании множество мимолетных визуальных образов самки животного с детенышем, сосущим ее молоко.
Наконец, на еще более высоких уровнях обобщения с какого-то момента сенсорные модели объектов могут практически исчезать, так как обозначающие их понятия (например, актуальность или деиндивидуализация) настолько абстрактны, что сознание затрудняется даже просто в подборе каких-либо чувственных иллюстраций для них. Вместе с тем не следует забывать высказывание М. Айзенка, П. Брайанта, Х. Куликэна и др. о том, что:
даже наши «самые абстрактные» мысли всегда содержат примесь воображения… [с. 63].
Учитывая то, что психические конструкции, являющиеся значениями понятий, варьируются от чувственных моделей-репрезентаций до вербальных конструкций, состоящих из многих других понятий, которые лишь иллюстрируются отдельными чувственными образами, следует дать новое и более широкое определение понятия. Понятие – это вербальный образ, способный полноценно заменить собой в сознании устойчивую психическую конструкцию, репрезентирующую какую-либо сущность. Причем человеку при использовании понятия для его эффективного понимания достаточно появления в сознании лишь соответствующего вербального образа и не требуется актуализации всей психической конструкции, являющейся его значением.
Что представляют собой качества, или свойства128, объектов? Д. В. Пивоваров пишет в Современном философском словаре (2004):
Англоязычные философы-эмпирики тесно сближают между собой понятия свойства, качества и чувственного данного, подчас просто отождествляя их [с. 607].
Г. Гельмгольц (2002) поясняет:
…наблюдая устойчивость особого типа взаимодействия, мы приписываем объекту постоянную и неизменную способность вызывать определенные эффекты. Эту неизменную способность мы называем свойством. …Несмотря на свое наименование, свойства тел не означают чего-либо свойственного данному отдельному объекту, а определяют результат взаимодействия его с некоторым вторым объектом (в том числе с нашими органами чувств). …Свет, отраженный от киновари, нельзя назвать красным; он является таковым лишь для определенного типа глаз [с. 38–39].
Большой толковый психологический словарь (2001) определяет качество как:
…основное свойство ощущения, аспект предмета, который дает возможность различать его с другими предметами… [с. 345].
Я писал (С. Э. Поляков, 2004) о том, что в одних модальностях наша психика способна создавать модели, позволяющие выделять репрезентируемые объекты среди прочих, даже сходных. Такие сенсорные модели принято называть образами объектов. В других модальностях она создает модели, которые не позволяют нам выделять отдельные объекты среди сходных с ними, но репрезентируют нам тем не менее эти множества сходных объектов: теплых, гладких, кислых и т. д. Сенсорные модели такого рода принято называть ощущениями, вызываемыми объектами. Ощущение в отличие от образа не позволяет идентифицировать конкретный объект среди прочих сходных с ним в данной модальности репрезентаций других объектов.
Например, конкретный металлический брусок меди по вызываемому им ощущению тепла-холода или твердости-мягкости невозможно выделить среди прочих аналогичных металлических брусков: золота, стали, серебра и т. д. Конкретный сладкий объект невозможно выделить среди прочих сладких объектов: рафинада, коричневого сахара, сахарина и др. Конкретный гладкий объект невозможно выделить среди прочих гладких объектов: отшлифованных камней, металла, стекла и др. Различение объектов может оказаться возможным при присоединении к репрезентации данной модальности репрезентаций (ощущений) другой модальности. Тогда объект становится не просто гладким, но и холодным или теплым, тяжелым или легким, твердым или мягким в разной степени, то есть его целостная полимодальная репрезентация обогащается новыми гранями. То, что единичное ощущение не в состоянии самостоятельно репрезентировать конкретный объект, нашло отражение и в языке: холодный (и ветер, и металл, и взгляд и др.), сладкий (и виноград, и чай, и щербет и т. д.).
Можно предположить, что зрительный анализатор, позволяющий нам получить «полную» репрезентацию объекта – зрительный образ, моделирует в нем сразу несколько свойств объекта: яркость, цвет и текстуру поверхностей, их градиент, углы наклона и т. д., собственно и формирующих зрительный образ. Зрительный анализатор, создавая образ, как бы замещает с его помощью сразу множество «простых» моделей (или ощущений), аналогичных по «уровню» моделирования реальности ее репрезентациям, создаваемым другими сенсорными анализаторами. При этом он органично объединяет все то, что можно условно назвать «зрительными ощущениями», в целостную репрезентацию, гештальт – зрительный образ. В результате количество здесь переходит в качество, позволяющее сознанию конституировать в визуальной модальности конкретный объект, отличая его при этом от всех прочих, в том числе от сходных объектов. Простые репрезентации иной модальности (то, что мы называем ощущениями), выступая лишь в качестве дополнительных и второстепенных моделей объекта, превращаются для человека в свойства объекта.
Принятое в философии деление репрезентируемых сознанием сущностей на объект, его свойства, его действия и отношения обусловлено не столько особенностями данных сущностей, сколько особенностями самих наших чувственных репрезентаций окружающей реальности. Эти феноменологические особенности позволяют мысленно разделять единую репрезентируемую образами и ощущениями сущность на собственно объект (то, что репрезентируется «основным», обычно зрительным образом) и на свойства объекта (то, что репрезентируется «дополнительными» чувственными моделями того же объекта, возникающими в других чувственных модальностях: тактильной, обонятельной, осязательной, вкусовой).
Э. Кассирер (2006) замечает:
…мысль о вещи – как о комплексе чувственных свойств – возникла благодаря тому, что эти свойства воспринимаются самостоятельно и потом как бы сливаются друг с другом посредством автоматического механизма «ассоциаций»… [с. 361].
Следовательно, правильнее было бы сказать, что феноменологически то, что считается свойством объекта, – это лишь одна из самостоятельных чувственных репрезентаций того же самого объекта, а не какого-то его качества, возникающая в «неосновной» модальности. Вводим же мы новое понятие свойство объекта наряду с имеющимся понятием объект потому, что лишь так можем объединить в своих вербальных моделях разномодальные чувственные репрезентации одного объекта (его образ и вызываемые им ощущения). Мне могут обоснованно возразить, что есть свойства объектов, воспринимаемые нами в «основной» (то есть зрительной) модальности. К ним относятся, в частности, цвет объекта, его яркость, форма и др.
Однако я думаю, что это не противоречит моим представлениям, так как сам зрительный образ можно, по-видимому, рассматривать как максимально «широкую» репрезентацию – гештальт, включающую в себя то, что можно назвать несколькими «зрительными субмодальностями». К последним, в частности, относятся «зрительные ощущения» цвета и яркости. То, что это так и есть, подтверждается, например, возможностью появления у людей со слабым зрением вместо зрительных образов лишь ощущений света разной яркости. Что касается такого свойства, как форма объекта, то оно относится уже к сущностям, моделируемым вербально, хотя и с участием сенсорной модели-репрезентации предмета, и ее мы обсудим позже.
Р. Эйслер (2007) замечает:
…то, что мы с полным правом приписываем вещам как их свойства, не только образует составную часть объектов, но и имеет свой корень в вещах, обладает истинной объективностью [с. 156].
Неудивительно, что «свойства (вещей. – Авт.) обладают истинной объективностью», так как они (свойства) репрезентируются просто иными перцептивными моделями этой же вещи. Лишь сложившаяся привычка нашего мышления превращает отдельные самостоятельные («не основные» по сравнению со зрительной репрезентацией вещи) ее модели в ее же свойства. В свойства другой, тоже чувственной, но исходно более полной нашей репрезентации той же вещи – ее зрительного образа. Еще раз подчеркну, что понятие о чувственном свойстве объекта возникает потому, что у нас дополнительно к зрительному образу объекта формируются его чувственные репрезентации в иных модальностях, в которых сознание не создает «полноценную» или «завершенную» его репрезентацию. Именно они («дополнительные» чувственные репрезентации того же объекта) расцениваются нами как характеристики его основной репрезентации – зрительного образа, а следовательно, и самого объекта.
В процессе формирования понятий сознание вычленяет, абстрагирует из многих моделей-репрезентаций различных объектов их (объектов) сходные мономодальные репрезентации, например лимонный запах или сладкий вкус, и создает из них новую психическую конструкцию, репрезентирующую сенсорно то, что принято называть общим свойством этих объектов. Каждая такая собирательная мономодальная сенсорная конструкция становится чувственным значением отдельного понятия: лимонный, сладкий, бугристый, колючий, холодный, яркий, горький и т. п. Сенсорная конструкция и соответствующее абстрактное понятие репрезентируют в сознании лишь умозрительную, отвлеченную сущность – некое свойство, приписываемое сознанием всем объектам данного множества.
Такая сущность (свойство) представляет собой психический объект или «псевдообъект». Упрощая, можно сказать, что если чувственным значением объекта, обозначаемого, например, общим понятием стол, является собирательная полимодальная модель-репрезентация, состоящая в первую очередь из визуальных образов множества сходных между собой физических объектов – столов, то чувственным значением свойства, обозначаемого, например, понятием сладкий, является собирательная мономодальная модель-репрезентация множества разных физических объектов, каждый из которых подобен всем прочим лишь в одном аспекте – во вкусовой модальности.
В литературе широко распространено представление о возможности существования свойств в качестве особых самостоятельных сущностей окружающего мира и соответственно возможности наличия в сознании их репрезентаций в качестве «независимых от объектов» ощущений. М. Мерло-Понти (1999) полагает, например, что:
…красное и зеленое – это не ощущения, а ощущаемое… Ощущаемое качество… предстает столь же богатым и столь же неясным, как и сам объект или все воспринимаемое зрелище [с. 11, 26].
Дж. Гибсон (2002а) говорит более определенно:
Нельзя отрицать, что люди иногда имеют ощущения чисто-голубого цвета, кислого вкуса или чего-то сладкого. По крайней мере, исследователей в психологических лабораториях можно склонить к тому, что у них есть такие впечатления… Но это не значит, что данный тип опыта является первоосновой всего опыта [с. 185–189].
С. Неретина и А. Огурцов (2006) замечают:
Позиция реализма состоит в том, что свойства считаются существующими реально, образуя конституенты вещей, и столь же реально существует тождество свойств [с. 13].
Однако в окружающем нас мире нет сущностей, репрезентируемых сознанием как ощущения «сами по себе». Нет, например, неприятного запаха, а есть неприятно пахнущий воздух или газ, движение и температуру которого мы часто ощущаем вместе с запахом. В то же время многие уверены, что имеют по крайней мере вкусовые «ощущения вообще». Но и это – лишь заблуждение. Когда мы пытаемся представить ощущение сладкого, например, становится очевидно, что с этим ощущением тесно связаны тактильные ощущения от тающих на языке сахарных крупинок, или конфеты, или чего-то подобного и, возможно даже, зрительные образы соответствующего объекта. Мы просто привыкли, анализируя свои вкусовые ощущения, игнорировать сопутствующие зрительные образы и тактильные ощущения от слизистой поверхности ротовой полости и языка.
Когда мы представляем себе красный или белый цвет, поначалу может показаться, что это действительно некие «независимые» сущности. Но при внимательном мысленном рассмотрении «красного» за внешним цветом обнаруживается, например, колышущаяся форма полотнища флага, транспаранта, по крайней мере красной поверхности, а за «белым» – образ какого-то шара, стены или иного предмета, то есть мы не имеем зрительного образа представления некоего абстрактного ощущения цвета, а имеем всегда образ представления или воспоминания объекта, включающий в себя цвет в качестве одного из своих элементов.
Итак, ощущений (вообще) и даже представлений ощущений (вообще) нет и не может быть, так как само ощущение – это репрезентация объекта. Есть полимодальная модель-репрезентация объекта, составными частями которой являются репрезентации объекта разной модальности – то, что мы называем его свойствами. Неудивительно, что ощущения, как и образы, всегда интенциональны, так как все они являются чувственными репрезентациями объекта. Ощущения не могут быть «оторваны» от объекта, так же как не может быть оторван от объекта его зрительный образ. Собственно, и образ, и ощущение – это и есть сам (конституированный нашим сознанием) объект. Других объектов просто нет.
Мы воспринимаем и регистрируем в памяти далеко не все свойства объектов, даже доступные нашему восприятию. Мы могли бы, но не замечаем и не дифференцируем те свойства, которые не имеют для нас практического значения. Например, мы не замечаем того, что одна и та же зелень издали более темная, чем вблизи [Г. Гельмгольц, 2002, с. 37]. Наши органы чувств в состоянии смоделировать лишь некоторые свойства объектов. Органы чувств имеют также пределы чувствительности и разрешающей способности, которые не всегда позволяют нам отличить два объекта друг от друга лишь по одному свойству, например по запаху или вкусу, цвету или яркости и т. д. Многие наши ощущения субъективно сходны, а часто просто неразличимы. У нас нет привычки, а самое главное, необходимости различать сходные ощущения, так как нам в большинстве случаев хватает самого факта наличия определенного ощущения.
В связи с этим широко распространено представление о том, что физические объекты имеют одинаковые свойства, которые и ответственны за возникновение у нас одинаковых ощущений. На самом деле у объектов реальности не только нет одинаковых свойств, у них нет и самих свойств, так как свойства объектов, как и сами объекты, конституируются нашим сознанием. Например, в физической реальности нет зеленой или желтой поверхности. Сам «цвет» – лишь субъективная психическая модель, возникающая в сознании в специфической сенсорной модальности, зависящая от человеческой физиологии и не существующая как физическая сущность. Цвет поверхности зависит от характеристик отражаемых ею электромагнитных волн, и очевидно, что никакие две поверхности (даже если бы они были в физической реальности), воспринимаемые нами как абсолютно одинаковые по цвету, не могут отражать абсолютно одинаковый набор бесчисленного множества разных электромагнитных волн, падающих на них, так как сами поверхности отличаются друг от друга по физико-химическим параметрам.
У. Джеймс (2000) цитирует Дж. Милля, который пишет:
Всякий цвет есть индивидуальный цвет, всякий размер есть индивидуальный размер, всякая форма есть индивидуальная форма. Но две вещи не имеют общего им обеим индивидуального цвета, или размера, или формы, – иначе говоря, у них нет ни общего цвета, ни общего размера, ни общей формы… Единственное, что может быть общего между двумя объектами, есть общее название. Сюртук и сапог оба в той мере черны, в какой мы их называем черными…[с. 69].
У. Джеймс продолжает и дополняет Дж. Милля:
…в этом взгляде совершенно упущено из виду то обстоятельство, что согласно ему же нельзя дважды применить одно и то же название. Что означает концепт «то же»? …Называя два объекта теми же, мы хотим сказать или 1) что при сравнении их между собою мы не обнаруживаем никакой между ними разницы, или 2) что в известных операциях они могут один замещать другой, причем в обоих случаях получится тот же результат [с. 69].
Если, например, рассмотреть под микроскопом или увеличительным стеклом два совершенно одинаковых на вид листа этой книги, даже если просто осветить их ярким светом и поэкспериментировать с углом его падения на лист, окажется, что поверхность одного листа совсем не такая однородно белая, как казалось. На ней вдруг появятся пятна: темные, белые и ярко-белые, а если осветить лист ультрафиолетовым светом, могут появиться и другие различия. Это и неудивительно, так как поверхность, состоящая из множества спрессованных волокон, естественно, отличается даже в двух соседних точках одного листа бумаги и отражает множество световых волн в широком диапазоне, воспринимаемом нами как белый свет. Можно сказать, что из-за особенностей нашего восприятия складываются условия для появления «одних и тех же» свойств у разных объектов в силу сходства наших психических репрезентаций этих объектов. Об идентичности или тождественности физических объектов, возможно, допустимо говорить только на уровне элементарных частиц, и то лишь потому, что мы мало что об этом уровне знаем. На моделируемом сенсорно макроуровне мы всегда имеем дело с разными физическими объектами, хотя многие из них и кажутся нам совершенно одинаковыми.
Есть еще одно обстоятельство, способствующее появлению у объектов одинаковых свойств, – психологическое. Сходные ощущения одной модальности обозначаются одним понятием, что исходно предполагает их идентичность, хотя на самом деле они разные. Например, ощущение гладкости. Гладкая кожа, гладкая фарфоровая чашка, гладкий лист бумаги и т. д. различаются между собой. Однако мы так привыкли не обращать внимания на незначительные различия своих ощущений, что благодаря общему понятию легко объединяем множество сходных ощущений в одно. Так возникает твердое, холодное, голубое и т. д. в качестве обозначений якобы сходных неких объективных свойств физических объектов – своего рода инвариант, якобы существующих в физической реальности. Общее понятие заставляет нас считать, что разные объекты с «общим» свойством вызывают у нас одинаковые ощущения, хотя это и не так. Всякое возникающее у человека ощущение уникально, как и любое другое психическое явление. М. Мерло-Понти [1999, с. 277] пишет, что всякое ощущение является «первым, последним и единственным в своем роде». На то, что ощущения не повторяются, а «повторяется только объект», указывает еще У. Джеймс [2003, с. 159–161].
Вообще-то и объект не повторяется, так как его образ и ощущения, вызываемые им, и есть этот самый объект. Повторяется лишь наша внутренняя модель-репрезентация объекта, извлекаемая всякий раз из памяти. Впрочем, и ее идентичность самой себе лишь субъективна. Мы принимаем за идентичность образа объекта или вызываемого им сейчас у нас ощущения субъективный факт идентификации, факт непроизвольного и непонятного пока по своим механизмам отождествления новых образов восприятия объекта с хранящимися в памяти его образами-воспоминаниями.
У. Джеймс [2003, с. 162] пишет, что лишь из-за нашей небрежности мы приходим к предположению, что и наши идеи об объектах одни и те же. Ни один наш образ или идея не идентичны другим.
Когда повторяется тождественный факт, мы должны думать о нем по-новому, видеть его под несколько иным углом, постигать его в отношениях, отличных от тех, в которых он появился в предыдущем случае. И процесс, благодаря которому мы узнаем его, есть мысль «о нем в этих отношениях», мысль, слитая с сознанием всего, что мы знали о нем прежде [с. 162].
То, что в литературе обозначается понятием качество или свойство, естественным образом разделяется по крайней мере на две большие группы явлений. Одни из них (явления сенсорные) считаются «физически присущими объекту» и репрезентируются нам чувственно с помощью ощущений. Другие свойства трудно, а порой и невозможно непосредственно смоделировать сенсорно, и они конституируются вербальным мышлением. Например, особые физические состояния объектов: хрупкий, больной, старый, тугой и т. п. Или, например, состояния человека: спокойный, возбужденный, встревоженный, сонливый и т. д. Или, наконец, результат сравнения двух объектов, выявляющий отношения между ними: большой – маленький, высокий – низкий, глубокий – мелкий и т. п. Мы способны сравнивать сенсорные модели двух и даже большего количества объектов и в процессе такого сравнения улавливать как сходство сенсорных моделей, так и особенности их различий. На основе выявленных между сенсорными моделями различий сознание строит новые, уже вербальные модели-конструкции: А больше В и С; А – большой, используя новые понятия – больше и большой. Так появляются новые оценочные или сравнительные свойства объектов.
С помощью вербального моделирования сложных аспектов реальности и построения вербальных конструкций, превращающихся в значение новых понятий, формируются и другие понятия, обозначающие уже не только сравнительные, но и иные сложные свойства объектов: горючесть, растворимость, тугоплавкость, электропроводность и др. Например: растворимость – это свойство предмета исчезать при погружении его в воду. Способность сознания делать из наблюдений за окружающей реальностью выводы, представляющие собой модели этой реальности за период времени, позволяет сознанию не просто моделировать реальность, но и открывать в ней новые, недоступные непосредственному чувственному моделированию аспекты.
Элеонора Рош [Е. Rosch, 1978, с. 41–42] отмечает, что признаки объектов, которые изначально рассматривались как «объективно существующие в окружающем мире», в последующем уже не оценивались так. Например, некоторые атрибуты, такие как «сиденье» для «стула», не могли быть значимыми для тех, кто не знает, что такое стул. Такие признаки, как «на нем едят», для объекта «стол» были функциональными и требовали знаний о людях, их действиях и реальном мире для того, чтобы понимать их. Оказалось, что выделение признаков объектов является сложной деятельностью, способность осуществлять которую появляется у испытуемых только после образования системы категорий.
Существует множество свойств предметов, которые являются результатом построения сознанием специальных вербальных конструкций. Например: глубокий – тот водоем, высота столба воды в котором от поверхности до дна больше, чем в других водоемах, с которыми он сравнивается; квадратный – располагающийся на плоскости и имеющий четыре равные стороны и угла; тугоплавкий – объект, переходящий в жидкое состояние при большей температуре, чем другие, сходные с ним объекты, и т. д. и т. п. Такого рода свойства (признаки) требуют для своего формирования предварительных мыслительных операций – умозаключений, а потому могут рассматриваться как весьма условно существующие непосредственно в физическом мире.
Наряду с сенсорно моделируемыми свойствами зерен риса, например белый, безвкусный, твердый и т. д., существуют еще и другие их качества, моделируемые вербально, хотя исходно тоже на чувственной основе: легкий, маленький, сырой, рассыпчатый, всхожий, засухоустойчивый и т. д. Например, значением понятия засухоустойчивый может быть такая вербальная конструкция: дающий всходы, устойчивые по отношению к недостатку атмосферных осадков.
У. Эко (2005) пишет:
«Быть стекловидным» – это некое качество, но реагировать определенным образом на определенные стимулы – это нечто более похожее на поведение или на последовательность фактов, подтверждающих некую гипотезу [с. 317–318].
Иными словами, некоторые качества, моделируемые с помощью вербальных конструкций, даже более похожи на изменения объектов (их действия) или «поведение» объектов, по терминологии автора.
М. Коул и Сильвия Скрибнер [1977, с. 126–127] отмечают, что, согласно Дж. Брунеру, в ходе развития понятий ребенок переходит от одних свойств предметов, которыми он пользуется как основой для определения их сходства (авторы называют это свойством-критерием), к другим. Очень маленькие американские дети склонны считать предметы тождественными на основе их перцептивных свойств, таких как цвет, величина, форма или расположение. По мере интеллектуального развития происходит ослабление доминирования перцептивных свойств и ребенок начинает строить классификацию на основе функциональных качеств, например на основе того, что могут делать данные предметы или что может с ними делать человек.
Ребенок начинает также подводить предметы под общее название класса, постепенно приближаясь к «настоящим понятийным группировкам», в основе которых лежит какое-то одно общее свойство всех предметов, входящих в данный класс. Это тоже неудивительно, так как у ребенка начинают формироваться понятия, обозначающие свойства объектов, в качестве значений которых выступают уже не чувственные модели-репрезентации, а вербальные конструкции, репрезентирующие то, что могут делать данные предметы, или то, что может с ними делать человек.
Итак, многие свойства объектов, которые, как принято считать, мы воспринимаем потому, что они присущи объектам, представляют собой созданные человеческим сознанием психические конструкции, конституирующие особые абстракции, которые принято рассматривать как свойства объекта.
Вопрос: существует ли движение129? – любой «здравомыслящий» человек воспримет с усмешкой. А. Н. Чанышев [1981, с. 145] между тем напоминает, что еще Зенон высказывал сомнение в реальности движения. Э. Кассирер (2002) тоже замечает:
Для мышления, которое, подобно мышлению элеатов, ориентируется исключительно на абсолютное бытие, стремясь в нем застыть, летящая стрела покоится, ибо ей в каждое неделимое «сейчас» всегда соответствует одно-единственное, однозначно определенное и неделимое «место» [с. 34].
В. В. Миронов и А. В. Иванов (2005), обсуждая сомнения античных и более поздних философов в наличии движения, пишут:
…вряд ли философы отрицали движение как таковое, но безусловно, что они ставили под сомнение его всеобщность, а главное – возможность логического обоснования движения. …По разным источникам, в качестве участника указанной ситуации, отрицавшего движение путем хождения, был Диоген Синодский. Гегель отмечает, что его опровержение (как и вообще опровержения подобного типа) является вульгарным…
Авторы (2005) цитируют Гегеля:
Что существует движение, что оно есть явление, это вовсе и не оспаривается; движение обладает чувственной достоверностью, оно существует, подобно тому как существуют слоны; в этом смысле Зенону и на ум не приходило отрицать движение.
Вопрос здесь идет о его истинности, —
и заключают:
Исходя из логической противоречивости движения, Зенон действительно делал вывод о том, что движение не обладает истинным бытием [с. 119–120].
Является ли все же движение элементом физического мира, как принято считать? Если оно является атрибутом физического мира, то оно должно присутствовать в настоящем физической реальности. Так же, например, как объект (или «элемент реальности в себе») присутствует в ней. Если движения нет в настоящем физической реальности, то где же оно есть? Сколько длится настоящее в физической реальности? Данные вопросы не такие уж бессмысленные, как может показаться на первый взгляд.
Очевидно, что ответ целиком и полностью зависит от нашей точки зрения. Если мы будем считать, что настоящее длится, например, целую секунду, тогда движение появится как элемент физической реальности. А если настоящее длится лишь доли секунды, или доли миллисекунды, или в миллиард раз более короткий период времени? Есть ли тогда физическое движение? Может быть, можно тогда сказать, что физический мир просто скачкообразно переходит из одного настоящего в следующее, изменяясь при этом, и никакого привычного нам физического движения в этом мире нет? И есть что-то иное? Раз продолжительность настоящего явно зависит от нашей точки зрения, следовательно, настоящего нет как физической сущности и это лишь конструкция нашего сознания, которая может быть нами произвольно изменена?
Восприятие движения требует пребывания физического мира сразу хотя бы в двух последовательных состояниях, позволяющих одновременно смоделировать его в эти моменты и уловить различие между моделями, которое собственно и конституирует движение как таковое. Но в физической реальности есть только один момент времени – настоящее, так как прошлого в нем уже нет, оно ушло, а будущего нет еще. В следующий момент времени вновь появляется новое настоящее. Где же тогда находятся эти два разных последовательных состояния воспринимаемого мира? Очевидно, что они находятся в сознании наблюдателя. Только там могут одновременно присутствовать прошлое и настоящее.
Вернемся к вопросу: сколько времени физический мир существует в неизменном состоянии? Или – за какое время он успевает измениться? Следует принять, что продолжительность физического настоящего стремится к нулю, так как мир постоянно меняется на микроуровне. Представляется логичным или хотя бы привычным, что, впрочем, не обязательно верно, рассматривать процесс существования и изменения физической реальности в виде бесконечного множества ее состояний, отличающихся друг от друга, условно говоря, на один перескок электрона на новую орбиту атома или на излучение одного кванта во Вселенной. Каждое такое состояние только и должно быть рассмотрено в момент своего существования как физическое настоящее мира. В следующем настоящем физическая реальность уже просто несколько иная.
Тогда естественным образом возникает вопрос о справедливости сомнений философов в существовании движения. Правда, заявляя об «исчезновении» движения, мы можем уподобиться физикам, которые в первой половине прошлого века «обнаружили» «исчезновение материи». Такой подход столь же умозрителен и, возможно, даже не вполне адекватен, как, например, попытка дополнить экологические модели воспринимаемых нами предметов моделями их микроструктуры, то есть не нужно путать плоскости анализа проблемы. Абстрактную физическую реальность следует рассматривать на абстрактном вербальном уровне, тогда как воспринимаемый чувственно физический мир – на уровне его сенсорных моделей. И даже если в первом мире, репрезентируемом абстрактными вербальными конструкциями, движения в привычном нам понимании действительно нет, как заметили еще античные авторы, то в окружающем нас чувственно моделируемом мире мы имеем дело с чувственно воспринимаемым движением.
И в этом втором мире имеет смысл обсуждать и движение, и предметность (вещность) этого мира, и его «психологическое настоящее», которым можно считать, по-видимому, «порог нерасчлененной длительности»130, так как мир этот конституируется нашими чувственными моделями и существует в виде их. Чувственно моделируемое движение – явление того же порядка, что и чувственно моделируемые вещественные предметы, которые мы воспринимаем сенсорно, несмотря на свои знания о том, что на микроуровне нет ни вещества, ни материи, а есть лишь, как образно сказал Б. Рассел [1999, с. 290], «сложные системы волновых движений». Следовательно, необходимо различать то, что репрезентируется нашим сознанием чувственно в виде движения, и то, что понятие движение представляет собой, будучи репрезентируемым в форме наших вербальных конструкций.
Обращает на себя внимание то, что имеющаяся у нас чувственная репрезентация движения довольно странная. Она, например, репрезентирует в качестве движения не только то, что действительно является движением в физическом смысле, но и то, что движением вовсе не является или является движением иных объектов, а не того объекта, движение которого мы видим. Дж. Гибсон [1988, с. 36] подчеркивает, что воспринимаемые нами изменения – движения, влияющие на наше поведение, – никогда не протекают ни слишком медленно, ни слишком быстро. Он указывает на разницу между процессами, протекающими в физическом мире на макро- и микроуровнях, с одной стороны, и в окружающем человека мире на экологическом уровне – с другой. В первом случае они могут продолжаться от миллионов лет на уровне галактик до миллионных долей секунды на уровне атома. Во втором – от годов до секунд. Д. С. Деннет (2004) тоже напоминает, что:
…от природы наше сознание приспособлено иметь дело только с изменениями, протекающими с определенной скоростью. События, происходящие быстрее или медленнее, просто невидимы для нас. Фотография была техническим изобретением… позволив нам представлять интересующие нас события в формате и темпе, приспособленном к нашим органам чувств [с. 148–149].
О том же пишет Х. Шиффман (2003):
…можно сказать, что существуют как нижний предел порога – минимальная обнаруживаемая скорость, ниже которой движение не воспринимается (Bonnet, 1982), так и верхний предел порога – максимальная обнаруживаемая скорость, выше которой движение также не обнаруживается (Burr & Ross, 1982) [с. 319].
Человек не в состоянии заметить эрозию горы, рост цветка или каждое движение крыла насекомого. Репрезентируемые нами сенсорно изменения окружающего касаются главным образом взаимного расположения объектов в пространстве и их внешней структуры. То, что объекты непрерывно и в разных аспектах меняются, нашему восприятию также просто недоступно. Значит, психика репрезентирует движение в очень узком диапазоне. Чтобы быть воспринимаемыми человеком, движения или изменения объекта должны укладываться в некие рамки. Выходящих за пределы этого диапазона изменений физической реальности для нашего сенсорного психического репрезентирования просто нет.
Сенсорно репрезентируемый человеком окружающий его физический мир, в том числе и репрезентации движений и даже продолжительность самой репрезентации физического настоящего, определяются особенностями элементарных психических феноменов, в том числе и продолжительностью существования последних, потому что сам окружающий предметный мир существует для нас лишь в виде наших собственных чувственных его репрезентаций. Следовательно, он не может быть независимым от психических феноменов, в которых он нам и репрезентирован. Важнейшее влияние на него оказывает поэтому и длительность мгновенных образов восприятия, репрезентирующих одновременно в одном условном «срезе» сознания то, что как бы еще существует в окружающем предметном мире, и то, что уже существует в нем. Если бы не эта способность сознания одновременно удерживать по крайней мере две последовательные репрезентации предмета, мы не могли бы воспринимать того, что считаем физическим движением.
Обсуждая в единицах измерения времени продолжительность отрезка времени, который можно обозначить понятием сенсорное (или психическое) настоящее, следует, по-видимому, говорить о десятых долях секунды. Сошлюсь на сообщение А. Н. Гусева [2007, с. 241] об исследованиях Дж. Страуда и Р. Эфрона, показавших, что «минимально воспринимаемый квант одновременности двух событий» составляет 60–100 мс. По другим данным (С. Корен, Л. Вард, Дж. Эннс [цит. по: А. Н. Гусев, 2007, с. 241]), он колеблется в зависимости от выполняемой задачи от 25 до 150 мс.
Мы привыкли считать, что наша сенсорная модель движения иллюстрирует существующую в физике вербальную конструкцию, раскрывающую понятие физическое движение, так как сама физика, да и наука вообще, была построена на основе человеческого восприятия. Тем не менее существуют различия между так называемым «физическим» и «воспринимаемым» движением, а по сути дела, между вербальным и сенсорным значениями понятия движение. А. Н. Гусев (2007) пишет:
Вслед за Г. Уоллахом укажем на одно кардинальное отличие физического движения от движения воспринимаемого… С точки зрения физики движение – это перемещение одного объекта относительно других объектов. Движение – атрибут системы отсчета. Из этого следует, что мы сами должны определить, какой объект движется, а какой неподвижен. В отличие от физического зрительно воспринимаемое движение лишено подобной относительности – оно является атрибутом самого движущегося объекта… При отсутствии данного воспринимаемого нами свойства мы видим его неподвижным. Таким образом, с точки зрения воспринимающего субъекта, движение и отсутствие движения – это абсолютные свойства, присущие объекту, которые представлены в нашем субъективном перцептивном пространстве. Мы особенно ярко переживаем это, как только ранее неподвижный объект начинает двигаться. Естественно, что мы осознаем, что наблюдаемый нами движущийся объект смещается в нашем поле зрения относительно других объектов, но такое осознание относительности его перемещения не делает ее отличительной особенностью самого движения, она остается свойством самого движущегося объекта [с. 237].
Обсуждая «физическое движение», которое является «атрибутом системы отсчета», автор использует вербальное значение понятия движение – выстроенную физиками вербальную конструкцию: движение – это перемещение одного объекта относительно других объектов. При рассмотрении же «движения воспринимаемого», которое является «атрибутом самого движущегося объекта», автор анализирует уже сенсорную репрезентацию движения. В результате обнаруживается «кардинальное отличие физического движения от движения воспринимаемого».
Однако дело не в том, что существуют якобы две разные формы движения (физическое и воспринимаемое), а в том, что в сознании существуют две разные психические репрезентации движения. В воспринимаемой нами физической реальности есть только движение воспринимаемое. Движение же «физическое» возникает как результат построения человеком новой, уже вербальной конструкции, моделирующей сущность движения. Кстати, в результате построения дополнительных вербальных конструкций движение «воспринимаемое», в свою очередь, распадается на движение «истинное» и движение «ложное».
Для нас сейчас важно не столько даже попытаться немедленно ответить на вопрос, есть ли «физическое» движение в «реальности в себе», сколько два других обстоятельства. Первое: при попытке обоснования наличия движения в физической реальности у исследователей возникают сомнения в том, что оно есть там в привычной для нас чувственно репрезентируемой форме. Второе: движение тем не менее обладает для нас, как указывает Г. Гегель [1993, с. 276], неоспоримым «чувством достоверности». Что стоит за этим «чувством»? Чтобы ответить, надо понять, что собой представляет сенсорная репрезентация движения.
В. В. Любимов [2007, с. 257] указывает, что «видимым или феноменальным движением» называют впечатление или переживание наблюдателем движения объекта. Следовательно, движение – это субъективное переживание наблюдателя, воспринимающего объект. Видимое движение разделяется на реальное и иллюзорное. «Реальным движением» называют феноменальный, или субъективный, коррелят физического движения предмета, а иллюзорным – кажущееся движение объективно неподвижного предмета. Таким образом, и в том и в другом случае мы имеем психическую репрезентацию движения, но во втором случае нет «объективного» движения предмета. Вспоминаются слова В. П. Зинченко (2007):
Задача преодоления абстракции «простого движения» (выражение Ф. Е. Василюка), преодоления взгляда на живое движение как на материальное, механическое, непсихологическое все еще стоит перед психологией. Без ее решения целостность нашей науки не может быть достигнута [с. 802].
Возникают новые вопросы. Следует ли различать движение физическое и психическое восприятие движения? Чем различаются «реальное движение» и «движение иллюзорное» в феноменологическом смысле? Можно ли говорить, например, об образе восприятия движения по аналогии с образом восприятия объекта? Если да, то какова его продолжительность?
При изучении восприятия движения необходимо учитывать, что перцептивные эффекты могут быть обусловлены как физическими, так и психологическими и даже физиологическими причинами131, которые следует рассматривать отдельно друг от друга.
Кратко коснемся некоторых психологических аспектов восприятия движения. В. В. Нуркова (2006) пишет:
Если бы мы не обладали сенсорным регистром, мир представлял бы для нас последовательность не связанных между собой изображений (перерывы восприятия, связанные с морганием и саккадическими скачками глаз, приводили бы к забвению предшествующей информации) и разорванных звуков (слуховой сенсорный регистр позволяет опознать слова как осмысленные комплексы). Сенсорный регистр – это сверхкратковременное прекатегориальное хранилище информации очень большого объема. В сенсорном регистре информация сохраняется от 250–500 мс (зрительная) до 2 с (слуховая) [с. 138].
По мнению П. Линдсея и Д. Нормана (2007), существует три разных типа памяти:
…непосредственный отпечаток сенсорной информации132, кратковременная и долговременная память. …Непосредственный отпечаток сенсорной информации… удерживает довольно точную и полную картину мира, воспринимаемую органами чувств. Длительность сохранения картины очень невелика, порядка 0,1–0,5 с [с. 276].
Авторы предлагают провести простой опыт:
Поводите карандаш (или просто палец) взад и вперед перед глазами, глядя прямо перед собой. Обратите внимание на расплывчатый образ, следующий за движущимся предметом. Эта последняя иллюстрация – самая важная… [с. 276–277].
Действительно, нетрудно обнаружить «непосредственный отпечаток», точнее, «отпечатки» пальца. Эти иконические образы явно участвуют в восприятии движения нашего пальца. Сущность иконического образа сегодня не определена феноменологически. Неясно, что это: инерционный образ восприятия или очень быстро возникающий образ воспоминания.
П. Линдсей и Д. Норман [1974, с. 316–321] напоминают о классических экспериментах Дж. Сперлинга, предъявлявшего испытуемым на 50 мс карточки, содержащие девять букв, расположенных в три строки по три буквы в каждой. И констатируют, что данные эксперименты продемонстрировали факт сохранения в иконическом образе практически всех 9 букв, которые, однако, в течение 100–500 мс стираются. В итоге через 500 мс в памяти сохраняется максимум 4–5 из 9 букв.
Опыты Дж. Сперлинга и многие другие эксперименты свидетельствуют об очевидной способности нашей психики сохранять образы восприятия той реальности, которая уже стала прошлым, при одновременном или практически одновременном по субъективному ощущению восприятии той, которая еще является настоящим. Для того чтобы появилось восприятие движения, сознание должно сопоставлять не менее двух, а скорее даже больше мгновенных визуальных образов, возникающих со строго определенным интервалом между окончанием первого и возникновением второго и даже, возможно, между возникновением первого и возникновением второго.
Восприятие плавного, без разрывов движения объекта возникает только в том случае, если время между появлением в сознании последовательных незначительно отличающихся друг от друга образов восприятия объекта не превышает какой-то определенной критической величины. Вероятно, она близка к 20-40 мс, так как это соответствует скорости смены 25-50 кадров фильма за секунду, но зависит в том числе от особенностей воспринимаемого объекта. Б. М. Величковский [2006, с. 200] сообщает, как уже отмечалось выше, что звуковой сигнал длительностью 10 мс имел «инерцию» 110 мс, а длительностью 100 мс – только 20 мс.
Если возник один мгновенный образ восприятия объекта, то восприятия движения объекта, естественно, нет, как и в случае возникновения субъективно одинаковых мгновенных образов объекта. Если возникают повторные, но минимально отличающиеся друг от друга мгновенные образы восприятия, то появляется восприятие движения. Как отмечает И. Рок [1980, с. 203], восприятие движения относится к впечатлениям «все или ничего». Объект кажется либо движущимся, либо неподвижным.
Воспринимаемые движения объекта могут быть либо адекватными – в случае нерезких различий между мгновенными перцептивными образами, либо странными, нелепыми и даже хаотичными – при резких различиях между последовательными образами. Из сказанного следует, что можно говорить об условиях, необходимых для появления восприятия непрерывного естественного движения. К ним необходимо отнести:
В целом условия, необходимые для появления восприятия естественного движения, должны, видимо, соответствовать тем, которые возникают при демонстрации кинофильма.
Искусственно созданные самим человеком условия демонстрации кинофильма хорошо понятны и изучены. Они вызывают появление у зрителей иллюзий движения, которые обусловлены возникновением психических репрезентаций движения. Следовательно, именно эти условия вызывают появление у человека психических репрезентаций движения объекта. «Иллюзорное»133, «ложное движение» или «иллюзии движения» известны давно. Р. Л. Грегори [1970, с. 476] пишет, например, о том, что об «эффекте водопада» знал еще Аристотель. Р. Л. Аткинсон, Р. С. Аткинсон, Э. Е. Смит и др. [2007, с. 197–198] сообщают, что явление стробоскопического движения продемонстрировал в 1912 г. в своих исследованиях М. Вертхаймер, а индуцированное движение в 1929 г. – К. Дункер. Е. Е. Соколова [2005, с. 141] отмечает, что «фи-феномен» назван так М. Вертхаймером и что, кроме феномена «фи-движения», в исследованиях 1912 г., проведенных М. Вертхаймером, В. Келером и К. Коффкой,
…были открыты еще и феномен «чистого движения» (когда кажется, что полоски стоят на месте, а между ними происходит движение какого-то объекта, но какого – неизвестно), и явление «частичного движения» (когда кажется, что движутся оба объекта: только первый из начального положения – куда-то к середине, а второй – откуда-то из середины в свое конечное положение и т. п.) [с. 441].
Самым известным фактом и доказательством существования ошибочного восприятия движения объекта там, где на самом деле его нет, является кино, основанное на феномене «стробоскопического движения», возникающего при быстрой смене неподвижных картин. Данный феномен заключается в том, что мы воспринимаем в виде непрерывно движущегося объекта последовательно предъявляемые на экране картинки, изображающие этот неподвижный объект, если картинки немного отличаются друг от друга и предъявляются нам с определенной частотой.
Соответственно можно предположить, что при восприятии естественного движения окружающих нас объектов и нашего собственного тела, вероятно, в сознании возникает тоже не менее 25 мгновенных визуальных образов восприятия в секунду, поэтому разрывов в воспринимаемых движениях окружающих объектов не происходит. Наличие многообразных видов иллюзорного движения неоспоримо доказывает, что по крайней мере в части случаев воспринимаемое нами движение – это сложный психический феномен, а не нечто физически существующее в какой-то конкретный момент в окружающей нас реальности.
Исходя из факта наличия восприятия ложного движения, можно, по-видимому, сделать вывод, что изменения физической реальности, репрезентируемые сознанием в форме движения объекта в данный конкретный момент времени, представлены только в самом нашем сознании. Это обеспечивается тем, что в сознании (и только там) могут одновременно присутствовать и прошлая, и настоящая репрезентации окружающей реальности в виде мгновенных образов воспоминания и восприятия одного и того же ее аспекта. Именно совместное пребывание в сознании репрезентации того, что только что было воспринято, и репрезентации того нового, что еще воспринимается, и обеспечивает феномен сенсорного моделирования не только того, что принято называть движением, но и того, что мы называем временем.
Репрезентации изменений окружающей реальности, рассматриваемые нами как движения объектов, существуют лишь в нашем субъективном «психическом настоящем». Воспринимаемые нами изменения окружающего мира явно выходят за пределы «физического настоящего реальности в себе», захватывая ее «физическое прошлое». Следовательно, особенности нашего сенсорного моделирования создают у нас специфическую репрезентацию окружающего мира, по меньшей мере не вполне соответствующую «реальности в себе». Мгновенные образы восприятия окружающего возникают в сознании одновременно с мгновенными иконическими образами только что воспринятого окружающего, что делает только что ушедшую и навсегда исчезнувшую физическую реальность элементом нашего «психического настоящего». Такую форму репрезентации физической реальности обеспечивают последовательности мгновенных образов восприятия и воспоминания одних и тех же изменяющихся элементов физической реальности, присутствующие в сознании если не совместно, то по крайней мере с субъективным ощущением одновременности их наличия.
Это позволяет сознанию сконструировать и «ухватить» чувственно процесс и факт движения. Именно феноменология наших психических явлений, а конкретно последовательности изменяющихся мгновенных образов объекта, субъективно ощущаемые в качестве присутствующих в «психическом настоящем», позволяют сознанию «сконструировать» и сенсорно «зафиксировать» даже такое движение объекта, которого в физической реальности может и не быть вовсе.
Из факта наличия в сознании сенсорной модели движения совсем не следует, что ее прототип существует в данный момент в воспринимаемой физической реальности. Так же, как из восприятия красного цвета отнюдь не следует, что этот красный цвет находится там, где мы его видим. Можно сказать, что наша психическая модель движения объекта в физической реальности совершенно явно включает в себя то, чего там уже нет, а следовательно, наша психика в данном случае репрезентирует нам нечто большее, чем то, что существует в окружающем нас мире в каждый настоящий – единственно только и наличествующий в физическом мире момент.
Следует ли из этого факта, что движения нет в физическом мире? Из него скорее следует, что наши представления о физическом движении и о времени нуждаются в серьезном пересмотре. В связи с этим интересно высказывание Дж. Гибсона (1988):
…у так называемого оптического движения настолько мало общего с физическим движением, что его не следует даже называть движением. Каким же образом оптическое возмущение соотносится с задаваемым им событием в окружающем мире и есть ли между ними вообще хоть какое-нибудь соответствие? Такое соответствие есть, и оно имеет вид последовательной упорядоченности. Начало и конец возмущения в строе в точности совпадают с началом и концом события в окружающем мире. Если события одновременны, возмущения тоже одновременны [с. 166].
Для нас важно то, что благодаря своим сенсорным репрезентациям движения мы видим то, чего на самом деле нет в воспринимаемом нами настоящем физической реальности. Точнее, воспринимаемое нами настоящее окружающего мира не соответствует настоящему «реальности в себе». Данный факт трудно понять и еще труднее принять, тем более что именно способность психики создавать развернутые в субъективном времени репрезентации обеспечивает эффективную адаптацию живых существ к окружающему миру. Однако нам необходимо все же понимать отличия своих психических репрезентаций физической реальности от самой физической «реальности в себе» и тот факт, что мы воспринимаем не настоящее физической реальности, как до сих пор принято считать, а ее недавнее прошлое и настоящее в виде единого целого. И восприятие это к тому же часто сопровождается даже прогностическими представлениями ее будущего.
Параллельно с формированием моделей-репрезентаций объектов и их свойств у ребенка формируются и чувственные психические конструкции, моделирующие типичные изменения знакомых объектов – разные варианты их движений и действий ребенка с ними. Модели-репрезентации объектов сами по себе изменчивы, а не статичны, так как объекты, которые они моделируют, постоянно меняются. Для того чтобы возникла модель-репрезентация определенного движения объекта, сознание должно интериоризировать из объективной психической реальности специальное понятие и сгруппировать соответствующие чувственные репрезентации изменений объекта и даже сходных объектов.
Модель-репрезентация специфического движения объекта отличается феноменологически от модели-репрезентации того же объекта тем, что последняя представляет объект в самых разных состояниях, тогда как в первой объект представлен лишь в виде сходных, повторяющихся, а главное – последовательных стадий своих определенных изменений. Другими словами, если в модель-репрезентацию объекта лошадь входят, например, множество визуальных образов разных лошадей, которые стоят, идут, лежат, бегут и т. д., то в модель-репрезентацию конкретного движения данного объекта, обозначаемого, например, понятием бежит (лошадь), включены только образы воспоминания и представления определенного собирательного движения – бега (лошади). Причем образы воспоминания и представления репрезентируют именно бег лошади, а не иные ее движения. Модель-репрезентация определенного движения лошади отличается от модели-репрезентации лошади именно четкой последовательностью чередования строго определенных изменений образов лошадей.
Следовательно, модель-репрезентация движения объекта – это лишь особый вариант модели-репрезентации самого этого изменяющегося во времени объекта. И сенсорными значениями таких понятий, как идет, бежит, лежит и т. д. (лошадь), являются варианты модели-репрезентации того же самого объекта – лошади. Сенсорным же значением общего абстрактного понятия, обозначающего специфическое движение вообще любого объекта, например: идет, бежит, лежит и т. д. (объект), являются собирательные психические конструкции, включающие в себя модели-репрезентации множеств объектов (людей, собак, лошадей, кошек и т. д.), совершавших соответствующие действия. Сенсорным значением понятия едет является, например, психическая конструкция, включающая в себя множество моделей-репрезентаций объектов, которые движутся по поверхности чего-либо на машинах, катерах, животных и т. д.
Мы говорили до сих пор о сенсорных моделях движений, но существуют и вербальные конструкции, описывающие специфические движения определенных объектов. Эти конструкции являются вербальными значениями соответствующих понятий, обозначающих данные движения.
Дж. Брунер (1981) замечает:
Сначала ребенок знает свой мир главным образом благодаря тем привычным действиям, с помощью которых он управляется с этим миром. Со временем мир оказывается представленным ему еще и в образах, сравнительно свободных от действий. Постепенно формируется дополнительно еще один новый и мощный путь: перевод действия и образа в языковые средства, что создает третью систему представления. Каждый из трех способов представления – действенный, образный и символический – отражает события своим особым образом [с. 87–88].
Если «третий» путь есть все основания выделять особо, то разделять первые два, с точки зрения психической феноменологии, особых оснований нет. Брунеровское «действенное представление» – это не что иное, как совокупность чувственных восприятий, возникающих в процессе нашего действия с объектом. Тогда как брунеровские «образные представления» – это те же чувственные восприятия, возникающие в процессе наблюдения за объектом, а не непосредственного взаимодействия с ним. Однако само наблюдение – лишь вариант взаимодействия. Образ изменяющегося или движущегося предмета – даже более естественная и привычная сенсорная репрезентация предмета, чем образ предмета, находящегося в покое. И тем не менее что-то заставляет вернуться к мысли Дж. Брунера. Он (1981) продолжает:
Например, если речь идет об узле, то мы научаемся его завязывать, и когда заявляем, что уже «знаем» его, то подразумеваем под этим, что у нас есть привычная структура усвоенного нами действия. Навык, с помощью которого мы представляем себе данный узел, есть организованная последовательность действий, управляемых некоторой схемой, скрепляющей разрозненные сегменты воедино. Здесь решающее значение имеет тот факт, что в этом случае объект оказывается представлен индивиду через посредство действия. Презентация же в плоскости образов состоит в следующем. Это картина рассматриваемого узла в конечной фазе, или на одном из промежуточных этапов завязывания, или даже динамическая картина завязывания узла. Следует сказать, что (хотя это и само собой разумеется) для выполнения действия вовсе не обязательно иметь перед собой или в голове его картину [с. 88].
Теперь понятно, что Дж. Брунер, говоря о так называемом «действенном представлении», имеет в виду все же нечто иное и весьма важное. Он имеет в виду последовательность сенсорных конструкций, репрезентирующих изменяющийся в процессе взаимодействия с человеком объект и состояние человека, изменяющееся в процессе выполнения определенного действия с объектом. Эта последовательность включает в себя не только визуальные, тактильные и акустические образы взаимодействующих объекта и человеческого тела, но и модель-репрезентацию внутреннего состояния тела человека в процессе выполнения данного действия с объектом.
Такие сенсорные конструкции не просто репрезентируют состояние человека и объекта в процессе их взаимодействия, но и обеспечивают в последующем выполнение аналогичного действия, так как определенные их «блоки» запускают соответствующие необходимые стереотипные моторные ответы – движения, представляющие собой элементы сложного действия. Каждому формирующемуся движению ребенка соответствует сложная совокупность интероцептивных и экстероцептивных ощущений и образов, всякий раз повторяющихся при выполнении определенного движения или действия с объектом. В результате к моменту усвоения ребенком двигательного навыка у него возникают сенсорные модели-репрезентации собственного тела и объекта как в состоянии покоя, так и в процессе разных действий с объектом. Формирование таких конструкций в процессе научения ребенка определенным движениям и действиям представляет собой обучение этим движениям и действиям. Появление у ребенка связей между сенсорными конструкциями, репрезентирующими ему его собственное тело и изменения тела в связи с изменениями определенного объекта, с одной стороны, и соответствующими им моторными реакциями, с другой стороны, и есть то, что называют формированием двигательного навыка.
«Типовые» сенсорные конструкции, включающие в себя зрительные образы и множество интероцептивных ощущений, моделируют наше тело в состоянии покоя, а также в процессе разнообразных привычных движений и действий. Такие психические конструкции участвуют в регуляции всех движений и действий, особенно автоматизированных навыков. Их трудно вербализовать, то есть выразить словами, но они вполне узнаваемы для нас сенсорно. Печатая, например, текст на компьютере, я периодически ловлю себя на том, что моя рука непроизвольно двигается по клавиатуре к изображению очередной буквы, слуховой образ которой возник в моем сознании.
Это выглядит так, как будто имеющий навыки печати человек обладает, как полагают многие авторы (см., например: Когнитивная психология памяти, 2005), «имплицитной» памятью и якобы на бессознательном уровне «знает», где именно находятся определенные буквы на клавиатуре компьютера. На самом деле это не «знание», а рефлекторная двигательная реакция, возникающая в ответ на появление в сознании слухового образа представления буквы при одновременном наличии в сознании визуального образа восприятия клавиатуры.
Человек на чувственно-двигательном уровне «знает» также, где находятся разные части его тела, где находится земля и как взять рукой объект или пнуть ногой мяч. Причем это мышечное, процедурное, операционное или практическое «знание» тела, реализуемое в форме необходимого движения, плохо рефлексируется и плохо понимается нами. Несмотря на это, специфические образы немедленно запускают нужное «типовое» действие. Мы не можем выразить это свое процедурное «знание» вербально и даже более или менее четко его себе представить, что порождает вопрос: а «знание» ли это? По сути дела, это усвоенные нами условные рефлексы – двигательные реакции, возникающие при появлении в сознании строго определенных сенсорных конструкций, преимущественно кинестетически-проприоцептивных, но включающих в себя и визуальные, и слуховые, и тактильные образы. В большинстве своем они формируются еще в детстве в процессе усвоения нами привычных движений и их автоматизации.
М. Мерло-Понти (1999) так пишет об этом:
…если меня просят коснуться моего уха или колена, я подношу к ним руку по самому короткому пути, и для этого мне не нужно представлять себе исходную позицию руки, позицию уха и маршрут оттуда досюда. …При усвоении навыка «понимающим» является тело. …Понимать – значит чувствовать согласие между тем, чего мы добиваемся, и тем, что дано, между намерением и осуществлением… [с. 193].
Указанное действие было автоматизировано у автора еще в раннем детстве и совершается им без раздумий и самым эффективным способом. Можно привести и другой пример. Мы постоянно испытываем множество внутренних ощущений, особенности которых позволяют говорить о них как о сложных психических восприятиях, своего рода интероцептивных134 образах собственного внутреннего состояния, образах телесного валового чувства, позволяющего нам контролировать свое тело, положение его частей среди окружающих физических объектов. Мы привыкли к этому настолько, что обычно даже не замечаем факта существования собственного тела, так как к тому моменту, когда наше «Я» начинает осознавать себя, психические конструкции из интероцептивных ощущений уже давно существуют и мы успеваем настолько к ним привыкнуть, что перестаем их замечать. Правильнее сказать, перестаем концентрировать на них внимание. Однако достаточно испытать исчезновение ощущений от какой-либо части собственного тела, как сразу возникает понимание того, что интероцептивные ощущения занимают большое место в нашем сознании и играют определяющую роль в регуляции всех наших движений.
Вам, вероятно, доводилось «отсидеть» (как принято говорить в быту) ногу, временно утратив в ней чувствительность, в результате чего вы временно теряли способность целенаправленно двигать этой ногой, а тем более наступать на нее при сохранении способности ее движения вообще. Более того, если вам все же удавалось шагнуть вперед, нога тут же подгибалась или как-то выворачивалась, в результате чего вы не могли устоять на ногах. Это происходило потому, что вы не испытывали привычных ощущений от ноги, и если вы на нее не смотрели, то вам было непонятно, где она находится и есть ли она вообще, двигается ли она и куда двигается. Как только возвращались привычные ощущения в ноге, ваши движения немедленно восстанавливались. Данный факт демонстрирует необходимость привычных преимущественно интероцептивных моделей-репрезентаций собственного тела и его частей, без которых на ногу, например, нельзя даже опереться.
Значение интероцептивных психических конструкций в нашей жизни особенно отчетливо проявляется у больных с очаговыми поражениями мозга. М. Мерло-Понти (1999) пишет, например:
Если вытянуть руку пациента по горизонтали, он описывает ее позицию лишь после выполнения серии маятниковых движений, которые позволяют ему оценить положение руки по отношению к туловищу, предплечья по отношению к плечу, туловища по отношению к вертикали. В случае пассивного движения пациент чувствует, что движение происходит, но не может сказать, какое это движение и в каком направлении. Тогда он снова прибегает к активным движениям. …Если больного просят выполнить какое-то абстрактное движение с закрытыми глазами, ему необходима серия подготовительных операций, чтобы «найти» саму действующую конечность, направление или темп движения и, наконец, плоскость, в которой оно будет развертываться [с. 148–151].
Можно лишь повторить общеизвестную в медицине истину: без нормальной интероцепции нормальные движения невозможны.
В ответ на актуализацию в сознании типовых моделей-репрезентаций окружающей реальности и собственного тела в ней мы действуем обычно даже не раздумывая, автоматически. Действие наше меняется и в зависимости от изменения внешней ситуации (появления новых образов), и в ответ на возникновение новых ощущений от тела. Я специально делаю здесь акцент на интероцептивных (в широком смысле) ощущениях, так как роль визуальных образов восприятия более очевидна. Интересна также роль визуальных образов представления в регуляции движений. Так, Г. Пик и К. Розенгрен (1990) полагают, что при редукции или полном отсутствии зрительной перцептивной информации человек, выполняющий движение, ориентируется на мысленные репрезентации пространственных отношений. Причем последние трансформируются в процессе движения, как и обычная зрительно воспринимаемая сцена.
Сегодня в логике, лингвистике и даже психологии принято считать, что признаки играют главную роль в формировании понятий, а само оно формируется «посредством выделения существенных признаков» [Психологический иллюстрированный словарь, 2007, с. 442]. Соответственно объем понятия и границы, отделяющие одно понятие от другого, определяются его признаками, или атрибутами. В. В. Любимов (2007) пишет, что один из наиболее простых и заманчивых ходов – представить объект как определенную совокупность признаков:
Тогда проблема решается полным или частичным перечислением этих признаков и указанием тех из них, наличие которых является основанием отнесения объекта восприятия к той или иной перцептивной категории. Наиболее известным из них является модель «пандемониум», предложенная Линдсеем и Норманом, согласно которой в памяти воспринимающей системы содержится определенный алфавит перцептивных категорий, к которым относится воспринимаемый объект. Объект, в свою очередь, задан набором свойств, наличие которых детектируется на ранних стадиях анализа входящей информации [с. 343].
Б. Г. Мещеряков и В. П. Зинченко [2004, с. 409] тоже полагают, что объекты и явления опознаются, обозначаются и описываются по своим признакам. Каждый объект и каждое явление обладают множеством признаков, среди которых исследователи выделяют простые, сложные, комплексные, целостные, а главное – существенные и несущественные. Признак может выступать как общий, присущий нескольким объектам или явлениям, либо как отличительный, характерный только для одного из них. Существенные признаки рассматривают как необходимые для существования объекта, так как они выражают его «коренную природу», отличают от других объектов, других видов и родов.
Одни авторы отождествляют признаки со свойствами объектов:
Признак – свойство, по которому познают или узнают предмет; определения, которые отличают одно понятие от другого [Философский энциклопедический словарь, 1998, с. 362].
Другие рассматривают признаки более широко:
Признак – характеристика135 (ссылка моя. – Авт.) предмета, которая выступает элементом ориентировки при построении деятельности (действия) с этим предметом [Психологический иллюстрированный словарь, 2007, с. 442].
Признаком называется все то, в чем предмет и мысли сходны друг с другом или в чем они различаются. …В самом общем виде признаки предметов могут быть сведены к свойствам (большой, малый, белый, черный, хороший, плохой, мягкий, жесткий, дышащий легкими, обладающий сильной волей и т. п.), состояниям (стоит, лежит, движется, живет, умирает, растет и т. п.), действиям (работает, читает, учит, выполняет свои обязанности и т. д.) и результатам действий (добился успеха, принес пользу и т. д.) и т. п. Все предметы, явления, события, вообще все объекты нашей мысли имеют бесконечное количество признаков. Но наша мысль из этого бесконечного количества признаков предметов выделяет некоторые, являющиеся в каком-либо отношении существенными, и именно эти существенные признаки предметов и выражаются в различных понятиях [М. С. Строгович, 2004, с. 83].
Тот факт, что сходные объекты обладают одинаковыми свойствами, устанавливается эмпирически, в процессе взаимодействия с объектами. Одним из важнейших свойств любого объекта является способность удовлетворять ту или иную потребность, имеющуюся у человека. Собственно такие свойства в первую очередь и являются для человека существенными. Признаки могут иметь отношение не только к физическим объектам и явлениям. Мы можем говорить, например, о признаках события, ситуации, процесса и т. д.
Учитывая все сказанное, легко понять, что признаки сами являются свойствами, действиями, состояниями и даже объектами. Э. Бехтель и А. Бехтель (2005), например, пишут:
Объекты… могут иметь не только дифференцирующий признак, позволяющий произвести их разделение, но и сходные, допускающие некие аналогии. …Субъект, у которого есть представление о мухе, не может на его основе опознать бабочку или птицу. Но крылья – общее для всех трех объектов, а потому служат основой для их объединения и формулирования… понятия, определяющего возможность летать. …Хотя субъект еще не видел летающей стрекозы, по одному присутствию крыльев он предполагает наличие такой возможности. Предвидение этого есть предвосхищение свойств и значимости принципиально нового объекта… Обнаружение у незнакомого животного когтей и клыков дает основание предположить, что он хищник, и может свидетельствовать о его опасности, а плоды незнакомого дерева, если они похожи на уже известные, могут быть съедобны. …Если новый объект нельзя оценить в целом, то его можно оценить по отдельным деталям, суммация которых дает ориентировочное представление о значимости объекта в целом. …Сходные признаки должны иметь сходные свойства… [с. 146].
Признак всегда выделяется путем абстрагирования, а потому это всегда – психический объект, созданный человеческим сознанием. Дж. Лакофф (2004) тоже полагает, что:
…«признак» не является чем-то существующим в мире объективно, независимо от какого-либо существа, а представляет собой… результат нашего взаимодействия со средой, как часть нашего физического и культурного окружения, с учетом устройства наших тел и нашего когнитивного аппарата. Такие… признаки образуют пучки (clusters) в структуре нашего опыта. [с. 78].
Некоторые категории, такие как высокий человек или красный, градуированы; это значит, что они имеют внутренние степени членства, размытые границы и центральные члены, чья степень членства (на шкале от 0 до 1) равна единице [с. 84].
Понятия, обозначающие чувственные признаки (красный, холодный, кислый и пр.), формируются в результате ассоциации образа соответствующего слова с формирующейся в сознании собирательной моделью-репрезентацией определенного свойства объектов. Такая собирательная модель-репрезентация образуется путем вычленения из множества моделей-репрезентаций разных объектов какого-либо их сходного абстрактного элемента (моделирующего свойство объектов, например) и последующего синтеза собирательной модели-репрезентации новой сущности – «чувственного признака». Понятия, обозначающие признаки, которые не являются чувственно воспринимаемыми, усваиваются человеком в результате интериоризации им из объективной психической реальности соответствующей вербальной конструкции, обозначаемой общим абстрактным понятием. Таким, например, как: электропроводность, громоздкость, влажность и т. д.
Э. Бехтель и А. Бехтель [2005, с. 313–314] обсуждают так называемые «признаки-символы», которые, по их мнению, позволяют быстро опознать объект: нос с горбинкой, например, символизирует «лицо кавказской национальности», нос, как слива, – еврея, раскосые глаза – китайца, черная кожа – негра, желтая – азиата, а красная – индейца. Для проведения опознания объекта достаточно наличия у него такого «признака-символа». Если сформированное представление не позволяет выделить признак-символ естественным путем, то он формируется произвольно в виде названия, обозначения, имени. Авторы резонно замечают, что для идентификации человека уже не нужно активировать всю информацию о нем, достаточно активировать его признак-символ: это тот человек, у которого нет пальцев (беспалый), или тот, у которого одна рука (однорукий), или тот, который живет у родителей своей жены (примак). Для русского языка критерием выбора символизирующих признаков служит принадлежность, что привело к образованию фамилий (Иванов, Петров, Сидоров).
Мне, впрочем, кажется, что понятие признак-символ ничем не лучше общепринятого понятия существенный признак. Другое дело, что, когда модель-репрезентация объекта ассоциируется с моделью-репрезентацией обозначающего его слова, последняя начинает играть в ней роль того, что авторы называют «признак-символ». Это особенно наглядно проявляется, например, в случае описанных выше человеческих фамилий или в случае присвоения домам, кораблям, городам, любым другим объектам собственных имен.
Учитывая рассмотренные в предыдущих главах механизмы формирования понятий, очевидно, что не признаки объектов играют главную роль в этом процессе и происходит формирование понятий не «посредством выделения существенных признаков», как полагают многие (см., например, Психологический иллюстрированный словарь, 2007, с. 442). Формирование понятий – это естественный процесс эволюционного развития и трансформации нашего психического содержания, сопровождающийся возникновением все более сложных психических конструкций, репрезентирующих окружающие или лишь вероятно окружающие человека сущности, которые и обозначаются понятиями. При этом сознание создает конструкции, репрезентирующие и повторяющиеся особенности этих разных сущностей. В силу склонности сознания к гипостазированию, наделению психических объектов самостоятельным существованием эти вновь образованные им особые сущности (признаки), присущие разным другим сущностям (объектам, явлениям и даже их свойствам и действиям), не только превращаются для нас в часть окружающей физической реальности, но и объявляются необходимыми элементами процесса формирования понятий, обозначающих объекты и явления, их свойства и действия. Хотя на деле признаки появляются у известных уже нам объектов, а не наоборот – объекты создаются нами на основе признаков и обозначаются соответствующими понятиями.
Другое дело, что, определяя существующие и известные им понятия, обозначающие объекты и явления, исследователи выстраивают вербальные конструкции, в которых используют известные им другие понятия (обозначающие признаки этих объектов и явлений). В результате может складываться ошибочное впечатление, что «выделение существенных признаков – основа формирования понятий» (см., например: Большой психологический словарь, 2004, с. 409). Однако мы имеем здесь дело не с формированием понятий, а лишь с созданием исследователями определений понятий, что совсем не одно и то же.
Именно из-за подобной, говоря метафорически, «постановки телеги впереди лошади» понятия рассматриваются в современной психологии как «пучки семантических признаков» [Б. М. Величковский, 2006а, с. 25], как «репрезентации…, основанные на… группировке по признаку общих свойств» [Хелен Гейвин, 2003, с. 135] или как «совокупности определенных существенных признаков» [Психологический иллюстрированный словарь, 2007, с. 435].
Окружающую реальность человек моделирует непосредственно с помощью чувственных образов и ощущений и (или) «символически» с помощью понятий. На определенном этапе возможности чувственного моделирования исчерпываются, так как с его помощью не удается смоделировать грани реальности, недоступные восприятию. Тогда, используя понятия как «кирпичики», человек строит из них вербальные психические конструкции в виде новых моделей реальности, которые обозначает абстрактными понятиями: научный закон, орбита планеты, прошлое и т. п. Можно попытаться выделить несколько уровней психических моделей.
1-й уровень – условно аналоговые чувственные модели – модели-репрезентации конкретных объектов реальности, которые обозначаются затем конкретными понятиями – именами собственными.
2-й уровень – чувственные, но универсальные собирательные модели-репрезентации любого объекта из определенного множества сходных объектов, а потому лишь относительно аналоговые модели. Они обозначаются общими абстрактными понятиями и моделируют множества сходных объектов и явлений реальности, их свойств и действий.
3-й уровень – абстрактные вербальные модели, или вербальные конструкции, позволяющие человеку моделировать те аспекты реальности, которые не могут быть смоделированы чувственно. Сюда относятся и соответствующие физической реальности модели, и модели сущностей, вымышленных человеком, которых вообще нет в окружающем физическом мире, по крайней мере в том виде, в котором репрезентирует их наше сознание. Все они обозначаются абстрактными понятиями.
Можно также построить следующую условную схему постепенного усложнения психических явлений, формирующихся в процессе индивидуального развития человека.
Естественно, приведенный перечень – не более чем весьма примерная схема, которая может лишь помочь лучше понять соотношения между психическими явлениями. Из нее видно, что все репрезентации человеческого знания – это сходные психические явления, имеющие внутреннее родство и являющиеся развитием чувственного образа. Понятия являются теми же чувственными образами, имеющими лишь дополнительное символическое значение, то есть особые ассоциативные связи. Они, с одной стороны, могут входить в структуру психических конструкций, а с другой стороны, являясь весьма удобным для распознавания конструкций их существенным признаком, могут обозначать эти же конструкции, а главное – полноценно замещать их в сознании человека.
Сказанное выше позволяет условно выделить этапы психического развития ребенка.